Филипп А. Фишер
Обыкновенные акции и необыкновенные прибыли. Фундаментальные принципы долгосрочного инвестирования

Полная версия

Библиотека частного инвестора. От экспертов – экспертам

Philip A. Fisher and Kenneth L. Fisher

Common Stocks and Uncommon Profits and Other Writings

Copyright © 1996, 2003 by Philip A. Fisher.

All Rights Reserved. This translation published under license with the original publisher John Wiley & Sons, Inc.

Published by arrangement with Proprietor via Igor Korzhenevskiy of Alexander Korzhenevski Agency

Перевод с английского Д. Дворцовой

© Перевод, Д. Дворцова, 2024

© Оформление. ООО «Издательство «Эксмо», 2025

Вступительное слово

Это одна из моих самых любимых книг об инвестициях, один из бестселлеров среди классических книг об инвестировании, и ей уже 45 лет. Мой отец написал свое предисловие к ней в доме, где я провел детство, в сентябре 1957 г. Спустя 45 лет, в октябре 2002 г., в моем нынешнем доме я осмелился написать первое новое предисловие к этой книге за все эти десятилетия.

Вы можете подумать, что моего отца больше нет, но это не так. На момент написания он все еще жив и ему 95 лет^[1]. Правда, он страдает от чудовищных последствий старческой деменции и, возможно, болезни Альцгеймера (точно понять это невозможно). Он дома, в своей постели, метрах в десяти от того места, где написал книгу «Обыкновенные акции и необыкновенные прибыли» и другие свои работы.

Состояние его стабильно ухудшается. Для тех немногих, кто заботится о нем, этот процесс происходит пугающе быстро. К тому времени, как вы прочитаете этот текст, он, вполне возможно, уже уйдет из жизни. Он никогда не прочтет этих слов. А даже если ему прочтут их вслух, он сможет понять смысл лишь пары предложений. И потом вновь потеряет нить из-за разрыва связи с реальностью, вызванного ужасным недугом.

Он был великим человеком, но сейчас он просто старичок на последних стадиях своей жизни. Но это мой старичок.

Последствий этой болезни не нужно стыдиться: вины человека здесь нет. Когда я писал третью книгу, основанную на сотне биографий скончавшихся первопроходцев американских финансов, я писал о «мертвых первопроходцах» лишь потому, что мертвецы не подают в суд. Такая «страховка» на случай, если напишу не то или не так. Но была еще одна причина: я не хотел никоим образом упоминать отца. Не хотел говорить ничего, что могло бы его обидеть, если бы я интерпретировал события не так, как ему бы хотелось, что было вполне возможно.

Теперь мне нет нужды об этом беспокоиться, потому что он не узнает, что я тут напишу. Так что пришло время немного рассказать вам о человеке, который написал одну из самых популярных книг об инвестициях всех времен. Я самый подходящий рассказчик, потому что знал его лучше всех и в деловой, и в личной сфере. Конечно, в некоторых аспектах моя мать, его жена, знала его лучше всех. А моя тетя, его сестра, знала его дольше всех. Но их отношения были в основном личными, не деловыми.

Да, у меня есть старший брат, который одно время близко работал с отцом, был моим деловым партнером, и мы все еще сохраняем близкие отношения. Но Артур провел не так уж много времени в профессиональных отношениях с отцом. Он перешел в сферу гуманитарных наук и трудится там до сих пор. Из всех троих сыновей отец всегда любил Артура больше всего, и Артур был в большей степени эмоционально привязан к отцу, чем я. Но брат подтвердит: я провел гораздо больше времени за работой рядом с отцом в течение долгих лет и вел с ним повседневные дела, когда Артур этого делать не мог физически, потому что жил в полутора тысячах километров.

Начало

Мои предки с отцовской стороны были евреями, в основном из Праги и Германии, и все они приехали в Сан-Франциско в начале 1850-х гг. Дедушку моего отца по отцовской линии звали Филип Исаак Фишер, и он был первым бухгалтером Ливая Страусса, на которого работал на протяжении всей своей карьеры. Мой прадедушка не был богат, но к моменту смерти не испытывал проблем с финансами. Его жена умерла молодой, а его старшая дочь Кэролайн, или Кэри, заботилась о братьях и сестрах. Мой дедушка, Артур Лоуренс Фишер, младший из восьми детей, обожал Кэри, которая отчасти заменила ему мать.

