Федор Галич
Минский козёл
– Какой же ты, всё-таки, козёл!
Догадавшись по реакции молодого человека, что побег не удался, а на другие варианты у них просто не остаётся времени, чешская «птичка», обречённо опустив крылья, нехотя, поплелась обратно в свою «клетку».
Как только Катерджина скрылась из его поля зрения, Коля в бешенстве набросился на предателя и стал жестоко его избивать. Повалив его на землю, он с остервенением пинал его по рогатому рулю, по булькающему (горючим топливом) бензобаку, по тускло мерцающей фаре. И будь в тот момент у него под рукой пистолет, он избавил бы загнанного «коня» от мучений и пристрелил бы его прямо в заглохшее железное «сердце», ставшее причиной его любовного фиаско. Мотоцикл терпеливо, по-мужски, держал удары, а когда Коля выдохся и, рыдая от обиды, упал на землю возле него, он начал сочувствующе ему «подмигивать» оранжевым «поворотником», как бы давая хозяину понять, что это не последняя девушка в его жизни и что убиваться из-за неё не стоит.
Утром следующего дня венгерские автобусы, в отличие от минского мотоцикла, взревели своими мощными двигателями и, оставив за собой солярное густое облако чёрно-серого дыма, навсегда увезли от Николая в далёкую Чехословакию его первую любовь.
Затем, через пару лет, железный «конь» стал причиной расставания Коли с его «второй» любовью, потом с «третьей», «четвёртой», «пятой», и каждый раз он «подмигивал» огорчённому хозяину оранжевым «поворотником», напоминая, что это не последняя женщина в его жизни. И только сейчас, посмотрев на всё это со стороны, Николай Иванович Сидоров понял, кто является главным виновником его хронического невезения в любви и причиной холостяцкого проклятия! – МИНСКИЙ КОЗЁЛ! А он-то, дурак, всю свою жизнь утешал себя тем, что тот дворник Серёжа был «змеем – искусителем», а его мотоцикл – «ангелом – хранителем», сберегшим его тогда от проблем, связанных с прекрасной чешкой. А оказалось, что никакой он, нахрен, не «ангел-хранитель»! А самый обыкновенный «козёл-разлучитель», нагло лишивший его в то лето счастья! Николай Иванович с грустью представил, как круто могла бы сложиться его жизнь, если бы в ту ночь этот чёртов мотоцикл завёлся, и у него с Катерджиной всё получилось. Как она отказалась бы возвращаться на Родину и осталась бы навсегда в СССР. Как они поженились бы, нарожали бы кучу будущих хоккеистов и олимпийских чемпионок по русскому языку! Как переехали бы они с Катерджиной жить на его дачу, завели бы коз и пили бы самое полезное в мире молоко за своё здоровье и за вечную любовь! А вместо этого, у него ни семьи, ни детей, ни коз, а только ржавый, дряхлый мотоцикл, так сильно подведший его в юношеские годы. А ему, между прочим, сейчас уже тридцать шесть лет, столько же, сколько было тогда дворнику Серёже. Но в отличие от того ловеласа, он абсолютно одинок.
Иногда, в момент расставания с очередной «гражданской женой», Николай Иванович, мысленно, винил Катерджину в своём «семейном неблагополучии» и считал, что это прекрасная чешская ведьма приворожила его к себе и наложила на него «венец безбрачия» на всю жизнь, а оказывается, все эти козни строил ему минский «козёл»! Старый, облезлый, ревнивый «козёл»! Ведь если припомнить, то все его романы (после Катерджины) заканчивались ссорами, главной причиной которых всегда становился мотоцикл «Минск»…
– Ну, так что, продашь мне эту рухлядь за двести рублей? – спросил Николая Ивановича ушлый сосед голосом маленького человека, делающего большое одолжение и, скорчив благодетельную физиономию, помахал перед носом индивидуального предпринимателя Сидорова двумя сторублёвыми купюрами.
