Фобос Глюк
Пленники Цирцеи
– Тянет? И куда? В область, выпавшую из астрономических карт, невидимую ни одним телескопом? А подобные виды могут оказаться страшнее себя самого. Помнишь, когда-то, кажется, в шестом классе, после переходного экзамена по английскому языку ты подобрал птенца сороки? – Чжуоу впервые на моей памяти нервничал. Мои воспоминания – припрятанный в рукаве козырный туз. Неужели игра близка к развязке? Значит, для победы нужно не поддаваться на провокации.
– Естественно, не забыл. Маленький несчастный комочек перьев казался поначалу нежизнеспособным. Отказывался от пищи, не двигался. Но в первый же день по телевизору показали, как выхаживают ровесников, выпавших из гнёзд. Наша птичка, мы назвали её Люба, учуяв близкие и понятные звуки, закричала в ответ, встрепенулась и ожила. Ей приходилось балансировать на одной лапке, поскольку вторая оказалась сломанной. Первую ночь Люба спала с широко расставленными крыльями. Иначе на бортике ящика не усидеть. Утром наложили шину. И очень скоро конечность срослась и заработала. Как сейчас помню. Я осторожно пальцем щекотал грудку удочерённой птахи. Она какое-то время издавала звуки, похожие на мурлыканье. А затем, стоя на одной лапке, другой нежно отталкивала мой палец. Показывала, что с ней полный порядок. Четыре недели она жила у нас на балконе. У близких друзей клетки и цепи не в чести. Просила истошными криками кормить себя и поить через каждые пять минут. Без устали справляла нужду и потешала нас своими выходками. То ворону озадачит орлиным криком, то кота от подъезда собачим лаем прогонит. А потом, отпросившись, благополучно улетела.
– Не стоит обольщаться на счёт благополучия. Эта история кончилась буднично плохо. Обретя полную свободу, твой воспитанник отважился полакомиться сверстниками, детьми другого, более слабого вида. Увы, природа жестока. И против неё не выдвинешься. – Чжуоу умолк, будто подбирал нужные слова. После тяжёлого вздоха продолжил, – На слабый предсмертный зов желтоклювых чад откликнулись крепкие родители. Потомство спасти не успели, зато обидчика поранили. Твоя птица усвоила правила человека. Как бы ты поступил на её месте?
– Позвал бы кого-нибудь на помощь, – без заминки констатировал многократно на опыте поколений испытанный факт. – Меня не раз выручали разумные существа.
– Вот, вот, ещё вчера ласковый и добрый птенчик обратился за помощью к себе подобным творениям дикого естества. Но подоспевшие братья и сёстры проучили конкурента, устроили жестокую забаву. Твой бывший питомец истошно молил о пощаде, пока не прилетела его родная мать и не решила судьбу одним единственным ударом клюва. А затем всё как у людей – жадная и шумная пирушка.
– К чему эта бездоказательная, вероломная притча? – Я испытал жгучую, обидную горечь, сгустившуюся в распирающий, расползающийся по горлу вязкий ком.
– Себе подобные добряки лишь кажутся такими. Цирцея, Импуса и Геката – самое злачное дно, в которое провалилась цивилизация. Точнее то, что от неё осталось.
– Вам что-то известно о тайнике мироздания? Какие там условия? Чего опасаться?
– Не много. Начнём с того, что знают даже здешние умники. Кенский путешественник, этнограф и историк Дионис, по непонятной на трезвый рассудок причине прозванный в твоих краях богом вина, наделил потомков кратким описанием тех мест. Первая путаница связана со временем. Записи исследователя свидетельствуют о том, что экспедиция продлилась чуть больше месяца. Но в родные горные леса кен вернулся, промотав триста двадцать лет назад. Нет, о полётах свыше скорости света они и до сих пор не мечтают. Углубляться не стоит. Вот, что он пишет: «Система из трёх звёзд подчиняет себе сорок две планеты, семнадцать из них населены людьми. Климат на Новых Землях равномерный и примерно одинаковый, поскольку петляют они между Цирцеей, Импусой и Гекатой по одной орбите. К тому же угол наклона оси их вращения колеблется от ноля до одной десятой градуса. Микрофлора обильна и назойлива». Тебе придётся смериться с таким явлением, как грязный дождь. Там почти та же жизнь, что была когда-то в колыбели человечества, даже слаще. Настоящий рай для человеческих пороков и их последствий. Будь осторожен. Я физически не способен там появиться. Сбежать оттуда практически невозможно. Дионис потерял команду целиком. По одним данным, спились соратники. По другим туманным и разрозненным слухам, истреблены в результате столкновения с правящим тоталитарным режимом. Да, братец, творится там что-то неладное, ненормальное.
