Евгений Гришковец
Избранные записи
8 мая
Моя бабушка, царство ей небесное, говорила про актёра Болтнева, который блестяще сыграл в фильме «Противостояние» Кротова. Она говорила: «Какой же плохой артист!» Я ей возражал: мол, артист он хороший, просто прекрасно сыграл плохого человека. А она говорила: «Нет, он артист плохой, гадкий». И ничего ей невозможно было втолковать. А какие-нибудь совсем даже ничего из себя не представлявшие актёры, которые играли передовиков производства или военных – короче, положительных мужиков или эпизодических работяг, были для неё артистами хорошими. Наверняка она точно так же отнеслась бы к персонажам «Асфальта», поделив их на хороших и плохих, и если бы плохих оказалось, по её мнению, больше, книга сразу стала бы плохой.
Как же она несколько раз забавно высказалась по поводу музыки, которую я слушал! Однажды слушал я Шаде, она прислушалась и говорит: «Ишь как девка сладко поёт! Кого-то хочет затащить в постель!» А Леонарда Коэна слушала долго и внимательно, а потом спросила: «Мужик, наверное, в годах?» Я сказал, что да, немолодой, скорее пожилой. «Ох и бабник, наверное! Ох и бабник!» – сказала она и с удовольствием покачала головой.
22 мая
Странное дело: был в Израиле совсем недолго, а кажется, будто долго. Когда приезжаешь туда, где всё по-другому, к вечеру второго дня появляется ощущение, что ты там уже давно. На самом-то деле я пробыл в Израиле меньше недели, правда, за это время «Зенит» стал чемпионом, и хоккеисты тоже стали чемпионами. А в данный момент англичане играют в футбол в Москве. В Израиле люди так радовались успеху «Зенита» и хоккеистов, что мне с моей скромной радостью по этому поводу было даже неудобно. Сильно радовались, я так не смог.
…Покупал себе футболку в магазине. Народу было мало. Парень-продавец оказался не выходцем из бывшего СССР. Он заговорил со мной по-английски, я ему ответил по-английски. Как многие в Израиле, он спросил, откуда я. Я сказал, что из России. Он изменился в лице и заговорил на иврите. Я ему ответил, что я его не понимаю. Тогда он весьма строго и нравоучительно заявил, что раз я приехал в Израиль, должен говорить на иврите. На что я ему сказал, что вряд ли он, вдвое более юный, чем я, человек, может мне делать такие замечания, к тому же я как прилетел, так через пару дней и улечу. Он очень удивился и переспросил меня, действительно ли я приехал только на несколько дней. Я сказал: да. Он спросил: в гости? Я сказал, что по работе… Он очень долго извинялся, было видно, что искренне. Я всё никак не мог выбрать себе майку, а он всё извинялся. А потом наивно и опять же искренне спросил, почему я не хочу остаться. Я ответил, что… просто я в живу России. «А что, вам в Израиле не нравится?» – широко распахнув глаза, спросил парень. Я ответил, что, если говорить несерьёзно, то нравится, а если говорить серьёзно, то это длинный разговор. Когда он меня провожал – а майку я все-таки купил, скорее для того, чтобы он успокоился, он совсем обезоруживающе произнёс: «Знаете, я нигде не был, но мне кажется, что у нас, в Израиле, так хорошо, как нигде». На что я ему сказал: «Это очень хорошо, только поменьше спрашивайте приезжих про Израиль. Если любите – не сомневайтесь».
29 мая
Только что вернулись с семейного просмотра фильма «Индиана Джонс»!
Ходили на сеанс 21.30 (для тех, кто не знает: в Калининграде время – минус один час по отношению к московскому), в кинотеатр «Заря». Это очень удобный, красивый кинотеатр с красивыми фойе, кафе, зрительным залом. Очень современный. В нём даже установлена глушилка мобильных телефонов в зрительном зале.
Я не готов сейчас обсуждать достоинства и недостатки фильма. Мы просто получали удовольствие оттого, что в приятный день, приятный вечер, вышли в кино и на экране Индиана Джонс, в шляпе, звучит знакомая музыка…
И вот в конце фильма, когда всё, как положено, рушится, гибнут бесценные артефакты, всё страшно и плохо, вдруг… гаснет экран. Светятся только лампы выходов. Зрители тихонечко сидят, никто не кричит: «Сапожник, косой, давай кино!» Все ждут. Ждём минуту, две, пошла третья минута. Зрители, и мы в том числе, начинаем волноваться, посмеиваться, шуметь. И тут заходит билетёрша и говорит: «Свет вырубился во всём районе, когда включится – непонятно». Мы спрашиваем: мол, а нам-то что делать? Она отвечает: «Что делать? Не знаю. Но тут и смотреть-то нечего осталось. Тут щас этой плохой девке выжгут глаза, а этот улетит. Всё закончится хорошо». Просвещённая публика засмеялась в голос, мы присоединились к всеобщему смеху. Кто-то наугад крикнул: «А они-то поженятся в конце?»
