Евгений Яковлев
Не возомни себя Богом
Глава 6. Слуга демократии
Томас шел следом за пресс-секретарем сенатора Монтгомери Кулдриджа по широкому длинному коридору, устланному мягким, цвета венозной крови, ковром. Ковер был настолько толстым, что ни собственный вес детектива с добрый центнер, ни его тяжеловесная походка, ни твердые каблуки не помогли ему оповестить всю округу о своем приближении.
«Идеальное место для преступления». – Про себя подумал Вильсон.
Джентльменов сопровождали молчаливые взгляды политических гигантов Гранд-Монтаны из прошлого, взиравшие на посетителей портретов. Они словно говорили им в след: «Идите, дети! Вы рождены, чтобы вновь возвысить наш народ! Не дайте нам повода усомниться в чистоте и великодушии ваших намерений».
На последнем портрете был изображен адмирал военно-морского флота Говард Голдстоун, чья стратегия «мягкого торгового доминирования» почти сто пятьдесят лет назад послужила фундаментом для определения политики глобального превосходства страны на многие годы вперед. Немногие монтанцы знали, что, по сути, именно его труды в свое время легли в основу военно-торговой доктрины Гранд-Монтаны, основанной на морской изолированности страны от прочих государств. В свое время именно он заявил, что флот – это основной инструмент, позволяющий великой стране раскинуть свои руки по всему миру. Он сочетает в себе и кнут, и пряник, дополняющие друг друга. Угроза тотального доминирования на море с помощью сильного флота проложила торговые пути практически ко всем странам, имеющим выход к морю. В то же самое время появилась возможность строить военные базы для поддержания стабильности, миропорядка и охраны собственных коммерческих интересов.
По сути, именно он, протянув свою руку из далекого прошлого, стал первопричиной Глобального военного конфликта.
Политика всегда была и остается грязным делом. И политические программы могут трактоваться по-разному, в зависимости от того из чьих уст звучат доблестные призывы. Однако, очевидно, что обретающей со временем экономическую и военную мощь Гранд-Монтане требовалось больше финансового топлива, чем всем остальным глобальным игрокам. На этом поле и пересеклись интересы с Материковым альянсом, который в какой-то момент осознал, что последующее давление со стороны дальнего соседа ставит под угрозу его процветание.
Десять лет назад этот конфликт вспыхнул словно спичка, охватив своим пламенем все экономически развитые государства, которые были вынуждены признать, что отсидеться в стороне не получится.
Дверь в кабинет сенатора приоткрылась, как бы приглашая углубиться в историю великой державы.
– Детектив Вильсон, все обвинения против меня – это происки завистников! – сенатор встретил детектива шуткой, выставив руки вперед, словно уговорами пытаясь остановить разъяренного быка.
Улыбка сенатора Кулдриджа сочетала в себе спокойную уверенность и смертельную усталость. По глазам было видно, что он переживает непростые времена и не отказался бы от лишней пары часов сна. Ростом он был почти с детектива, но при этом чуть более поджарый, словно гончая, ушедшая на почетную пенсию. Кабинет сенатора был огромен, не то, что скромные шесть квадратных метров, где уместилось рабочее пространство детектива. Прямо над массивным столом висел огромный портрет Тревора Баттона – одного из самых почитаемых президентов, при котором страна от аграрной окраины мира превратилась в одну из сильнейших держав всего за какие-то двенадцать лет. На картине Баттон был изображен стоя по стойке смирно, облаченный в гренадерский мундир и с океаном уверенности, плещущимся в глазах. Каждому вошедшему в кабинет посетителю казалось, словно президент пристально вглядывается в его лицо.
Средоточие сенаторской власти покоилось слева от стола и представляло из себя единственную кнопку для связи с первым человеком государства. Эта кнопка словно излучала свет, притягивая к себе взгляд Вильсона.
– Ну что вы, сэр, это скорее я проявил наглость, напросившись к вам в гости как в музей, под предлогом полицейского расследования! – Детектив бал сам удивлен тем набором высокопарных слов, которые слетели у него с языка.