– А как же наш договор? – Я не выдержал и перебил его. – Почему вы вмешались, а не хранитель? Где он? С ним, надеюсь, ничего зловещего не должно произойти?
– «Зловещего» не точное слово. Оно-то с ним постоянно под ручки фланирует. Вещать приходится не только о добре, вселяемом в тебя. Хранитель обеспечивает многие тайны. Да и мне зиждилось верным побуждением лично наставить на путь истинный. Многие ценные качества ты утрачиваешь, погружаясь в зыбучие пески времён. Забудь о таких глупостях, как хождение по раскалённым углям, воздуху и сквозь стены. От пуль уворачиваться тоже не судьба. Честно, тебя развлекательные чудеса не спасали. Юношеская рисовка. Но договор по-прежнему в силе, благодаря шкатулке. Заруби на носу: чем насыщеннее твоё время, тем оно полезней для меня. Нас может погубить лишь незаполненная пустота. Не спрашивай о ней. Ты почувствуешь, испугаешься и постараешься убежать от неё. Помни, у этого бегства один путь – творчество. Ладно, тебе пора. До встречи!
Я не успел ни заметить, ни осмыслить его исчезновение. Перед глазами замерцала стрелка. Она привела меня по извивающемуся коридору в помещение, напоминающее кариозную дыру в пожелтевшем резце великана, из которой каким-то чудом изъяли бесформенную глыбу. Освещение изъяснялось на вовсе другом языке, ни ярче, ни тусклее, просто всё казалось расплывчатым и более ёмким. Пришлось присматриваться. И когда наконец это удалось, меня осенило: нет ни стен, ни пола, ни потолка – сплошные технические приборы. Следующая слабо осязаемая догадка подсказала: я невесомо завис в самом центре многомерного пространства. Бесцветные, холодные лучи, исходящие из ниоткуда, неадекватно преломлялись во мне, понуждая сеять изнутри бархатно и рассеянно.
– Уважаемый гражданин Вселенной Фобос Глюк, вы действительно хотите поселиться на планете Советский Союз звёздной системы Троя? – Голос, тотально обволакивающий, имел не только тревожные интонации, он рассыпался по коже снежным десантом непоседливых колючих мурашек. Кены не умеют сдерживаться, но эмоциям придавали грандиозное значение. Ими правит поговорка «Улыбка – первая помощь и первый смертоносный удар». Мимических вариантов непочатая бездна. Туристы наравне с сувенирами раскупают «Справочники мимики кенов».
– Поселиться? Вряд ли. Ближе к правде, хотел бы пожить там какое-то время. – Я немного замешкался, подбирая точные слова. Но не нашёл ничего лучше, чем прибавить, – А потом, если вы не возражаете, вернуться сюда или в другое место.
– Ну что ж, если вам удастся вернуться, гражданство галактики будет восстановлено. В теории, на практике, к сожалению, возвращенцев единицы. Но для начала необходимо решить три вопроса. Первые два медицинского характера.
– Я готов. Давайте. – В это мгновение мне показалось, будто хранитель договора пробрался в самые глубокие недра моей души и ворочается там, дабы удобнее устроиться. Его боевая готовность незамедлительно вмешаться передалась и мне.
– Вы не совсем человек, – почудилось, ещё чуть-чуть и я окажусь мягким, как пластилин, начну менять форму. Вспомнилось, обычная температура тела у меня тридцать семь и три, а в сердце три желудочка. Но земные медики успокаивали: «Ничего страшного. Так бывает. Стандартные пациенты встречаются в учебниках».