Билетёрша серьёзно и громко ответила: «Поженятся-поженятся, я же говорю, хорошо закончится!»
И тут же улетучился весь лоск нового, технически совершенного современного кинотеатра, забылся стереозвук и долби-сюрраунд. И вспомнились просмотры фильмов в кемеровском кинотеатре «Юбилейный» с карболитовыми сиденьями, вечерние фильмы в летних открытых кинотеатрах на юге, с комарами и семечками, походы с корабля на фильмы в матросский клуб посёлка Западный недалеко от Совгавани. Там всегда рвалась плёнка, был плохой звук, неудобные сиденья, но всегда было весело.
Мы покинули зал, и все хохотали. Многие задержались в фойе, смеялись, обсуждали выступление прекрасной билетёрши. И тут во всем районе дали свет. Нам предложили вернуться в зал и досмотреть оставшиеся семь-восемь минут. Мы вернулись, и всё случилось, как и рассказала кинодива из кинотеатра «Заря». Он улетел, а они поженились. Мне очень весело сейчас.
Сам Спилберг не мог представить себе того, как может усилить восприятие фильма женщина лет пятидесяти пяти с довольно ощутимым южным выговором, работающая билетёршей в кинотеатре.
Не знаю, как кому, но мне новый Индиана очень понравился!
9 июня
Летел из Владивостока девять часов через семь часовых поясов.
Сыграл два спектакля в Хабаровске, два во Владивостоке. Сильно обрадовал меня на этот раз Хабаровск. Была чудесная погода, настоящий разгар лета. И такое было ощущение, что город совершенно приморский, что, если ехать по центральной улице, упрёшься в роскошную набережную. Полагаю, что такое ощущение возникало оттого, что город ещё не отошёл от праздника, бурно отметив своё стопятидесятилетие. Все ходили вальяжные, неторопливые, гуляющие. И конечно, девушки оставили на себе совсем немного одежды, а в Хабаровске, оказывается, много красивых девушек.
Есть у меня в Хабаровске товарищ и друг, Саша Ким. Он всё время ворчит, что я про его город говорю только одно: что он далеко. «Неужели ты ничего, кроме того, что Хабаровск далеко, сказать про наш город не можешь?!» – ворчит Саня.
Ну что, Саш, доволен?
После второго спектакля ко мне на сцену Хабаровского музыкального театра вышел из зала Джамал Беридзе, с которым мы вместе служили, про которого я написал в книге «Планка» и которого разыскивал двадцать лет. Несколько раз, будучи в Тбилиси, я в прямом эфире разных программ и грузинских телеканалов обращался с просьбой ко всем, кто слышит, помочь разыскать моего сослуживца Беридзе. Мои грузинские друзья пытались его найти. Я не знал его отчества, знал приблизительно год рождения, а также то, что он родился и жил недалеко от Батуми, кажется, в посёлке Махинджаури. Но Беридзе в Грузии больше, чем у нас… Ивановых, например. А Джамал, оказывается, в Грузию после службы не вернулся, остался на Дальнем Востоке. Он не знает, что я написал про него в книге, видел меня иногда по телевизору и читал в каких-то газетах и журналах. Он давно уже для друзей и знакомых не Джамал, а Дима или дядя Дима, не потолстел, не похудел, только здорово поседел… Как же мы с ним выпили водки!!! Я не припомню, чтобы так напивался в этом веке. Когда мы расстались, я сидел в баре и рыдал, рыдал от пьяного изумления и неспособности справиться с навалившимися на меня ощущениями прожитых лет, остро нахлынувшей юности, дружбы, чего-то непреходящего и на самом деле давно ушедшего. А на следующий день я улетел во Владивосток.
