Франсуа Баранже
Dominium Mundi. Спаситель мира
– Интересно, что бы это могло быть, – проговорил Льето, когда они расположились на одном из плоских камней, которые послужили им сиденьями накануне вечером.
– Представления не имею, – ответил Танкред, отправляясь к седельным сумкам за двумя полевыми рационами.
Он бросил один другу, который поймал его на лету, и присоединился к нему в их импровизированной столовой.
– Может, экземпляр вроде того пресловутого скалотигра, о котором нам рассказывали на инструктаже?
Льето разорвал обертку и немедленно проглотил галету.
– Если так, то нам повезло, что он отправился восвояси.
Затем он достал из рациона черный батончик, бросил его в металлическую кружку и проткнул кончиком ножа. Батончик тут же вздулся, завертелся во все стороны, словно охваченный внутренними судорогами, а потом стал медленно растворяться, пока не превратился в черную дымящуюся жидкость, вскоре заполнившую кружку. Льето поднес ее к губам, дуя, чтобы не обжечься. Сделав глоток, он присвистнул.
– Эй, а с кофе у них явный прогресс, не такое пойло, как раньше! – бросил он товарищу, исполнявшему напротив тот же ритуал.
– Не стоит преувеличивать, – умерил его восторги Танкред, в свою очередь обмакнув губы в синтетическое питье. – Скажем так: пить можно.
– Ну, спал не очень плохо?
– Как убитый.
Покинув Новый Иерусалим почти двадцать четыре часа назад, они, практически не останавливаясь, скакали весь день. Меха-перши не были созданы для бешеной гонки; поэтому они предпочли умеренный аллюр и редкие привалы, нежели обратное. В любом случае было маловероятно, чтобы полномасштабную поисковую операцию развернули ради двух каких-то беглецов, пусть даже столь известных, как Танкред Тарентский и Льето Турнэ. А раз уж они позаботились о том, чтобы нейтрализовать спутниковые маячки своих экзоскелетов и першеронов, то отыскать их могли бы только истребители-перехватчики. А поскольку большое наступление еще продолжалось, то драгоценные аппараты были слишком нужны на фронте.
Передвижение по этой местности было настолько затруднено, что до наступления ночи, которая вынудила их поискать себе пристанище, они преодолели всего четыреста километров. Поскольку поблизости не обнаружилось подходящего укрытия, они решили выбрать лесистый провал. Почти два часа потребовалось им на поиски такого, чьи отроги были достаточно пологими, чтобы могли пройти першероны, а потом еще три четверти часа ушло на спуск. Когда они расположились на маленькой площадке, покрытой губчатым мхом, сил у них хватило только на то, чтобы проглотить минимальный паек, прежде чем забыться свинцовым сном, – настолько их вымотал этот изнурительный день скачки, а главное, все переживания накануне.
Утром, заставляя себя старательно пережевывать пайки, они при свете зари увидели странный пейзаж лесистого провала.
Они находились в пространстве длиной метров в шестьсот и шириной по центру метров в шестьдесят. Растительность была такой плотной, что глубину провала можно было прикинуть только на глаз. Как минимум сто метров в самой низкой точке. Оттуда, где они расположились, вид на идущую уступами мешанину растений, сцепившихся и словно проросших, как чешуя, друг в друга, сильно сбивал с толка. Непонятно было, откуда начать, чтобы отследить путь в этом растительном хаосе. Слышался плеск множества источников, питавших провал водой, но определить их местонахождение было практически невозможно.
Сами растения словно изощрялись в своем стремлении показаться как можно более необычными на взгляд землян, вольно перемежая сиреневое с фиолетовым, а вовсе не зеленое с коричневым, как на Земле, и используя формы и текстуры, напоминавшие что угодно, но только не растительное царство. Что до животных, то, хотя разнообразные крики и пение доносились со всех сторон, тех, кто их издавал, почти не было видно, – возможно, они были слишком напуганы неизвестными существами, чтобы показаться им на глаза.
