Павел Барчук
Позывной «Курсант». Книга вторая
* * *
Глава 1
В которой моя паранойя поднимает голову ещё выше
Вот дурацкая у меня все-таки натура. В самых хреновых ситуациях в голову лезет удивительная чушь. Например, сейчас, когда приближался к человеку из далёкого прошлого, который вполне может испортить близкое настоящее, в башке крутилась весёлая фраза из "Ералаша". Пара-па-папам! Вот что хотелось мне сказал вслух и ещё сделать такой же смешной жест, как рыжий пацан на заставке передачи. Боюсь, никто не оценит столь своеобразной шутки…
– Добрый день. – Леонид протянул руку, и его рука слегка подрагивала.
Я бы сказал, мужик немного волнуется. Это настораживает. С хрена бы ему волноваться? У меня гораздо больше причин, чтоб нервничать. А ещё я заметил приличный синяк, который на долю секунды появился из-под края рукава. Вот очень сомневаюсь, будто Леонид сам себе запястья выкручивал. Просто так удариться – специально захочешь, не выйдет.
– Алексей Реутов. – Представился я бывшему официанту, а затем спокойно, уверенно пожал его ладонь. Главное – не показывать волнения.
В момент, когда наши руки соединились, мне показалось, Леонид сжал пальцы чуть крепче положенного. Это было похоже на намёк. Мол, не ссы, пацан, не сдам. Ну, или я обладаю очень богатой фантазией, придумывая себе то, чего нет.
Вообще, херня, конечно, какая-то. Просто непонятная херня…
– Вот и познакомились. – Выдал Клячин.
Он стоял рядом и переводил взгляд то на меня, то на Леонида. Кстати… Чекиста-то я уже знаю неплохо. В его глазах читалось небольшое разочарование. Николай Николаевич явно рассчитывал на другой вариант встречи. Тоже идиотство полное. Что он думал, мне интересно? Будет как в кино?
– Ах, Леонид! – Закричу я. И побегу в лес.
– Ах, ты врун! – Закричит Леонид. И тоже куда-нибудь побежит.
Ну, бред, честное слово. С моей точки зрения, план Клячина – абсолютная херня. Тем более столько лет прошло. Алёша был совсем пацаном. Однако, как ни крути, поведение Николая Николаевича вызывает очень много вопросов.
Бекетов прекрасно знает, что я не Реутов. Соответственно, он никак не мог велеть Клячину тащить этого бедолагу Леонида в школу, дабы организовать нам встречу. В любом другом случае у товарища старшего майора государственной безопасности серьёзные проблемы с башкой.
Значит, Клячин сам это придумал. Зачем? Подозревает, будто я не тот, кем выгляжу? Ну, ок. Скорее всего так и есть, Николай Николаевич, как говорится, ловит рыбку в мутной воде. Однако, подобное любопытство старшего лейтенанта явно идёт вразрез с интересами Бекетова. И данный момент напрягает. Не хватало мне оказаться в центре каких-то чекистских разборок.
– А Леонид, не поверишь, долгие годы жил в Германии. – Радостно сообщил мне Клячин. Хотя, в данном факте точно нет ничего веселого. Было бы у Леонида все хорошо, вряд ли он бы обратно в Союз поперся. – Сбежал после Великой Октябрьской революции. Лет пятнадцать провёл в Берлине. Пирожные буржуям подавал. А в последнее время даже и не буржуям. Вот недавно попросился на Родину. Не смог без родных березок. Да, Леонид Никифорович?
– Есть такое… Не смог. – Официант оторвал внимательный взгляд от меня и с усмешкой посмотрел на Клячина.
Что интересно… Пока мы не пожали друг другу руки, казалось, Леонид растерян, слегка даже напуган. А теперь, наоборот, успокоился. Стал более уверенным. Такое чувство, будто он чисто для себя принял определённое решение и на данный момент свято верит, что решение это правильное.
Я не знаю, конечно, какая именно хрень происходит в башке у Николая Николаевича, но моё предположение несомненно верное. Клячин притащил сюда официанта из-за меня, потому что подозревает, Реутов – это Витцке. Судя по всему, чекисту известно, что Леонид часто пересекался с советским дипломатом в Берлине и видел его сына. Интересная осведомленность, однако…
А у Леонида, похоже, возвращение на Родину вышло сложным. И он сейчас тоже понимает, зачем его притащили сюда. Может, Леонид не в курсе всей истории, и скорее всего не в курсе, но однозначно догадывается, Клячин ждал, что он узнает пацана, которого видел десять лет назад.