Как же грустно было улетать! Уж очень у нас большая страна. Всегда есть чувство сильного расставания с владивостокскими друзьями и тревожное колющее сомнение по поводу того, побываю я здесь когда-нибудь ещё или нет. Сходили на катере на Русский остров, побывал на руинах моей воинской части. Три года назад руины были более фундаментальными, за это время произошли очень большие разрушения. Такое чувство, будто кто-то включил ускоренные коррозию, ветшание и тлен. Ещё три года назад я мог зайти в помещение, где когда-то стояла моя койка и проживала седьмая учебная рота. Сейчас уже туда не войти, обрушилась даже лестница. Видимо, так тому и быть. Взял с развалин кирпич, притащил в Москву. Обязательно дотащу до Калининграда, пусть лежит дома, красивый, старинный: эти казармы строили ещё до революции, сразу после Русско-японской войны.
26 июня
С огромной радостью сыграли «Планету» в Днепропетровске. Огромный зал оперного театра был забит зрителями – это уже само по себе радость. «Планета» – спектакль очень городской и не так остро проходит в городах, где жизнь идёт вяло и сонно. Не буду их называть. Зато там, где городская жизнь бурлит, в городах, где есть амбиции, есть активные, пусть часто даже бессмысленные движение и пульсация, он проходит мощно. Днепропетровск, город с сильными амбициями, это очень чувствуется. Из российских городов по уровню амбиций его можно, пожалуй, сравнить с Екатеринбургом.
А ещё Днепропетровск встретил нас пушечной грозой, какая бывает только в начале лета. Гром был такой, что срабатывали сигнализации на машинах. Это очень шло городу, на который вначале обрушился ливень, а потом вдарило солнце, и все шли вымокшие, весёлые, а многие босиком.
Правда, в театре было так жарко и душно, что к концу спектакля я уже не понимал, что происходит. У меня настолько пересох весь речевой аппарат, что я страшно сорвал голос и следующий спектакль, в Запорожье, играл практически без голоса. Были выставлены дополнительные микрофоны, пришлось перед спектаклем делать инъекцию гидрокортизона, но голос всё равно едва звучал. Если бы не потрясающая поддержка публики, не знаю, как бы доиграл. В Запорожье получил рекордное за этот год количество цветов, в гостинице даже не нашлось достаточно ваз, чтобы все поставить. Пришлось использовать пару вёдер. И хотя город я так и не увидел, он для меня уж точно один из любимых городов на моей гастрольной карте.
В Симферополе играл впервые. У него в Крыму незавидное положение: все сюда прилетают или приезжают только затем, чтобы разъехаться в разных направлениях к морю. По пути из Севастополя в Симферополь вдруг остро захотел черешни, купил полведра и с жадностью съел в гримёрной перед спектаклем: остановиться было невозможно. Самое обидное, что вкус при этом ощущаешь первые десять-пятнадцать ягод, а дальше ешь уже по неудержимой инерции.
На юге со спектаклями так: заходишь в театр при свете яркого солнца и затихающей жаре, а выходишь в тёмную густую тьму, как будто во время твоего выступления свет в мире выключили. Публика в Симферополе отличная южная, шумная, но телефонных звонков практически не было. Так, самую малость. И сидел ещё по центру в первом ряду крайне неулыбчивый парень лет тридцати пяти, который явно пришёл с предвзятым мнением и всем своим видом показывал: «Ну давай! Что ты тут мне расскажешь, чего я не знаю?» Было такое ощущение, что он по окончании спектакля собирается выставить мне оценки, как в фигурном катании или в КВН, причём оценки невысокие. У него единственного в зале было каменное лицо. И тогда я направил на него усиленную и напряжённую энергию. Думал про себя: «Надо помочь человеку порадоваться», и на эпизоде с портфелем он улыбнулся и даже сдержанно посмеялся. А на эпизоде про Новый год, видимо, махнул рукой на собственные предубеждения и смеялся в голос. Это была наша общая победа. Если я нахожу таких зрителей в зале, часто устраиваю такую никому, кроме нас, не видную борьбу. В общем-то это борьба за радость, и победить удаётся не всегда, но часто.
А в Днепропетровске был один курьёз. Прямо в середине спектакля «Планета» в зал вошел мужик, по виду либо охранник, либо водитель, и, не обращая на сцену никакого внимания и, скорее всего, даже не видя, что происходит, громко топая, прошёл через весь зал к первому ряду. В руках у него был большой букет прекрасных кремовых роз в сильно шелестящей обёртке. Он этим букетом шелестел так, что перекрыл мой голос. Подойдя к первому ряду, он отдал букет двум молодым женщинам и парню. И, спокойно топая, удалился из зала, громко закрыв за собой дверь. Я приостановил спектакль и поинтересовался: «А эти цветы для меня?» Компания смутилась и замахала руками: мол, нет, не для меня. «А кому, – спросил я, – вам?» Барышня закивала. Тогда я сказал: «Но тот человек, который принёс цветы, явно не дотягивает до вашего поклонника. Он что, ваш охранник или водитель?» Ребята махали руками, но это были уже непонятные жесты. Тогда я их спросил: «Скажите, а вам еду и напитки случайно так же не принесут?» Зал очень веселился, спектакль продолжился, а потом этот букет был подарен Ане Дубровской, так что все остались довольны. И я уверен, что больше они своего водителя или охранника за цветами во время спектакля посылать не будут.
