Филип К. Дик
Кланы альфанской луны

Полная версия

Philip K. Dick

CLANS OF THE ALPHANE MOON

Copyright © 1964 by Ace Books, Inc. Copyright renewed by Laura Coelho, Christopher Dick, and Isa Hackett

Перевод П. Мозжухиной

© П. Мозжухина, перевод на русский, 2025

© Издание на русском языке, оформление. ООО «Издательство «Эксмо», 2025

1

Прежде чем войти в зал Верховного Совета, Габриэль Бэйнс послал вместо себя симулякра, чтобы проверить, нет ли засады. Столь искусно сконструированный и во всем походящий на Бэйнса, симулякр умел многое. Его создал клан манов, где работали люди весьма изобретательные, но Бэйнса заботила лишь собственная безопасность, для чего он и использовал симулякра. Чувство защищенности было для него единственным жизненным ориентиром, его притязанием на членство в клане пары из Адольфвилля, расположенного на северной оконечности луны.

Несомненно, Бэйнс много раз бывал и за пределами Адольфвилля, но чувствовал себя в безопасности – или, скорее, в относительной безопасности – только здесь, в крепких стенах города паров. Этот факт доказывал, что его желание стать членом клана не было надуманным, а происходящее – не отточенной уловкой, с помощью которой он мог жить в самом долговечном и построенном на совесть городе Альфы. Вне всякого сомнения, Бэйнс был искренен. Разве можно было в нем усомниться?

Вот взять, к примеру, его визит в богом забытые лачужки гебов. Не так давно он искал сбежавших работников бригады. Будучи гебами, они, возможно, вернулись в Гандитаун. Трудность поиска, однако, заключалась в том, что все гебы, по крайней мере для Бэйнса, выглядели одинаково: чумазые, сутулые существа в грязной одежде. Они вечно хихикали, не могли сконцентрироваться ни на одной сложной задаче, годились лишь для физического труда, и ничто другое им доверить было нельзя. Но постоянная необходимость совершенствовать укрепления Адольфвилля из-за нападок манов сделала физический труд делом почетным. Никто из клана паров не хотел пачкать руки. Как бы то ни было, но рядом с полуразрушенными хижинами гебов Бэйнс испытал абсолютный ужас. Его не покидало ощущение почти безграничной уязвимости среди наиболее эфемерных человеческих жилищ, представлявших собой обитаемую мусорную свалку картонных домиков. Гебы, однако, ничего против не имели. Живя на своих же отбросах, они сосуществовали с ними в невозмутимом душевном равновесии.

Дважды в год в Адольфвилле проводилось собрание Совета, представляющее все кланы. У гебов, конечно, тоже был свой человек. Выступая от имени паров, Габриэлю предстояло встретиться с самым что ни на есть одиозным гебом. В этом году, как и всегда, их клан должна была представлять растрепанная и толстая Сара Апостолес. И Бэйнсу пришлось бы терпеть подобное соседство.

Но более зловещим был представитель манов. Как всякий пара, Бэйнс боялся манов. Его шокировало их безрассудное насилие, он не мог понять его бесцельности. Многие годы Бэйнс считал манов враждебным кланом, но не мог объяснить себе их природу. Они упивались насилием, им доставляло извращенное удовольствие ломать все, что попадалось под руку, и запугивать остальных, особенно таких, как пары, как сам Бэйнс.

Но все же осознание их враждебности в полной мере не помогло, Бэйнс нервничал из-за ожидаемого противостояния с представителем манов Говардом Строу.

Задыхаясь, словно в приступе астмы, с застывшей улыбкой на искусственном лице, симулякр Бэйнса вышел в коридор.

– Все в порядке, сэр. Ни отравляющего газа, ни электрошокеров, ни яда в кувшине для воды, ни смотровых щелей для лазерных винтовок, ни одного следящего устройства. Полагаю, вы можете идти без опаски.

Внутри симулякра тихо что-то щелкнуло, и он замолчал.

– К тебе никто не подходил? – осторожно спросил Бэйнс.

– Там никого нет, – ответил симулякр, – за исключением, конечно, геба. Он подметает пол.