Однако, по каким-то своим соображениям Леонид пока молчит и делает вид, будто мы никогда не встречались. Скажет ли что-то, когда останется наедине с чекистом? Не знаю. Но если судить по внешнему виду мужика, его неплохо прессовали. С первого взгляда это не бросается в глаза. А вот когда присмотришься, могу зуб дать, его хорошо помяли. И явно это произошло не в процессе дружеских объятий.
– Я, знаете ли, сильно болен. – Леонид продолжал с улыбкой смотреть на Клячина. И эта улыбка, мне кажется, чекиста сильно нервировала. Бесила. – Врачи помочь уже не могут. Вот, да… Пришла такая блажь в голову, хочу умереть на родной земле. Надеюсь, кто-нибудь к моей могилке цветочек бросит.
– Возможно… – Клячин тоже расплылся улыбкой. Прямо именины сердца сплошные. Все такие довольные, хоть плачь. – Если будет эта могилка… Ну, Алексей, поедем мы. Дел много. Хотел тебя проведать. Вижу, все хорошо. Завтра, как договаривались. Приеду за тобой утром, после завтрака. Присаживайся, Леонид.
Чекист кивнул в сторону машины. Официант посмотрел на меня внимательно, потом развернулся и пошел к "Воронку". Я не знаю, почему, но мне показалось вдруг, больше мы с этим человеком никогда не встретимся.
– Николай Николаевич, так что с ним будет? – Я наблюдал, как Леонид усаживается в машину, и чувствовал странную тяжесть на душе. Будто на мне, лично на мне, лежит ответственность за его жизнь. – Если Вы делами занимаетесь, значит, он вроде как под подозрением?
– Конечно! Конечно, под подозрением! Жил себе, жил пятнадцать лет среди буржуев, а тут приехал, значит, про берёзки рассказывает. Проверяем его, само собой. Тем более, он и до отъезда был неблагонадёжный. Художник, чтоб его… Преподавал в институте. Мастерскую свою имел. А едва власть поменялась, сразу побежал, как и все эти дворяне-мещане. Тебя волнует его судьба?
Клячин уставился мне прямо в глаза. Я совершенно нагло таращился в ответ. Художник, значит… Вот поэтому и рассчитывал Клячин на его память. Даже при том, что прошло десять лет. У Леонида это профессиональное – видеть и запоминать черты лица. Что ж ты задумал, Николай Николаевич… Очень мне интересно… А ещё интересно, в курсе ли Бекетов. Думаю, вряд ли.
– Нет. Зачем волноваться? – Я небрежно махнул рукой. Мол, скажите тоже, товарищ старший лейтенант госбезопасности. – Просто с виду хороший человек, вроде. Да и больной же. Слышали? Говорит, умирать ему скоро.
– Хороший? – Чекист усмехнулся, а потом вдруг с внезапной злостью выдал. – Все они, сволочи, хорошие, когда их к стенке припереть. А до этого где он был? До своей смертельной болезни? Ананасы жрал с буржуями? Пока мы тут наше новое государство строили. Из руин поднимали. Нет, Алексей. Ни черта он не хороший. Давай, до завтра. Утром приеду заберу тебя. Товарищ Бекетов просил сразу привезти к нему. Тоже переживает, все ли хорошо у нашего будущего разведчика.
Клячин хлопнул меня по плечу и быстрым шагом отправился к машине. Между прочим, слово "разведчик" в его исполнении прозвучало как-то… С насмешкой, что ли…
Я в свою очередь двинул к КПП. Еще когда мы только выходили, Клячин парням в форме показал документы, а насчет меня отдельно уточнил, мол, слушатель никуда не уезжает, буквально через десять минут вернется. Согласовано с товарищем Шармазанашвили.
Соответственно, моему появлению возле шлагбаума никто не удивился. Тем более, по сути, мы и до этого с Клячиным на виду были. Нас прекрасно можно было разглядеть из будки.
