Филип Зимбардо
Эффект Люцифера. Почему хорошие люди превращаются в злодеев
Глава вторая
Воскресенье: неожиданные аресты
Едва ли эти молодые люди понимают, что сегодня церковные колокола Пало-Альто звонят по ним. Скоро их жизнь изменится совершенно неожиданным образом.
Воскресенье, 14 августа 1971 г., без пяти десять утра. Температура воздуха около двадцати градусов тепла, влажность, как обычно, низкая, видимость не ограничена; над нами – безоблачное ярко-голубое небо. В Пало-Альто, Калифорния, начинается еще один прекрасный летний день, который выглядит, как на рекламной открытке. Но здесь не признают других дней. Несовершенства и беспорядка в этом западном раю не терпят, так же, как и мусора на улицах или сорняков в саду у соседа. Как прекрасно жить в такой день в таком месте!
Это рай, где американская мечта стала реальностью, ее окончательным воплощением. Население Пало-Альто – около 60 000 человек, а его главное отличие – 11 000 студентов, которые живут и учатся на расстоянии примерно мили от Палм-драйв, вдоль которой по направлению к главному входу в Стэнфордский университет выстроились сотни пальм. Стэнфорд похож на город в городе. Его территория – больше 32 квадратных километров, здесь есть своя полиция, своя пожарная охрана и свое почтовое отделение. Всего в часе езды на север – Сан-Франциско. Но Пало-Альто безопаснее, чище, тише – и белее. Почти все чернокожие живут по другую сторону шоссе 101, в восточной части города, Ист Пало-Альто. По сравнению с многоэтажными домами, к которым я привык, домики на одну или две семьи в Ист Пало-Альто напоминают приличный пригород, где мечтал бы жить мой школьный учитель, если бы ему удалось накопить достаточно денег, подрабатывая по вечерам таксистом.
И все же среди этого оазиса недавно стали назревать проблемы. В Окленде партия «Черные пантеры» выдвигает лозунги самоопределения черных американцев и призывает «всеми возможными способами» сопротивляться расизму. Тюрьмы становятся рекрутинговыми центрами для новой породы политических заключенных. Их идейный вдохновитель Джордж Джексон вместе с другими «братьями Соледад»[35] скоро предстанет перед судом по обвинению в предполагаемом убийстве тюремного охранника. Набирает ход движение за гражданские права женщин. Оно намерено положить конец отношению к женщине как к существу второго сорта и открыть для нее новые возможности. Непопулярная война во Вьетнаме все еще не закончена, и список жертв растет с каждым днем. В попытках прекратить антивоенные манифестации правительство Никсона – Киссинджера применяет против антивоенных активистов все более жестокие методы, но это лишь усугубляет ситуацию. «Военно-промышленный комплекс» стал врагом нового поколения, и оно открыто бросает вызов его ценностям: агрессии, коммерции и эксплуатации. Для тех, кому нравится жить в истинную эпоху перемен, этот «дух времени» не имеет аналогов в новейшей истории.
ОБЩЕЕ ЗЛО, ОБЩЕЕ БЛАГО
Меня поражал контраст между атмосферой анонимности, в которой я жил в Нью-Йорке, и чувством принадлежности к сообществу и собственной индивидуальности, которые я нашел в Пало-Альто. Я решил провести простой полевой эксперимент, чтобы проверить, достоверны ли эти различия. Меня интересовали антисоциальные последствия анонимности. Что происходит, когда люди находятся в ситуации, провоцирующей агрессию, и при этом уверены, что их никто не узнает и не накажет? Под влиянием идеи о том, что «маски» высвобождают агрессивные импульсы, как это прекрасно описано в «Повелителе мух», я провел такое исследование. Оказалось, что испытуемые, находившиеся в ситуации «деиндивидуации», охотнее причиняли боль другим, чем те, кто чувствовал себя «узнаваемым»[36]. Теперь я хотел выяснить, как поступят добропорядочные граждане Пало-Альто в ответ на искушение в ситуации, провоцирующей вандализм. Я разработал полевой эксперимент с использованием съемки скрытой камерой. Мы оставили на улицах Пало-Альто пустую брошенную машину. Для сравнения, мы оставили такую же машину за три тысячи миль, в нью-йоркском Бронксе. Вполне приличные машины просто стояли на улице, рядом с кампусами Нью-Йоркского университета в Бронксе и Стэнфордского университета в Пало-Альто. И там и там машина стояла на улице с открытым капотом и снятыми номерными знаками – верными признаками угона, призванными ввести граждан в искушение вандализма. Члены моей исследовательской группы[37] незаметно наблюдали и фотографировали действия прохожих в Бронксе и снимали их скрытой видеокамерой в Пало-Альто.