Бэйнс, всю свою жизнь проявлявший хитрость ради самозащиты, приоткрыл дверь, считая крайне важным мельком взглянуть на геба.

Геб в свойственной ему медленно-монотонной манере подметал пол. Лицо его имело обычное глуповатое выражение, будто его забавляла работа. По всей видимости, он мог заниматься ею месяцами и не скучать. Гебы от работы не уставали, потому что им не дано было постичь саму идею разнообразия. «Конечно, – размышлял Бэйнс, – в простоте есть некое достоинство». Знаменитый святой геб Игнат Ледебур странствовал по городам, излучал духовность и был безобидным, чем и произвел впечатление на Бэйнса. Этот геб тоже не выглядел опасным и казался совершенно лишенным агрессии.

Вообще-то гебы, по крайней мере их святейшества, не пытались обращать остальных в свою веру, как это делали шизы. Все, о чем они просили, – оставить их в покое, не хотели лишних волнений и с каждым годом все больше и больше избавлялись от жизненных сложностей. Бэйнс считал, что для гебов возвращение к существованию наподобие овоща было бы идеальным.

Проверив свой лазерный пистолет – он был в порядке, – Бэйнс решил, что может войти. Он прошагал в зал заседаний Верховного Совета, сел на стул и тут же пересел на другой. Первый стоял слишком близко к окну, и, выбрав его, Бэйнс представлял легкую мишень для любого, кто находился снаружи.

Ожидая прибытия остальных, Бэйнс решил развлечься и подозвал к себе геба.

– Как тебя зовут? – спросил он.

– Джей-Джейкоб Симион, – ответил тот, подметая пол с неизменной глуповатой ухмылкой. Гебы не могли различить, когда над ними подшучивали, а если и могли, то им было все равно. Безразличие ко всему – таков путь геба.

– Тебе нравится твоя работа, Джейкоб? – спросил Бэйнс, закуривая сигарету.

– Конечно, – ответил тот и хихикнул.

– Ты подметаешь пол все свое свободное время?

– Хм…

Геб, казалось, не понимал вопроса.

Открылась дверь, и на пороге с сумочкой под мышкой появилась пухленькая, но притом миловидная Аннет Голдинг – делегат клана поли. Она тяжело дышала, ее круглое лицо раскраснелось, а глаза сияли.

– Я думала, что опоздаю.

– Это не так, – сказал Бэйнс, поднимаясь, чтобы предложить ей стул.

Взглядом профессионала он окинул вновь прибывшую и не обнаружил никаких признаков, что у нее при себе оружие. Однако поли вполне могла пронести капсулы со смертельными спорами, спрятанные в жевательной резинке у нее во рту. Бэйнс вновь сел. Он давно взял за правило выбирать стул в дальнем конце стола. Соблюдение дистанции – фактор весьма важный.

– Здесь жарковато, – сказала Аннет, вытирая испарину. – Я всю дорогу бежала вверх по лестнице.

Она бесхитростно улыбнулась в свойственной клану поли вечной наивности. Аннет и впрямь казалась Бэйнсу привлекательной. Ей бы только похудеть немного. Но тем не менее она ему нравилась, и он воспользовался возможностью, чтобы слегка, с эротической ноткой, подшутить над собеседницей.

– Аннет, – начал он, – ты очень приятная девушка и располагаешь к себе. Жаль, что ты не замужем. Вот выйди ты за меня…

– Да, Габи, – улыбаясь, ответила Аннет, – ты бы защитил меня. Лакмусовая бумажка в каждом углу, мерцающие анализаторы атмосферы, заземляющее оборудование на случай воздействия облучающих устройств…

– Отнесись к этому серьезно, – сердито сказал Бэйнс.

Ему стало интересно, сколько ей лет. Определенно, не больше двадцати. И, как все поли, она была похожа на ребенка. Поли не вырастали, их особенность нигде специально не отмечалась, но что такое полиизм, как не искусственно затянувшееся детство? В конце концов, их дети, появившиеся на свет здесь, на Луне, тоже были поли. Они ходили в обычную школу и до наступления возраста десяти или одиннадцати лет их никак не выделяли. А некоторых, таких как Аннет, и вовсе не дифференцировали.