Кулдридж указал рукой на стул, предлагая Вильсону сесть. Помимо кнопки власти на столе располагались несколько фотографий: сенатор в кругу своей семьи – двух светловолосых девочек-подростков и красивой супруги, за лицо которой еще не успела ухватиться старость. На второй был запечатлен сам сенатор на рыбалке в огромных болотных сапогах, в руках он держал какое-то морское чудище длиной почти в метр. И еще одна, где молодой сенатор с сигарой в зубах, облаченный в камуфляжную форму, стоит в компании двух боевых товарищей. Последняя фотография привлекла особое внимание Томаса.
–У вас есть опыт участия в боевых действиях, сэр? – спросил полицейский, кивком указав на последнюю фотографию.
– Так точно, детектив Вильсон. – Он произнес эти слова с бравадой и на его лице расцвела та же улыбка, что и на старой фотографии, словно в зубах у него зажата воображаемая сигара. – Две командировки в Сарвию тридцать лет назад. – С этими словами он взял фотографию в руки, поднес ее к глазам и на его лице промелькнула ностальгическая улыбка. – Только я называю это иначе – не участвовал в боевых действиях, а спасал жизни людей – я был полевым хирургом.
Томас действительно разглядел на фото белую повязку с изображением красного креста. Он также обратил внимание, на молодого человека, который стоял рядом с Монти. Его лицо он определенно видел раньше. Словно прочитав мысли детектива, сенатор указал на него.
– Этого господина вы наверняка знаете, это президент корпорации ГринФарма, Джонни Ридс. Фото было сделано в мою первую командировку. Он тогда был обычным механиком и своими собственными руками обслуживал всю механизированную технику взвода, а спустя два года уже отвечал за материальное снабжение целой дивизии. Конечно, я как ее старший врач сдружился с ним именно на почве поставок медицинского оборудования и материалов. С тех пор, пожалуй, в жизни мне не доводилось встречать столь надежного соратника и верного друга как он. Он опять замолчал на секунду, уносясь мыслями в далекое прошлое.
С этими словами, сенатор поставил фотографию на место и расположился напротив детектива, давая понять, что пришло время говорить о деле.
– Сенатор, – начал Томас, правильно расшифровав посланный сигнал, – несколько дней назад погиб глава комиссии по расследованию событий, связанных с программой реабилитации военных, которая проходила десять лет назад под эгидой ГринФармы. У нас есть веские основания полагать, что Питер Форест был убит и это попытались тщательно скрыть.
Сенатор приподнял брови. Если это была игра, то он искусно продемонстрировал свои актерские навыки.
– Мне сообщали, что это был несчастный случай. Как умер Питти?
– В принимаемые им вещества, – детектив старательно обошел слово «наркотики», – был подмешан компонент, который и привел к остановке сердца.
Кулдридж отвел глаза в сторону. Было видно, что на этот раз из них сочится настоящая боль.
– Как я уже сказал, – после короткой паузы вернулся в разговор сенатор, – мы с Джоном Ридсом знакомы уже сотню лет. После возвращения из последней командировки я выбрал тропу служения своему народу как государственный служащий. Джонни шел со мной параллельной дорогой, но он мыслил широко, глобально, комплексно, запустив собственную линию производства медикаментов. Спустя какое-то время наши с ним путь вновь пересеклись. Я уже вскарабкался достаточно высоко по карьерной лестнице, а он наконец дал своему предпринимательскому таланту волю и очень быстро нарастил существенный капитал и открыл несколько заводов по всей стране. Ридс мыслит глобально. Деньги – это созданная людьми иллюзия власти, за которой прячется тщеславие, а большие дела оставляют память о человеке на всю жизнь. – С этими словами он указал на портрет президента. – Посмотрите на Баттона. Он был одержим идеей сделать жизнь людей лучше, он работал по 16-18 часов каждый день, практически не выделяя времени на сон и все ради того, чтобы дать нам светлое будущее, чтобы величие нашей страны длилось веками, а мы с вами процветали. Так и Ридс мыслил глобально и объемно. Первым осмысленным шагом на его пути альтруистической помощи нашему народу была именно программа по реабилитации военных, поскольку он сам был тесно связан с военной медицинойи можно сказать, что и через его руки прошел не один десяток искалеченных парней. Его задумка была превосходна, все карты были у него на руках, но, к сожалению, досадная неудача откатила его на годы назад. Он долгое время не мог оправиться от того глупого поражения и переключился на другие проекты, но вот время настало вернуться в прошлое и сломать неправильно сросшуюся кость, чтобы выправить ее и дать ей зарасти снова. А для того, чтобы это сделать, нужно разобраться, что было сделано не так. Я ответил на ваш вопрос?