В Бронксе первые вандалы появились еще до того как мы настроили записывающее оборудование. Грабить машину принялась целая семья. Папочка отдавал приказы: мамочке следовало почистить багажник, а сыну – заглянуть в бардачок. Отец семейства тем временем снимал аккумулятор. Потом проходившие и проезжавшие мимо люди то и дело останавливались, чтобы лишить наш беспомощный автомобиль всего мало-мальски ценного. Это было настоящее соревнование в разрушении. За этим эпизодом последовал парад вандалов, методично разбиравших нашу бедную нью-йоркскую машину на части, а потом уничтожавших то, что от нее осталось.
Журнал Time опубликовал печальный рассказ, посвященный этой городской анонимности в действии. Статья называлась «Дневник брошенного автомобиля»[38]. За несколько дней мы зафиксировали 23 случая вандализма по отношению к нашему несчастному олдсмобилю, брошенному в Бронксе. Вандалы казались совершенно обычными гражданами. Все это были белые, хорошо одетые взрослые люди. Именно такие, как они, обычно требуют усилить полицейскую охрану, ужесточить борьбу с преступностью, и «совершенно согласны» с утверждением какой-нибудь анкеты о необходимости укреплять законность и правопорядок. Против ожиданий, только один из актов вандализма был совершен детьми – они просто отдались радости разрушения. Что еще удивительнее, все акты вандализма произошли средь бела дня, и нам даже не понадобилась инфракрасная фотопленка. Привычка к анонимности не требует темноты.
Какова же была судьба машины, оставленной в Пало-Альто? Она ведь была не менее привлекательной приманкой для вандалов. Тем не менее за целую неделю мы не зафиксировали ни одного случая вандализма! Люди проходили и проезжали мимо, смотрели на машину, но никто к ней даже не притронулся. Ну, не совсем. Однажды во время дождя некий заботливый джентльмен закрыл капот. (Господь запрещает мочить мотор!) Когда я наконец отогнал автомобиль в кампус Стэнфордского университета, трое свидетелей немедленно вызвали полицию, чтобы сообщить о возможном угоне оставленного автомобиля[39]. Вот мое рабочее определение «сообщества»: люди настолько заботятся о своем городе или районе, что, столкнувшись с необычной или, возможно, криминальной ситуацией, происходящей на их территории, готовы действовать. Я полагаю, что такое просоциальное поведение основано на предположении о взаимном альтруизме. Люди верят, что на их месте другие сделали бы то же самое, чтобы защитить чью-то собственность или другого человека.
Вывод из этого небольшого опыта заключается в том, что условия, заставляющие нас чувствовать себя анонимными – когда мы думаем, что другие нас не знают или им все равно, – часто способствуют антиобщественному, эгоистичному поведению. Мое более раннее исследование продемонстрировало, что анонимность – это сила, толкающая человека на агрессивные действия против других людей в условиях, когда можно нарушать обычные табу, запрещающие насилие по отношению к другим. Опыт с брошенной машиной расширил эти выводы и показал, что атмосфера анонимности является предварительным условием для нарушения общественного порядка.
Любопытно, что эта демонстрация стала единственным практическим доказательством, подтверждающим концепцию преступности, получившую название «теория разбитых окон». Эта теория гласит, что атмосфера запустения наряду с наличием преступников стимулирует преступления[40]. Окружение и атмосфера, позволяющие людям оставаться анонимными, ослабляют ощущение личной и гражданской ответственности за свои действия. Это наблюдается во многих организациях – в школах, в офисах, в армии и в тюрьмах. Сторонники теории разбитых окон утверждают, что если привести район в порядок – убрать с улиц брошенные машины, стереть надписи на стенах, вставить разбитые окна, – количество преступлений и беспорядков на городских улицах снизится. Есть доказательства, что такие превентивные меры оказались весьма действенными в некоторых городах, например в Нью-Йорке, но были не так эффективны в других городах.
