Евгений Валерьевич Лазарев
Патриоты
– Тогда помогите, – произнёс грудной голос.
Через полчаса Шура вместе с Домбровым шла на другой край села, где жил Станцой, который в это время задами, через огороды нёс в мешке упакованную рацию.
6. В семье Станцоев
Девушки быстро подружились с семьёй Станцоев. Им понравился Яков Игнатьевич, отец Станцоя, старый русский солдат, участник русско-японской войны. Оставшись как-то наедине с сыном, он сказал ему:
– Чую я, Петя, что недолго мне осталось жить. Но я прошу и приказываю: берегите этих девушек как зеницу ока.
Рацию Пётр Яковлевич закопал в углу сарая, а чтобы место не бросалось в глаза, набросал сверху навоза.
Каждый день Шура вела передачу на большую землю. И каждый день Пётр Яковлевич откапывал рацию, развешивал на чердаке антенну, а после сеанса передачи таким же образом прятал рацию. С первых дней Рая стала исчезать. Возвращалась она поздно вечером и что-то наносила на свою карту. Эту карту она вместе с хозяйкой Ефросиньей Георгиевной прятали на дно большого с двумя перегородками сундука, доверху наполненного мукой. И каждый день Шура передавала на большую землю сведения, добытые Раей. Однажды в дом Станцоя пришёл незнакомый человек, назвавший себя Васей. Он о чём-то долго беседовал с девушками, а поздно вечером ушёл. Пётр Яковлевич спросил у Раи, что это за человек. Рая сказала, что это старший лейтенант Советской Армии, который бежал из фашистского плена. При всём своём доверии к хозяину дома, Рая больше о нём ничего не сказала. Потом ещё несколько раз он приходил к девушкам. О чём они говорили, что обсуждали – никто не знает. Однажды, оставшись наедине с хозяином дома, Рая попросила назвать имена людей, самых надёжных. Так в помощь разведчицам были привлечены братья Станцоя Кирилл и Николай, а также крестьяне Христофор Басан и Пантелей Черней.
Часто Пантелей Черней и Христофор Басан, обув постолы, одевшись как можно хуже, взяв в руки палочки, уходили в разные места. Один в Романовку, где недалеко находился важный железнодорожный узел, другой – в Бородино или шоссейную магистраль.
Заметив и запомнив всё, люди рассказывали девушкам важные данные, а те, в свою очередь, передавали всё это советскому командованию. И через день советские бомбардировщики бомбили указанные пункты скопления фашистских войск и транспорта.
Как-то после очередного сеанса Рая подошла к Петру Яковлевичу:
– Дядя Петя, наши войска заняли Одессу.
Спазм сдавил горло Станцою.
– Спасибо, милая, – только и проговорил он.
– Дядя Петя, кончилось питание, нужно принести спрятанное. Поеду я и Шура. Найдите подводу и ездового.
И Пётр Яковлевич послал на это опасное задание своего родного брата Николая.
7. Встреча с власовцами
Солнце приближалось к горизонту, но было ещё светло. Николай подгонял лошадей, шутил с девушками. Шура застенчиво улыбалась. Рая хлёстко парировала шутки Николая. Самое трудное было позади, питание они откопали и сейчас в мешке везли себе батареи. Ещё несколько километров и за бугром покажется Слободка. И вдруг на дороге выросли две фигуры.
«Власовцы», – обожгла Николая мысль.
Да, это были власовцы, и притом, слегка подвыпившие. У одного на поясе висел пистолет, второй был без оружия. Тот, который был с пистолетом, схватил лошадь за уздечку:
– Стой, куда едете?
– В Слободку, – проговорил Николай, холодея.
– Откуда?
– К тётке ездили в гости, – улыбнулась Рая.
Власовец подошёл поближе и, разглядывая девушку, ухмыльнулся.
– А ну слазь.
Рая спрыгнула с подводы.
– Как тебя зовут? – глупо улыбаясь, начал заигрывать власовец.
Девушка засмеялась:
– А вот приезжайте к нам домой, там и познакомимся.