Сегодня вся страна будет сильно переживать: грядёт футбол. Ничего не буду сейчас по этому поводу говорить и вас прошу этого не делать, а то накаркаем.
29 июня
Севастополь сейчас в самых основных местах подреставрировали, и он со стороны моря выглядит белоснежным. В этом городе много благородства и достоинства. И хотя его состояние очень далеко от совершенства, я сейчас не об этом. В Севастополе есть свой особенный, достойный мотив, и на его фоне очень заметны глупость и суетливость.
После спектакля мы сидели большой компанией во дворике заведения под названием «Гелиос», рядом с красивым зданием матросского клуба, над красивой бухтой, где много кораблей, доки, военные тральщики. Ночью на кораблях горят огни, и воздух там невероятный. Мы сидели, выпивали простецкое крымское шампанское, стреляли пластмассовыми пробками в небо. И вдруг подъехала машина – совсем впритык к заведению, туда, где машины не ставят. Это был небольшой двухместный кабриолет «Мерседес» решительно чёрного цвета, надраенный и наполированный до невозможности и с киевскими номерами. Из него вышли два парня лет тридцати пяти, во всём белом, оба небольшого роста даже по сравнению со мной. Видно было, что они ощущают себя очень мускулистыми. Парни вышли, обвели всех невидящими глазами и медленно прошествовали внутрь заведения. Как только они скрылись из виду, все, кто был во дворике, весело посмеялись, мы в том числе. Смеялись и молодые девчонки, в расчёте на которых эта машина, наверное, и покупалась. Уж больно карикатурно вели себя эти мачо днепровского розлива. Посмеявшись, мы забыли о них, но эти парни вскоре дали нам новый повод: они приводили из заведения к машине девушек, позволяли им посидеть в салоне и сфотографироваться. И каждый раз обводили пространство невидящими глазами. А потом одна из тех, что сидели в машине, подошла ко мне и, слегка пьяненькая, сказала: «Знаете, Евгений, мы были у вас сегодня на спектакле. Вы про нас плохо не думайте, нам эти два деятеля не нужны. Просто у нас деньги уже кончились, мы с ними сейчас выпьем и пойдём домой. У них всё равно в этой дурацкой машине только два места. И не лень же было на ней ехать так далеко!» Я подумал: «Хороший город Севастополь. Непросто его взять».
Мы сидели тогда так до рассвета и встретили первые лучи. А утром в «Гелиос» приехали два хороших парня. Как я понял, киевские диджеи. Один высокий, другой маленький и толстенький, заехали попить утреннего чаю и стали играть свою музыку: совершенно бесплатно и для совсем немногих людей, уже при утреннем свете. Кто-то танцевал, и всем было хорошо. Толстенький диджей спросил меня, видел ли я последний концерт Стиви Уандера. Я сказал, что не видел. Он сказал, что Стиви Уандер тоже его не видел. Мы посмеялись, и я поехал по утреннему городу спать. А два деятеля на своём «Мерседесе» уехали несолоно хлебавши. Так им и надо.
А в Париже я видел однажды такую сцену… Была хорошая погода, я сидел в кафе на Трокадеро. Рядом со мной сидела совершенно парижская пара: парень и девушка. И по одежде, и по повадкам, и по тому, как говорили, они были стопроцентные парижане. Парень сидел ко мне спиной, а девушку я видел. Смуглая, с острым лицом, хорошенькая. Мимо проходил дядька, который предлагал цветы: розы. Ну, это обычное дело. Парень, куря сигарету, подозвал его, купил одну розу, протянул её девушке и тут же получил ха-а-а-рошую пощёчину. Звонкую такую! Девушка встала и пошла.