– В целом да, сэр. Почему прошло столько времени, с момента как исследования зашли не дали требуемого результата?
Сенатор некоторое время колебался с ответом.
– Я не могу ответить на данный вопрос, ведь я политик, а не бизнесмен. Этот вопрос вам лучше задать Ридсу.
– Проясните еще один момент – в чем заключается программа повышения благосостояния жизни населения?
Сенатор хитро улыбнулся.
– Прекрасный вопрос, детектив! Наше общество всегда было и есть очень разрозненно по уровню богатства и благосостоянию населения. Как говорится, богатые богатеют, а бедные беднеют. На сегодняшний день у нас в стране более двадцати процентов населения либо бедные, либо безработные, либо бездельники, что зачастую одно и то же. Когда человек опускается до определенного уровня, ему очень тяжело взять себя в руки и начать работать, чтобы выползти из капкана нищеты. Образ жизни и мышление таких людей меняется, мозг забывает, как думать быстро эффективно и конструктивно. Мы проводили исследования, по малоимущим слоям населения и выяснили, что всего лишь пятнадцать процентов людей, оказавшихся в такой плачевной ситуации, нашли в себе силы для того, чтобы собраться и вернуться, так сказать, в общественный строй и при этом, у большинства из этих людей толчком послужило либо эмоциональное потрясение, либо стрессовая ситуация, либо какая-то другая история, связанная со переходом его в несвойственное для себя состояние. То есть, человек, у которого в жизни все плохо, будет думать о плохом, а тот, у которого, наоборот, хорошо, смотрит на жизнь глазами оптимиста. Суть той программы, которая сейчас активно разрабатывается, заключается как раз в том, чтобы человек, оказавшийся в подавленном состоянии или человек, ничего не желающий от жизни просто начал смотреть на жизнь глазами счастливого и успешного собрата. К сожалению, медицинских подробностей я вам не раскрою, поскольку мне просто не зачем туда погружаться, скажу только одно: представьте себе, что вы стали регулярно принимать таблетки, которые открыли вам глаза на то, что мы живем в прекрасном мире возможностей. Для того чтобы жить счастливо, вам не нужны вредные привычки, вам не нужно забываться с помощью наркотиков или алкоголя. Вы просыпаетесь в хорошем расположении духа, с отличным настроем. И государство тоже идет вам навстречу – хотите работать на фабрике – работайте, хотите быть художником – рисуйте. Тут комплексный подход – фармакологических препараты работают в паре с государственной поддержкой. И, поверьте, на сегодняшний день у государства есть возможность обеспечить достаточно высокий уровень жизни для всех граждан, мы хотя бы просто перестанем платить этим бездельникам пособия за то, что они ширяются круглыми днями напролет.
– Ого! – произнес детектив, – чем же тогда будет заниматься полицейское управление, если вы перекуете всех бездельников в счастливых и трудолюбивых людей?
– Как чем? Получать удовольствие от жизни, пить кофе и общаться с теми самыми людьми, которых вы еще вчера скручивали в подворотнях.
– Звучит как утопия, сэр. Но, конечно, это именно та самая модель мира к которой нужно стремиться. Ответьте, пожалуйста, еще на один вопрос. Кому могла быть выгодна смерть Фореста? У него были враги?
– Насколько мне известно, нет. Он был обычным гражданином с друзьями, с хорошей работой и любящей семьей. У него не было обстоятельств в жизни, чтобы эти враги могли завестись.
– Значит, причина его гибели – это профессиональная деятельность? Это расследование по ГринФарме?