В таких местах, как Пало-Альто, спокойно и тихо расцветает дух сообщества: здесь люди заботятся о физическом и социальном качестве своей жизни, а также имеют достаточно средств, чтобы улучшать и то и другое. Здесь атмосфера проникнута ощущением справедливости и доверия, составляющим контраст с агрессивными проявлениями несправедливости и цинизма, которые люди ежедневно наблюдают в некоторых других местах. Например, в Пало-Альто люди верят, что полицейское управление действительно борется с преступностью и сдерживает зло. И это действительно так, потому что здешние полицейские хорошо образованны, профессионально подготовлены, дружелюбны и честны. Полиция здесь следует правилам и поэтому действует справедливо, даже если иногда люди забывают, что полицейские – это всего лишь «синие воротнички», хотя они и одеты в полицейскую униформу, и если в городском бюджете не хватает средств, их могут уволить. Но иногда даже лучшие полицейские позволяют авторитету власти встать выше человечности. В таких местах, как Пало-Альто, это бывает редко. Но именно такой случай, как ни странно, связан с предысторией Стэнфордского тюремного эксперимента, который начался с «большого взрыва».
СТУДЕНЧЕСКИЕ ВОЛНЕНИЯ В СТЭНФОРДЕ И В ДРУГИХ УНИВЕРСИТЕТАХ
Единственным пятном на репутации в высшей степени достойных городских властей и граждан Пало-Альто стали жестокие столкновения со студентами-радикалами Стэнфорда. В 1970 г. студенты выступили против действий Соединенных Штатов в Индокитае. Когда они начали громить здания университетского городка, я помог организовать конструктивные антивоенные выступления с участием нескольких тысяч других студентов: мы хотели показать, что насилие и вандализм просто привлекают негативное внимание СМИ, но не помогают прекратить войну, а наша мирная тактика, напротив, может в этом помочь[41]. К сожалению, новый ректор университета, Кеннет Питцер, запаниковал, вызвал полицию, и, как во многих подобных ситуациях по всей Америке, полицейские потеряли профессиональное самообладание и принялись избивать детей, которых обязаны защищать. Еще более жестокие столкновения между полицейскими и студентами произошли в университете Висконсина (в октябре 1967 г.), в Кентском государственном университете в Огайо (в мае 1970 г.) и в Государственном университете Джексона в Миссисипи (тоже в мае 1970 г.). Полиция стреляла в студентов колледжа, их калечили и убивали местные полицейские и национальные гвардейцы – эти доблестные защитники граждан. (Подробности описаны в примечании[42].)
New York Times, 2 мая 1970 г., с. 1, 9:
«Всплеск антивоенных выступлений в кампусах – в первую очередь против событий в Камбодже – вчера принял множество форм и привел к следующим инцидентам.
После митинга и нападения на штаб Службы подготовки офицеров резерва в кампусе Колледж-Парк студенты Мэрилендского университета устроили столкновения с государственной полицией. В ответ губернатор штата Мэриленд Марвин Мандель поднял по тревоге два подразделения Национальной гвардии.
Около 2300 студентов и преподавателей Принстонского университета большинством голосов решили устроить забастовку как минимум до понедельника. На этот день запланирован массовый митинг, это приведет к бойкоту всех общественных институтов… Студенческая забастовка в Стэнфордском университете переросла в беспорядки в кампусе. Студенты забросали полицию камнями, а полиция использовала слезоточивый газ, чтобы рассеять демонстрантов».
В отчете о забастовках в Стэнфорде зафиксирован уровень насилия, никогда раньше не замеченный в этом буколическом университетском городке. Полицию вызывали в кампус не менее 13 раз. Было арестовано больше 40 человек. Самые серьезные демонстрации произошли 29 и 30 апреля 1970 г., после того как стало известно, что американцы вторглись в Камбоджу. Были вызваны полицейские даже из Сан-Франциско, студенты забросали их камнями. В кампусе впервые был использован слезоточивый газ. Ректор Питцер назвал эти дни «трагическими». Пострадало около 65 человек, в том числе многие полицейские.
Между сообществом Стэнфордского колледжа, полицией Пало-Альто и бескомпромиссными, «жесткими» городскими властями возникло напряжение. Это был странный конфликт, потому что здесь никогда раньше не было подобной любви-ненависти, существовавшей, например, в отношениях между городскими властями Нью-Хейвена и студентами Йельского университета, которые я наблюдал, когда был аспирантом в Йеле.
