Франсуа Баранже
Dominium Mundi. Спаситель мира
– Думаю, главнокомандующий вооруженными силами на Акии совершенно не ценит корпус амазонок. Видимо, он счел бой слишком серьезным, чтобы вывести на передовую женские подразделения…
– Пусть скажет мне это в лицо! – взорвалась Клоринда. – И я покажу ему, как сражаются амазонки! Мы сто́им ничуть не меньше любого солдата-мужчины!
– Я знаю, успокойся, – попытался унять ее Танкред, которому стало не по себе от этой внезапной горячности. – Я не говорил, что разделяю его мнение, а только предположил, что Вильнёв-Касень мог так думать.
Казалось, воительница немного смягчилась.
– Ты прав, – согласилась она. – Извини, просто эта ситуация вывела меня из себя.
Она с раздражением бросила гаечный ключ, который держала в руке, в стоящий у ее ног раскрытый ящик с инструментами.
– И где эти проклятые спецы, чего они ждут, чтобы заняться наконец моим бипедом?
Вокруг них, от одной амазонки к другой, сновали бесшипники, предупреждая их о предполагаемых сроках ожидания. Их начальники, специалисты узкой квалификации, трудились не покладая рук, ремонтируя боевые бипеды, но работа предстояла огромная, а их штат был ограничен.
– А мы зашли в город, – продолжил Танкред. – И я там потерял много своих людей…
– О, сочувствую. Конечно, куда важнее остаться в живых, чем в тылу…
Она резко выпрямилась и уставила на него обвиняющий перст.
– Кстати, я видела по Интра, что ты отличился, сражаясь на мечах! Какая муха тебя укусила, что ты пошел на такой риск?
– Как? – забормотал он. – Меня показали по Интра? Но как они…
– Не уходи от темы! Интересно, что бы ты сказал, если бы я решила сражаться, держа одну руку за спиной или с завязанными глазами?
– Я… хм, но это не одно и то же…
– Совершенно то же самое. Из-за этого я могла тебя потерять!
– Да, ты права, – признал он. – Это было рискованно. Но я лишился своей Т-фарад и принял решение спонтанно, особо не раздумывая.
Ему показалось, что Клоринда злится не только из-за того, что он подверг себя такой опасности, но, возможно, немножко и от зависти.
А потому он предпочел сменить тему и стал рассказывать ей, какое впечатление на него произвело то, что он увидел в городе атамидов, какими изящными и гармоничными оказались тамошние сооружения. Если простой пригород выглядел столь прекрасным, остается только догадываться, какие архитектурные чудеса ждут их в столице. Конечно, атамидские воины чудовищные монстры – уж кому знать, как не ему, – но он не может поверить, что атамиды только на это и способны. Дикие звери не стали бы тратить столько сил, чтобы возвести подобный город. Может, существуют другие касты, сильно отличающиеся от них? Может, тонким чувством прекрасного обладают мудрецы или рабочие, о которых им говорили на лекциях на борту «Святого Михаила»?
– Как ты можешь нести такую бессмыслицу? – внезапно оборвала его Клоринда. – Напомнить тебе, что эти утонченные создания, о которых ты говоришь, убили десятерых твоих людей?
Удивленный такой резкостью Танкред онемел.
– Согласна, что в примитивной архитектуре можно найти свою прелесть, – с долей снисходительности продолжила она, – но при этом не следует забывать, что эти чудовища – свирепые дикари. Ты ведь их видел, как меня, верно? Они же демоны! Эти приспешники Сатаны истребили христиан, колонистов первой экспедиции. Своим присутствием эти ползучие гады оскверняют могилу нашего Искупителя! А ты упиваешься своими эстетическими рассуждениями об их жилищах!
Внезапно осознав, что зашла слишком далеко, молодая женщина умолкла; ее нижняя губа чуть заметно подрагивала.