Однако, несмотря на кажущуюся враждебность джунглей, Танкред чувствовал себя здесь лучше, чем на поверхности. Тут кишела жизнь, существа дышали, развивались, размножались, умирали. Тут был живой мир.
Танкред снова вспомнил о скалотигре. Прямо перед тем, как проснуться от его рыка, он видел его во сне.
Он не разглядел скалотигра в своем сновидении – возможно, подсознание, ни разу не увидев его наяву, не сумело создать соответствующий образ в грезе – но это был именно он, Танкред не сомневался. Таким образом, странные сны, к которым Танкред почти привык, зачастую несли в себе провидческое начало. В последнем тигр нападал. А вот экземпляр, который приблизился к ним этим утром, ушел, даже не показавшись.
Ах, да я теряю время, пытаясь найти смысл в бессвязных снах!
– А вот я не очень хорошо спал, – вздохнул Льето, снимая перчатки, чтобы согреть ладони о горячую кружку. – Без терморегуляции экзоскелета у меня зуб на зуб не попадал. Чертова планета, где постоянно то слишком жарко, то слишком холодно!
Накануне Танкред посоветовал ему отключить обогрев в «Вейнер-Никове», чтобы сэкономить энергию. Поскольку у них нет возможности их подзарядить, лучше как можно меньше использовать альвеолярные батареи. Разумеется, благодаря солнечным энергоуловителям скафандров есть возможность частично регенерировать их, однако этот процесс занимает несколько дней. А если им придется сражаться, боевые экзоскелеты разрядятся всего за несколько часов.
– Мне тоже было холодно, – кивнул Танкред, – но я так вымотался, что быстро заснул.
– Честно говоря, не только холод не давал мне спать, – доверительно сообщил фламандец. – Я все время думал о том, что мы сделали.
При этих словах Танкред снова почувствовал себя виноватым в том, что увлек его за собой.
– Еще не поздно передумать. Если ты сейчас вернешься в лагерь и скажешь, что я увел тебя силой, то проблемы у тебя, конечно, будут, но это не разрушит твою карьеру.
Почувствовав, что аргумент слабоват, Танкред добавил:
– А главное, друг, я ни сном ни духом не стану тебя осуждать. В тот момент я согласился, чтобы ты пошел со мной, потому что пребывал в полной растерянности, но это была плохая идея, и у тебя еще есть…
– Кончай распинаться, Танкред. Никто меня не заставлял идти с тобой, и я никогда не стал бы утверждать обратного. Что бы я стал делать в армии, которая подобным образом обращается с таким человеком, как ты? Меня там ничто не держало.
– Но… а твой брат?
– Мой брат прекрасно обойдется без меня. Со своими дружками-ультра он легко найдет мне замену.
Хоть Танкред и подумал, что друг слишком суров, но не стал спорить. Не место и не время. Он хорошо помнил тяжелую сцену, разыгравшуюся в казарме 78-го всего день назад.
Когда он ворвался в расположение своей части, чтобы забрать кое-какие вещи до того, как там появится военная полиция, его уже ждал Льето. К счастью для Танкреда, полиция не знала его так хорошо, как молодой супервоин. Тот, прекрасно догадываясь о намерениях своего экс-лейтенанта, решительно настаивал на том, чтобы сопровождать его. Времени на споры не было, к тому же в глубине души Танкред обрадовался, что друг будет рядом, а потому уступил. Тут-то и появился запыхавшийся и почти не владеющий собой Энгельберт. Разразился жесточайший спор: старший брат испробовал все, чтобы удержать младшего, и осыпал оскорблениями бывшего командира. Для Танкреда это был нелегкий момент, но время поджимало, и ему пришлось жестко оборвать ссору и уйти в сопровождении Льето под взглядом его отчаявшегося брата.
В конце концов, Льето требовал одного: чтобы к нему перестали относиться как к ребенку и позволили самому принимать решения. Этим утром наступило похмелье; но такова расплата за право самому решать свою судьбу.