– Вот тебе раз, никогда бы не подумал. Сколько всевозможных обследований проходил, и никто мне ничего не сказал. Это не страшно? – Содрогания вырвались за тонкую грань приличного поведения. Но неловкость и скованность развеялись.
– Напротив, вам подходят практически все известные в галактике прививки. Но, к великому счастью для вас, не все они попадают в список необходимых препаратов. – Голос тепло и сухо захихикал. – Самые болезненные и дорогие сейчас вам ни к чему.
Глава 2. Дорога никуда
На что похож пассажирский салон обычного межзвёздного лайнера, построенного братьями по разуму? Как всякий общественный транспорт: три ряда кресел слева, три ряда справа, а между ними длинный проход. В конце и в начале салона туалетные комнаты. Корабли с отдельными каютами – слишком дорогое удовольствие. В нашей «медузе» снизу, со взлётно-посадочной площадки, корабль выглядит именно так – три жилых палубы. Нижний уровень для тех, кто привык обитать в жидкой среде. Вверху, очень логично, летуны-непоседы. В моём же билете указано: средний ярус, класс «А» (в состав воздуха входит кислород), салон средних габаритов. Моё место возле иллюминатора. Оно определено дальностью моей остановки. Насколько мне известно, «медузы» рождаются и умирают в космосе, вдали от больших планет. Специальные шлюпки доставляют путешественников на корабль и с него. Яркая окраска, манёвренность и живучесть шлюпок позволяют мне называть их «гупиками». В случае катастрофы такой «гупик» способен стать на двести лет надёжной крепостью. Включается режим анабиоза с полноценным комплексом жизнеобеспечения. В экстренные услуги аппарата входят не только мероприятия, поддерживающие дыхание, питание и гигиену. Шлюпка окажет первую психологическую и медицинскую помощь, вплоть до омоложения клеток и отдельных органов. Со сроком, разумеется, создатели перестраховались. «Гупик» будет не только автоматически подавать сигналы бедствия, но и притягиваться другими «медузами». А если таких поблизости не обнаружится, поможет первая подоспевшая, будь то грузовая «черепаха», «акула» геологоразведки или частная «камбала». Таможня по этому поводу пошутила: «Не дай бог, что стрясётся, – реализуешь век длиннее и интересней».
И вот уже нарядная стайка шлюпок буднично обменяла многоголосицу прибывших коммерсантов, спортсменов, жуликов и редких профессионалов на однородно притихшую отбывающую массу. Рыбки-катера освобождают от чужих и доморощенных бродяг гостеприимно мрачные сени кенов. Но, сопоставив прибыль и потерю, бесформенный грандиозный булыжник, обогащённый суетой, не увеличивается, а наоборот, стремительно теряет размер. Удаляется. Несколько минут, и угадать не получится, откуда я нынче, а тем более, откуда изначально. Перекати-поле. Ни двора, ни кола. Чёрная пустота, обильно усеянная чужими, незнакомыми звёздами. Поворачиваю голову и не верю своим глазам. Заскорузлый, обветренный взрывами сверхновых и вспышками старых звёзд, предрассудок о вселенском сиротстве разрывается в пыль и прах. В соседнем кресле обычная на вид девушка с книжкой на коленях. На твёрдом переплёте крупные русские буквы «Геном-2», над ними пропись: «Принцесса Зей-Со». Смуглая, большеглазая барышня мило, по-детски наивно улыбается. Радужные, светоотражающие линзы наделяют некрасивый, но обаятельный лик старомодным шармом, загадочно затмевают плутоватость и нечто ещё, подспудно судьбоносное.