Новый начальник полиции Пало-Альто, капитан Джеймс Зеркер, принявший бразды правления в феврале 1971 г., попытался рассеять враждебность, возникшую в результате действий его предшественника во время студенческих забастовок. Я обратился к нему с просьбой о сотрудничестве в рамках программы «деполяризации» между городской полицией и студентами Стэнфорда, и он охотно согласился[43]. Молодые офицеры водили студентов на «экскурсии» по новому сверкающему зданию полицейского управления, а студенты в ответ приглашали полицейских пообедать в студенческой столовой и послушать лекции. Затем я предположил, что, возможно, полицейским-новичкам было бы интересно принять участие в наших исследованиях. Это было бы еще одно свидетельство того, что разумные люди способны находить разумные решения даже самых сложных социальных проблем. Однако именно так я невольно содействовал появлению в Пало-Альто нового пристанища зла.
Капитан Зеркер согласился, что было бы интересно исследовать, как полицейские адаптируются к своей новой роли, и какие факторы помогают новичку превратиться в «хорошего полицейского». Прекрасная идея, ответил я, но для этого нужен большой грант, которого у меня нет. Однако у меня был небольшой грант, предназначенный для исследования психологии тюремных охранников; это, правда, узкая функциональная роль, связанная также с более ограниченной территорией. Как насчет того, чтобы создать «тюрьму», в которой молодые полицейские и студенты колледжа смогли бы сыграть роли и охранников, и заключенных? Капитану эта идея понравилась. В дополнение к данным, которые я мог получить в таком исследовании, это был бы хороший личный опыт для его людей. Поэтому он согласился, чтобы несколько полицейских-новичков приняли участие в создании нашей искусственной тюрьмы. Я обрадовался: этот небольшой успех позже позволил мне добиться, чтобы его офицеры «арестовали» студентов, которым скоро предстояло стать нашими заключенными.
Когда все было почти готово к началу эксперимента, капитан отказался от идеи использовать своих людей в роли «заключенных» или «охранников». Он сказал, что не может отпустить их со службы на целых две недели. Но он хотел продолжать сотрудничество и добровольно вызвался помочь в моем тюремном исследовании любым другим способом.
Я сказал, что идеальный способ начать исследование как можно более реалистично и драматично – чтобы аресты мнимых «заключенных» провели настоящие полицейские. Это заняло бы всего несколько часов в воскресенье утром и, конечно же, было очень важно для успеха исследования: «заключенные» внезапно теряли свободу, как это происходит при реальных арестах – а не являлись бы в Стэнфорд и добровольно «садились в тюрьму» в качестве участников исследования. Капитан неохотно согласился и пообещал, что в воскресенье утром дежурный сержант выделит для этого задания одну полицейскую машину.
КАТАСТРОФА: ПРОЕКТ МОЖЕТ СОРВАТЬСЯ В САМОМ НАЧАЛЕ
Я совершил ошибку: не получил от капитана письменного подтверждения его обещания. Реальность требует письменных документов (если соглашение не записано на аудио- или видеопленку). Я понял это в субботу и позвонил в полицию, чтобы получить подтверждение. Капитан Зеркер уже уехал на уик-энд. Плохое предзнаменование.
Как я и ожидал, в воскресенье дежурный сержант вовсе не собирался поручать полицейскому управлению Пало-Альто проведение неожиданных массовых арестов студентов колледжа в связи с предполагаемыми уголовными преступлениями. И уж тем более он не станет этого делать без письменного разрешения руководства. Это был опытный полицейский, который вовсе не хотел впутываться в какой-то эксперимент, проводимый личностью из тех, кого вице-президент страны Спиро Агню обозвал «бесплодными интеллектуалами-снобами». Очевидно, у его людей были более важные дела, чем играть в полицейских и воров ради какого-то дурацкого эксперимента. Он считал, что психологические эксперименты – это просто-напросто вмешательство в личную жизнь других людей и вытаскивание на свет Божий того, что посторонним знать не нужно. Должно быть, он считал, что психологи могут читать мысли, посмотрев вам в глаза. Поэтому он опустил глаза и сказал: «Мне очень жаль, профессор. Я бы и рад вам помочь, но правила есть правила. Я не могу дать своим ребятам другое задание, не получив официального разрешения».