Я быстро добежал до корпуса и сразу отправился в учебный класс. Все это, конечно, здорово, Леонид, Клячин и эти странные интриги чекистского двора, но Эмму Самуиловну лучше не драконить. Если история с арестом отца и гибелью матери может принести проблемы чисто в перспективе, то старуха их наверняка устроит сразу же, как только я прогуляю её урок без весомой причины.
– Разрешите? – Засунул я нос в приоткрытую дверь класса.
– Проходи, Реутов, присаживайся на место…
Эмма Самуиловна великодушно указала мне королевским жестом на парту, где одиноко лежал оставленный мной “Оливер Твист”.
Я шустро просочился в класс и так же шустро пристроился за свой стол.
Судя по красному, потному и взъерошенному Корчагину, сейчас была его очередь отхватывать порцию унизительного сарказма со стороны старухи.
– Итак, Матвей! – Эмма Самуиловна подошла совсем близко к воспитаннику, который, мне кажется, мечтал провалиться сквозь землю. А ещё больше, наверное, чтоб старуха провалилась под землю. – Почему такой вариант событий выглядит неправдоподобным и страшным? А я отвечу! Развод в описываемые Львом Николаевичем времена – это непросто. Это очень трудная и публичная процедура с предоставлением свидетельских показаний об измене. Впрочем, адвокат сам предлагает готовые наработки процесса «по взаимному соглашению». Неправда ли, Матвей?
Старуха уставилась на Корчагина в ожидании ответа.
– П-п-правда… – Заикаясь проблеял детдомовец. Хотя, судя по выражению его лица, он даже не понял, в чем был вопрос.
– Почему же это не устраивает Каренина и ужасает родственников Анны? – Продолжала Эмма Самуиловна, – Долли прямо говорит: всё, только не развод! … Нет, это ужасно. Она будет ничьей женой, она погибнет! Почему погибнет, почему «ничьей женой»? Выйдет за Вронского, делов-то! А дело в том, что сторона-ответчик больше не имела права вступать в брак! Он просто не мог быть зарегистрирован! Именно об этом говорит Стива Облонский, когда после выздоровления Анны приезжает к Каренину на переговоры… Матвей!
Старуха замолчала, пристально изучая несчастное лицо Корчагина.
– Мне кажется, ты не понимаешь, о чем идет речь. Не так ли?
Детдомовец набычился и засопел. Его очевидно разрывали на части противоречивые эмоции. С одной стороны – он опасался реакции Эммы Самуиловны. С другой – боялся сказать неправду, потому что может последовать вопрос по книге, а ответить Корчагину явно нечего.
В общем, в таком ключе прошло все занятие. Эмма Самуиловна, надо отдать ей должное, оказалась неожиданно терпеливой. Она разжевывала детдомовцам каждую свою мысль, а потом даже перешла на более доступные их восприятию выражения. Постепенно все присутствующие по-настоящему увлеклись её рассказом и даже пытались принимать участие. Не знаю, кем эта женщина была раньше, но то, что она отличный специалист и преподаватель высокого класса – несомненно. То, как Эмма Самуиловна умудрилась втянуть пацанов в нужную ей тему, с лихвой перекрывало все странности и закидоны дамочки.
Мы даже не заметили, когда время урока подошло к концу. Физиономия Шипко, появившаяся в дверях, вызвала разочарование у некоторых моих товарищей. Неожиданно, но факт.
– Что? Уже? – Бернес заметно огорчился. – А мы только Льва Николаевича разобрали…
– Группа, построились. – Скомандовал Панасыч. – Лев Николаевич уже никуда не денется, в рот компот. Ему деваться некуда, Либерман. Он помер. А вот ты пока жив. И у нас с тобой очень много дел.
Детдомовцы начали с неохотой выбираться из-за столов и вереницей потянулись к выходу. Марк старался держаться в конце. Он, в отличие от Подкидыша, который постоянно провоцирует воспитателя, понял, что лишнее внимание со стороны Шипко – дело ненужное, периодически даже вредное для здоровья.
– Идем за мной на площадку. Строем! – Приказал сержант госбезопасности, уже привычно ни черта не объясняя.