Власовец подошёл поближе, обхватил её рукой за талию, второй рванул кофточку. Но Рая резко оттолкнула его от себя. Тогда власовец кинулся к ней, но споткнувшись, упёрся рукой в мешок на подводе. Солдат начал развязывать мешок. Николай взглянул на Раю. Смертельная бледность заливала её щёки. Шура, широко раскрыв глаза, смотрела на власовцев. И когда солдат развязал мешок, Рая так странно улыбнулась и шагнула к нему:
– Что, хочешь знать, что в мешке? Состаришься преждевременно.
В руке у неё что-то блеснуло и два негромких выстрела ударили один за другим. Схватив ртом воздух, власовец вытянулся на дороге. Второй, который был без оружия, круто повернувшись, бросился бежать.
– Напрасно торопишься, – зло проговорила Рая и не спеша, прицелившись, нажала на курок. Второй тоже ткнулся в землю.
– Коля, дорогой, быстро, – забрав пистолет убитого, кинулась на подводу разведчица. Никлоай стегнул лошадей, и они помчались, унося от этого места двух девушек и парня. Домой приехали поздно. Пётр Яковлевич с тревогой выглядывал их на крыльце.
– Ну, слава Богу, живы, – облегчённо вздохнул он.
– Не Богу, а вот ей, – усмехнулся Николай, указывая на Раю.
8. Обыск
Раи не было несколько дней. Вернулась она возбуждённая и радостная. Шура, которая очень переживала за подругу и не находила себе места все эти дни, бросилась ей на шею.
– Готовь аппаратуру, Шурок, – целуя её, сказала Подрез. – В эту ночь одним немецким аэродромом станет меньше.
Через полчаса Шура послала кодированную телеграмму. А в полночь немецкий аэродром под Бессарабяской перестал существовать: его уничтожила наша авиация.
После убийства власовцев и бомбёжки аэродромов румыны и немцы начали проводить повальные обыски. Калин Домбров только что закопал рацию, бросил лопату в сарай и присел возле дома отдохнуть. С треском распахнулась калитка и во двор шагнул здоровенный немецкий офицер и несколько солдат:
– Где есть у тебя радио? – заорал офицер.
У Домброва ёкнуло сердце. Но, собрав всё мужество, он отрицательно махнул головой и развёл руками.
– Не знаю, что вы хотите, о чём спрашиваете.
Немец отвесил крепкий подзатыльник и вынул пистолет.
– Чердак лезь сволочь, радио.
Калин Мелентьевич сразу успокоился: рация была совсем в другом месте.
– Прошу пана офицера, – показал он на чердак.
– Пошоль, пошоль, сам, – заорал немец.
Вслед за Домбровым на чердак поднялся и офицер. Держа автоматы наизготовку, вылезли солдаты. Немец посветил фонариком, начал осматривать чердак. И вдруг его взгляд остановился на чём-то. Ноздри хищно раздулись.
– О, большевик, зволочь, радио!
Домбров взглянул туда, куда направил луч света офицер. Там, из под прошлогоднего овса, чернел тёмный квадрат. И Домбров в душе улыбнулся.
– Господин офицер, вы бы так и сказали сразу. Я не знал, что это по-вашему называется радио. А по-нашему это от печки дверца.
Несколько секунд офицер смотрел на Домброва, потом, коротко размахнувшись, ударил его рукояткой пистолета по голове. Когда немцы ушли со двора Калин Мелентьевич не видел: он был без сознания.
9. Арест
С каждым днём обстановка для девушек-разведчиц в Слободке усложнялась. По селу днём и ночью ходили патрули, производились обыски, проверки документов. С документами было всё в порядке. В них, скреплённых немецкой печатью, значилось, что девушки ищут своих родных, потерянных во время эвакуации. Плохо было с деньгами. Деньги, которые были выданы Рае и Шуре за несколько дней перед их выброской, были румынским правительством аннулированы. Разведчицы остались без денег, без средств существования. Но в трудные минуты им помогали советские люди. На помщь Рае и Шуре пришёл Пётр Яковлевич Станцой, его братья Николай и Кирилл, соседи Христофор Басан, его жена Мария Денисовна и многие другие, которые остались нам неизвестны. Но обстановка осложнялась и нужно было из Слободки уходить. И снова Пётр Яковлевич направил с разведчицами своих братьев Николая и Кирилла Станцоев, чтобы проводить девушек. Было решено идти в Еленовку. Рацию Николай вёз подводой, Кирилл шёл с Раей и Шурой до самой Еленовки, а затем пошли в Анновку, к Тимофею Максимовичу Юзефовичу.