Я уже ждал продолжения, вроде «приходите в понедельник, когда капитан будет на месте». Мне показалось, что мое так тщательно спланированное исследование закончилось, так и не начавшись. Все было готово: в подвале здания факультета психологии Стэнфорда мы оборудовали тюремные «камеры»; «охранники» выбрали для себя униформу и с нетерпением ждали, когда привезут первых «заключенных»; была приготовлена еда на первый день; дочь моего секретаря вручную сшила униформу для «заключенных»; в «камерах» было установлено оборудование для видео- и аудиозаписи; мы заручились поддержкой студенческой поликлиники, юридического отдела, пожарной охраны и полиции кампуса; взяли напрокат кровати и постельное белье. Мы приложили массу усилий, чтобы все как следует организовать, ведь нам предстояло заботиться в течение двух недель о двух дюжинах добровольцев, одна половина которых должна была день и ночь оставаться в «тюрьме», а вторая – работать посменно, по 8 часов. Раньше я никогда не проводил экспериментов, которые требовали бы больше часа на одну пробу. Столько усилий – и все могло рассыпаться из-за простого «нет».
Твердо зная, что предусмотрительность – главное качество ученого, а помощь верных друзей – основной капитал обитателя Бронкса, и ожидая подобного сценария с того момента, как я узнал, что капитан Зеркер ушел со сцены, я убедил телережиссера с телеканала KRON из Сан-Франциско заснять захватывающее событие – неожиданные аресты студентов – для сюжета вечерней программы новостей. Я рассчитывал, что участие СМИ смягчит сопротивление официальных лиц, а заманчивая перспектива оказаться на телеэкране склонит полицейских на мою сторону.
«Очень жаль, сержант, что мы не можем сегодня сделать то, на что рассчитывал капитан. С нами телеоператор с четвертого канала, и он должен снять сюжет об арестах для вечерней программы новостей. Это было бы хорошим паблисити для полицейского управления, но может быть, капитан и не слишком расстроится, что вы решили изменить наши общие планы».
«Ну, я же не сказал, что я против, я просто не уверен, что мои люди готовы это сделать. Я ведь не могу отвлекать их от работы».
Тщеславие мне имя: время теленовостей
«Почему бы нам не поручить это двум офицерам? Если они не возражают, что их покажут по телевидению, когда они совершают обычные полицейские аресты, то, может быть, мы могли бы действовать так, как хотел бы капитан?»
«Мы согласны, сержант», – говорит младший офицер, Джо Спарако, приглаживая свои волнистые темные волосы и бросая взгляд на оператора с большой камерой, которую тот с невозмутимым видом держит на плече. «Сегодня воскресное утро, ничего не происходит, а это, кажется, может оказаться интересным».
«Ладно, капитан, наверное, знает, что делает; если все уже оговорено, я не хочу создавать проблем. Но вот что я вам скажу: вы будете отвечать на все звонки и прекратите эксперимент, если вдруг мне понадобитесь».
Я вмешиваюсь: «Офицеры, не могли бы вы записать свои имена для репортера, чтобы он правильно произнес их перед камерой?» Мне нужно было заручиться их поддержкой, что бы ни случилось на улицах Пало-Альто до того, как все наши «заключенные» будут арестованы и пройдут формальную процедуру задержания в управлении.
«Похоже, это важный эксперимент, раз его снимает телевидение и все такое, да, профессор?» – спрашивает другой полицейский по имени Боб, поправляя галстук и машинально положив руку на пистолет.
«Кажется, телевизионщики думают именно так, – говорю я, прекрасно понимая безосновательность этого заявления, – неожиданные аресты, вы же понимаете. Это довольно необычный эксперимент, который может привести к интересным результатам; поэтому ваш шеф и дал добро. Вот имена и адреса девяти “подозреваемых”, которых нужно будет арестовать. Я буду в машине вместе с Крейгом Хейни, моим научным ассистентом. Мы будем ехать за вашей полицейской машиной. Вам придется ехать медленно, чтобы оператор успел снять все ваши действия. Арестуйте их одного за другим, в соответствии со стандартной процедурой, зачитайте им правило Миранды[44], обыщите их и наденьте наручники, как сделали бы с любым опасным подозреваемым. Первые пять подозреваемых обвиняются в краже, статья 459 Уголовного кодекса. Другие четверо подозреваются в вооруженном ограблении, статья 211. Привезите каждого в управление, чтобы зарегистрировать их, взять отпечатки пальцев, заполнить идентификационные карточки и сделать все, что вы обычно делаете в таких случаях.