Артур Лоуренс Фишер родился в 1875 г. в Сан-Франциско, окончил Калифорнийский университет в Беркли, поступил в Школу медицины Джона Хопкинса. После выпуска в 1900 г. он вернулся в Сан-Франциско, где стал врачом общей практики. Позднее (возможно, во время Первой мировой, но, может, и раньше, во время прохождения постдокторантуры в Рокфеллеровском университете) он получил специальность в области ортопедии, став третьим хирургом-ортопедом к западу от Миссисипи и одним из основателей Западного ортопедического общества.

В 1906 г. Филип Исаак Фишер умер, из-за чего была перенесена свадьба Артура Фишера и Юджинии Сэмюэлс. Второй раз свадьбу пришлось перенести из-за печально известного пожара 1906 г. и землетрясения. Наконец они поженились, и в следующем году, 8 сентября 1907 г. родился мой отец. Его назвали Филипом Исааком Фишером в честь недавно скончавшегося деда.

Четыре года спустя, в 1911 г., родилась его единственная сестра. Ее назвали Кэролайн в честь тети Кэри. Тетя Кэри удачно вышла замуж за родственника Ливая Страусса по имени Генри Салин, который познакомился с Кэри через ее отца.

Она сыграла важную роль в жизни двух поколений Фишеров – поколений моего отца и деда. Так, она тайком оплатила образование моего отца (о чем он так и не узнал) и тайком передала через дедушку Артура деньги на покупку машины для отца, которая по счастливой случайности дала старт его карьере. А еще Кэри обеспечивала постоянную семейную социальную структуру, которая укрепляла хрупкое эмоциональное состояние отца в детстве, – процесс, который продолжался десятилетиями. Если бы у моих родителей родилась дочь, они точно назвали бы ее Кэри, как назвали свою первую внучку.

В отличие от многих врачей, мой дедушка по отцовской линии мало интересовался деньгами. Артур Лоуренс много занимался благотворительностью и медицинской наукой, но его не волновали ни бизнес, ни деньги. Если пациенты не могли заплатить, он лечил их бесплатно. Если ему не платили по счетам, он и не пытался отправлять счета повторно. Благодаря доброму, теплому и отзывчивому характеру его воспринимали как святого. К счастью для его домочадцев, у него была сестра Кэри, которая «тайно» финансировала его. Не будь Кэри, вы наверняка не держали бы в руках эту книгу.

Сначала Филип Исаак получал частные уроки. Дедушка не одобрял начальные школы того времени, а тетя Кэри стремилась давать образование получше. Затем отец поступил в престижную старшую школу Лоуэлл в Сан-Франциско, которую закончил в 16 лет. Умный, слишком юный, получивший отличное образование, отец также был неловок, и ему не хватало социальных навыков, которые дети обычно осваивают в начальной школе. Он был хилым и хрупким, с плохой координацией, что влияло на его нежелание заниматься спортом; будучи младше одноклассников, в школе Лоуэлл выглядел сравнительно меньше в плане телосложения. Он чувствовал себя неуверенно, что подкреплялось бесконечной критикой матери. После Лоуэлла отец поступил в Калифорнийский университет в Беркли, однако позже, с финансовой помощью тети Кэри и получив купленную ею машину, он перевелся в Стэнфордский университет – размером поменьше и с более дружелюбной атмосферой.

Он послушно возвращался в Сан-Франциско на выходные, которые начинались с ритуального семейного ужина у тети Кэри и дяди Генри в пятницу вечером, где присутствовали даже дальние родственники. Эта традиция жила более 50 лет, начавшись еще до рождения отца. Именно эти собрания сыграли ключевую роль в формировании ранних социальных навыков у отца (к слову, эта традиция существовала еще некоторое время после моего рождения).