Открыв сумочку, Аннет вытащила упаковку леденцов и принялась торопливо их грызть.

– Я нервничаю, – пояснила она, – поэтому должна есть.

Она протянула пакетик Бэйнсу, но тот отказался. Никто не может знать наверняка, что в них. Бэйнс сохранял себе жизнь уже тридцать пять лет и не собирался терять ее из-за пустякового порыва. Все должно быть просчитано и продумано заранее, если он планировал прожить еще тридцать пять лет.

– Я полагаю, – сказала Аннет, – в этом году Луис Манфрети вновь будет представлять клан шизов. Он мне всегда нравился, у него такие интересные вещи, про которые он может рассказать, его видение первобытных вещей. Земные и небесные твари, монстры, сражающиеся под землей… – Аннет задумчиво пососала леденец. – Как думаешь, Габи, то, что они видят, реально?

– Нет, – честно ответил Бэйнс.

– Тогда почему они все время только об этом думают и говорят? Для них все эти вещи реальны.

– Мистики, – презрительно сказал Бэйнс. Он принюхался, уловив тревожный неестественный запах чего-то сладкого, но, поняв, что он исходил от волос Аннет, расслабился. Или же аромат парфюма заставил его подумать, что он расслабился? Размышляя над этим, он вновь насторожился.

– У тебя прелестные духи, – притворно сказал Бэйнс. – Как они называются?

– «Ночь дикости», – ответила Аннет. – Я купила их здесь, у продавца с Альфы II, они обошлись мне в девяносто долларов. Восхитительно, не находишь? Моя зарплата за целый месяц.

Ее темные глаза сделались грустными.

– Выходи за меня, – снова заговорил Бэйнс, но тут же осекся.

В дверях стоял представитель клана депов. Его искаженное страхом, вогнутое лицо с вытаращенными глазами поразило Бэйнса до глубины души. «Боже милостивый!» – простонал он, не зная, испытывать ли к депу сострадание или лишь откровенное презрение. В конце концов, он мог и оживиться – все депы могли оживиться, будь у них хоть капля мужества. Но в поселении депов на юге мужества как раз и не хватало. Стоящий перед ними человек наглядно демонстрировал этот недостаток: замешкавшись у двери, он боялся войти, но всегда смирялся со своей судьбой и, спустя мгновение, все равно сделал бы это, сделал бы именно то, чего боялся. Тогда как представитель клана окры, конечно, досчитал бы до двадцати, повернулся и убежал.

– Входите, пожалуйста, – указывая на стул, любезно пригласила депа Аннет.

– В чем смысл этой встречи? – поинтересовался деп. Он медленно вошел в комнату и, казалось, поник от отчаяния. – Мы всего-навсего разорвем друг друга на части, я не вижу смысла собираться ради перебранки.

Вопреки своим словам деп смиренно сел, опустил голову и безнадежно сжал пальцы в кулаки.

– Аннет Голдинг, – представилась Аннет, – а это Габриэль Бэйнс, он пара. Я поли, а ты деп, верно? Я догадалась по тому, как ты уставился в пол. – Она сочувственно рассмеялась.

Деп промолчал, так и не назвав своего имени. Бэйнс знал, что с депами говорить непросто, представителям их клана было трудно собраться с духом. И этот, вероятно, из-за боязни опоздать пришел раньше остальных, что было типично для гиперкомпенсации. Бэйнсу депы не нравились. Для себя и для других кланов они были бесполезны. Почему же тогда не вымерли? В отличие от гебов они не могли быть даже чернорабочими: депы ложились на землю и, лишенные надежды, смотрели в небо невидящими глазами.

– Давай, подбодри его, – наклонившись к Бэйнсу, прошептала Аннет.

– Да как же это сделать, черт возьми? – спросил он в ответ. – Какое мне до него дело? Он сам виноват, что такой, мог бы измениться, если б захотел. Мог бы поверить во что-то хорошее – стоило только приложить немного усилий. Эти ребята не хуже остальных наших, а может, и лучше. Работают они крайне медленно, в черепашьем темпе, вот бы мне сходило с рук работать так же мало, как обычному депу!