Затем отведите каждого в камеру предварительного заключения и выберите следующего подозреваемого из списка. Из камеры предварительного заключения мы перевезем “заключенных” в нашу тюрьму. Единственное исключение из правил, о котором мы вас просим, – завязать заключенному глаза перед тем, как поместить его в камеру, одной из вот этих повязок. Когда мы будем его перевозить, мы хотим, чтобы он не видел нас и не знал, куда мы его везем. Их увезут Крейг, другой мой помощник Керт Бэнкс и один из наших “охранников”, Венди».
«Звучит прекрасно, профессор, мы с Бобом отлично с этим справимся, никаких проблем».
ИТАК, ИСТОРИЯ НАЧИНАЕТСЯ[45]
Мы покидаем кабинет сержанта и направляемся вниз, чтобы проверить комнату для допросов, – Джо и Боб, Крейг, оператор (его зовут Билл) и я. Все сияет новизной; это крыло здания главного городского офисного центра Пало-Альто построено совсем недавно. Оно находится поблизости – и в то же время очень далеко – от здания старой тюрьмы, которое потихоньку разрушается, но не от того, что тюрьма переполнена, а просто от старости. Я хотел, чтобы офицеры и оператор участвовали в процессе от первого до последнего ареста, и чтобы процедуры ареста как можно точнее соответствовали стандартным правилам. Чуть раньше я рассказал оператору о целях исследования, но сделал это очень кратко, потому что был занят переговорами с сержантом. Мне пришло в голову, что я должен изложить всем участникам некоторые процедурные детали эксперимента, а также причины, по которым я решил его провести. Это помогло бы укрепить командный дух и показать, что я достаточно внимателен к ним и готов ответить на все вопросы.
«Эти ребята знают, что их собираются арестовать? Мы должны им сказать, что это эксперимент, или что?»
«Джо, они все добровольно вызвались участвовать в исследовании тюремной жизни. Они отозвались на наше объявление в газетах, в котором мы приглашали студентов колледжа, которые хотят заработать 15 долларов в день, приняв участие в двухнедельном эксперименте по психологии заключенных, и…»
«Вы хотите сказать, что эти ребята получат по 15 долларов в день за то, что просто две недели просидят в тюремной камере, ничего не делая? Мы с Джо тоже не отказались бы от такого. Похоже на шальные деньги».
«Возможно. Возможно, это шальные деньги, и если мы обнаружим что-нибудь интересное, то повторим исследование, и полицейские тоже смогут попробовать себя в роли заключенных и охранников. Мы обсуждали это с вашим шефом».
«Ну, в таком случае можете на нас рассчитывать».
«Как я сказал, мы отобрали девятерых студентов, которых вы скоро арестуете, из большой группы, примерно из ста человек, ответивших на наши объявления в Palo Alto Times и The Stanford Daily. Мы отсеяли явно ненормальных, тех, кто в прошлом подвергался арестам по любым причинам, и тех, у кого есть какие-то проблемы со здоровьем или психикой. С оставшимися мы провели часовые интервью, чтобы провести их психологическую оценку. Кроме того, все они беседовали с моими помощниками, Крейгом Хейни и Кертом Бэнксом. В результате из этих добровольцев мы выбрали 24 человека, которые и станут участниками исследования».
«15 долларов умножить на 24 и на 14 – вам придется заплатить уйму денег. Надеюсь, не из вашего кармана, док?»
«Всего получится 5040 долларов, но исследование поддерживает государственный грант Управления морских исследований, я получил его для изучения антисоциального поведения, так что мне не придется платить участникам самому».
«Наверное, все студенты хотят быть охранниками?»
«Нет, наоборот, никто не захотел быть охранником; всех больше привлекала роль заключенных».
«С чего бы это? Вроде бы охранником быть веселее и безопаснее, чем заключенным, по крайней мере, мне так кажется. Другое дело, что 15 баксов за то, чтобы круглые сутки изображать заключенного, – это мало. Охранники, которые работают обычную смену, получат больше».
«Правильно, мы планируем, что охранники будут работать по восемь часов. У нас три команды из трех охранников, которые будут круглосуточно охранять девятерых заключенных. Но наши студенты хотели быть заключенными, потому что они думают, что рано или поздно действительно могут оказаться в тюрьме – например, за уклонение от армии, нарушение правил дорожного движения или за участие в забастовках за гражданские права или в антивоенных выступлениях. Почти все они сказали, что никогда не представляли себя в роли тюремных охранников, ведь поступили в колледж не для того, чтобы пополнить ряды тюремной охраны. И хотя все они участвуют в эксперименте прежде всего из-за денег, некоторые хотят научиться чему-то полезному, попробовав себя в новой роли».