– Привет, земляк! Не поверишь, друг, я дзыгу, хоть и считаю своей родиной Землю. Один старенький, очень мудрый и добрый орнитолог обнаружил в гнезде у аистов невероятно крупное яйцо. Дедушке не терпелось узнать, какая кукушка вырвалась из юрского периода, дабы отомстить детоносной семье за всё человечество. Забрал яичко, высидел. А когда вылупилась я, многократно испугался. Справится ли с воспитанием? Ведь всю жизнь посвятил науке. Ни жены, ни детей. Кто я такая? Что за тварь неведомая? Не съем ли его, когда вырасту? А самый серьёзный и главный страх пробудился за меня. Рассказать кому-то, и прощай моё детство беззаботное, затаскают по институтам, лабораториям. Разберут по жилкам и косточкам на диссертации, статьи да сплетни. Но нажил муж науки двух верных соратниц. Обе несильно постаревшие девы свято любили науку и друг друга. С лёгкостью раскрывали тайны природы, а иногда свято и ревностно их хранили. В особенности в случае со мной, потому что давно мечтали завести ребёнка. Но как это сделать, не прибегая к усыновлению, представления не имели. Благодарные и добросовестные бывшие ученики бескорыстно помогли. Один из них вообще заявил: «В Ростове-на-Дону любые документы не проблема, тем более, что меня вы тоже когда-то подобрали, воспитали, научили и дали диплом о высшем образовании». Так стала я обычной человеческой девочкой в самой нормальной семье. Дедушка Николай Егорович, мама Светлана Андреевна и мама Ольга Анатольевна – мои по-настоящему родные люди. К счастью, они и поныне живы и деятельны. Дед перенёс несколько серьёзных операций. И чудесным образом помолодел. Они чрезвычайно смешные и рассеянные. Эмиграцию воспринимают равнозначно смене университета. Не ищут отличий между нами или тактично умалчивают.
Подавил в зародыше едва не придуманную колкость. Если она телепат, то непременно обидится. Запрещено.
– Они счастливые универсалы. Повинюсь, тоже обнаружил в тебе мулатку, кубинку. Но красавицы с острова свободы не изъясняются так безупречно по-русски. Можно, на «ты»? – Собеседница великодушно кивнула. – Училась как? Учителя, репетиторы домой приходили? – Вспомнил, была у меня знакомка по библиотеке. Всю школьную программу на домашнем обучении прошла. А потом на общих основаниях институт, аспирантура. Докторскую работу блестяще защитила.
– Нет. Зачем же? Полноценная школа с математическим уклоном. И даже никто из сверстников открыто не смеялся ни над моей внешностью, ни над нетрадиционной семьёй. С одной стороны, люди воспитанные. С другой, каждый понимал, с родственниками Маши Цветковой лучше не расточаться, потом дороже выйдет.
– И первая любовь состоялась? – Глаза землячки стали тревожно мечтательными.
– А как же. Правда, по уши влюблённый Илюша в первых неумелых стихах всё-таки назвал меня девочкой с другой планеты. Учительница по биологии сравнивала с пчёлкой. Говорила: «Машенька, наше подобие коллектива в твоём присутствии превращается в дружный улей. Мальчики, девочки, да что там, и педагоги вокруг тебя жужжат, суетятся. Каждый своим делом занят, будто прирождённый мастер». А когда я в университет поступила, она подарила мне книгу «Геном». Автор Сергей Лукьяненко. Уверена, ты её читал. Бьюсь об заклад, с друзьями обсуждал, подшучивал. Нет бы обстоятельно влиться, прочувствовать.
– Было дело. Столько извращенцев на одном корабле. И как они не поубивали друг друга. – Я поспешно осёкся. Не переборщить бы. Принцессу жалко. Её рой пропал.
– А по-моему, всё там нормально и пристойно. Погибают достойные и дипломатичные герои. А повернул бы автор иначе. Грохнули тебя вместо неё, обознались. Вы же как две капли воды похожи. Ты бы точно не плакал. Кроме шуток, книга замечательная. И подтекст ясен, любимая учительница меня раскусила. – Она поймала мой взгляд, читая в нём незаданный вопрос. – Конечно, возражений нашлось много. Самое обидное пятно в репутации дзыгу – запах. Разве от меня плохо пахнет? Закрой глаза, скажи, чем? Не льсти и не ёрничай. Не духами́, и не мёдом. Заявишь: «Прополисом», получишь в глаз. – Тихий смешок.
– Твоя, правда. Ты без скафандра.
Я не задыхаюсь. Смежил веки. Сосредотачиваюсь. Ничего себе, ещё минуту назад я ничего подобного не чувствовал. Миниатюрная лужайка на опушке дубового леса. Полынь, клевер, мята, чабрец. Моросит лёгкий дождик. Ветерок. Что-то шевелится за моей спиной. Неужели крылья? Я бабочка. Поднимаюсь высоко-высоко. Передо мной огромное маковое поле. Здесь долго задерживаться нельзя. За плечами сила и размах увеличиваются. А впереди уже непроходимые, густые и многоэтажные цветочные джунгли.