– Етит твою налево… – Высказался за всех детдомовцев разом Подкидыш. Он шёл как раз следом за мной. – Уже ведь утром все было. И бег, и площадка… Похоже, очередная хрень нас ждёт. Не знаешь, что лучше… Тут всю башку умными словами продолбили, там сейчас по-настоящему долбить начнут.
– Разин, твое ценное мнение никто не спрашивал. – Шипко даже не оглянулся, отвечая Ваньке. Как топал вперед, так и продолжил топать.
– Вот зараза… На заднице что ли у него глаза и уши… Все слышит… Все видит. – Совсем тихо пробурчал Подкидыш.
Он демонстративно фыркнул в конце своей фразы, но больше ничего говорить не стал. Ясное дело, тут говори, не говори, а все равно будем выполнять распоряжения Шипко.
Однако, когда наш небольшой отряд добрался до площадки, тихо подвывать начали все остальные. Сюрприз в виде сержанта госбезопасности Молодечного, который при нашем появлении довольно потер руки, не сулил ничего хорошего. Этот кривоносый товарищ стоял рядом с площадкой и скалился, как дурак. Не знаю, что его так сильно радовало. Нас, к примеру, – вообще ничего.
– Значится так, черти… – Шипко остановился, развернулся и обвел наш строй взглядом. – Помимо физической подготовки вас будут учить самообороне без оружия. Как и говорил ранее, кое-кто займётся этим основательно, всерьез, а кому-то повезет гораздо меньше, ёк-макарек. Сейчас товарищ Молодечный имеет огромное желание посмотреть, что вы из себя представляете непосредственно в деле. А то вдруг среди вас…
Панасыч замолчал, с тяжелым сопением пялясь на меня. Потом продолжил:
– Да… А то вдруг у нас ещё какие-нибудь особо талантливые граждане имеются… Итак, уважаемые, кто умеет драться? Когда я говорю "драться", то имею в виду способность выстоять хотя бы пару минут в поединке. Бо́льшего от вас ждать не приходится.
Детдомовцы молчали. Дураков среди них точно нет. Не в плане учебы, конечно, а по жизни. Все прекрасно поняли, подобными вещами Панасыч интересуется неспроста. Если сопоставить два факта – вопрос Шипко и присутствие Молодечного, явно мы сейчас не стихи сержанту госбезопасности будем читать. Единственный способ на практике проверить, умеет ли человек драться – это ему дать в морду. Ни у кого не было желания примерять на себя роль мальчика для битья. Очевидно же, с Молодечным никто из нас не справится.
– Боитесь? – хохотнул Шипко. – Хорошо, давайте по-другому. Дуэль, в нос её ети́, с сержантом государственной безопасности Молодечным. Разрешены любые хитрости и уловки. Кто сподобится хотя бы один раз ударить его по лицу… Ну… Тому будет поощрение. Завтра – выходной день. Особо отличившихся возьму с собой в город. А это, на минуточку, не просто город. Это – столица нашей Родины. Москва…
Детдомовцы немного оживились. Перспектива прогуляться по столице, пусть даже в компании Панасыча, выглядела весьма привлекательно. А вот я особо восторга не испытывал. Судя по словам Клячина, мне один черт завтра светит выходной. Точно нет смысла убиваться ради этого. Особенно, убиваться о кулак Молодечного.
– Я попробую, – пробасил Леонид.
– О! Хорошее дело, Старшой! – Обрадовался Подкидыш. – Будешь, так сказать, первопроходцем. Этим… Папанинцем! Во!
Ленька раздраженно зыркнул в сторону товарища, взглядом намекая, что было бы уже крайне уместно заткнуться.
– Да всё… Всё… – Ванька поднял обе руки ладонями вперед. – Молчу.
В принципе, тот факт, что первым решился именно Лёнька, удивления не вызывает. Внешне этот парень смотрится намного крепче Молодечного. Мощнее. Минимум на десять килограмм тяжелее. Да и вообще… Здоровый боров. Сроду не подумаешь, что Старшой из детского дома. Его будто на деревенских харчах вырастили.
Причём Лёнька явно рассчитывал на свое преимущество в росте и весе. Он демонстративно сделал несколько махов руками, показывая готовность к драке. Ну… Я бы на его месте не был так уверен. Зря он хочет нахрапом брать. Ой, как зря…
Кривоносый выглядит мелковато рядом со Старшим, но на хрена ему быть каланчой, если мужик так-то профи совсем в другом.