В открытую дверь вошла женщина – высокая, средних лет, в длинном сером пальто. Это была Ингред Хибблер из клана окры. Тихо считая себе под нос, она обошла кругом стол, поочередно постукивая по каждому стулу. Бэйнс и Аннет ждали, подметавший пол геб посмотрел на вошедшую женщину и захихикал. Деп все еще смотрел отсутствующим взглядом в пол. Наконец мисс Хибблер отыскала стул, нумерология которого ее устроила, выдвинула его, неподвижно села, сомкнула руки в замок и быстро задвигала пальцами, словно вывязывая узор невидимого защитного одеяния.

– Я столкнулась на парковке со Строу, – сказала она и мысленно отсчитала пару цифр. – Ман. Тьфу… неприятнейший человек, он меня чуть не переехал. Мне пришлось… – Она замолчала. – Неважно. Как только его аура проникает в тебя, то избавиться от нее становится трудно. – Она вздрогнула.

– Если в этом году Манфрети будет все также балагурить, он, вероятно, войдет через окно, а не через дверь, – сказала Аннет, ни к кому конкретно не обращаясь, и весело рассмеялась.

Вместе с ней захихикал и геб.

– Геба мы, несомненно, тоже ждем, – добавила Аннет.

– Я д-делегат от Гандитауна, – объявил Джейкоб Симион, однообразно взмахивая метлой. – Я п-просто по-д-думал, что буду подметать, пока ж-жду.

Он простодушно улыбнулся.

Бэйнс вздохнул. Делегат гебов – уборщик. Конечно, они все были в сборе. Остались только шизы и маны. Говард Строу явится, как только закончит метаться по парковке, пугая других делегатов. «Ему, – подумал Бэйнс, – ко мне лучше не соваться, ведь бластер у меня на поясе – не игрушка и не имитация. К тому же рядом в коридоре ждет всегда готовый прийти на помощь симулякр».

– По какому поводу встреча? – поинтересовалась мисс Хибблер и опять стала перебирать пальцами и быстро бормотать «раз-два», «раз-два».

– Поползли слухи, что был замечен странный корабль, – ответила Аннет. – Это не торговцы с Альфы II, мы в этом практически уверены.

Она все клала в рот леденцы и, как с удивлением отметил Бэйнс, почти успела расправиться с принесенным пакетиком. Бэйнсу было известно, что Аннет страдает диэнцифальным синдромом, что выражалось в расстройстве компульсивного переедания. Всякий раз, когда девушка волновалась или напрягалась, ее состояние ухудшалось.

– Корабль, – произнес вышедший из состояния ступора деп. – Может ли он помочь выбраться из нашей передряги?

– Какой передряги? – уточнила мисс Хибблер.

– А то вы не знаете! – пошевелившись, ответил деп.

Это было все, что он смог из себя выдавить, и вновь замолчал, впав обратно в мрачную кому. Депы видели хаос во всем. И, несомненно, они тоже боялись перемен. Бэйнс размышлял об этом все больше, и его презрение росло. Но в связи с появлением корабля презрение сменилось тревогой. Правда ли то, о чем говорят?

Строу и маны должны знать. У манов в Да Винчи-Хайтс было достаточно оборудования для обнаружения приближающегося объекта. Вероятно, слухи оттуда и поползли – если, конечно, мистики-шизы не предвидели подобного.

– Это может быть ловушка, – подумал вслух Бэйнс.

Все в комнате, включая депа, уставились на него. Даже геб на мгновение перестал подметать.

– Маны, – пояснил Бэйнс. – Они готовы на все. Это их способ стать выше остальных. Отплатить нам тем же.

– За что? – спросила мисс Хибблер.

– Вам известно, что маны ненавидят всех нас. Они жестокие головорезы, грязные штурмовики, которые хватаются за оружие каждый раз, когда слышат слово «культура». Так заложено в их природе, это старо как мир.