– Нестерпимо парить дальше. Хочется экстренно совершить посадку в нежном и чутком серебряном лотосе. Ой, прости, кажется, этоплод запретный.
– То, что ты испытал – язык ароматов. Я перевела на древний, беззвучный язык дзыгу простенькое, но искреннее признание в любви. А ты почувствовал. Здорово, а!? Открывай глаза. Потеряешь голову, будет больно на свет смотреть. Хуже умереть с закрытыми глазами. Недаром на Земле говорят, что любовь слепа. Но она ещё и безответна, или ответишь тем же? – Вот теперь её глаза рассыпались сиянием на рой искр, сделались истинно фасеточными. Сестра наших насекомых.
– Ты не представляешь, как я хотел бы тебе ответить ещё пышней и краше. Кроме симпатии и навыка потребуется специальный орган? – Отрицательно мотает головой. – У меня при арсенале отталкивающих минусов два несомненных плюса.
– Интересно, какие? Сотрудничаешь на безобидную попытку угадать? Чревоугодие и лень? Нет, понятия взаимоисключающие. Льстец и липучка. Нет, разве? Сдаюсь.
– Я тебя чувствую, как огромный непостижимый мир. Это раз. Я додумался, о чём хотел сказать писатель. Возможно, враждебные эмоции, например, неприязнь, призрение, ненависть и прочие твои соплеменники облекают в неприятные для нас запахи. Два. Примешь в ученики? – Решился на глупость и дерзость, смельчак.
– Возможно, ты прав. Но объявить себя моим учеником равносильно первому шагу к взаимности. А впрочем, к этому мы ещё вернёмся. Сейчас о другом порыве. Собрала я свои протесты если не в кулак, то в одно огромное сердце, и написала продолжение книги – «Геном-2». Окончила роман ещё на Земле, а вот издать получилось там, где по замыслу Сергея Лукьяненко выздоравливает и остаётся навсегда несчастная Сэй. Как коварна и насмешлива судьба, не находишь? Планета Зодиак описана в точности, только испокон веков принадлежит Сонмищу Дзыгу. Наши критики доказывают, будто первый «Геном» – иносказание. Людей и Дзыгу автор намеренно поменял местами. Моя версия тоже популярна. Кстати, на русском языке осталось два экземпляра. Этот твой. – Девушка протянула мне томик. – Одна просьба, дарственную надпись прочтёшь там, когда прилетишь и устроишься. С текстом ознакомься в пути, если захочешь.
Раскрываю подарок наугад. Замысловатый шрифт. Яркие смешные иллюстрации, точно кадры из давно забытого мультфильма. Бумага слегка шероховатая, белоснежная с голубым оттенком. Такой лист не пожелтеет ни к осени, ни через пол тысячелетия, в отличие от традиционного, древесного собрата. Раритетное издание, редчайшее.
– Мне очень повезло. Однажды довелось полистать первые изданные в Германии фолианты. Осмелюсь предположить, материал тот же. В Центральной Европе водились, скорее всего, и в настоящей эпохе имеются, так называемые бумажные осы. Странички изготовлены из их сот? – Если ответ правильный, это судьбина.
– Нет, но из идентичных творений по аналогичной технологии. Ой, какой только бумаги не придумали. Есть родственная нам раса. Если дзыгу для людей почти пчёлки, то эти самые тобо почти термиты. Их печатная продукция сама себя читает и вслух, и шёпотом, и, выражаясь языком Макса Фрая, на уровне безмолвной речи. Представь, детское время вышло. Нянька тобо укладывает малышей спать. А у неё их до нескольких тысяч. Под специальную лампу, не излучающую видимого света, помещается сборник сказок. Мозг каждого ребёнка слушает разноголосое прочтение, видит его зрительное воплощение, осязает, обоняет, включает более десятка видов восприятия, в том числе незнакомых человеку и неразвитых у детёнышей термитов. А дальше ещё любопытственнее. Каждый отдельный рассудок по персональному пути развития сюжета уходит в мир сладких грёз и сновидений. Так тобо решают проблему развития и воспитания личности. Чудной народ! Небоскрёб в пять миллионов уровней выращивает из макулатуры. Жеваная промокашка из тамошней разновидности бамбука надрессированно находит правильные формы, размеры, твёрдость и раскраску. В наших цивилизациях специалистами рождаются. У плотников своя высота, у дворников и директоров тоже. Людям смешно, но разве у вас было не так, иначе?
– Слушай, а ведь точно, и на работе, и в быту, – искренне удивился я. – Кабинет любого начальника на земле стремился воспарить над грешной тишиной. А из окна каждого дворника видны были ноги и опадающий под них мусор. Житейский уклад непременно сводился к этой высоте. Недаром возникла поговорка «Выше головы не прыгнешь!»
Неужели другие виды исповедуют одни и те же принципы?
– А вот у тобо, несмотря на врождённые таланты, даже похожих изречений не бывает. Каждый неукоснительно следует персональному генотипу, но при необходимости, раскроет массу фенотипов, скрытых талантов и навыков, поскольку он образован как личность. «Евгений Онегин», «Герой нашего времени», «Обломов» для них страшная фантастика. По их инициативе на Зо-ди-ак, – известное мне название пчёлка Маша произнесла тягуче, нараспев, с разрывами, – создан центр исчезнувших цивилизаций. Посёлок, по площади превосходящий Москву в несколько раз.
На спинках кресел перед нами зажглись большие экраны, заиграли знаками и изображениями кулинарных блюд. Я не придал значения. Реклама, наверное. Тогда в воздухе возникла голографическая трёхмерная рука. Большой палец указал на мой рот, указательный постучал по виску. Дзыгу, слегка улыбнувшись, пояснила:
– Обед скоро. Нас просят сделать заказ. Тебе помочь? Я часто летаю, изучила и полюбила сервис межзвёздных трасс. Ещё одна общая для разумных рас особенность – Кочевники стесняются нас. У небесных дорог нет ни твёрдых шагов, ни хозяев. Командировки учат кочевать.
– Хорошо. Выбери что-нибудь на свой вкус. – И в ту же секунду Маша стала похожей на переводчицу для глухонемых. Её верхние конечности замельтешили в причудливых жестах.
– Я несильно отвлеку, если задам личный вопрос? – сорвалось с моего языка как раз в тот момент, когда полупрозрачными крошечными облаками замерцали первые призрачные тарелочки, пиалы, чашки и блюдца. Казалось, они с дорогостоящим, накладным звоном разобьются вдребезги мгновенно. Но наоборот, яства неумолимо перебирались из небытия в реальность.
– Отчего же? Одно другому не мешает. По сути, я общаюсь с двумя собеседниками, одновременно на разные темы.
Волновой преобразователь заурчал, как довольный кот, вновь показывая человеческую руку. Только теперь кулак был сжат, а большой палец рвался в потолок.
– Искусственный интеллект одушевлён. Ему лестно быть третьим собеседником. Сочтут некультурным, подслушивающим и встревающим в чужие разговоры. Он точно откроет способ напиться на радостях.
– Почему принцесса Дзей Со? Псевдоним происходит от сочувствия к героине? Почему не Маша Цветкова? – Указательный палец голографической руки запрыгал, торжественно нацеливаясь то на книгу, то на автора. – Он вальсирует? – Перевожу.
Маша победно хихикнула:
– Раздел знаний апиология увещевает, медоносные пчёлы общаются на языке танцев. Наш добрый электронный друг, ты как всегда остроумен, догадлив и рассудителен. Искусный повар и официант на априорном уровне усёк, что это моё настоящее имя. Он старательно пытается объяснить нам, что так много совпадений подряд невозможно, если они не закономерность. По его мнению, Лукьяненко знает игры, в которые играет и просчитывает на сто ходов вперёд, но только для того, чтобы красиво проиграть. Перст растолковал популярный опыт австрийского этолога Карла Фриша с передвигаемым сиропом. Пчёлы в первый раз, не найдя лакомства, нервничали, зато на следующее утро поджидали нобелевского лауреата в точке будущего перемещения. Вывод очевиден. Сочинитель пчела и тайный агент дзыгу. Гипотеза.