Танкред же чувствовал себя на удивление хорошо. У него впервые возникло ощущение, что он свободен, действительно свободен. Конечно, эта эйфория окажется преходящей. Очень скоро реальность безжалостно напомнит о себе, будь то опасностями неизвестного окружения или постоянным страхом, что их поймают, или же вероятной невозможностью вернуться на Землю и увидеть семью. А главное, окончанием отношений с Клориндой. Он знал, что все это стремительно нахлынет на него, затопив целиком, но сейчас он хотел насладиться моментом. Он мог наконец думать и действовать сам, не опасаясь ни собственных мыслей, ни своих убеждений.
Льето, который справился со своим пайком – и с частью пайка Танкреда, – смотрел на него, размышляя, какой поток мыслей бушует сейчас в этой черепной коробке. Несмотря на следы усталости, лицо его экс-лейтенанта никогда еще не выглядело таким умиротворенным.
– И что теперь? – спросил Льето наконец, вырывая друга из раздумий. – Что будем делать?
Танкред глянул на него с улыбкой. В голове у него прояснилось.
– Есть у меня одна мыслишка…
* * *
В тот вечер я был мрачен. Впрочем, убирать помойку – не то занятие, которое заставляет прыгать от счастья.
Каждый вечер перед самым наступлением ночи один из нас обязан был вынести накопившиеся за день отходы и выбросить их в провал в двухстах метрах от нашего троглодитского становища. Поначалу мы довольствовались ямой поближе, но вонь, которая неслась оттуда, как только температура днем поднималась, быстро заставила нас подыскать местечко подальше. И теперь все мы были вынуждены по очереди тащить несколько десятков килограммов мусора по каменистой дороге, чтобы бросить его в такую глубокую дыру, что было едва слышно, как он приземляется на дне.
Но каким бы неприятным ни было это занятие, мое дурное настроение оно не объясняло. Причина, конечно, крылась в чем-то другом.
Возможно, все дело в этом дураке Игнасио и его компании записных ворчунов. Игнасио Дестранья был несравненным механиком, способным, несмотря на скудость оборудования, которым мы располагали, поддерживать наши багги в рабочем состоянии, но человека с более негативным мышлением я в жизни не встречал. Я знал, как он сожалеет, что поддался на уговоры и присоединился к нам, и его постоянное критиканство было своеобразным способом нас наказать. В его оправдание следует признать, что ему дали мало времени подумать. Даже очень мало времени – мы предложили ему уйти с нами в последнюю минуту, когда вся операция по побегу уже началась. Механик, которого мы выбрали, загремел в тюрьму за какую-то драку буквально за несколько часов до отбытия, и нам пришлось импровизировать. Кто-то из наших предложил Игнасио, и тот, когда мы до него добрались, долго колебался – что вполне понятно. К сожалению, мы не могли ждать, когда его решение вызреет, и давили на него, пока он не согласился. Не буду преувеличивать и утверждать, будто мы его принудили, но не исключено, что у него сложилось именно такое впечатление, вот он и злится на нас по сей день.
Как бы то ни было, мало-помалу Игнасио стал нашей бессменной занозой. Когда следовало принять решение или обсудить проблему, он всегда был тут как тут, чтобы все усложнить. А что еще хуже, вокруг него образовалась группа, всегда поддерживающая его негативные суждения и тем самым придающая вес его замечаниям. Пока что они были в меньшинстве и не могли застопорить нормальный ход дел, но я чувствовал, что, если пустить все на самотек, однажды их поведение станет серьезной проблемой.
Хотя в нашем сообществе соблюдалась субординация, я считал делом чести дать каждому возможность свободно выражать свое мнение, как сказали бы до Войны – «демократически», чтобы решения были поняты и приняты всеми. Однако должен признаться, что иногда эта демократия доставала меня до печенок.