Но сказанное прозвучало не совсем правдиво. Если быть абсолютно честным, то Бэйнс не знал, почему маны так стремились причинить боль всем остальным, если только, как гласила его теория, это не делалось из чистого удовольствия. «Нет, – подумал он, – в этом должно быть что-то большее. Злоба и зависть. Они, должно быть, завидуют нам, завидуют тому, что мы в культурном плане их превосходим. Сколько разнообразия ни таил бы в себе Да Винчи-Хайтс, в нем не было ни порядка, ни эстетического единства. Он представлял собой мешанину из незавершенных, так называемых творческих проектов, начатых, но не доведенных до конца.

– Я признаю, – медленно произнесла Аннет, – что Строу немного неотесан. И даже безрассуден, что типично. Но зачем сообщать о чужом корабле, если его никто не видел? Вы не озвучили ни одной внятной причины.

– Но мне известно, – упрямо парировал Бэйнс, – что маны и в особенности Говард Строу настроены против нас. Чтобы защитить себя, мы не должны сидеть сложа руки. – Он замолчал. Дверь открылась, и в зал бесцеремонно вошел Говард Строу.

Рыжеволосый, крупного телосложения, мускулистый, он ухмылялся. Появление на орбите их маленькой Луны инопланетного корабля его не смутило.

Теперь оставалось дождаться только представителя шизов, но, как обычно, тот мог и опоздать на час, блуждая где-нибудь в трансе, затерявшись среди туманных видений об архетипичной реальности, космических протосилах, лежащих в основе основ временной вселенной, в своей извечной философии о так называемом Urwelt ^[1].

«Можно немного расслабиться», – подумал Бэйнс.

Насколько это было осуществимо, учитывая присутствие Строу. И мисс Хибблер. Бэйнсу она тоже не очень-то нравилась. На самом деле, ему никто не нравился, за исключением Аннет, у нее была огромная, бросающаяся в глаза грудь. И у Бэйнса с Аннет ничего не получалось. Как обычно.

Вины Бэйнса в этом не было, все поли были такими – никто никогда не знал, в какую сторону их занесет. Поли намеренно противоречили друг другу и противились законам логики. И все же они – не похожие на моль шизы и не машины для уборки, как гебы. Поли достаточно живые, именно это в Аннет и привлекало – ее живость и легкость.

В действительности Аннет заставляла Бэйнса чувствовать себя черствым и грубым, закованным в толстую сталь, словно архаичное ружье, оставшееся от древней, никому не нужной войны. Ей было двадцать, ему тридцать пять. Возраст мог стать разумным объяснением происходящему, но Бэйнс в это не верил. «Держу пари, – думал он, – она хочет, чтобы я так себя чувствовал, она намеренно пытается заставить меня чувствовать себя плохо».

Изображая беспамятство, Аннет продолжала доставать из пакетика и класть за щеку остатки леденцов.

* * *

Направляясь на проводимые раз в два года встречи в Адольфвилле, представитель шизов Омар Даймонд окинул взглядом пространство и увидел в недрах земли и на небе двух драконов-близнецов: красного и белого, дракона жизни и дракона смерти. Схлестнувшись в битве, они заставляли мир дрожать. Небо раскололось, а сморщенное, разлагающееся, серое солнце почти не приносило утешения Луне, быстро теряющей скудный запас жизненных сил.

– Остановитесь! – поднимая руку, окликнул драконов Омар.

Мужчина и девушка с волнистыми волосами, идущие навстречу по тротуару в центре Адольфвилля, остановились.

– Что с ним? Что он делает? – спросила спутника девушка.

– Он просто шиз, – ухмыляясь, ответил мужчина. – Потерялся в своих глюках.

– Вечная война, – изрек Омар, – вспыхнула с новой силой. Силы этого мира на исходе. Неужели нет никого, кто сможет принять мужественное решение и пожертвовать собой, чтобы восстановить мир?

Подмигнув жене, мужчина сказал:

– Знаешь, милая, иногда ты можешь спросить о чем-то этих ребят и получить прелюбопытнейший ответ. Спроси его о чем-нибудь важном, касающемся каждого. Только не «где ножницы, которые я вчера куда-то засунула?», а, к примеру, «в чем смысл бытия?».

Девушка осторожно обратилась к Омару:

– Извините, но мне всегда было интересно, есть ли жизнь после смерти.

– Смерти нет, – ответил Омар. Он был поражен абсолютной невежественностью вопроса. – То, что вы называете «смертью», это всего-навсего стадия прорастания, на которой новая форма жизни находится в состоянии покоя, ожидая призыва к перевоплощению. – Омар поднял руку, жестом указывая куда-то вдаль. – Видите? Дракона жизни невозможно сразить. Даже когда кровь его обагрит луга, появятся новые драконы. Семя, похороненное в земле, вновь прорастет.

С этими словами шиз двинулся дальше, оставив собеседников позади.

«Я должен идти в шестиэтажное каменное здание, – напомнил себе Омар. – Они ждут. Совет. Варварски ведущий себя Говард Строу. Окруженная своими числами и вечно раздраженная мисс Хибблер. Воплощение самой жизни, погруженная во все и вся Аннет Голдинг. Вынужденный придумывать способы защиты от того, чего нет, Габриэль Бэйнс. Простак с метлой, который ближе к Богу, чем каждый из нас. И никогда не поднимающий взгляд печальный человек без имени. Как мне его называть? Быть может, Отто. Нет, думаю, я буду звать его Дино. Дино Уоттерс. Он ждет смерти, не зная, что живет в ожидании лишь призрака, ибо даже смерть не может защитить его от самого себя.»

Стоя у огромного шестиэтажного здания, самого большого в поселении паров в Адольфвилле, Омар левитировал, подпрыгивал у нужного окна, царапал ногтями стекло, пока, наконец, подошедший взглянуть на улицу человек не открыл ему дверь.

– Мистер Манфрети не придет? – спросила Аннет.

– В этом году доступа к нему нет, – объяснил Омар. – Он перешел в другое царство и просто сидит. Его, должно быть, насильно кормят через нос.

– Фу, – сказала Аннет. – Кататония.

– Прибей его, – резко вступил в разговор Строу, – и дело с концом. Эти шизоидные нежности бесполезны. Даже хуже: они истощают ресурсы д’Аркбурга. Нет ничего удивительного в том, что ваше поселение такое бедное.

– Да, – согласился Омар, – материально мы бедны, но богаты духовными ценностями.

Шиз держался подальше от Строу, ман ему совершенно не нравился. Строу уничтожал все вокруг. Ему нравилось крушить и ломать из любви к насилию, а не по необходимости. Он слыл жестоким человеком, для которого зло являлось высшим даром.

Таким же был и Габриэль Бэйнс. Как все пары, он тоже мог проявлять жестокость, но вынужденную, в целях собственной безопасности. Он был настолько помешан на защите себя, что порой, естественно, допускал промашки. Но его нельзя было осуждать так, как Строу.

Заняв свое место, Омар произнес:

– Будь благословенен этот Совет. Давайте же услышим новости о силе жизни, а не о действах дракона зла. – Он повернулся к Строу: – Что за информация у тебя, Говард?

– Корабль. Вооруженный, – ответил тот с широкой и плотоядно-мрачной улыбкой, он наслаждался их общим смятением. – Это не торговцы с Альфы II, они совсем из другой системы. Мы позвали на помощь телепата, чтобы прочесть их мысли. У них не торговая миссия, они здесь для того, чтобы… – Строу намеренно замолчал. Ему хотелось увидеть, как остальные смущенно переглядываются.

– Нам придется защищаться, – сказал Бэйнс.

Мисс Хибблер с неохотой кивнула, последовала ее примеру и Аннет. Даже геб перестал хихикать и выглядел встревоженным.

– Мы тут, в Адольфвилле, несомненно, организуем оборону, – сказал Бэйнс. – Мы обратимся к манам. Строу, нам нужны ваши средства защиты, мы на вас надеемся. Это единственный случай, когда мы ожидаем от вас усилий ради общего блага.

– «Ради общего блага», – передразнил его Строу. – Ты имеешь в виду: ради нашего блага.

– Господи боже, Строу, – возмутилась Аннет, – тебе всегда надо быть таким безответственным? Неужели ты не можешь хоть раз подумать о последствиях? Подумай хотя бы о детях. Если не себя, то их-то мы должны защитить.