Перешла через улицу и остановилась прикурить. Мне стало интересно, отчего все так произошло, я подбежал к ней и спросил по-английски, что случилось. И она спокойно ответила, что если он (тот парень) хотел ей подарить цветы, он купил бы их заранее. А вот так вот, походя, щёлкнув пальцем, не вынимая изо рта сигареты, воспользовавшись случаем, вспомнить про цветы, когда их буквально поднесли к столику… Короче, она сказала, что это для неё оскорбительно, а парень – придурок и зануда. И так, по ходу, цветы дарить женщинам нельзя. Я ответил ей, что она очень классная и что я обязательно подумаю над тем, что она сказала. Знаете, до сих пор думаю. А те парни на «Мерседесе» как-нибудь непременно нарвутся на такую женщину.
1 июля
Удивляет меня феномен белоснежных штанов и белых туфель с длинными носами. Этих штанов так много сейчас прохаживается по набережным и улочкам курортных городов! Почти сто процентов носителей таких штанов карикатурны и нелепы. Но они ходят и посматривают по сторонам, уверенные, что все на них смотрят восторженно, а свои барсетки эти люди несут как драгоценные жезлы, будто в этих барсетках кроются несметные сокровища, фантастические утехи и тайны волшебного сезама. Как просто: купить себе белые штаны и ощущать себя романтиком. Даже не ощущать, а быть уверенным в своей романтичности. И хотя попадаются исключения, но редко.
В Севастополе познакомился с удивительным парнем. Фамилия его Т., служит он на подводной лодке штурманом, он не офицер, а сверхсрочник. Подошёл ко мне в последний вечер моего пребывания в Севастополе, пьяный, и сказал, что ему исполнилось в тот день двадцать пять лет. Отмечал он это событие в кафе, в большой и крайне необычной компании. Его друзьями оказались художники, дизайнеры, был один странный парень фотограф… И все они очень гордились Т., и было видно, что он среди них свой и разговаривает с ними на одном языке, хотя давно служит на подводной лодке, ходит в море и должен иметь совершенно других друзей. Я не встречал таких лихих, отчаянных и весёлых парней, как Т. Он затащил меня в ту ночь на подводную лодку, где мы… скажем, остроумно провели время. Перископ подняли и опустили несколько раз. (Надеюсь, его начальство не читает жж[2], а вы никому про то не скажете.) А какая у него особенная речь, обороты, интонации! По всем повадкам он – настоящий моряк. Давно у меня не было такого прекрасного повода гордиться нашим флотом.
6 июля
Четвёртый день в Грузии. Четвёртый день счастья…
Мы прилетели в три часа утра, и никто из встречающих даже не пожелал слушать, что мы хотим сначала попасть в гостиницу. Нам сказали, что нас ждут хинкали в хинкальной. Мы сказали, что не голодны, на что получили ответ, что хинкали ждут и есть их не надо, а просто немножко попробовать. (Для тех, кто не знает, что такое хинкали… не буду сейчас объяснять, но это очень вкусно.) Добраться до гостиницы нам удалось уже при ясном солнце, в восьмом часу утра. Хинкали, конечно, были все съедены, а сколько было выпито бутылок молодого вина – считать никто не брался. И так продолжается до настоящего момента. Через два часа нас ждут где-то, где, как нам сказали, будет небольшой банкет. «Будем нэмножко кутить!» – объяснили нам. Мои друзья улетают сегодня под утро, в три часа, а я ещё останусь. Грузинские друзья сказали, что сейчас мы сядем кутить, а отъезжающих прямо из-за стола отвезут в аэропорт. Так и будет. Главное – не пропустить момент, когда необходимо из-за этого стола встать. Очень странно, но тбилисский аэропорт работает в основном ночью, основные прилёты и вылеты – с полуночи до шести утра. В этом тоже есть какой-то особый грузинский смысл. Когда я улетал из Тбилиси в 2001 году, я опаздывал. Самолёт немножко задержали телефонным звонком, а потом я впервые в жизни видел в салоне провожающих, но перед вылетом их попросили всё-таки выйти.
В самолёте рядом со мной сидел парень, очень симпатичный грузин. Весь полёт (три с половиной часа) он читал толстенную книгу на грузинском языке. В ней было множество схем, гор в разрезе, таблиц, цифр и химических формул. Он её читал очень внимательно, иногда что-то подчёркивал, иногда мотал головой, явно чему-то удивляясь, а иногда смеялся, будто прочитал смешную шутку. Книга была толстая, похожая на том энциклопедии. Я не удержался и спросил, что это. Он сказал, что это большое научное описание планеты Марс, со всеми геологическими и химическими данными, известными на 2007 год. Я был изумлён и в который раз подивился многообразию мира…