– Детектив, я затрудняюсь ответить. Питти был отличным парнем, я его очень любил и может быть я не показываю этого, но его внезапная гибель – это большая потеря для меня и его друзей. Но, к сожалению, я вам не могу сказать, что конкретно послужило мотивом для его убийства.
– Сенатор, вы же собственноручно курировали работу комиссии, то есть, Форест отчитывался напрямую перед вами, что вам известно о ходе этого расследования?
– Расследование началось не так давно, документальных отчетов не так много. В основном он формировал общую картину тех событий, которые произошли тогда. Я знаю, что он начал достаточно плотно работать с Муном – царствие ему небесное, – тихо добавил сенатор, на мгновение потупив утомленные глаза в стол, – а также начал сбор информации в клинике Крикадерс. Это все что мне известно. Вы можете запросить копию всех отчетов, которые он подготовил, вам их предоставят без каких-либо проблем. – сенатор вновь опустил глаза, чтобы посмотреть на свои старомодные механические часы, – Детектив, я вынужден извиниться перед вами, но у меня программная встреча через двадцать минут, мне нужно готовиться к ней. Я надеюсь, что ответил на все интересующие вас вопросы. Как я сказал ранее, все материалы вы можете запросить официально, вам их предоставят. Желаю вам удачи в вашем расследовании!
Томас вышел на свежий воздух. На улице моросил дождь. Он раскрыл массивный черный зонт и медленным шагом пошел по зеркальной глади черного асфальта, оставляя за собой глухой стук твердых каблуков.
Глава 7.
Дэвид: пробуждение
Никто до сих пор не может объяснить, что происходит с сознанием и душой человека, когда он, лежа на операционном столе медленно разрывает свою связь с жизнью. Часто говорят, что в такие минуты сознание погружается в темноту, а впереди открывается коридор, испускающий яркий свет. Еще один парадокс, связанный удивительными особенностями нашего мозга, проявляется в минуты надвигающейся опасности, когда чувства обостряются до предела, а время будто замедляется. В такие моменты солдат в мельчайших подробностях может разглядеть «розочку», образующуюся от пули, пронзающей металлический кузов и тому подобное. У Дэвида все произошло намного прозаичнее. Единственное что он в дальнейшем смог вспомнить было чувство удивления, от того, что все пошло не так, как он запланировал. А затем наступила тьма.
Иногда он слышал шепот. Возможно, то были голоса его родных и близких: братьев, сестер, родителей, членов общины, которые пришли его навестить. Он не смог бы сказать точно, действительно ли слышал голоса извне, или это было лишь порождение лихорадочного бреда, но среди всех голосов особенно ярко выделялся один. Это был приятный баритон, который словно родной отец вселял в него надежду этой непроглядной тьме. Точно так же, как и с другими голосами, Дэвид чувствовал, что этому голосу можно верить.
– Он пошевелил рукой! – Алекс узнал взволнованный голос своей матери. – Он приходит в себя!
– Слава тебе Господи, что ты услышал наши молитвы! – вслед за матерью воскликнул отец. Его голос будто принадлежал человеку, высушенному, обескровленному, истощённому.
Спустя пару недель после пробуждения, мальчик окончательно оправился от сотрясения.
Глава 8. Алекс: знакомство с детским психологом
– Алекс Джонсон. – Док, на вид, совсем молодой парень лет двадцати, близоруко щурясь вглядывался в монитор, где было открыто досье его нового подопечного. Он вслух зачитывал какие-то совершенно обыденные факты о сироте, изо всех сил стараясь выглядеть заинтересованным. – Четырнадцать лет. – Док снял очки и рассеянно протирая их салфеткой, выразительно взглянул на юношу. – Что случилось, Алекс? Зачем ты напал на Рональда Фэско и Джереми Гроува?
Мальчик сидел на стуле в кабинете психолога, ссутулившись, словно стараясь сделаться меньше и незаметнее для этого враждебного мира и маленьких хищников, обитающих за каждым углом. Он обиженно поджал губы и напряженно сверлил взглядом стену.
– Они разозлили тебя? – это было послеобеденное время и до конца рабочего дня оставалась еще уйма времени, поэтому Доку было совершенно некуда спешить, но их беседа, которая продвигалась не быстрее корабля севшего на мель, начинала напрягать. Поэтому он решил зайти с другого фланга.