– Он не продаётся, – хмуро ответил Николай Иванович с лицом человека, замыслившего что-то нехорошее, – Могу обменять его на свою молодость или на чешскую пионерку! У тебя есть красивые иностранные школьницы, великолепно говорящие по-русски?
– Ё*нутый извращенец! – сплюнув, сматерился сосед и, спрятав замусоленные купюры в карман рабочей куртки, прихрамывая, ушёл.
Несколько минут Сидоров, задумчиво почёсывая подбородок, угрюмо «водил хороводы» вокруг разоблачённого им белорусского «диверсанта», молча «переваривая» в голове «всплывающие» в его памяти замаскированные детали «подрывной» деятельности этого злодея, сыгравшие роковую роль в судьбе несчастного влюблённого юноши. Заходя на очередной круг, Сидоров неожиданно остановился прямо напротив бесстыжей фары и, надев на лицо «маску примирения», пошёл навстречу транспортному средству.
– А как ты смотришь на то, чтобы тряхнуть стариной и прокатиться по местам былой «боевой славы»?! – с ностальгическим азартом в голосе обратился к мотоциклу Николай Иванович и, похлопав его по бензобаку, как по лошадиной морде, ловко запрыгнул в «седло».
Мотоцикл, обрадованный тем, что вновь понадобился своему хозяину, дрыгнул рычажком зажигания и, громко заурчав несмазанным двигателем, затрясся от радости.
– Чудеса! – искренне удивился живости ржавого «старичка» Николай Иванович и, выкрутив до отказа ручку «газа», сорвался с места.
«Проскакав» на одном дыхании несколько километров, Сидоров въехал в раскрытые ворота заброшенного пионерского лагеря и, минуя заросший густой травой спортивный стадион, остановился на том самом месте (на берегу реки), где и произошло тогда его первое свидание с Катерджиной.
Заглушив мотор, Николай Иванович слез с мотоцикла, поставил его на подножку и, закрыв глаза, глубоко вздохнул. Всплески воды, шуршание камышей, шелест листвы, мотоцикл «Минск», Сидоров Коля… Всё было точно так же, как и на том свидании. Всё! И атмосфера, и действующие лица. Не было только Катерджины. На душе у Николая Ивановича «заскребли не миниатюрные домашние кошки», а огромные дикие львы, беспощадно разрывающие его сердце на куски, а на глазах навернулись слёзы.
– Помнишь, как ты не хотел заводиться и вести нас с Катерджиной на дачу, а сейчас, простояв несколько лет в пыльном сарае, с лёгкостью затарахтел и, практически на бензиновых парах, доставил меня на место, где я встретил и потерял свою первую любовь? – с трудом сохраняя самообладание, спросил у мотоцикла Николай Иванович, продолжая стоять к нему спиной с закрытыми глазами. – А помнишь, как ты СПЕЦИАЛЬНО нырнул в реку и, якобы, стал тонуть, чтобы не позволить нам совершить половой акт и привлечь внимание старой «черепахи»? Или ты хочешь сказать, что это было простым совпадением?
– Ты прав. Я это делал нарочно, – вдруг, неожиданно, признался мотоцикл гнусавым механическим голосом, доносящимся откуда-то из-под фары.
– Так почему ты мне говоришь об этом только сейчас, когда уже ничего не исправить? – в бешенстве заорал на мотоцикл Николай Иванович, выпучив глаза от негодования. Потом опомнился, упал на задницу и, пятясь в противоположную сторону от транспортного средства, заикаясь, шёпотом произнёс, – П-п-почему ты, в-в-вообще, Г-Г-ГОВОРИШЬ?!
– Тебя удивляет тот факт, что у каждой вещи есть свой характер, своя энергетика и своё мнение о хозяине? – ответил вопросом на вопрос мотоцикл и ритмично заскрипел рессорами, имитируя смех.