Здесь прятались девушки. Но в семье, как говорится, не без урода. И нашёлся такой. Его видели часто на улицах села. Горбоносый, среднего роста, ходил, всегда сутулясь, в постолах. Этот человек был агентом сигуранцы. В то время ему было свыше сорока лет. Его звали Гаврилов Иван Тимофеевич, по кличке «Чипка». Этот иуда первым выдал Станцой Марию Николаевну и её сына Кирилла. Их избивали в с. Кульм (ныне с. Подгорное), приговорили к расстрелу. В последнюю минуту сообщили, что «помиловали». Дело в том, что они ничего не сказали о Рае и Шуре и сигуранца решила проследить за Кириллом и Марией Николаевной. А через несколько дней взяли девушек. И снова ошиблись: у Раи был хороший опыт и в тыл противника её забрасывали не первый раз. При девушках не обнаружили ни рации, ни оружия. Полковник сигуранцы бесновался:
– Будете отвечать?
– Будем, – отвечала Рая, – это ошибка. Посмотрите наши документы.
Действительно, документы были безукоризненны. И тогда полковник, поговорив по телефону с высшим начальством, снова вызвал девушек на допрос. На этот раз он не кричал, был приветливым и улыбался.
– Мы вас отпускаем, мы ошиблись. Вы простые девушки.
Когда Рая и Шура шли по коридору, случилось непредвиденное. Только повернули за угол, как из подвала показались трое. Шёл конвоир и двое арестованных. Их Рая узнала сразу. Мужчина был широкоплечим, чернявым, со шрамом над бровью. Женщина белявая, небольшого роста. Она взглянула на Раю, отчего её бровь резко взлетела наверх.
«Они», – мелькнула у Раи мысль, – «нас выбрасывали вместе».
Рае хотелось закричать: она знала, что для этих двоих всё уже кончено. Мужчина, за которым следовал конвоир, нёс в руках рацию. Те двое шли навстречу смерти, девушки – навстречу свободе. На улице Рая сказала Шуре:
– Нам повезло. В этот раз мы от лап сигуранцы и гестапо ушли. Но нас отпустили для того, чтобы установить слежку. Но ты помнишь, чему нас учили?
Шура спокойно улыбнулась в ответ» [2].
Далее тов. Кудрявцев пишет о том, что после этого случая, описанного выше, Станцой, Домбров и Басан переправили девушек в Петросталь. Дальнейшая судьба разведчиц неизвестна.
А вот что пишет сам Пётр Яковлевич Станцой в письме к сестре Раи Подрез Марии Илларионовне Борисенко:
«Здравствуйте, дорогая семья Раи!
Это пишет сам Пётр Яковлевич, которому Вы написали. Ответное письмо мы получили 2 февраля, за которое очень благодарны (рады), что кто-то есть из Раиной семьи.
Мария Илларионовна, Вы пишете, чтобы написать Вам подробнее за Раю. Да, в 1944 году в начале апреля, т.е. в первых числах, но не помню какого числа это было, к нам попадают две девушки, т. е. они были высажены километров в 8-9, и первую ночь они попали в один посёлок, (который) назывался Кантемир, а сейчас переименован (в) Подгорное. Они переночевали там у одного хозяина. На другой день двигался обоз добровольцев-изменников родины по направлению к Западу, а им как раз было по плану работы в том же направлении и они проехали с ними до следующего села Чарамурза. Там остановились, сделали передачу первую нашему фронту (по утверждении командира войсковой части Кудрявцева, первая связь с разведчицами была установлена 10 апреля и продолжалась до 19 апреля 1944 года – п.а.), который остановился на Днестре. В этом селе Чарамурзе они переночевали и утром перешли к нам, т. е. в наше село, недалеко 2 километра. Зашли к одним людям, а там как раз был мой сосед, ну и разговорились, что много людей выгоняют немцы. А эта семья имела зятя в Красной Армии, их крепко в то время преследовали, эти люди жалелись. Девчата их выслушали, а потом попросили где можно поселиться временно. Эти хозяева посоветовались с моим соседом, и он сказал: пойдёте к нам.