– Алекс, мы с тобой совсем не знакомы, я новый детский психолог в этой школе. Можно сказать, ты мой первый клиент. Этот кабинет для меня в новинку, и все учителя, и директор, и ответственные по воспитательной работе – это тоже люди, которых я совсем не знаю. Наверное, мы с тобой в этом смысле немного похожи. Практически каждый, кто оказывается в незнакомой, или враждебной для него среде, чувствует себя как маленький зверек, в лесу, кишащем хищниками. Кто знает, за каким деревом притаилась опасность? . Мне тоже некомфортно, но приходится находить в себе силы, чтобы идти дальше в чащу. Я же не могу просто лечь, в ожидании, когда дни моей жизни подойдут к концу, как бы мне не хотелось просто избегать того, что мне не нравится. – мальчик даже не пошевелился. – Мы с тобой, конечно, разные, но общего у нас с тобой намного больше, чем ты можешь себе представить. И, как бы это смешно ни звучало, мне сейчас нужен друг, потому что вдвоем уже не будет так страшно и одиноко. – Алекс все еще держался, но Док заметил, как ухо его шевельнулось, словно у кошки, услышавшей подозрительный звук. – Интроверты, кстати, ты знаешь, кто такие интроверты? – парень утвердительно кивнул головой, – Способны более глубоко воспринимать окружающий их мир. Поэтому зачастую им трудно приобщиться к социуму, поскольку окружающие люди кажутся слишком поверхностными, не способными выйти за рамки базовых поведенческих шаблонов. Когда я смотрю на тебя, я вижу взрослого человека, который может говорить со мной на одном языке. Мы с тобой интроверты, поэтому этот мир кажется нам слишком примитивным, нам всегда чего-то не хватает. Мы находим смысл даже там, где другие видят лишь пустоту.
Алекс повернулся к доку, словно сработало кодовое слово и к своему удивлению, не прочитал в его взгляде ни снисходительности, ни превосходства.
Док продолжил.
– То, что ты совершил, с точки зрения всех хищников и травоядных, обитающих в стенах этих джунглей – это совершенно недопустимое и дикое поведение. Но я знаю, что это не акт агрессии, а скорее прыжок в никуда в попытке спасти себя.
– Я не мог больше терпеть. – В конце концов заговорил Джонсон. – Они считают, что если мне не интересны их увлечения и разговоры, то я сразу становлюсь чужаком, а чужак для них, это тряпка, о которую можно вытирать ноги. Я провожу большую часть свободного времени в библиотеке, а они расценивают это как проявление трусости и пытаются еще сильнее задавить меня. Для них это как игра – сделать меня совсем слабым и беззащитным без какой-либо цели, лишь бы занять свое время. Я правда не хотел причинять им боль, – В глазах Алекса сверкнула детская искренность, – Я только лишь хотел, чтобы они отстали от меня. В тот момент гнев полностью поглотил меня, я даже не помню того момента, когда схватил со стола ручку и набросился на них.
– Что именно между вами произошло?
– У нас был перерыв между алгеброй и основами программирования. От занятий по программированию меня освободили сразу, поскольку я там как рыба в воде, – с довольной ухмылкой произнес Алекс, – Поэтому, как всегда, я засел в библиотеке. Эти двое, по всей видимости прогуливали свои занятия и, как понимаю, просто шлялись по школе, а библиотека, в такое время, это идеальное место и для тех, кто хочет почитать и для тех, кто просто хочет ничего не делать. Там совсем нет народу, зато есть постоянный доступ в Сеть.. Ну они пришли туда и как увидели меня, у них сразу глаза загорелись от предвкушения, что сейчас они смогут снова докопаться до меня… А я еще месяц назад перестал успокоительные таблетки принимать…
– И тебя сейчас стало намного проще вывести из себя. – Продолжил его мысль Герри.
– Вот именно! – Алекс, сам того не замечая, втянулся в разговор с Доком. – Раньше мне было все равно, я даже не обижался на них толком, мог просто взять и уйти в другое место. Но сейчас они конкретно меня выбесили! Причем они же не просто на словах докапываются, они могут подойти, толкнуть, взять вещи и швырнуть куда-нибудь… Наверное, они заметили, что я стал на все импульсивно реагировать, и это их раззадорило.