Существуй дом Кэри сейчас – его назвали бы особняком. Дядя Генри построил его в 1890 г. на Джексон-стрит, совсем рядом с Ван-Нес-авеню. Во время пира, состоящего из нескольких блюд, велись оживленные разговоры, после ужина перераставшие в настоящие дебаты, в процессе которых некоторые члены семьи приходили в особенно воинственное состояние, что забавляло дедушку Артура. Там присутствовало много девочек, но, будучи единственным мальчиком в семье, именно отец стал любимчиком дяди Генри, поэтому эти семейные ужины особенно запомнились отцу – это был его единственный шанс выделиться из толпы. После мероприятия отец возвращался домой с родителями, а в понедельник утром направлялся обратно в колледж.

Стэнфорд производил на отца глубокое впечатление. В этом теплом, красивом, спокойном, престижном заведении ему было уютнее, чем в Калифорнийском университете или где-либо еще. В 20 лет он окончил обучение, но все еще чувствовал себя неуверенно. В Стэнфорде ему было спокойно, и он поступил в только-только открывшийся первый класс Стэнфордской высшей школы бизнеса, вновь получив тайное финансирование тети Кэри.

Отец так и не узнал о щедрости Кэри. Знали лишь несколько членов семьи. Кэри и дедушка Артур решили: лучше, если получатель таких щедрых подарков будет думать, что получил их от отца, который заработал деньги своим трудом, чем от богатой тетушки, удачно вышедшей замуж.

Тогда в Стэнфорде не было курса по инвестициям, как сейчас, но, как писал отец в своих книгах, был курс, в рамках которого студенты посещали местные предприятия и анализировали их. У отца была машина, и он вызвался подвозить преподавателя, Бориса Эмметта, так что они проводили вместе много времени, и это значительно повлияло на отца. Ему казалось, что в поездках он научился большему, чем за все время обучения в Стэнфорде. Все это он отлично описал в своей монографии Исследовательского фонда финансовых аналитиков 1980 г. под названием «Развитие инвестиционной философии», и потому эту область затрагивать не буду. В своем оригинальном предисловии к «Обыкновенным акциям и необыкновенным прибылям» он описал ранние годы своей карьеры, так что об этом говорить я тоже не стану.

Средний возраст

Когда разгорелась Вторая мировая война, отец отложил на время свои деловые интересы и записался на фронт. Будучи слишком старым и образованным для идеального кандидата на роль пушечного мяса, он вытянул счастливую карту. Его давний наставник Эд Хеллер записался раньше и воспользовался своими связями – отца моментально сделали офицером, а потому он ни разу не побывал на фронте. Вместо этого он вел войну за письменным столом: разъезжал по всей Америке и вел бухгалтерию и финансы Воздушного корпуса Армии США.

С первого же дня он стал лейтенантом и чувствовал себя крайне неловко. Докладывая о явке на службу, военные низшего ранга отдавали ему честь, а он не знал, что на это отвечать. Военные высшего ранга ожидали уважения и соответствующего поведения, а как себя вести с ними, он тоже не знал. На адаптацию ушло время. Он ненавидел армию, службу считал ужасным временем, хотя с готовностью признавал, что обращались с ним там хорошо. Он терпеть не мог регламент, отсутствие свободы и подчинение приказам.

Во время службы в Литл-Роке штата Арканзас он познакомился с Дороти Уайт, которая тоже служила там в армии. Девушка была родом из Камдена штата Арканзас, расположенного вблизи от места, где позднее рос Билл Клинтон. Филип моментально по уши влюбился в Дороти и спустя всего несколько недель отношений позвал ее замуж, а она сразу же согласилась.

В 1944 г. родился мой старший брат Артур – мать отправили в Сан-Франциско к дедушке, чтобы он осуществлял медицинское наблюдение до и после родов. Она оставалась там, пока отца не демобилизовали, после чего он вернулся домой и снова обратился к своим интересам в бизнесе, как он описал в своей монографии. В 1947 г. родился Дональд, а в 1950 г. – я. Между 1947 г. и 1950 г. была еще мертворожденная девочка.

Вскоре после моего рождения родители купили дом на участке, где они живут и сейчас, – в Сан-Матео, штат Калифорния, в 20 минутах езды к югу от Сан-Франциско. На самом деле дом им страшно не понравился, в отличие от участка, на котором он располагался. Их привлекли вид, деревья и пейзаж.