Так, сегодня после полудня мы провели общее собрание, обсудив организацию предстоящей работы в Котелке. До сих пор хакеры и программисты группы делали, что им бог на душу положит, то есть или работали над тем, что им казалось интересным, или не работали вообще. На мой взгляд, пришло время хоть отчасти упорядочить этот процесс. Для начала определить общую стратегию – хотим ли мы вынудить крестоносцев вернуть нас домой, использовав практику информационного терроризма, или же, напротив, предпочитаем, чтобы о нас забыли? – потом распределить задания между всеми биопрограммистами, увеличив таким образом наши шансы добиться цели. С моей точки зрения, в этом был простой здравый смысл. Но не для Игнасио.
Он встал во весь свой рост – метр восемьдесят пять сантиметров, увенчанных лохматой копной темных волос, и разразился потоком пустопорожних рассуждений, защищая то одну позицию, то другую, так что под конец никто не мог понять, чего он, собственно, хочет, и вся наша дискуссия превратилась в бесполезное сотрясение воздуха. Чувствуя, что момент для прямого столкновения еще не пришел, я дипломатично перенес обсуждение на другой день. И в то же время не стоило прятать голову в песок: практика коллективного согласования имела свои пределы, и, если мы не хотели, чтобы весь механизм нашего существования окончательно пошел вразнос, скоро этому коллективизму придется положить конец.
Несмотря на не столь поздний час, уже стемнело. Мириады маленьких зеленых светлячков, как крошечные изумрудные блестки, носились в воздухе по воле ветерка. Я не знал, являются ли они в действительности аналогом земных светлячков или же фосфоресцирующей пылью. В Новом Иерусалиме я такого никогда не видел, а здесь они каждый вечер появлялись в сумерках ровно на час. А потом исчезали так же загадочно, как и возникали.
Поскольку альфа Центавра С еще не взошла, темнота была гуще обычного. Чтобы не подвернуть ногу на каменистой тропе, я включил захваченный с собой фонарик – маленький, почти незаметный – и зажал его в зубах. Чтобы тащить мешки, мне были нужны обе руки. Прежде чем двинуться дальше, я машинально огляделся по сторонам. Даже если я не особо рисковал – с самого начала нашего пребывания здесь мы не заметили ни единого признака присутствия атамидов – мне всегда бывало немного не по себе, когда я оказывался один в пустыне, тем более ночью.
Постоянные возражения Игнасио ставили под удар моральный дух группы, но научная добросовестность обязывала меня признать, что сам я не в состоянии предложить серьезные перспективы. Когда мы организовали свой побег, нами двигал главным образом гнев. Мы больше не желали терпеть постоянное угнетение со стороны господствующего класса и готовы были на все, чтобы от него освободиться. А теперь, после месяца, проведенного в пещерах, многие начали сомневаться в правильности тогдашнего выбора. И я, к несчастью, был в их числе.
В конечном счете, может, лучше было смириться и потерпеть несколько лет, зато сохранить шанс вернуться потом на Землю? При мысли о столь серьезной ошибке в оценке ситуации сводило желудок, но я урезонивал себя, повторяя, что только полный болван может верить, что кто-то даст себе труд возвратить бесшипников домой в конце этой войны: корабль и так уже недостаточно велик, чтобы вместить столько народа!
Несмотря на усилия, которые требовались, чтобы волочить мусор, я чувствовал, что холод берет верх над остатками дневной жары. Если я не хочу промерзнуть до костей, возвращаться придется вприпрыжку. К счастью, я уже добрался до провала, служившего помойной ямой. Я с облегчением скинул туда мешки, в очередной раз спрашивая себя, куда может вести этот провал, если мы никогда не слышали, как наши отходы стукаются о дно.
И именно в тот момент, когда я напряг слух, пытаясь различить звук падения, в нескольких метрах от себя, в скалах, окружавших тропу, я услышал какое-то похрустывание.
Сердце чуть не выпрыгнуло из моей груди. Я был далеко от лагеря и не имел ни единой возможности предупредить остальных. Пережевывая свои проблемы, я позабыл о необходимости сохранять бдительность. Что за глупость посылать человека на такое задание в одиночку! В очередной раз неопытность толкнула нас на ошибку, которая может иметь очень серьезные последствия!