Молодечный ни разу даже не пошевелился, пока Ленька перед ним изображал мельницу, размахивая своими граблями. Сержант госбезопасности стоял напротив Старшо́го с легкой улыбкой на губах. Смотрел на противника из-под полуприкрытых век. Со стороны вообще могло показаться, что кривоносый, как полковая лошадь, заснул стоя.
Пауза начинала затягиваться. Молодечный не демонстрировал никакой активности, а Старшой явно не знал, можно ли драться без сигнала. С другой стороны, он уже минуты три скачет, как дурак, и размахивает своими ручищами. Со стороны даже смешно смотрится. Будто Лёнька сошел с ума и пытается колотить в воздухе невидимого противника.
– Нападай! – Наконец, азартно скомандовал Шипко.
Глава 2
В которой я снова удивляю окружающих и заодно удивляюсь сам
Лёнька набычившись двинулся вперёд. Он поднял руки перед собой, спрятал лицо за массивными кулаками и настороженно смотрел на Молодечного. Ну, хотя бы элементарные приемы защиты Старшо́му известны. А то я думал, он прямо как в старых русских былинах, с криком и ги́каньем побежит вперед. Типа, стенка на стенку.
А вот поза сержанта не изменилась вообще. Казалось, он даже не слышал сигнала Шипко к началу схватки и не видел скачущего перед ним пацана. Как дремал стоя, так и продолжил дремать. Того и гляди, храпеть начнет.
Ленька, конечно, в итоге повел себя очень глупо. Купился на показное бездействие Молодечного. Широко размахнувшись, по большой дуге выбросил кулак, целясь точно в висок чекисту. Не знаю, на что детдомовец рассчитывал. Даже идиоту понятно, кривоносый хрен бы стоял неподвижно, дожидаясь, когда похожий на кувалду кулак Старшого прилетит ему в физиономию.
Дальше было красиво. Кривоносый прямо с закрытыми глазами пригнулся, пропуская руку над головой, а затем одним еле заметным движением буквально прилип к боку Лёньки. Подножка – и детдомовец повалился на землю. Знатно, кстати, повалился. Громко. С матом и разлетевшимися в стороны комками земли.
– Следующий! – Весело, со смешком крикнул довольный Шипко. – Михалёв завтра драит общую спальню.
– Товарищ сержант государственной безопасности! Уговора такого не было! Вы обещали поощрить только за выигрыш! – Возмутился Старшо́й, принимая вертикальное положение.
Лицо у Лёньки стало красное и очень расстроенное. Мне кажется, причина совсем не в спальне. Не в том, что Старшому придётся одному отдуваться за всех. Он реально надеялся выиграть или хотя бы не так быстро оказаться на земле.
– Во ты даёшь, Михалев, в рот те ноги! Если есть выигрыш, то и проигрыш, само собой, тоже имеется. Просто тем, кто отличится, награда одна и та же. Поездка в Москву. А тем, кто обосрется, – награды разные. Тут я проявлю смекалку. – Радостно ответил Шипко. Его вообще все происходящее сильно веселило.
– Ох, ты ж черт… – Подкидыш медленно попятился, стараясь укрыться за спинами товарищей. – Я вот точно драться не умею, товарищ сержант государственной безопасности. В жизни никого не тронул. Только все по-мирному, по-интеллигентному…
– Разин! Да у тебя на роже написано, чего к чему! На себя-то глянь. Интеллигент хренов. – Громко заржал Шипко. – Ты в подворотне у добропорядочных советских граждан кошельки как требовал? С поклоном и глубочайшими извинениями? Ты ж не забывай… Мне о вас все известно…
Панасыч погрозил Подкидышу пальцем. А я с интересом уставился на Ваньку. Не из-за слов Шипко. Они меня как раз вообще не удивили. По Ивану, на самом деле, через пять минут общения можно понять, он достаточно интересный товарищ в плане своего прошлого. Просто… Бернес – можно сказать, без пяти минут уголовник. Подкидыш – такая же фигня. Чувствую, скоро выяснится, что мы с Реутовым – самые приличные в группе люди.