Отец снес дом и начал строительство нового, на время родители сняли жилье в квартале оттуда. Наш дом получился большой, белый, чистый и строгий. В доме отца все должно было быть аккуратно до мелочей: вещей немного, и все они на своих местах, иначе отец выходил из себя. Особенно он любил наш двор. До самой старости проводил почти каждый выходной в дальней части двора, практически неухоженной, где росли великолепный дуб и полевые цветы.

Он пропалывал сорняки и заботился о своем диком саде, раздумывая обо всем, что его волновало: о фондовом рынке, политике, семейных делах и всякой всячине. Для него это время как чудодейственное лекарство – успокаивало все его тревоги.

И лишь когда его подкосила деменция, он перестал приходить в сад.

Мне кажется, конец 1950-х гг. и 1960-е гг. можно считать пиком жизни отца. В 1958 г. была опубликована книга «Обыкновенные акции и необыкновенные прибыли», и он мгновенно стал национальной звездой. Здесь он стал вроде главы инвестиционного сообщества Сан-Франциско. Сомневаюсь, что до него финансисты добивались такого стремительного роста благодаря книге об инвестициях.

В контексте своего времени книге Бенджамина Грэма «Анализ ценных бумаг» потребовалось уж точно гораздо больше времени, чтобы получить такую же известность. Среди имен, что господствовали в 1960 г., был Дин Уиттер, который основал и возглавил знаменитую брокерскую фирму. Однако Меккой для Дина Уиттера был Нью-Йорк. И общество уже разобралось, что брокер – это не инвестиционный менеджер.

Знаменитый в то время Джеральд Лоб, брокер еврейского происхождения родом из Сан-Франциско, мог добиться большего успеха на национальном уровне, но он давно переехал в Нью-Йорк и потерял связи с городом.

Проще говоря, к 1960 г. в Сан-Франциско не было такого же выдающегося человека в области инвестиционного консультирования, как мой отец. В отличие от нынешних времен, тогда вся инвестиционная деятельность Северной Калифорнии была географически сосредоточена в нескольких кварталах вокруг Монтгомери-стрит и Буш-стрит в Сан-Франциско. В том мире у отца сформировался такой престиж, о котором он и мечтать не смел в своем неуверенном детстве.

Тогда в законе штата Калифорния было положение, которое существует и по сей день. Если консультант обслуживал менее 15 клиентов и не представлялся публично в качестве инвестиционного консультанта, он мог не регистрироваться в Комиссии по ценным бумагам и биржам, а также сохранял контракты в качестве компенсации за процент прибыли. В остальных случаях это было незаконно в 1940 г. И это пункт, который крайне не любят современные инвесторы. До этого мошенники делили клиентов: половине говорили делать одно, а второй половине – другое, и в любом случае брали 20 процентов с прибыли, получая 10 процентов от спреда вне зависимости от результата. Потому контракты с процентным вознаграждением были незаконны для всех инвестиционных консультантов на протяжении более 40 лет, за исключением двух озвученных выше условий: менее 15 клиентов и отсутствие публичного статуса консультанта. Именно так отец и построил свой бизнес, вернувшись из армии.

Прославившись после публикации «Обыкновенных акций и необыкновенных прибылей», он мог с легкостью работать лишь с состоятельными местными семействами, которые хорошо платили, и ему не требовалось огромной компании, чтобы удерживаться на плаву. Это позволяло ему чувствовать превосходство по отношению к тем, кому приходилось привлекать более широкую клиентуру, и оставаться замкнутым человеком, что вполне сочеталось с его социальной неловкостью и неуверенностью. Несмотря на славу и известность, отцу всегда было не по себе в центре внимания, и он старался этого избегать.

Вернемся в 1945 г. Герберт Макдугалл устроился на работу в Стэнфорд и начал преподавать первый курс, посвященный инвестициям в Стэнфордской высшей школе бизнеса. За всю историю этот курс вели всего три человека. Макдугалл преподавал в 1946–1968 гг. – в общей сложности всего 22 года, кроме двухлетнего отпуска в 1961 г. и 1962 г., когда отец временно вел этот курс на полставки. Его пригласили в основном благодаря его репутации после публикации «Обыкновенных акций и необыкновенных прибылей».