Танкред не сказал ни слова. Его глубоко опечалило то, что женщина, которую он любит, способна выказывать такой консерватизм, выплескивать столько ненависти. Ее слова слишком напоминали постоянно звучащие на медиаканалах пустопорожние речи. Он не мог понять, почему она отреагировала так бурно, это ее недостойно. Может, она испугалась, что он вновь впадет в свои заблуждения, вернется к бунтарским мыслям? Но ведь то, чем он с ней поделился, не имеет ничего общего с проявлением мятежного духа. Его размышления основаны на более глубоком чувстве. Он и сам не очень понимал, что толкало его вновь и вновь задавать себе подобные вопросы, но это было совсем не то, что прежде. Это был не просто бунт против системы, которая его разочаровала, и уж точно не желание исправить ошибки.
В любом случае, каковы бы ни были ее мотивы, она не должна была так реагировать.
Пока Танкред молчал с замкнутым лицом, не зная, что ответить, к ним подошел молоденький бесшипник и обратился к Клоринде:
– Извините за беспокойство, мадам, – сказал он с таким видом, будто принес плохое известие, – но мой начальник, старший специалист по RK Угедон, просил передать вам, что не сможет заняться вашим бипедом раньше чем через час.
Разумеется, бедняге и в голову не могло прийти, какой неудачный момент он выбрал. Гроза разразилась мгновенно. Ярость амазонки выплеснулась в лицо бесшипнику, которому пришлось выдержать мощный поток брани. Он не осмеливался ни ответить, ни даже просто уйти, пока молодая женщина не закончит. Класс Ноль не поворачивается спиной к разговаривающему с ним солдату.
Танкред испытывал крайнюю неловкость. Он больше не мог терпеть подобное поведение Клоринды и резко прервал ее обвинительную речь:
– Мне пора. Увидимся позже.
Он развернулся и ушел. Первые несколько метров он надеялся, что молодая женщина окликнет его, но она этого не сделала. А он не мог бы сказать, расстроился он или нет, хотя в глубине души уже сожалел, что вот так оставил ее.
Когда Танкред ушел, Клоринда онемела и мгновенно забыла о причине своего гнева. Бесшипник воспользовался этим, чтобы немедленно смыться.
Молодая женщина поняла, что в глазах Танкреда перешла все границы. У нормандца были широкие взгляды, и к бесшипникам он относился как к равным. Клоринда не одобряла такую позицию. По ее мнению, существующая система аристократической иерархии представляет одну из основ общества. Например, ей никогда не пришло бы в голову сказать «спасибо» слуге. Однако, зная мнение Танкреда на этот счет, она понимала, что ей следовало бы просто отослать бесшипника, а не делать из него козла отпущения своих неурядиц.
– Чума задави Вильнёв-Касеня! – прорычала она.
Если бы этот идиот-главнокомандующий не относился к амазонкам с таким пренебрежением, инцидента можно было бы избежать. А в результате она повела себя оскорбительно, к тому же гнев помешал ей вернуть возлюбленного, когда он уходил. Гнев… или гордыня?
«Дикие звери не стали бы тратить столько сил, чтобы возвести подобный город», – сказал он.
– А почему бы и нет, черт побери! – воскликнула она, не замечая, что размышляет вслух. – Может, я и гордячка, но его взгляды приводят в отчаяние! Почему он так цепляется за свои пагубные идеи?
Вопреки определенным интеллектуальным тенденциям, бытовавшим в Европе, к любой культуре, отличающейся от ее собственной, Клоринда испытывала лишь презрение. Единственной цивилизацией, по ее мнению, достойной милости, был Запад, а все, что не исходило от него, вызывало у Клоринды отвращение. Она сердилась на Танкреда за то, что он не понимал, до какой степени для нее это важно, хотя и знала, что бедняга даже не подозревал о причинах подобного отторжения, о глубокой ране, постоянно мучившей ее.
Иначе и быть не могло, ведь она никогда об этом не рассказывала. Ей невыносима была мысль внушить ему жалость. