Филип Зимбардо
Подавляй и властвуй. Как люди теряют человечность?
Суммируя, перечислю те несколько моментов, которые отличают наши эксперименты по изучению подчинения от образцов, представленных Орном. Во-первых, и это мне кажется совершенно очевидным, речь идет не о личной власти экспериментатора, как в случае с гипнозом, а о влиянии на поведение индивида структуры социальных отношений, в которую он включен. Индивид и авторитетное лицо находятся в четко определенных иерархических отношениях. Во-вторых, авторитетное лицо ясно и здраво обосновывает свои требования (в отличие от экспериментов с азотной кислотой), и эти обоснования встречают понимание испытуемого. В-третьих, эксперимент имеет важный временной компонент. Он начинается со взаимного согласия трех сторон, и лишь постепенно развитие ситуации приводит к конфликту.
V.
Проблема экологической валидности содержит в себе два разных, хотя и в равной степени важных вопроса, которые недостаточно четко разделены в анализе Орна. Первый вопрос: находясь в ситуации психологического эксперимента, действительно ли испытуемый верит в то, что подвергает человека, против его воли, болезненным ударам тока? Голословные заявления не помогут нам найти ответ на этот вопрос, его нужно искать в фактах. И второй, независимый от первого, вопрос: распространяется ли тип поведения, который мы наблюдали в лаборатории, за пределы экспериментального контекста или экспериментальная ситуация настолько специфична, что ничто из того, что мы наблюдали в лаборатории, не дает нам оснований говорить о подчинении авторитету в более широком социальном контексте?
Орн отмечает, что поведение легитимировано отношениями «испытуемый— экспериментатор», однако видит в этом лишь досадное исключение из правил, мешающее подтвердить общеизвестные истины. Но это как раз то, что мы и пытаемся исследовать, а именно поведение человека, который находится внутри легитимированной социальной структуры. То, в чем Орн видит только помеху, на самом деле обеспечивает ученого стратегией исследования.
Орн пытается доказать, что обнаруженное поведение могло возникнуть только в нашем экспериментальном контексте, но подкрепляет свою точку зрения весьма странными аргументами. Он говорит: «…чтобы заставить человека совершить эти действия, он должен быть поставлен в реальные отношения “испытуемый – экспе-риментатор”. Несмотря на многочисленные попытки, мне не удалось заставить кого- либо из своих коллег подвергнуть ударам тока другого человека». Если перефразировать первую часть высказывания Орна, получается, что для подчинения одного человека воле другого необходима легитимированная иерархия ролей. И это верно. Но второй аргумент, подразумевающий, что способностью вызывать подчинение обладают только отношения «испытуемый – экспериментатор», не просто безоснователен, но и свидетельствует о слепоте автора к реалиям социальной жизни, которая изобилует иерархическими отношениями и в значительной мере держится на них. Коллеги Орна не выполнили его требование по той же самой причине, по которой зрители, наблюдающие за военным парадом, остаются на месте, когда маршал командует «шагом марш» и строй дружно марширует. Солдаты в данном случае выступают как подчиненный элемент конкретной иерархической структуры, зрители же не входят в эту структуру. Только неспособность или нежелание объяснить наблюдаемые различия в поведении могут привести нас к выводу, что военный парад представляет собой уникальную социальную ситуацию. Но можно попытаться взглянуть на вещи глубже, и тогда мы обнаружим некий общий принцип, который заключается в том, что иерархическая структура имеет власть только над тем человеком, который является ее частью. Именно такая ситуация, когда человек вписан в определенную иерархическую структуру, и составляет предмет нашего исследования.
Мне думается, что все несуразности в рассуждениях Орна проистекают из неумения провести четкую грань между иерархически структурированной социальной ситуацией и ситуацией, не имеющей иерархической структуры. Обращение то к одной, то к другой ситуации, без учета коренного различия между ними, и порождает неразбериху.
Ситуация психологического эксперимента имеет те же основополагающие структурные качества, что и другие ситуации с ролевой субординацией. Во всех случаях действия человека обусловлены не столько содержанием предъявляемых к нему требований, сколько положением, которое занимает этот человек по отношению к тому, от кого исходят требования. Именно это мы имеем в виду, говоря о важной роли социальной структуры, и именно это продемонстрировано в моем эксперименте. ‘
VI.
Эксперимент по изучению подчинения содержит элемент мистификации: испытуемый думает, что ученик подвергается болезненным ударам тока, тогда как на самом деле роль ученика играет актер. Орн заявляет, что некоторые особенности экспериментальной ситуации не позволяют ученику принимать все происходящее в лаборатории за чистую монету. Однако результаты наблюдений показывают, что Орн ошибается: большинство испытуемых не сомневаются в том, что все происходит «на самом деле».
Существует множество способов сбора данных, и если факт использования в опыте дезинформации испытуемого порождает сомнения в валидности полученных результатов, исследователь может сделать следующее. Во-первых, он может учитывать поведение только «доверчивых» испытуемых, тех, которые приняли иллюзию за реальность. Мы уже говорили, что такая проверка результатов исследований Милгрэма и Розенхена дала примерно те же показатели степени подчинения, что были получены в первоначальном исследовании. Есть и другой способ, позволяющий проверить валидность результатов. Можно изучать такие ситуации, которые не требуют мистификации испытуемого, поскольку испытуемый сам выступает в роли жертвы. Обнаружилось, что даже в тех случаях, когда испытуемые не могут отрицать подлинность происходящего, поскольку это происходит как раз с ними, они тем не менее демонстрируют очень высокий уровень подчинения. Так, например, Тёрнер, Соломон (Turner & Solomon, 1962) и Шор (Shor, 1962) сообщают, что их испытуемые с готовностью позволяли подвергать себя сильным ударам тока.
Необыкновенно интересный эксперимент провел Кудирка (Kudirka, 1965). В его эксперименте испытуемым предлагали съесть очень горькие крекеры, пропитанные концентрированным раствором хинина, – задание хотя и крайне неприятное, но не опасное для здоровья. Крекеры имели отвратительный вкус, и испытуемые морщились, ворчали и стонали, пережевывая их, а у некоторых они даже вызвали тошноту. Поскольку в данном случае жертвой был сам испытуемый, спекуляции по поводу веры в реальность происходящего просто невозможны. Уже первые результаты доказывали, что требование, исходящее от авторитетного лица, обладает мощной силой воздействия: все до одного испытуемые подчинились экспериментатору. Поэтому продолжать эксперимент в прежнем формате было просто бессмысленно. Для того чтобы ослабить убедительность требования, Кудирка удалил экспериментатора из лаборатории. Но даже в отсутствие экспериментатора 14 из девятнадцати испытуемых беспрекословно выполнили задание полностью: каждый из них прожевал и проглотил, зачастую с явным отвращением, 36 пропитанных хинином крекеров.
Орн и сам провел эксперименты (Orne, 1962b), в которых испытуемые выполняли чрезвычайно скучное, глупое и бессмысленное задание (например, сначала складывали длинные ряды чисел, а затем разрывали бланк с ответами), провел для того, чтобы показать, как велика-власть экспериментатора над испытуемым. Орн говорит, что, несмотря на очевидную бессмысленность этих действий, испытуемые выполняли их, потому что они производились в контексте психологического опыта. Однако, перейдя к анализу моего эксперимента, Орн занимает уже другую позицию. Власть экспериментатора, которую он так тщательно исследовал, вдруг оказывается фикцией. Если его испытуемые выполняли задание экспериментатора на полном серьезе, то мои испытуемые, как пытается убедить нас Орн, выполняли задание «понарошку». В лучшем случае это пример извращенной логики, нельзя же, в самом деле, думать и так, и иначе. С одной стороны, Орн постулирует огромную власть экспериментатора над испытуемым, а с другой стороны, отрицает ее существование в моем эксперименте. Логичнее было бы рассматривать мой эксперимент как следующий шаг в общей линии исследований, демонстрирующих власть авторитета, – линии, начало которой было положено исследованием Франка и которая нашла продолжение в эксперименте Орна, а также в моем исследовании.
Рассуждения Орна неубедительны еще и потому, что он не понял значения бриджпортского эксперимента, в котором было исключено возможное влияние университетского контекста. На протяжении многих лет Орн неустанно повторял, что университетская среда, как и больничная, слишком благоприятствует получению искомого результата, и указывал на недостоверность результатов экспериментов по изучению антисоциального поведения, проведенных в этой среде. Если уж речь зашла о факторе среды, то бриджпортский эксперимент показывает, что университетская среда не оказывает столь существенного, как кажется Орну, влияния на результаты исследования, что изучаемый социальный феномен может проявить себя в рамках любой, даже самой элементарной, социальной структуры, функционирующей независимо от официальных организаций.
Орн завершает свою критику призывом проводить «такие эксперименты, участники которых не будут знать о том, что они участвуют в научном исследовании», – только тогда, по его мнению, мы поймем истинную природу человека. Я хочу обратить внимание Орна на одно исследование, в котором наивными испытуемыми были медсестры (Hofling et al., 1966). Во время дежурства медсестры неожиданно получали по телефону указание, касающееся лечения больных. Голос звонившего был незнаком им, но человек представлялся именем известного терапевта. Названный им препарат не фигурировал в листе назначений, и поэтому медсестра не имела права давать его пациенту, к тому же названная доза в два раза превышала максимальную, указанную на упаковке. Назначение лечения по телефону было грубым нарушением установленной практики. Но, несмотря на все эти обстоятельства, 21 из 22 медсестер дала пациенту указанный препарат. Большинство медсестер из контрольной группы, отвечая на пункты вопросника, сказали, что они не дали бы больному назначенный по телефону препарат. Поразительная аналогия между результатами Хофлинга, полученными в естественных условиях, и результатами моего лабораторного исследования подтверждает валидность полученных мной результатов.
Экологическая валидизация данных, в сущности, означает определение диапазона условий, в которых можно наблюдать изучаемый феномен. Если Орн хочет сказать, что необходимы дальнейшие исследования, что мой эксперимент не дает ответа на все вопросы, то с этим я абсолютно согласен. Однако критика Орна оставляет впечатление, что он отрицает саму возможность научного познания.
Ревностно следуя своим доктринам и пытаясь приспособить к ним факты, Орн не стесняется представить в искаженном свете мой эксперимент по изучению феномена подчинения (см. гл. 8) и зачастую продолжает настаивать на своем вопреки очевидности. Тем самым он только дискредитирует свои методологические идеи. Возникает вопрос: полезна ли его теория в плане научного анализа, или же эта теория постепенно превращается в аутистические построения, в которых все громче звучит тема недоверия, сговора и тайных мотивов. Разумеется, у нас есть все основания задаться вопросом, верили ли испытуемые в то, что жертва подвергается болезненным ударам тока, но ответ нужно искать в области фактов, а не в области допущений.
Аргументы Орна, основанные главным образом на анекдотических историях, весьма сомнительны и способны удовлетворить разве что достаточно невзыскательных людей. Складывается впечатление, что Орн постоянно преследует одну и ту же цель – пытается опровергнуть реальность того или иного явления, будь то гипноз, сенсорная депривация, психологический эксперимент или подчинение.
Доктрина Орна начинается с допущения о подозрительности и недоверчивости испытуемых, впрочем, за исключением тех случаев, когда доверие используется в качестве аргумента, опровергающего значимость эксперимента, – тогда испытуемые у него вдруг становятся доверчивыми. Затем в дело вступают «требуемые характеристики»: экспериментатор имеет дело вовсе не с тем, что он собирался изучать, ибо испытуемый сделал невозможным объективное исследование, выдавая экспериментатору только то, что тот хочет от него получить. Никаких фактов, которые подтверждали бы эту точку зрения, просто не существует; напротив, результаты недавнего исследования, проведенного Сигалом, Аронсоном и Ван Хусом (Sigall, Aronson & Van Hoose, 1970), опровергают ее.
Впрочем, Орн понимает, что аргумент о «содействии (cooperating) со стороны испытуемого» не может аннулировать результаты эксперимента по изучению подчинения, поскольку здесь экспериментатор совершенно недвусмысленно сообщает испытуемому, что именно он «хочет» от него, и то, в какой мере испытуемый дает ему это, составляет искомую величину. С учетом этого обстоятельства Орн вновь меняет тактику аргументации. Теперь он пытается убедить нас, что поведение как таковое ничего не доказывает, что оно всегда имеет скрытый смысл. Нетрудно заметить, что в своем стремлении обнаружить скрытый смысл поведения Орн игнорирует его явное значение (в общем-то, и сам разговор о подспудном смысле он затевает только для того, чтобы опровергнуть очевидные факты).
Орн без колебаний вооружается результатами эксперимента по изучению феномена подчинения, чтобы поставить под сомнение факт существования гипнотических феноменов (Orne, 1965), а потом принимается за дискредитацию и моего эксперимента, используя при этом неуместные аналогии и постоянно перевирая факты. Затем он постулирует безоговорочную уникальность психологического эксперимента: ничто из того, что обнаружено в психологическом эксперименте, не имеет, по мнению Орна, никакого отношения к реальной жизни. В целом его работа не дает каких-либо указаний на перспективы изучения явлений, она лишь разрабатывает способы их дискредитации. Орн не видит связи между послушным поведением испытуемого в его собственных экспериментах и покорностью испытуемого в моем эксперименте, он сообщает о результатах своего исследования только для того, чтобы доказать невозможность установления научной истины в якобы лишенной правдоподобия экспериментальной ситуации. И наконец, к интерпретации научного исследования Орн подходит так, как если бы оно было лишено всякого содержания, – его интересуют только методологические огрехи. Такой подход, как мне кажется, характерен для пройденного этапа развития социальной психологии, но Орн усердно возрождает его. Я не думаю, что столь односторонний подход может приблизить нас к пониманию человеческого поведения. Отдельные замечания Орна не лишены смысла, но его непоколебимая убежденность в справедливости отживших идеологических постулатов неизбежно деформирует общую логику рассуждений, так что она перестает соответствовать логике реальности.
Впрочем, в рассуждениях Орна есть, несомненно, и рациональное зерно. Они подсказывают нам возможные коррективы методологии исследования. Большая изощренность эксперимента, выраженная, в частности, в процедуре тщательного опроса испытуемых, и недопущение очевидных ошибок (например, отказ от использования студентов-психологов в качестве испытуемых) действительно могут повысить качество исследования. Но эти меры – не самоцель, их нужно использовать взвешенно, отталкиваясь от изучаемой проблемы; они не должны быть результатом умонастроений, типичных для подпольщиков или заговорщиков.
VII.
Несмотря на риторический пафос, статья Орна и Холланда изобилует ошибками и не относящимися к делу рассуждениями. Перечислю главные недостатки этой работы.
1. Орн исходит из предположения, что испытуемые не верят в то, что они подвергают ученика весьма чувствительным ударам тока. Он строит свою аргументацию, не принимая во внимание объективные данные, основывается на анекдотических историях и пускается в спекуляции, не учитывающие фактическую сторону дела. Орн игнорирует информацию, полученную в ходе прямого наблюдения и интервью, результаты опроса, проведенного с использованием оценочных шкал и вопросника, а между тем все эти данные говорят о том, что большинство испытуемых приняли экспериментальную ситуацию за чистую монету.
2. Если нас беспокоит, что некоторые испытуемые не до конца поверили в подлинность ситуации, мы можем рассматривать результаты только тех испытуемых, в отношении которых скрытый подвох достиг своей цели. Вопрос не в том, все ли испытуемые поверили в подлинность ситуации, а в том, может ли
селективный анализ полученных данных изменить общий результат эксперимента. По данным нескольких исследователей, уровень подчинения в выборке «доверчивых» испытуемых остается прежним.
3. Орн подходит к критике моего исследования по аналогии с критикой экспериментов, в которых изучались гипнотические феномены. Это неверный ход. Изучая феномен подчинения авторитету, мы пытаемся понять, каким образом влияет социальная структура на поведение индивида. В экспериментальной ситуации заложена иерархическая структура отношений. Примеры, которыми Орн подкрепляет свой тезис о силе социальной структуры, не только не ставят под сомнение достоверность полученных результатов, но, напротив, доказывают всеобщность феномена подчинения.
4. Если все упирается в проблему жульничества, то для разрешения этого вопроса достаточно провести эксперимент, в котором испытуемый сам выступит в роли жертвы, и тогда заявления о неправдоподобности ситуации станут просто неуместными. Такие эксперименты проведены. Все данные, в том числе и полученные самим Орном, показывают, что подавляющее большинство испытуемых полностью подчиняются экспериментатору и послушно совершает действия бессмысленные, скучные, вредные для здоровья и причиняющие боль другому человеку. Орн сам говорит, что ему не удалось найти такого задания, которое испытуемый отказался бы выполнять. Орну следовало бы серьезнее отнестись к этому выводу и довести его до логического конца.
5. Орн считает заведомо недостоверными результаты экспериментов по изучению антисоциального поведения, проведенных в университетском контексте, но при этом забывает или не хочет проанализировать результаты Бриджпортского эксперимента, в котором влияние данного фактора было исключено.
6. Главный недостаток концепта «требуемые характеристики» заключается в том, что он лишает исследователя возможности предсказать результаты эксперимента, он может только приклеить ярлык к полученному результату. Для того, чтобы объявить результат недостоверным, можно выдумать сколько угодно «требуемых характеристик». Пожалуй, наиболее убедительно эти доводы опровергает тот факт, что характеристики ситуации настойчиво подсказывали испытуемому прекратить эксперимент, но лишь немногие оказывались в состоянии разорвать установившиеся отношения с авторитетным лицом.
7. Многие несообразности, обнаруживаемые в аргументации Орна, вырастают из одного логического противоречия. То он заявляет, что испытуемый крайне послушен и готов выполнить любой приказ экспериментатора, то вдруг оспаривает существование такого подчинения. Аргументы, приводимые в пользу второй, нигилистической, точки зрения, также весьма противоречивы. Гораздо логичнее было бы рассматривать мой эксперимент в контексте исследований, показывающих последствия подчинения авторитету, увидеть в нем продолжение того общего направления исследований, немаловажный вклад в которое внес одной из своих ранних работ и сам Орн (Orne, 1962b).
Реакция испытуемого: неучтенный фактор в этике экспериментального исследования
Социальная психология изучает, каким образом влияет на поведение, мысли и поступки человека присутствие других людей. Знания в данной дисциплине приобретаются не только посредством экспериментов, хотя они являются главным инструментом социальной психологии. Поскольку в социально-психологических экспериментах в качестве испытуемых используются, как правило, люди, то неизбежно возникают проблемы этического порядка. Некоторые из них и станут предметом нашего разговора.