– Скажите, а в Третьяковку поведете? – Задал вдруг очень неожиданный вопрос Марк.
Причем, неожиданный для всех. Даже Молодечный удивленно посмотрел на Бернеса. Мол, где он и где Третьяковка.
– Ну… – Шипко пожал плечами. – Можно и в Третьяковку…
– Тогда я – следующий. – Марк уверенно шагнул вперед.
– Так, Либерман… Ты мне тут не порть момент. – Панасыч даже руками замахал, отгоняя Бернеса, как назойливую муху. – Твоя кандидатура уже утверждена. Ты и Реутов будете заниматься отдельно.
– Это очень хорошо. Я бесконечно рад. – Марк кивнул, а потом сделал ещё один шаг вперед. – Но в Москву шибко хочется. В Третьяковскую галерею. Прошу разрешить принять участие.
– Ну, ты… – Шипко покачал головой, а потом плюнул. Не образно плюнул. Вполне даже реально. Мне кажется, иногда Панасыч мечтает от нас избавиться. И тоже не образно. – Ладно. Разрешаю.
– Здо́рово! – Обрадовался Марк и чуть ли не одним прыжком оказался напротив Молодечного.
Через секунду все присутствующие, включая Панасыча и Кривоносого, изумлённо уставились на Бернеса. Он вдруг принялся скакать вокруг противника в каком-то весьма странном рваном стиле. Я никогда не видел ничего подобного. Да и не только я, похоже. Остальные тоже прихерели знатно. Думаю, таких козлиных коленец вообще не существует ни в одной борьбе мира.
– Че это с нашим скрипачом? – Тихо поинтересовался Подкидыш, выглядывая из-за Корчагина. – Он прямо как психованный, честное слово. Его будто параличом вот-вот разобьёт…
Ну, да… Смотрелось, конечно, поведение Марка своеобразно. Однако, при всей неловкости и внешней нелепости движений, Бернес успевал реагировать на каждый выпад противника. А Молодечный, что интересно, в отличие от предыдущей схватки, если это можно так назвать, больше не стоял истуканом. Он словно увидел в худом долговязом пацане что-то гораздо более опасное, чем кулаки Старшо́го, и явно вознамерился атаковать первым. Но каждый раз сержант не успевал буквально на считанные доли секунды, на крохотные миллиметры. Вот, казалось, он должен ударить соперника, а Бернес уже рвано перетекал в следующую точку пространства. Чертова "Матрица" какая-то.
Порхай, как бабочка, жаль, как пчела… Бабочка… Вот кого мне напоминал Бернес. Сумасшедшая, сильно ускорившаяся бабочка. Причем эта удивительная подвижность Марка не только спасала его от ударов и захватов чекиста, но и очень заметно начала раздражать сержанта. Кривоносый явно не ожидал такого конфуза. Он, конечно, с самого начала выбрал Бернеса в свою группу, но все же именно сейчас не планировал проигрывать вообще никому.
В какой-то момент терпение сержанта лопнуло. Оно и понятно. Скоро вечер. Гоняться за Марком можно бесконечно. Пацан один черт ухитряется ускользать. Да сам Кривоносый в такой ситуации выглядит, прямо скажем, не очень. Ему тут Шипко такую мощную рекламу сделал, а он с каким-то одесским вором-скрипачом справится не может.
Молодечный рванул вперед, желая обхватить Бернеса за талию. По крайней мере я именно так оценил его движение. Бернес будто ждал этого и среагировал моментально. Он вдруг очень внезапно и резко бросился в ноги Молодечного. Тот, естественно, подобной подставы не ожидал. Споткнулся, кубарем полетев на землю.
Бернес моментально вскочил, а затем одним прыжком оказался рядом с Кривоносым. Бить, конечно, не стал. С башкой у Марка все нормально. Он прекрасно понимает, сегодня Кривоносый лежит на земле, а завтра таких люлей навешает под каким-нибудь благовидным предлогом, что охренеешь. Может, он, к примеру, сильно злопамятный. Поэтому Бернес просто обозначил удар в лицо.
– Я выиграл! – С радостной улыбкой заявил Марк и оглянулся на воспитателя.