Мы жили на краю села через речку от этих хозяев, и только два дома на этой магале было живущих. Это было удобно для работы, и вот они перешли к нам, сначала Рая жила у соседа моего, а Саша с рацией у нас, а через пару дней она перешла к нам вместе с Сашей.
Передача у них всегда была в 2 часа дня, а потом рацию снимали и обратно её на хранение до другого дня, и так продолжалась работа наша. Но когда их высадили с самолёта, то как они спускались, то у них было снабжение для рации, питание на 4 месяца расчитано, и у них одна часть оборвалась и разбилась, они даже когда спустились не нашли, это было ночью. Но они зарыли в землю один наган и 2 финки и сделали знак. А уже когда работали у нас, то у меня был брат Николай, 24 года рождения, и он уже работал связным у девчат. Рая и Шура взяли его и пошли туда, нашли наган, финки и разбитое питание.
У них осталось только на 2 месяца питания для работы. У них было задание двигаться на запад до Прута по направлению к Румынии. Они у нас пожили дней 12, а потом Рая говорит: дядя Петя, надо новое место, а то нам нельзя долго сидеть на одном месте. Тогда я что делаю, у меня родители жили от нас в 7 километрах, я пошёл к родителям, договорился и переправил их туда. Там тоже было хорошо и работать и жить. У меня была сестра девка и брат холост, а другой брат жил напротив родителей. Вобщем, было хорошо, но им нельзя было жить спокойно, задание есть задание.
Рая часто с братом объезжала железную дорогу, Бессарабскую станцию, это от нас 12 км, и аэродром был за 9 км тоже там объезжали, а потом передавали. А Рая говорит: смотрите, после нашего проезда с Колей так и смотришь на ночь или на другой день бомбёжки, то на станции, то по аэродрому. Вобщем, работа была та, что требовалось в то время. Мы к ним привыкли и они к нам, но когда пробыли у родителей 13 дней, Рая говорит: «дядя Петя, новое местожительство нужно и надёжное». Я что делаю, опять (иду) в другой населённый пункт по названию Гановка, там у меня был сват. Я с ним договариваюсь, а брат запрягает лошадей и перевозит их. Мы распрощались со слезами, и они плакали и мы плакали, но Рая говорила: «Ничего, победу одержим, вернёмся, заедем к вам, а Колю заберём на Украину». Но не так пришлось, и Коля погиб под Будапештом, и девчата не вернулись. Они из Гановки пошли дальше, и я уже не знал об ихних делах, а после стало известно, что их одна гадина-предательница, эвакуированная с немецким полковником, предала, их арестовали и расстреляли. Нам, когда стало известно, конечно, был большой траур в нашей семье. У нас они остались навсегда в памяти. Вы, Мария, и мама Раи, для вашей всей семьи очень скорбное сообщение об утрате Раи, причём жизнерадостной, такой боевой. Она за Родину всегда говорила. Как появится с Колей из разведки (говорила) подруге Шуре, что надо передавать материал. Рая берёт материал, делает наброску и даёт радистке Шуре. Шура (говорит): дядя Петя, нам боевое задание. Я беру рацию, поднимаюсь на чердак и растягиваю провод, Шура начинает выбивать.
Но что можно писать ещё, нам хочется и обязательно надо приехать вам к нам, увидите, где Рая находилась, у кого находилась, что за семья это была для Раи. Мария Илларионовна, если у вас не найдётся время приехать, то если мама ещё может ехать, то пусть она приедет. Конечно, сейчас трудно, но весной, в апреле-мае уже можно ехать свободней и спокойней» [4].
Мать Раисы Ольга Андреевна Бондарь длительное время, целых девятнадцать лет, ничего не знала о судьбе своей дочери. Всё это время она надеялась встретить Раису живой. В 1944-м Ольга Андреевна получила сообщение, в котором указывалось, что её дочь Раиса Илларионовна Подрез пропала без вести. С тех пор никаких сведений. И вот, майским днём 1963 года в Новомосковск, на улицу Днепропетровскую, дом 10 приходит письмо из села Меншутино, Вознесенка Вторая Тарутинского района Одесской области от учительницы Фаины Яковлевны Станцой.