Понимая, что смятение мешает мне действовать, я заставил себя выставить вперед тяжелую винтовку Т-фарад, которую носил на перевязи за спиной. Из-за этого маневра я выронил фонарик, и, подбирая его, подавил ругательство, пытаясь вспомнить, с какой стороны донесся звук. Затем мне пришлось нервно нащупывать кончиками пальцев спусковой крючок винтовки. Нашарив неровность в нижней части оружия, я решил, что нашел курок, и нажал на него. К несчастью, я спутал его с креплением перевязи, винтовка отстегнулась и с дьявольским грохотом упала на землю. В панике я уже собрался наклониться, чтобы поднять ее, как вдруг меня схватили за плечи и резко дернули назад.
Что было дальше, я помню смутно. Звезды и скалы вокруг понеслись кувырком, камни царапали мне лицо, а песок умудрился забиться в рот, когда меня без особых церемоний бросили на землю. Железной хваткой мне скрутили обе руки за спиной, а чья-то ладонь в перчатке зажала мне рот, не давая закричать. Я услышал, как подобрали мою винтовку, а потом почувствовал, что руки мне скрутили чем-то вроде пластикового ремешка. Страх сочился из всех моих пор. Две мощные руки поставили меня на ноги, подняв в воздух, как если бы я весил не больше ребенка, и потащили в сторону от тропы, после чего заставили идти между скалами при синеватом свете налобной лампы боевого экзоскелета крестоносца. Все произошло так быстро, что я даже не успел подумать, были ли нападавшие атамидами или человеческими существами.
Теперь я знал, что армия нас обнаружила.
Все погибло. Умудрившись нас засечь, они, прежде чем пойти на приступ, схватили идиота, который шарился в двухстах метрах от лагеря.
Мы все умрем! И всё из-за меня!
Подталкиваемый в спину, я прошел – скорее, протащился, спотыкаясь, – метров пятьдесят, потом меня остановили за скальной грядой, где я мог орать сколько душе угодно – в пещерах все равно никто ничего не услышал бы. Не знаю почему, но с меня сняли путы. Подумав, что другого случая не представится, я развернулся, молотя кулаками по тому, кто меня освободил, не разбирая даже, где у него голова. Рука, покрытая углеродно-семтаковыми пластинами, без труда отразила мою жалкую атаку, и знакомый голос насмешливо произнес:
– Ты еще не наловчился обращаться с Т-фарад.
Адреналин, в промышленных количествах выработанный моим мозгом, помешал мне придумать какой-нибудь умный ответ, так что я закричал:
– Давайте, сволочи! Не растягивайте удовольствие, пристрелите меня, и покончим с этим!
Не самое поэтичное высказывание, но на тот момент мне не пришло в голову ничего лучше.
– Не буду же я убивать тебя, Альберик, пока не извинился перед тобой.
Думаю, даже если бы в этот момент на меня обрушилась тонна ледяной воды, эффект был бы меньше.
– Танкред?
* * *
Пейзаж на полной скорости мелькал под истребителем-перехватчиком Н-6 «Одноглазый Сокол».
Лейтенант Аделаида Море-Русан дала самолету такое прозвище из-за небольшой асимметрии в расположении оранжевых заглушек на пусковых установках под крыльями. Дефект изготовления, никак не влияющий на общее функционирование аппарата, но довольно забавный с эстетической точки зрения. Если посмотреть под углом в три четверти, когда кокпит открыт, а нос самолета опущен, казалось, будто перед тобой голова птицы с крючковатым клювом и одним почти закрытым глазом. Одноглазый сокол.
– Одноглазый Сокол контрольной башне, визуальное прочесывание восьмого сектора закончено, никакого следа беглецов, – произнесла она. – Повторяю: визуальное прочесывание восьмого сектора закончено, никакого следа беглецов. Жду распоряжений.
