– Быть может, ваше величество.
– И ещё в крестьянку?
– Красота женщины, государь, как говорит французская пословица, для неё важнее, чем родословная в четырнадцать дворянских поколений.
– Шалишь, шалишь, мой друг, – говорил ласково король. – Ты набрался бредней Вольтера и Руссо; но они хороши только в теории.
– Я убедился, ваше величество, что они в некоторых случаях так же хороши и на практике.
– Да, – перебил король, – молва гласит и это.
– И справедливо; вы бы сами, государь, разделили это мнение, если б знали ту женщину, которая осуществляет теорию.
– Будто бы уж она так хороша? – спросил король, и восторженный Огинский в самых привлекательных красках описал прелести Эльжбеты, перед которой померкли бы все красавицы Варшавы.
– Что же, – заметил король, – такая женщина и в самом деле достойна сделаться великой гетманшей Литовской.
– И чем-нибудь побольше, – сказал загадочно Огинский, – и этим возбудил любопытство Станислава Августа и наконец по его настоянию должен был рассказать о предсказании цыганки.
Король, надобно заметить, был так же суеверен, как вообще люди, жизнь которых отличалась каким-нибудь необыкновенным случаем.
– Покажи мне будущую королеву, – сказал Понятовский.
Огинский нахмурил брови, потому что знал, как король любил женщин, и как он умел искусно обольщать самых стойких из них, а потому и медлил исполнить желание короля.
– Ага! – сказал Понятовский, – ты боишься и за неё, и за корону… Да правда, – добавил он насмешливо, – муж будущей королевы сам может быть королём, особенно если это предскажет бродячая цыганка. Смотри, я напишу об этом Вольтеру.