– Меня удивляет то, что вещь, в принципе, может об этом ГОВОРИТЬ! – пояснил Николай Иванович и начал себя щипать, пытаясь пробудиться от страшного сна.
– Ах, да! Совсем забыл! Человечество, ведь, считает все предметы неодушевлёнными, но на самом деле это миф. Любая вещь может рассказать о себе много интересного, и некоторые люди могут их понимать, но, далеко не все! Ты, например, не относишься к категории «некоторые». Но тебе повезло, что у меня есть «бибикалка», и я могу (через неё) донести до тебя прямым текстом то, что ты до сих пор ещё не понял, – похвастался своим техническим преимуществом перед другими вещами мотоцикл, подмигнув бледному хозяину левым «поворотником».
– Ну, что ж, приступай! – решил не нервировать и не прогонять пришедшую к нему галлюцинацию Николай Иванович, надеясь, что она объяснится, возможно, покается за свои грехи, а потом добровольно его покинет.
– А ты уверен, что находящееся в коре твоего головного мозга серое вещество, именуемое «мозгом», способно понять белорусскую механическую душу твоего железного друга и донести до тебя истинный смысл моих намерений, а не опошлить его до обыкновенной человеческой ревности? И даже если ты незнаком с религией вещей и не веришь в «Porpetuum Mobile», я надеюсь, тебе хватит ума, хотя бы, осознать то, что я никогда не стремился заменить тебе твоих баб на супружеском ложе и не мечтал о том, чтобы ты совал в мой бензобак и в выхлопную трубу свой член?! Или тебя посещали подобные мысли? – с опаской поинтересовался мотоцикл, на всякий случай оборонительно направив на Николая Ивановича рогатый руль.
– А для чего ты, в таком случае, это делал? Зачем каждый раз «вбивал клинья» между мной и моими «половинками»?! – не видя других, объективных для этого, причин, кроме пресловутой ревности, потребовал у мотоцикла объяснений Николай Иванович, припоминая, как закатывалась к небу фара этого лицемера от удовольствия, когда Катерджина купала его в реке.
– А для чего ты меня сюда пригнал? – настойчиво поинтересовался мотоцикл, давая понять, что не намерен продолжать диалог до тех пор, пока не услышит от собеседника на него правдивый ответ. Однако, учитывая нервозное состояние Николая Ивановича и полное отсутствие у него страха что-либо терять, немного смягчил шантажистский тон. – Давай, откровенность – за откровенность? Ты честно делишься своими планами на ближайшее будущее, а я признаюсь в далёком прошлом. Договорились?
– Договорились! – смело согласился на выдвинутые условия мотоцикла Николай Иванович, увлекшись психологической борьбой человека с машиной.
– Только, чур, ты первый! – предусмотрительно уступило «дорогу» непредсказуемому «пешеходу» хитрое транспортное средство и вежливо откатилось на пару шагов в сторону.
– Ну, уж, не-е-е-е-т! – категорично погрозил мотоциклу указательным пальцем Николай Иванович. – Второй раз на одни и те же «грабли» я больше не наступлю! Однажды ты меня уже предал, и тебе ничего не стоит сделать это вновь. Поэтому, брось корчить из себя благородного «скакуна» и «бить себе в грудь копытом», а начинай выполнять условия (тобой же придуманного) договора.