– Даже окажись фантаст трутнем, с чем я категорически не согласен, с удовольствием дал бы такому официанту на чай. Жаль, что здесь это не принято. – Экраны погасли. Образовались маленькие столики-этажерки, уставленные посудой. Внизу – фруктовые и овощные салаты. Вверху – лёгкие напитки и десерты. А между ними возникло строгое скуластое лицо гуманоида со сросшимися бровями.
– Здравствуйте! Извините, что вмешиваюсь. Я халфлинг. – Лицо пышно представилось. – Вы симпатичны кормильцу. – Халфлинг кивнул в сторону своего экрана. – Он советовался со мной, какой бы сюрприз вам сделать? Я порекомендовал жульен «Туманность Андромеды». По комплексу аминокислотных оснований это слабый галлюциноген для вас обоих, впрочем, не запрещённый законом. Если вам интересно моё мнение о романе «Геном», то и у меня есть некоторые возражения. Мы не такие уж мстительные и зловредные. Окажись в нашем пространстве корабль с представительницами дзыгу на борту, мы бы не навредили им. Культура и этикет – залог дипломатии.
Капитальность заверения уподобила дядьку злодею из детской книжки. Сформированные обособленно эмоциональные реакции при столкновении способствуют конфликтности, замкнутости, а у собеседников с хорошо развитым чувством юмора визави, взаимопониманию и творческому союзу. Несовпадение стереотипов. Тип третий?
– Даже если бы они были вашими лютыми врагами? Бывшими жёнами? Преподавателями, оставившими без стипендии? – Проверим, давно ли знакомы.
– Даже так. В крайнем случае, сопроводили бы в нейтральную зону, соблюдая свод почестей. Оставить без стипендии – жесточайшее наказание. Однажды я на нём погорел. Целый семестр помогал студенту-двоечнику сводить концы с концами. И, к стыду испепеляющему, понял, научить его легче, чем прокормить. Шутка про бывших жён достойна внимания, ибо не устарела, не канула в вечность. Изжитый архаизм. В раннем детстве родители привели меня на игровую площадку. Подбежала девочка Афелия и, робко картавя и запинаясь, произнесла: «Какой ты страшненький!» Прекрасная была жизнь, полная. – Пауза. – И вот уже двадцать лет я ношу её косу. – Игриво потрепал памятку, пришитую к вороту берёзовой псевдо-гавайской рубахи, в бегах от моды на чужое ретро, выцветшей в дым.
– Он улыбается, поскольку считает тебя типичным землянином. – Дзыгу пояснила халфлингу моё поведение. Потом повернулась ко мне и добавила, – Великий поэт сказал: «Пусть лучше враг сгорает от стыда, чем ненависть к нему тебя сожжёт».
Пожелав друг другу приятного аппетита, мы увлеклись трапезой. Временно я забыл про недавних собеседников. Досадной занозой в мозгу засела мысль о волновом преобразователе. Общедоступное чудо. Сначала мне преподнесли шкатулку, способную воплощать мысли. Я стал непревзойдённым фокусником. Потом автоматы с той же функцией появились повсеместно. Именно они и погубили человечество. Зачем к чему-то стремиться, учиться работать воевать, если вот оно – всё, что тебе нужно? Руку протяни, пожелай и возьми. Для полного счастья не хватает немного любви. Но слишком много пустого, свободного времени. А пустота всегда и везде стремится к наполнению. И вот уже любви слишком много, переизбыток. Любовь – сорняк. Ей и дурными привычками зарастают недавно несвободное рабочее время и некогда кичащееся величием цивилизации пространство. Отпала нужда скрывать примитивную сущность. Мы – прожорливые и похотливые животные. Цивилизация держалась на тонком, ржавом гвоздике, имя которому – глупейшая фраза «Я круче». Сбылась мечта идиота. Пресытились. Апатия и лень схарчили человеческое стремление к превосходству. Не успели оглянуться, нас рассеяли по вселенским зоопаркам. А в нашей колыбели другие виды толкаются и дерутся на лестнице, ведущей к трону. Не прилетели захватчики, не поработили нас. Мы обзывали их чужими. А они живут воспоминаниями о нас, стремясь дописать, дожить, долюбить вместо нас. Бывшие цари природы, мечтавшие о власти над сотнями звёзд, устали и деградировали. Представилась сценка. Король швыряет корону на пол. Придворные бурно дискутируют, а была ли под короной голова? То, что с лёгкостью свело на нет человечество, оказалось полезным и добрым для остальных народов. Почему? Неужели мы не были готовы к райским благам?
И вдруг в голове тихим бархатным баритоном прорезалась посторонняя мысль: «Здесь я принёс себя в жертву, а потому всем хорошо. Чужие сущности роднее и ближе самых родных. Я лишён тела – плоти, но дарю воплощение и хлебу насущному, и доброте, и любви. Смысл присутствует даже там, где отсутствует логика. Да, мой друг, без распятия никак, – воплотитель с лёгкостью читал мои несформированные мысли, торопясь скорректировать их, – вопрос лишь в том, как наши жертвы отзовутся. Одни с благодарностью примут и любовь, и хлеб насущный, стремясь спасти и приумножить добро. Иные будут наживаться на наших лишениях, обращая божьи слёзы в рыдания простых смертных. А те, не в силах вечно верить, накапливают усталость и злобу, передают их по наследству. И дальше дары карают. Земной исход. Ну, да ладно, к философским проблемам мы ещё не раз вернёмся. Давай, как изъяснялись твои земляки, „погутарим за жизнь“. Веришь в любовь с первого взгляда? Чувствую, что не очень. Так вот, она рядом. Не упусти. На прощание открою ещё один малюсенький секрет. Живой, одушевлённый разум способен неосознанно исполнять самые невероятные просьбы. Твоя новая знакомая по многу раз в день слышала: „Маша, будь человеком“. И, как видишь, стала. То, что дзыгу признали её соплеменницей да вдобавок наследной принцессой, подталкивает тебя хотя бы отчасти воплотиться в дзыгу. В чужую шкуру тоже можно влезть по-разному. Реплику „Да унизься, и ты возвысишься“ принимаю с поправкой на незначительную неточность – роль повара и официанта нисколько меня не унижает. Задача бога – дарить счастье и радость как собственным созданиям, так и их братьям и сёстрам. Да и чревоугодие для меня ни грех, если, оно не чрезмерно. А теперь насладись пищей телесной и духовной». – И голос в моём сознании умолк. Его место снова заняли вкусы, ароматы, звуки и краски. Выходит, земные люди не потянули, не сумели правильно распорядиться ни дарами небесными, ни муками. Интересно, а я сдюжу? Я повернул голову к дзыгу. Девушка вглядывалась в чернеющую пустоту.
– По-моему, это и есть конец света, когда родная звезда хоть и приближается, но ни света, ни тепла больше не дарит. При этом судьба безудержно катится в никуда, транжиря последние остатки надежд и здравого смысла. Но тогда как понимать страшный суд? Будет ли он? И что останется после вердикта? Для чего?
– Обязательно будет. Кого-то он приговаривает к счастью. А кто-то с драгоценной ношей не справится. Или пупок надорвёт, или разобьёт, расплещет. А бывает, как в той басне про лису и виноград. Скажи лучше, у вас там скоро красотища начнётся? Кувшинки, спасая вас от белого солнца, заволокут небо от края – до края. Тени белые и зелёные. По книге помню. Счастье. Ты дома. И там тебя ждут.
– Не поверишь, у красивой медали есть бытовая сторона. Как минимум четыре месяца ни один летательный аппарат не посмеет ни взлететь, ни приземлиться. Кувшинки на Зодиаке – основа жизни. На их восхождение не покушаются не только червь, рождённые ползать, но и птах, имеющие крылья от природы. Мне то что? Я буду дома. А другие участники конференции? – Принцесса взглядом указала на путника, сидящего перед ней. – Как в песне Виктора Цоя: «Я сижу и смотрю в чужое небо из чужого окна. И не вижу ни одной знакомой звезды». – Она небрежным движением капризной зазнайки смахнула слезинку с тёмной щеки.