Скрестив руки на груди, Док внимательно следил за мимикой Алекса, отмечая нервно бегающие глаза и то, как он кривил рот, говоря о своих обидчиках.
– Тебе помогали таблетки, которые ты принимал? – Гэрри опять заглянул в личное дело мальчика. – Без малого три года. Это приличный срок.
– Еще как! – юный Джонсон оживился, – С ними я будто, находилась поверх всей этой суеты, которая творится вокруг. Даже когда Фэско и Гроув донимали меня, мне было все равно на все их шутки и приколы, поэтому они очень быстро оставляли меня в покое. Я намного лучше понимал людей, хотя не скажу, что этот навык мне пригодился.... Даже не знаю, как это объяснить. Вот сейчас, например, когда я не принимаю таблетки, я думаю о том, что обо мне могут подумать, как я выгляжу ь в глазах других, хотя внутри себя я понимаю, что это не имеет значения. С этими таблетками я очень хорошо концентрировался, направлять мысли в нужное русло. Мой разум был ясным и чистым.
– Ну, разумеется, этот препарат так и действует. Но ты же осознаешь, что подобное состояние не совсем естественно для человека? А все неестественное с точки зрения природы не есть правильное. Ты еще совсем молод, и твой организм сам должен учиться справляться с нервной нагрузкой.
– Да плевать мне на свой организм! Я говорю все это не потому, что жить не могу без них, я пытаюсь объяснить, почему мне раньше было все равно. И знаете что? Я не чувствую вины за то, как обошелся с этими двумя болванами. Разумеется, я не хотел их сильно покалечить, но, если бы эта ситуация повторилась, я поступил бы точно так же.
Док тихо и протяжно вздохнул, а затем полез в ящик стола.
– Алекс, когда я сказал тебе, что, между нами, много общего и что в твоем лице я вижу друга несмотря на то, что нас разделяет практически десять лет, я не пытался напустить туман, я действительно так считаю. Я хочу, чтобы это было тайной. Если ты кому-то проболтаешься, я могу лишиться работы. Ты меня понимаешь? – Док пристально заглянул в глаза мальчика.
– Угу. – в ответ промычал юноша, не сводя взгляда с Герри.
– Возьми. – Он протянул Алексу маленькую пластиковую баночку, наполненную маленькими шариками. – Эти лучше и чище, принимай по одной штуке после завтрака.
– Что это? – мальчик внимательно разглядывал маленький контейнер, без каких-либо маркировок и опознавательных знаков.
– Это, друг мой, результат моей собственной работы. Поверь мне, с ними тебе будет проще жить, пока ты не примешь сам решение отказаться от них, когда придет время.
Алекс вышел из кабинета Дока. В его голове одновременно крутились два клубка мыслей. С одной стороны, все прошло как по нотам, именно так, как он сам того хотел. Его срыв в отношении Фэско и Гроува не был запланирован, но затем, он все-таки верно рассудил, как его правильно повернуть в свою сторону. С другой стороны, этот доктор разительно отличался от людей, с которыми ему до этого приходилось иметь дело. Они действительно были похожи: Алекс – одиночка, который даже не пытается ни под кого подстраиваться, а Док – такой же одиночка, но вынужденный нацепить маску дружелюбия, только потому что он взрослый, и должен принимать правила этой жизни. Может быть однажды между ними и правда возникнет какое-то подобие дружбы.
Алекс зашел в туалетную комнату, достал одну таблетку и запил ее водой из-под крана. В течение пяти минут он стоял, опершись на покрытую желтоватым налетом раковину, и внимательно вглядывался в собственное отражение. В туалет вошел низкорослый толстяк в полосатой майке, Фредди Бивол. Косясь в сторону Джонсона, он прошмыгнул в первую же кабинку и запер ее за собой. Но Алексу уже было все равно. В этот момент он наблюдал за собой со стороны, ощущая как расширяется его мир, как все неважное исчезает, освобождая пространство для настоящего смысла.