– Ну, хорошо, – обречённо «пробибикал» мотоцикл и, виновато опустив фару вниз, словно нашкодивший кот, начал обелять себя в глазах хозяина. – Да, я нарочно «наезжал» своими, хорошо накаченными, колёсами и беспощадно давил все, возникающие на твоём жизненном пути, романы. Но делал я это исключительно во благо! Я не хотел, чтобы между нами стояла какая-то посторонняя баба и разрушала нашу многолетнюю крепкую мужскую дружбу. Согласись! Со мной ты чувствовал себя свободной птицей, летящей со скоростью сто километров в час, и был в этот момент самым счастливым человеком на Земле! А от этих дур у тебя были одни только проблемы. Ты, вспомни! Вспомни! КОЛЕЧКИ, ЦЕПОЧКИ, СЕРЁЖКИ, БРАСЛЕТИКИ, КУЛОНЧИКИ, СУМОЧКИ, ШУБЫ, ИТАЛЬЯНСКИЕ САПОГИ, ФРАНЦУЗСКИЕ ДУХИ… Они требовали от тебя это всё, как будто ты был не простым уральским рабочим, а золотым пиратом Карибского моря, живущем на «Острове сокровищ». Мало того, что ты «сливал» всю свою зарплату на этих сучек, так ты ещё умудрялся сливать из меня остатки бензина, чтобы купить этим, «присосавшимся» к тебе «пиявкам» занюханный цветочек. К тому же, твои «курицы» сами не оставляли мне выбора, вынуждая меня их «давить». Может, ты забыл? Так я тебе напомню. Одна предлагала меня продать и на вырученные деньги съездить на неделю на Юг. Другая – обменять меня на японский магнитофон. А та странная рыжая поклонница поэзии, которая во время секса не стонала, а с выражением читала Блока, вообще, умоляла тебя сдать меня на металлолом, чтобы за это ей дали талончик на приобретение двух, страшно дефицитных томов Ахматовой… Что мне оставалось делать? Стоять в сарае и ждать пока твои бабы…
– Да, бог с ними, с этими бабами! – поморщившись, прервал откровенные мотоциклетные «тарахтения» Николай Иванович, частично согласившись с доводами бывшего друга. – С ними всё ясно! Мне непонятно другое – зачем ты «раздавил» мой самый первый и трепетный роман с Катерджиной? Ведь с ней-то у меня не было проблем? И тебе она не угрожала «продажей»! Кроме того, она обожала мотоциклы и безумно любила на них кататься. Вот если бы ты дурак не мешал нам сойтись, а, наоборот, помогал, то никаких других баб в моей жизни и не было бы! Да и ты жил бы, как «у Христа за пазухой»!
– Отнюдь! – пессимистично прогундел мотоцикл. – Катерджина была для меня самой страшной угрозой из всех последующих! Для любой, уважающей себя, чешки стрёмно было бы ездить на советском мотоцикле. Особенно такой королеве, как Катерджина. И как только бы вы поженились, меня, в тот же день, выбросили бы на свалку, а моё место в сарае занял бы респектабельный «Чезет» или модная «Ява». А для любого мотоцикла это самая болезненная и нержавеющая со временем рана. Лучше трижды быть обмененным на магнитофон, книги и путёвку в санаторий, чем один раз быть замененным на более сильного и, превосходящего тебя, породистого «соперника»! Это, всё равно, что я поменял бы тебя (старого, пузатого и лысеющего хозяина), но не на новую резину и не на красивый, бархатный чехол на сидение, а на молодого, крепкого, богатого механика, способного собрать из меня «мотоцикл мечты»!
– Даа-а-а-а, это было бы ужасно! – тяжело вздохнув, произнёс Николай Иванович и с пониманием взглянул на бывшего друга детства, мысленно ставя себя на его место. – Представляю, как ты привёл бы в мой дом молодого механика, а меня бы вышвырнул за дверь?! Хорошо, что в жизни всё наоборот, и мотоциклы не могут менять своих хозяев!
– Зато, мы можем менять их судьбу и вышвыривать за дверь их жён! – с гордостью заявил Сидорову мотоцикл и задрал фару вверх.
– Вот с этим трудно поспорить, поэтому вас люди «козлами» и величают! – нашёл Николай Иванович, для себя, ещё одно объяснение «прилипания» к этой мотоциклетной марке столь обидного прозвища и, приставив к своей голове два указательных пальца (имитирующих рожки) пронзительно заме-е-е-е-екал.