«Недавно они с её мужем получили новую квартиру, – передаёт Виктория Улич рассказ Фаины Яковлевны, – стали новосёлами, её муж приходился сыном бывшему главе сельхозартели «Победа» Тарутинского района Одесской области Станцою Петру Яковлевичу. Тот в годы войны жил в селе Меншутино (Бессарабия), которое было под властью Румынии. А теперь у сына и невесты – новоселье. При переезде решили старые вещи и мебель выбросить. Среди них был деревянный сундук. Его разбили на доски. Оказалось, что в сундуке было двойное дно, а в нём – радиостанция, пистолеты и письмо, датированное 1944 годом. Написано оно было в Новомосковск» [1].
Таким образом, семья Петра Яковлевича Станцоя узнала адрес матери Раисы Подрез. Началась переписка, в результате которой Ольга Андреевна узнала подробную историю о разведывательной деятельности своей дочери в глубоком тылу.
Из письма Раисы Подрез к матери [1]:
«25.03.1944 г.
Здравствуй, дорогая мама! Первым долгом передаю тебе свой пламенный чистосердечный привет с крепким поцелуем.
Сообщаю тебе, что я жива и здорова. С того места, где я была раньше, уже уехала и сейчас нахожусь от дома далеко. Когда мы проезжали Кривой Рог, то очень много на полях лежало убитых, но это всё немцы-собаки. Я всё смотрела, нет ли где нашего отца, но наши уже похоронены. Всю дорогу я смотрела на поля, как же изрыта вся земля, словно воронки специально повырыли. Сёла все очень разбитые, сожжёные. Как только посмотрю на сожжёные сёла, так сразу вспоминаю свой город…
Остановились мы на очень хорошей квартире. Дома в посёлке все одноэтажные, хорошие, очень большие сады. Нет ни единого домика разбитого, все стоят чистенькие, хорошие.
Люди живут хорошо. Одно плохо – улицы не асфальтированные, грязь непролазная. Вот я стою сейчас на квартире, а у них есть девочка Лина, ей четыре годика, я с ней частенько балуюсь…
Мама, если нужны будут деньги, то продай мои платья. Если я останусь жива, то всё будет. Но на мою жизнь нет надежды. Надо иметь большое счастье, чтобы остаться в живых после такой страшной бойни. Но я всё-таки немножко счастлива – ведь до сих пор жива!
Пока до свидания. Целую всех крепко, крепко! Твоя дочь Раиса.
П/п 4556-Д»
Из воспоминаний о Раисе Подрез Нины Афанасьевны Непорады, её ровесницы (опубликовано в газете «Новомосковская правда» в статье Виктории Улич «Моя героическая землячка»):
«С Раей Подрез я вместе училась в 1941 году в Новомосковской школе медсестёр. Это была красивая, жизнерадостная, очень смелая девушка. Она обладала приятным грудным голосом, любила петь. Училась она хорошо, легко ей давалась учёба. На первом же курсе её избрали старостой группы. По окончании первого курса началась мобилизация на фронт. Нас же, как второкурсников, оставили на практике при больнице. Мы ухаживали за больными. А через три недели больница стала госпиталем, и мы ухаживали за ранеными. Раю что-то тревожило, ей хотелось вступить в схватку с ненавистным врагом, отомстить за раны вот этих людей, за своего отца, за поруганную родную землю.
Немцы прорвали линию фронта. Завздравотделом собрал всех медработников и сообщил, что фронту требуются медицинские работники. И второкурсникам стали давать повестки. Те, кто был на дежурстве в день мобилизации, остались работать при госпитале. А Рая сама пошла в военкомат, получила повестку и отправилась на фронт.
Помнится, как раненые называли её соловьём. Она всех могла развеселить, никогда не унывала. В ней было что-то от мальчишки. Не случайно ей многие однокурсники говорили, что ей следовало родиться мальчишкой.
Очень любила она своего отца, мать, сестру (Марию – п.а.). В это время отец Раи был на фронте, случалось, что долго от него не было писем. И вот взгрустнёт, прослезится и с явной ненавистью произнесёт: «Если бы была возможность, я бы всех этих фашистов перестреляла собственной рукой». Вот такой была Рая Подрез» [1].