Последние лучи заходящего солнца едва пробивались из-за горных цепей на горизонте, бросая странные зеленые отсветы внутрь кабины. Радио изрыгнуло помехи, после чего прозвучал ответ.
– Принято, Одноглазый Сокол. Начинайте прочесывать девятый сектор.
Аделаида Море-Русан не удержалась от раздраженного жеста; переданный камерой ее кокпита, он был прекрасно виден на экранах контрольной башни.
– Одноглазый Сокол контролю. Подтвердите приказ. Стемнело, и я больше ничего не вижу на земле. Поиск бесполезен. Повторяю, подтвердите…
– Не обсуждать приказы! – пролаял голос в наушниках. – Продолжайте поиск, пока преступники не будут найдены. Отбой!
Не требовалось никакого подтверждения, чтобы понять, кто только что, вопреки всем инструкциям по безопасности полета оттеснив ее персонального диспетчера, говорил по служебному каналу: Роберт де Монтгомери.
Герцог Нормандский собственной персоной прибыл, чтобы проинструктировать трех пилотов, выбранных для этой охоты на человека. Сам факт, что три боевых самолета были сняты с фронта в разгар наступления на столицу, ясно свидетельствовал, какое огромное значение имели беглецы в глазах пэра королевства.
Хотя все в армии крестоносцев знали, что Роберт де Монтгомери однажды уже попытался заполучить голову Танкреда Тарентского, никто не подумал бы, что он не успокоится на достигнутом. Разжалование и лишение всех наград – это и так много, но герцог, по всей видимости, желал большего. К тому же желал так сильно, что не мог допустить, чтобы Танкред уничтожил себя сам. Ибо ни один солдат не сомневался, что экс-лейтенант, сбежав подобным образом, окончательно поставил себя вне НХИ. Каковы бы ни были причины, солдат, дезертирующий из армии во время войны, становится врагом. Однако накануне, посмотрев на герцога во время инструктажа перед заданием, Аделаида подумала, что тот вне себя от ярости, так как Танкред Тарентский умудрился сам выбрать способ угробить свою жизнь, не предоставив врагам возможности этим заняться.
Если бы это зависело только от него, герцог, безусловно, задействовал бы весь состав истребителей, лишь бы унять свою неудовлетворенную жажду мести. Но получил всего три, что само по себе было немало, учитывая ситуацию. Потерянное время, с точки зрения лейтенанта Море-Русан. Если только они не совершат грубейшей ошибки, эту парочку никогда не поймают, а главное, всем глубоко плевать! Пусть дезертируют, если им захотелось, все равно на этой планете им не зажиться!
Теперь, когда стемнело, ей придется вести поиск по приборам. Термические или кинетические датчики, молекулярные детекторы и так далее. Куча суперпродвинутых систем, которые опытные солдаты, вроде этих двоих, прекрасно научились обманывать. В любом случае Роберт де Монтгомери не может до бесконечности использовать в своих явно личных целях армейские ресурсы. Осталось потерпеть еще несколько дней бессмысленного прочесывания пустыни, и она сможет наконец отправиться на фронт.
– Слушаюсь, господин герцог, – обреченно ответила Аделаида Море-Русан, опускаясь с трехсотметровой высоты к поверхности планеты.
* * *
– Я должен был догадаться, что именно тебя они пошлют выполнить эту грязную работенку, – презрительно бросил Альберик. – Самый ретивый из всех солдат! Метавоин со свежеобретенной верой!
Бесшипник на редкость жалко выглядел – дрожащий от холода и такой крошечный рядом с двумя облаченными в «Вейнер-Никовы» солдатами. Танкред отбросил подальше только что перерезанные пластиковые стяжки.
– Заткнись, дурак! – сухо оборвал его Льето. – Сам не знаешь, что несешь!
– Успокойтесь оба! – вмешался Танкред, прежде чем Альберик успел ответить. – Мы не авангард сил быстрого реагирования. На самом деле мы здесь одни.