Омар Даймонд мысленно молился. «Пусть силы жизни восстанут и восторжествуют на поле битвы. Пусть белый дракон скроет пятно приближающейся смерти, пусть лоно защиты его снизойдет на этот земной островок и укроет его от тех, кто в стане нечестивых».

Вдруг он вспомнил видение, нахлынувшее на него по дороге сюда, предвестие войны. Поток воды превратился в кровь, когда он переступал через него. Теперь он знал, что увиденное было знаком войны, смерти и, возможно, разрушения семи кланов и семи городов – шести, если не считать мусорной свалки, которая служила местом обитания гебов.

Деп по имени Дино Уолтерс хрипло пробормотал:

– Мы обречены.

Все повернулись к нему. Даже геб Джейкоб Симион.

– Прости его, – прошептал Омар.

И где-то в невидимой империи дух жизни услышал, откликнулся, простил полумертвое существо, коим был Дино Уолтерс из поселения депов Коттон-Мазер-Эстейтс.

2

– Сойдет, – сказал Чак Риттерсдорф, окинув беглым взглядом старый конапт с потрескавшимися стенами из гипсокартона, встроенным освещением, которое, скорее всего, больше не работало, панорамным окном и потертыми, давно не модными плиточными полами времен Корейской войны.

Он вытащил чековую книжку и поморщился, заметив сделанный из кованого железа камин. Ничего подобного не доводилось видеть с тысячи девятьсот семидесятого года, когда он был еще ребенком.

Посмотрев паспорт Чака, хозяйка этого полуразрушенного здания нахмурилась. «Подозрительно», – подумала она.

– Согласно вашим документам, мистер Риттерсдорф, вы женаты, и у вас есть дети. Вы не собираетесь привести в новое жилье семью? В рекламной полосе гомеопейп было сказано: «Аренда для холостяка без вредных привычек, постоянное место работы приветствуется», и…

– В том-то все и дело, – устало сказал Чак. Хозяйка квартиры – толстая женщина, одетая в сотканное из хитина сверчка венерианское платье и носившая меховые тапочки из вуба, была ему отвратительна. Ситуация повторялась.

– Мы с женой разошлись. Дети остались с ней. Вот почему мне нужен этот конапт.

– Но они ведь будут приезжать? – Подведенные фиолетовым карандашом брови вопросительно приподнялись.

– Вы не знаете мою жену, – сухо заметил Чак.

– Что вы, что вы, они приедут, уж мне-то известны эти новые законы о разводах! – горячо заметила хозяйка. – Это вам не как раньше! Тогда государственный закон действовал! Вы уже были в суде? Бумаги получили?

– Нет, – признался Чак.

Для него все только начиналось. Вчера поздно вечером он перебрался в отель, а предыдущая ночь прошла в последней борьбе за достижение невозможного, в стремлении сохранить жизнь под одной крышей с Мэри. Он протянул хозяйке чек, она вернула ему удостоверение личности и вышла. Чак тут же закрыл дверь, подошел к окну и посмотрел на шумящую внизу улицу, на машины, скоростные подъемники, на пандусы и перекладины нижних этажей. Скоро ему придется набрать номер своего адвоката Нэта Уайлдера. Очень скоро.

В расставании Чака с супругой было слишком много иронии. В профессии брачного консультанта жена Риттерсдорфа добилась больших высот. Здесь, в округе Марин в Калифорнии, располагался ее офис, она сделала блестящую карьеру. Одному богу известно, сколько разрушенных человеческих отношений ей удалось исцелить. И все же именно талант и умения жены одним отточенным ударом несправедливости привели Чака в этот мрачный конапт. Добившись успеха в карьере, Мэри не смогла сдержать росшее с годами чувство презрения к мужу.

Пришлось признать, что в своей работе он и близко не подобрался к вершинам, которые покорила Мэри. Причина разрыва была именно в этом.

Чак программировал речь симулякров для разведывательного агентства «Шайенна», их нескончаемых пропагандистских программ и агитации против кольца коммунистических стран вокруг США. Чак страстно верил в свою работу и любил ее, но никакими рациональными доводами ее нельзя было назвать высокооплачиваемым призванием или статусным делом. Речь, которую он писал, должна была звучать раздуто и по-детски. Основной посыл был направлен на школьников как в США, так и в соседних коммунистических странах, а также на огромную аудиторию взрослых с низким уровнем образования. По правде говоря, Чак был халтурщиком, и Мэри много раз говорила ему об этом.