Отец обожал преподавание. Оно возродило его юношескую любовь к Стэнфорду.

Если бы Макдугалл не вернулся, думаю, отец так и вел бы этот курс на полставки до конца карьеры.

Среди студентов отца был Джек Макдональд, которого пригласили на работу в Стэнфорд в 1968 г. и который с тех пор ведет этот курс. Как он признал позже, именно отец пробудил в нем интерес к рынкам. До этого Джек был молодым инженером в компании Hewlett-Packard, жизнь которого круто изменила направление, когда он познакомился с моим отцом. Джек говорил, что тот был первым, кто связал модели устойчивого роста с концепцией конкурентного преимущества. Сегодня это кажется само собой разумеющимся, но тогда отец был первопроходцем. В некоторых аспектах Джек считает отца скорее выдающимся стратегом, чем новатором фондового рынка.

В любом случае для многих студентов и бизнесменов, которые благоговеют перед Стэнфордом, испытывают уважение к выдаваемой им степени магистра делового администрирования и считают, что у прошедших курс по инвестированию есть серьезное преимущество, важно знать такой факт. В течение долгого времени этот курс преподавали или автор книги, которую вы держите в руках, или его последователь, а до них его вел лишь один человек. Пожалуй, это настоящее проявление признания, и я рад, что теперь об этом узнают многие читатели.

Долгое время, пока я не стал собственником прав на книгу и потом не ввязался в дурацкую ссору с Джеком Макдональдом (в которой я был виноват), Джек всегда использовал «Обыкновенные акции и необыкновенные прибыли» в качестве официального или неофициального учебника. В течение многих лет – не каждый год, но довольно долго – отец приезжал в Стэнфорд по просьбе Джека провести лекцию и ответить на вопросы студентов.

В мае 2000 г. после многолетнего отсутствия, когда отец уже страдал от деменции, Джек попросил его провести лекцию. Я до смерти испугался, что отец опозорится, ведь я знал, что он уже не тот, что раньше. Но отец не ударил в грязь лицом и провел один из лучших дней за долгое время, прочитав увлекательную лекцию и ответив на все вопросы слушателей. Вся лекция, включая теплые слова Джека об отце, дословно приведена в томе XV, номере 7 журнала Outstanding Investor Digest.

По мере того как отцом завладевала деменция, он медленно терял воспоминания о бизнесменах, которых знал в прошлом. Правда, чем раньше он с ними познакомился, тем дольше он их помнил, а самые недавние знакомства стерлись из его памяти первыми. Например, он помнил многих людей из 1950-х, а тех, с кем познакомился в 1970-х, практически всех забыл. Так работает болезнь Альцгеймера. Лишь самые эмоциональные воспоминания крепче укоренены в нашем сознании. Джек Макдональд, которого отец встретил в 1961 г., на 33-ем году карьеры, продлившейся 72 года, был одним из последних людей из мира бизнеса, которые исчезли из его памяти, что дает понять, как много Макдональд для него значил.

По прошествии 1960-х гг. отец стал еще меньше интересоваться своим имиджем и превратился в еще большего затворника. Он считал, что отлично разбирается в бизнесменах, и по большому счету так и было, но он знал, что эта деятельность должна быть закрытой. Он принимал некоторые приглашения появиться на публике, но большую их часть отклонял. Из города ради таких приглашений не выезжал.

В 1970 г., в возрасте 63 лет, у отца не было ни единого седого волоса. В том же году мой старший брат Артур, религиозный историк по образованию, притом весьма неплохой, стал работать с ним вместе. Спустя два года к ним присоединился и я. Отец рассчитывал, что мы поработаем несколько лет, а потом постепенно возьмем бизнес в свои руки. Но этому не суждено было случиться. Я всего за год понял почему.

Отец был настолько требователен к деталям, так сосредоточен, так социально неловок, что совершенно не умел делегировать никакие задачи. Так что у нас с Артуром никак бы не получилось внести какой бы то ни было значимый вклад в работу. Мне были присущи энергичность, бунтарский дух и эмоциональная жестокость по отношению к другим людям, поэтому, как только я осознал, что отец неспособен выпустить бизнес из рук, я понял, что мне лучше отдалиться от него ради нашего же блага. В противном случае для меня не было бы никаких возможностей, и либо он обидел бы меня, либо я его, либо мы обидели бы друг друга. Артур ушел из компании спустя еще четыре года. Сначала в мою компанию. Но старшему брату непросто быть младшим партнером в компании младшего брата, так что Артур ушел из индустрии, а я остался, но отдельно, взаимодействуя с отцом на расстоянии.

В эти годы произошли первые разочарования с момента выхода «Обыкновенных акций и необыкновенных прибылей». Тогда случился и жесткий медвежий рынок 1973–1974 гг., и отец понемногу стал сдавать в физическом плане, хотя он никогда бы этого не признал и все еще был исключительно энергичным для человека его лет. В 1977 г. ему исполнилось 70 лет. Он уже не был так бодр, как раньше, и впервые стал проявлять ранние признаки старения. Волосы его истончались и понемногу седели. Во время поездок на поезде по полуострову он часто засыпал. Иногда после обеда засыпал за письменным столом. Ему пора было выходить на пенсию, но сделать этого он не мог.

В эти годы он твердо решил, что повысит качество своих позиций, отказавшись от самых слабых среди тех немногих, которые держал, чтобы обладать еще меньшим количеством, но более высокого качества.

В ретроспективе становится понятно, хоть он сам этого и не осознавал, что он сокращал размеры вселенной, требующей его внимания, в соответствии со своей уменьшающейся энергией.

В начале своей карьеры у него были акции около 30 компаний: несколько больших и состоявшихся; несколько средних, которые он приобрел, когда это были еще совсем небольшие компании, и не собирался продавать еще десятки лет; акции небольших компаний, на которые он возлагал большие надежды в долгосрочной перспективе; а также горстка частных инвестиций в совсем небольших количествах, которые он считал лишь вишенкой на торте.

В середине 1970-х гг. он стабильно и неспешно продавал те акции, о которых был невысокого мнения, и концентрировался на любимых позициях. Поэтому году к 1990-му у него были акции шести компаний, а к 2000 г. – трех. Ничего хорошего из этого не вышло.

Мой совет всем инвесторам: прекратите принимать какие бы то ни было инвестиционные решения, когда состаритесь, вне зависимости от того, что для вас означает «старость». Остановитесь раньше. Я видел, как состаривались великие инвесторы, и могу сказать, что не существует старых великих инвесторов. Есть лишь старики, которые были великими когда-то, но процесс инвестирования чересчур энергичен, чтобы позволить сочетать успех и пожилой возраст, и старение берет верх над успешностью.

В медицине «старческая дряхлость» – это рубеж для будущего признанного заболевания, но сейчас она останавливает работу пожилых великих инвесторов. Великих инвесторов в возрасте старше 80 лет просто-напросто не существует. В эти поздние годы отец нормально говорил и сохранял ясность мысли, но уже не мог принимать крупные решения, и его сделки постоянно заключались в неудачное время. В старости он говорил что-то вроде «я ищу акции, которые смогу удерживать лет 30», что звучало глупо из уст 85-летнего старика.

Люди часто считали его очаровательным, что тоже довольно глупо. Думаю, многие понимали, что он это делает, потому что любит свое дело и не может его бросить, хоть это и приносило ему финансовый ущерб. Но ему все потакали, в том числе и я. Мне какое дело? Если он доволен, меня все устраивает. Некоторые замечали, что он похож на старика, который шатается по бейсбольной площадке с битой и перчаткой, будучи уже не в состоянии играть. Немногие приобретения, которые он совершил в старости, были удачными. Его финансы были бы в гораздо лучшем состоянии, если бы он просто прекратил этим заниматься в возрасте 80 или даже 70 лет. Он мог бы все продать и вложиться в индексные фонды или просто удержать свои позиции до самой смерти – это бы не имело значения. Его решения стабильно уменьшали ценность.