– Чтоб меня… – Шипко изумленно покачал головой. – Слышишь, товарищ сержант государственной безопасности Молодечный… А ведь он и правда выиграл…
Кривоносый поднялся с земли. Отряхнул колени, затем подошел к Марку. Все замерли. Буквально секунду он смотрел Бернесу в глаза, а потом хлопнул его по плечу и коротко бросил.
– Молодец. Подловил.
Ну, что сказать… Вот тут, собственно говоря, снова взыграла моя натура. Что за твою мать! Какой-то, блин, Бернес смог, а я? Типа, хуже? Я тоже хочу получить похвалу от этого молчаливого человека со сломанным носом. Да и потом, детдомовцы смотрели в сторону довольного Марка с выражением какого-то, наверное, даже почтения. Пацан, который с первого дня казался немного лохова́тым, удивляет нас все больше и больше. Таким темпами место Старшо́го займу не я, а Бернес. Хрен там!
– Тоже готов принять участие. – Сообщил я громко, потом обошел Шипко и встал напротив Молодечного, который уже вернулся в исходное положение.
– Да едрит твою козу! – Панасыч начал психовать. – Реутов, тебя вообще завтра по договоренности забирают. Или что? После Третьяковки по твоим интересам отправимся? Куда? В цирк? В кинотеатр? В зоосад? Другим-то дайте попытать счастья!
– А мы не против! – Тут же выкрикнул Подкидыш. – Зачем мешать людям, которые желают себя показать. Мы исключительно "за".
– Точно, точно! – Поддакнул Корчагин. – Товарищ сержант государственной безопасности, пусть вон Реутов теперь участвует. Мне, например, даже интересно очень. Парень он у нас своеобразный, с выдумкой у него все нормально…
– До признания поражения. Не до удара по лицу. – Громко сказал вдруг я.
И сам прихерел. Какого, твою мать, поражения? Что я несу?! Но остановиться уже не мог. В конце концов, я знаю, как нужно реагировать. Как нужно действовать. Да, Кривоносый спец в самбо. И что? А я, блин, херову тучу лет тусовался просто везде. Делать было особо нечего. Куда только не ходил. Чем только не занимался. Бокс – это уже более взрослое увлечение. Неужели не соображу, как разобраться с Молодечным. Тем более, они тут, можно сказать, только у истоков борьбы. Тело хреновое, да. Но мозги-то мои!
– Реутов… У тебя совсем ума нет? – Ласково поинтересовался Шипко.
– До признания поражения. – Повторил я, как попугай. – Взамен, если выиграю, вы возьмете всех в Москву.
– Да! Алёша! – Корчагин подпрыгнул на месте, ударив кулаком в воздух.
– Говорю же… Боюсь Реутова. – Высказался Подкидыш кому-то из пацанов. – У него с башкой точно не все ладно…
Детдомовцы ещё что-то говорили, но я уже не слушал. Сосредоточил всё своё внимание на Молодечном. Он быстрый, очень быстрый… И явно не вчера начал упражняться в единоборствах. Я, к своему стыду, историю отечественных боевых искусств знаю плохо. Что-то вроде слышал про самбо. Но это не точно.
Если не ошибаюсь, данный вид борьбы создали не один, а три человека, гениально совместив всё лучшее, что знали сами из японских практик дзюдо или айкидо. А может джиу-джитсу… Короче, как в песне. Слепили из того, что было. Однако, нового ничего не изобрели. Соответственно, удивить меня Молодечному нечем…
– Реутов, чего застыл? Сам от своей дури охренел? Нападай! Проиграешь, да и всего делов. – Крикнул Шипко.
Я обозначил движение вправо, а сам шагнул влево. Молодечный не повелся. Он реагировал на мои обманные маневры легкими поворотами корпуса. А ещё я чувствовал кожей его сканирующий взгляд. Все-таки не дурак Кривоносый. Точно не дурак. И меня дураком не считает, кстати. Понял, раз пацан вызвался драться, да ещё при условии признания поражения, значит, у пацана есть план. И сержант госбезопасности пытался сейчас этот план просчитать.
Ложный выпад Молодечного – я едва успел отскочить от мгновенно выброшенной руки. Чекисту не хватило буквально нескольких сантиметров, чтобы его ладонь сцапала ткань моей одежды.