– Одни? – повторил Альберик. – Вас всего двое? Я знаю, что мы просто дилетанты, но если вы решили, что двух человек будет достаточно, чтобы арестовать сотню, то вы впутались в…
Он умолк, сообразив, что уже сообщил численность группы, его и допрашивать не пришлось.
– Если бы это входило в его намерения, – язвительно возразил Льето, – Танкред и с куда большим количеством справился бы, причем в одиночку. Ты бы лучше послушал, что он скажет, а не кипятился попусту!
Танкред вспомнил, что за все время общения с Альбериком на «Святом Михаиле» Льето всегда вел себя с бесшипником холодно, даже недружелюбно. В отличие от Клоринды, которая принципиально презирала насильно мобилизованных, фламандский солдат, скорее всего, испытывал нечто вроде ревности к дружбе, завязавшейся между двумя мужчинами. Льето заблуждался. Дружба, разделенная с другими, не уменьшается: она прирастает.
– Мы дезертировали.
Для Танкреда ходить вокруг да около означало терять время. Он всегда действовал прямо, насколько это представлялось возможным. Альберик был поражен.
– Дезертировали? Ты хочешь сказать, вы ушли насовсем?
Льето не удержался от шпильки:
– Вообще-то, дезертируют не для того, чтобы назавтра вернуться.
– Точно, – подтвердил Танкред. – Лично я сбежал прямо из военного трибунала.
Как ни трудно было в это поверить, Альберик, казалось, не усомнился в том, что услышал.
– Сейчас не время вдаваться в детали, – продолжил Танкред, направляясь к першеронам, чтобы достать термонакидку из седельной сумки. – Скажем только, что за последние недели я кое-что осознал, а точку невозврата прошел во время очередного задания несколько дней назад. Моральную точку невозврата, а заодно и армейскую, потому что не подчинился приказам и в самый разгар боя скомандовал отход с фронта полутысяче человек. Так что прощения мне ждать не приходилось.
Он вернулся к Альберику и протянул ему накидку. Тот схватил ее, не заставив себя упрашивать. В этот час столбик термометра уже пребывал в свободном падении. Танкред посмотрел ему в глаза.
– Я должен попросить у тебя прощения. Мое поведение по отношению к тебе было недостойно той дружбы, свидетельства которой ты мне неоднократно давал, и хотя я себе не признавался, но потом сильно об этом сожалел. А теперь я избавился от последних иллюзий и вполне осознанно прошу тебя, Альберик, простить меня и забыть все, что я наговорил тебе в нашу последнюю встречу.
Прозвучало это немного выспренно, но стучащий зубами от холода под своей накидкой молодой человек, казалось, оценил по достоинству и покаяние, и потребовавшиеся для него усилия.
– А ты не мог придумать другого способа сообщить мне об этом? – в конце концов воскликнул он. – Я чуть не помер со страху.
Танкред расхохотался, и даже Льето не сдержал улыбки.
– На самом деле мы долгие часы просидели в засаде рядом с вашим убежищем, наблюдая за вашими перемещениями, а заодно подсчитывая людей и оружие. Кстати, мы дезактивировали кое-какие маячки и детекторы, которые вы тут понаставили. И решили, что лучше подождать, пока ты окажешься один, отвести тебя в сторонку и все растолковать. Если бы мы заявились ко входу в пещеру, кто-нибудь из ваших мог запаниковать и начать по нам стрелять.
– Это даже не предположение, – подтвердил Альберик, – уверяю вас, что начали бы. Но ты забыл объяснить главное: как ты нас нашел?
– Я просто изучил карты района, задав себе вопрос, куда бы я сам направился, если бы задумал сбежать. Потом, задав определенные географические критерии, определил несколько зон, которые показались мне вполне подходящими для такой операции, как ваша. Об одной из них информация, как ни странно, отсутствовала – как если бы кто-то намеренно стер детали из памяти Нод-два. Дальше искать не потребовалось – вы были там.