Он долго советовал инвесторам покупать акции лучших компаний и, грубо говоря, удерживать их всю жизнь. И у него были акции отличных компаний. Если бы он последовал собственному совету в старости и не пытался вмешиваться, когда расцвет его сил уже прошел, он просто удерживал бы свои позиции до самой смерти и заработал бы гораздо больше.

Я не припомню все его акции, но помню основные позиции. В 1973 г., на пике рынка, он в большом количестве приобрел акции крупных на тот момент компаний Dow Chemical, FMC Corporation, Motorola и Texas Instruments. Среди компаний среднего размера у него были крупные позиции по Raychem и Reynolds and Reynolds. Эти шесть позиций на тот момент составляли две трети его капитала. Крупнейшие позиции были по Motorola, Texas Instruments и Raychem, и, если бы он удерживал их по сей день, несмотря на разорительный медвежий рынок 2000–2002 гг., он бы неплохо заработал. Но, за исключением акций Motorola, от всех этих позиций он избавился, и в каждом случае время было выбрано чудовищно. Уверен, он бы ни за что так не поступил, будь он моложе.

Отец держал акции многих небольших фирм, все они были отобраны в 1968–1973 гг., и лишь немногие принесли ему выгоду после 1973 г. Наиболее удачной пока что была венчурная позиция в компании Manufacturing Data Systems, которая вышла на открытый рынок, а затем была приобретена в 1980 г. и принесла ему в сто раз больше денег. Одну из самых ранних позиций, Rogers Corporation, он все еще удерживает. В его собственности до сих пор остаются акции Motorola. В старости он часто продавал акции, которые уже долго падали в цене, и часто он продавал их как раз перед тем, как они возвращались к жизни, принося крупные прибыли. В частности, так он сделал с акциями FMC и Texas Instruments в 1980-х гг. и Raychem в 1990-х гг.

А еще в 1970-х гг. в его сознании произошло что-то, чего я так и не понял. Его отец, Артур Лоуренс Фишер, занимался медициной почти до самой смерти в 1959 г. Всего за несколько лет мой дед заболел неизвестной тогда болезнью, которую сейчас определили бы как болезнь Альцгеймера или иную форму деменции. Его состояние быстро ухудшалось, и вскоре он скончался. Но отец счел, что дедушка Артур пришел в такое состояние, потому что перестал работать, и сделал вывод, что если он перестанет работать, то тоже сойдет с ума и умрет. С тех пор работа стала его жизнью.

Постепенно он мог делать все меньше и меньше, но выжимал из себя максимум, и получалось у него на удивление хорошо. Он считал, что жизнь – как мышца: если усердно тренируешь, она будет работать на тебя, но если расслабишься, то ослабеешь (и в его понимании это приводит к разложению и гибели). Даже когда со временем деменция вынудила его окончательно прекратить работу, он ужасно сердился из-за этого и считал, что именно это и будет причиной его смерти, не желая признавать, что деменция овладевала им вне зависимости от его занятости. Несмотря на диагноз, он продолжал работать, ежемесячно посещая невролога. В 1999 г., когда деменция ослабила его, но еще не остановила, я перенес его кабинет – весь до последних мелочей – к нему домой, в мою старую комнату. Он сообщил немногим оставшимся клиентам о своем состоянии, и они остались с ним, но он смог справляться с подводившей его памятью еще только 18 месяцев. В 2000 г. он окончательно сдался.

На протяжении следующего года он постоянно беседовал со мной: спрашивал о написании еще одной книги, думал, как вернуться в бизнес, нельзя ли ему ездить по университетам с лекциями, как в Стэнфорде. Он даже попробовал написать еще одну книгу, которую хотел назвать «Чему я научился за последние 25 лет». Но он продиктовал всего семь страниц. Болезнь высасывала из него энергию месяц за месяцем, и его умственные способности стабильно уменьшались. Как свойственно при этом заболевании, по утрам он обсуждал свои планы, а к вечеру о них забывал. Когда его карьера завершилась, сперва он впал в чудовищную депрессию, так как его восприятие самого себя было тесно связано с работой. Как говаривала моя покойная теща, «старость не для слабаков».