Я дёрнулся в сторону ещё раз, пытаясь обдурить сержанта, но он поймал меня на противоходе. Если говорить чисто технически, Молодечный попытался пройти в ноги. Он кинулся вперед и его движение по стремительности могло сравниться с броском кобры. Я, обхватив сержанта руками, при этом едва успев упасть телом чекисту на спину, дабы не позволить ему повалить меня простейшим приемом.
Молодечный тут же сменил тактику и начал выкручивать на излом мою ступню. Я отчаянно пытался понять, что делать. Мои руки бесполезно скользили по телу противника, внутри появились признаки приближающейся паники. А потом… Потом произошло что-то весьма странное.
– Запомни, тебя будут искать… И возможно, попытаются убить, если ты скажешь что-то лишнее. Твоя цель – выжить. Понял? Без всяких оправданий. Ты должен выжить. Назло всем. Ради отца и матери.
Перед моими глазами, в которых, кстати, слегка как-то внезапно потемнело, вдруг мелькнуло лицо Бекетова. Только он выглядел моложе. Охренеть можно…
Вот точно не вовремя прилетело это короткое воспоминание из дедова прошлого. Точно не вовремя… Мог бы сказать я… Но не скажу. Потому что одновременно с рожей старшего майора государственной безопасности, в моей башке вдруг взорвалась фейерверком злость. Реально. Даже не злость, а какое-то бешенство. И такая яркая, очень яркая мысль. Хрен вам всем! Хрен вам! Выживу! А потом найду тех, кто виноват и убью их.
В общем, как говорят по классике… Это не моё, мне подкинули. Я однозначно понимал, что испытываю сейчас совершенно чужие эмоции. Но при этом, внезапно нахлынувшая злость сделала меня…. Как бы сказать помягче… Не вполне адекватным.
Я даже не особо соображал, что делаю. Как умудрился поймать в захват шею чекиста, не понял сам. Скорей всего, мой противник расслабился, считая, что бо́льшая половина дела сделана и вряд ли кто-то из вчерашних детдомовцев может знать технику "гильотины". А я знал. Именно я. Нужно перевести руки на шею и начать душить. Если потяну вверх, предплечье упрётся в сонную артерию… В общем, сработал на автомате. Так можно сказать.
Да ещё бешенство деда, которое вдруг во мне всколыхнулось… Честно говоря, подозреваю, действия мои были основаны на каком-то животном инстинкте. А в основе этого инстинкта – ненависть. Причём, ненависть именно к чекистам. И она точно не моя. Не могу сказать, будто сотрудники НКВД видятся мне друзьями, однако столь горячо их ненавидеть… Пока вроде бы не за что.
Я тут вообще без году неделю. В принципе, тот же Клячин, не смотря на все, что было, где-то слегка мне симпатичен. Резкий, да. Отмороженный. Мутит что-то. Но я однозначно не испытываю к нему ненависти. А тут… Прямо приступ безумия какой-то.
Однако размышлять об истоках своего странного состояния точно надо было не в эту минуту. Я напрягся всем телом, смутно, сквозь красную пелену в сознании понимая, задушить опытного бойца вряд ли смогу, но это был единственный шанс. И я им воспользовался. Жилы на шее Молодечного окаменели. Он пытался сунуть пальцы под мой захват, но я отчаянно сопротивлялся и тянул изо всех сил. В какой-то момент, чекист все-таки выпрямился, пытаясь скинуть меня, как прицепившегося клеща, а затем извернулся и упал вместе со мной на землю.
От удара из лёгких выбило воздух. Но я рук один хрен не разжимал. И злость… Та самая, дедова. Она прямо начала шептать мне в ухо. Убей… Отвечаю! Я словно слышал голос. Убей…
– Реутов, брось! – Доносилось до меня откуда-то издалека, будто через плотный слой ваты. Судя по всему, надрывался Шипко. – Брось, скотины кусок! Реутов!
– Да он же психический! По затылку бейте! Я сразу понял, он вражина! Контра! – Этот голос принадлежал Зайцеву. Гнида…
Неожиданно в челюсть прилетела боль. Резко и очень даже конкретно прилетела. Аж в глазах потемнело. Но… Надо отдать должное Шипко, а я уверен, это его работа, мозг у меня моментально встал на место.