Альберик покачнулся, словно у него закружилась голова. Он сделал неловкий шаг в сторону, и Танкреду показалось, что бесшипник сейчас упадет.
– Тебе нехорошо?
– Я только сейчас понял, что нас мог бы вычислить кто угодно.
– Не исключено, что рано или поздно они этим и займутся. Но пока все их внимание сосредоточено на боях, вы в относительной безопасности. На самом деле они думают, что вы не выжили. И зачем тогда растрачивать силы, очень нужные в другом месте, чтобы отыскать трупы?
– И все же мы были недостаточно осторожны, видоизменив на картах слишком большую зону. Это непропорционально, весь контингент крестоносцев мог бы разместиться в такой системе пещер. Какая глупость с нашей стороны! – Он внезапно прервался и глянул на Танкреда. – Кстати, я так понимаю, ты нас не выдал.
Танкред положил руку ему на плечо:
– Я бы никогда этого не сделал.
Альберик кивнул и тоже схватил его за руку:
– Теперь-то я вижу.
– Ладно, не будем же мы вечно здесь торчать, – заявил Льето тоном, в котором сквозило раздражение.
– Что вы теперь собираетесь делать? – спросил Альберик.
– Не знаю. Уходя из Нового Иерусалима, мы не успели об этом подумать.
– По правде говоря, – вмешался Льето, – мы надеялись, что вы не откажетесь нас приютить.
Альберик явно ожидал такого ответа, и, похоже, подобная перспектива его не вдохновляла.
– Я-то не против, – высказался он наконец. – Даже наоборот. Но боюсь, что остальные могут придерживаться другого мнения.
– Ну что ж, – ответил Танкред с наигранным оптимизмом, – самое простое – это пойти и спросить их.
Вход в систему пещер был скрыт огромной нависающей скалой, под которой располагалась горизонтальная полость шириной десять метров и высотой три. От нее проходы вели в разные части этого природного комплекса. Сам «вестибюль» был скрыт от посторонних взглядов камуфляжными сетями, а ночью здесь дежурили постовые, предпочитавшие использовать инфракрасные очки, а не фонарики. Предполагалось всеми способами свести к минимуму возможность, что их визуально засечет случайный патрульный, будь он атамидом или человеком.
Когда Альберик вновь показался в окрестностях лагеря, два караульных вздрогнули, обнаружив, что он не один. Они мгновенно вскинули винтовки и пролаяли в микрофоны все положенные сигналы тревоги.
– Не стреляйте, все в порядке! – еще издали крикнул Альберик. – Я не пленник, эти солдаты со мной!
– Команданте Вильжюст, это вы? Вы уверены, что все в порядке?
– Да, да, все хорошо, предупредите остальных, что я вернулся с новыми друзьями!
Танкред склонился к нему:
– Команданте Вильжюст?
Ночь была темной, но Альберику и не требовалось видеть лицо экс-лейтенанта, чтобы знать, какая на нем нарисовалась улыбочка.
– Лучше воздержись от комментариев.
Оба часовых позволили вновь пришедшим приблизиться ко входу, но оружия не опустили. Они только непрестанно сглатывали, пока солдаты в боевых экзоскелетах пристраивали в сторонке своих першеронов и переводили их в режим ожидания. Из туннелей с винтовками в руках и перепуганными лицами сбежались другие бесшипники, так что очень скоро под большой плоской скалой столпилось уже человек сорок.
Несмотря на гомон, поднятый взволнованной толпой, возгласы, которые неслись со всех сторон, были вполне внятны: нас обнаружили, это конец! Всех трясло от страха. Альберику пришлось начинать несколько раз, прежде чем он добился тишины.
Когда установилось относительное спокойствие, он объявил:
– Эти двое – Танкред Тарентский и Льето Турнэ. Большинство из вас их знает, потому что это известные солдаты, но на сегодняшний день они прежде всего дезертиры.
Он выдержал паузу, чтобы его слова произвели должный эффект. Среди присутствующих пробежал удивленный шепот.