«Как вы отбирали охранников? Спорим, вы выбрали самых рослых парней?»
«Нет, Джо, мы распределили добровольцев на две группы случайным образом, это все равно что подбросить монетку. Если выпадает орел, доброволец получает роль охранника; если решка – то роль заключенного. Охранники только вчера узнали, какая роль им досталась. Они пришли в нашу небольшую “тюрьму” в подвале здания факультета психологии Стэнфорда, чтобы помочь нам закончить подготовку. Мы хотели, чтобы они познакомились с этим местом. Каждый из них выбрал себе униформу в местном магазине военных товаров, и сейчас они ждут, когда все начнется».
«Они прошли какое-то обучение, как быть охранниками?»
«К сожалению, у меня не было на это времени, но вчера мы провели для них краткий курс; никаких определенных инструкций о том, как действовать, они не получили. Главное – обеспечивать порядок, не применять насилия к заключенным и не позволить им бежать. Я также попытался объяснить им особенности психологии мышления заключенных, которые переживают ощущение бессилия, – а мы хотим, чтобы наша тюрьма была похожа на настоящую.
Ребят, которых вы собираетесь арестовать, мы просто попросили ждать дома, в общежитии или в другом назначенном месте, если они далеко живут. Мы сказали, что свяжемся с ними сегодня утром».
«И они нас дождутся, да, Джо? Мы покажем им, как оно на самом деле».
«Меня кое-что смущает».
«Конечно, Джо, давайте все проясним. Вы тоже, Билл, если хотите что-то узнать, чтобы потом передать режиссеру вечерних новостей, спрашивайте».
«У меня такой вопрос, док: зачем прилагать столько усилий, самим строить тюрьму в подвале, арестовывать этих студентов, платить все эти деньги, когда у нас и так достаточно тюрем и преступников? Почему бы просто не понаблюдать за тем, что происходит в окружной тюрьме или в Сан-Квентине? Разве вы не выяснили бы того, что хотите знать об охранниках и заключенных в настоящих тюрьмах?»
Джо попал в точку. Я мгновенно оказался в привычной роли преподавателя, жаждущего донести свою мысль до заинтересованных слушателей. «Мне интересно исследовать, – начал я, – что значит, с психологической точки зрения, быть заключенным или охранником. Как меняется человек, адаптируясь к новой роли? Возможно ли всего за несколько недель приобрести новую идентичность, которая отличается от привычной личности?
Социологи и криминалисты проводили исследования реальной тюремной жизни, но все эти исследования имеют несколько серьезных недостатков. Исследователям никогда не удавалось наблюдать все стороны тюремной жизни. Их наблюдения обычно были ограничены строгими рамками, они не имели непосредственного доступа к заключенным и тем более к охранникам. В тюрьмах есть только два типа людей: персонал и заключенные, а исследователи – просто посторонние, и все в тюрьме относятся к ним с подозрением, если не с недоверием. Исследователи могли видеть лишь то, что им показывали во время экскурсий. Им редко удавалось заглянуть за “фасад” тюремной жизни. Мы хотим лучше понять глубинную структуру отношений между заключенными и охранниками, воссоздав психологическую атмосферу тюрьмы и получив возможность наблюдать, делать записи и документировать весь процесс превращения обычных людей в заключенных или в охранников».
«Да, я согласен, тогда все это имеет смысл, – вмешался Билл, – но есть большая разница между вашей Стэнфордской “тюрьмой понарошку” и реальными тюрьмами – там совсем другие заключенные и охранники, чем у вас. В реальной тюрьме мы имеем дело с социопатами, с жестокими парнями, которым ничего не стоит нарушить закон или напасть на охранников. Нужны действительно крутые охранники, чтобы их контролировать, готовые, если нужно, свернуть им шеи. Ваши милые стэнфордские мальчики совсем не такие грубые и жестокие, как настоящие охранники и заключенные».
«А я вот что думаю, – говорит Боб. – Почему вы думаете, что эти дети из колледжа, которые знают, что получают 15 долларов в день за то, что ничего не делают, просто не просидят там две недели и как следует не поразвлекаются за ваш счет, док?»