Халтурщик или нет, но он продолжал работать на прежнем месте, хотя за шесть лет супружества ему предлагали другие должности. Возможно, Чак не хотел менять работу потому, что ему нравилось слышать придуманные им же слоганы и реплики, произносимые человекоподобными роботами, а возможно, потому, что видел другую, жизненно важную, причину. Соединенные Штаты оборонялись в политическом и экономическом плане. Америке нужны были люди, работающие на правительство за заведомо низкую заработную плату и на должностях, не требующих героических или иных возвышенных качеств личности. Кто-то должен был программировать симулякров для пропаганды. Их следовало рассредоточить по всему миру, чтобы они стали представителями контрразведки, чтобы агитировали, убеждали, оказывали влияние. Но…

Все дало трещину три года назад. Один из женатых клиентов Мэри, попавший в весьма сложную ситуацию с тремя любовницами, оказался телепродюсером. Звали его Джеральд Филд, он создал знаменитое телешоу Банни Хентмана и обладал правами на большую часть подобных передач. Пытаясь немного подзаработать, Мэри передала Филду несколько текстов, которые Чак написал для отделения ЦРУ в Сан-Франциско. Ознакомившись с рукописями, Филд нашел их интересными и полными юмора, поэтому-то Мэри их и выбрала. В этом заключался талант Чака, он создал нечто иное, отличимое от напыщенного тона экранов телевизоров. Его тексты были полны остроумия и искры. И Филд клюнул. Он попросил Мэри устроить ему встречу с Чаком.

Теперь же, стоя у окна старого, маленького, землистого цвета конапта, в который он заехал, не прихватив ни одного чемодана с вещами, Чак смотрел на улицу и вспоминал перепалку, вспыхнувшую между ним и Мэри. Это было особенно жестоко и, безусловно, соответствовало классическому разрыву, разводу между ними двумя.

Мэри прекрасно понимала проблему. Появилась возможность устроиться на работу, и в новое дело нужно было вникнуть. Филд предлагал достойную оплату, да и сама работа было весьма и весьма престижной. Каждую неделю в титрах шоу Банни Хентмана появлялось бы имя Чака, и это имя мог видеть весь мир. Мэри бы гордилась, что было самым важным, гордилась бы его творческой работой. Для нее творчество было сродни ключу, открывающему все двери в этой жизни. Работа на ЦРУ, написание пропагандистских речей для симулякров, которые тараторили свое послание малограмотным африканцам, азиатам и латиноамериканцам, не несла в себе творчества. Текст, как правило, всегда был примерно одинаковым. ЦРУ же имело дурную славу в свободомыслящих, утонченных и обеспеченных кругах, где обитала Мэри.

– На этой своей госслужбе ты как уборщик в спутниковом парке, – в ярости говорила Мэри. – Там удобно, уютно, безопасно и не надо ни за что бороться! Тебе тридцать три, а ты уже бросил все попытки, отказался от желания чего-то добиться!

– Послушай, Мэри, – защищался Чак, – ты мне жена или мать? Это что, твоя работа – подталкивать меня? Я должен продолжать расти? Стать президентом ТЕРПЛАНа, ты этого хочешь?!

Помимо денег и статуса было нечто большее. Видимо, Мэри хотела, чтобы Чак стал другим человеком. Она единственная, кто знал его лучше всех – и она стыдилась его. Если бы он взялся писать для Банни Хентмана, то стал бы другим. Так гласила ее логика.

Этого Чак отрицать не мог. Но все же упорствовал, не уволился с работы и не изменился. В его характере проскальзывала пассивность и чрезмерная инертность. На благо или на беду, но присутствовал в нем некий гистерезис, от которого было непросто отделаться.

Чак увидел внизу новенький блестящий «Шевроле Делюкс», белый шестидверный, только с конвейера. Он лениво наблюдал за приземлившейся у бордюра машиной и вдруг осознал, что это его бывший автомобиль! Невероятно! Мэри! Уже успела его отыскать!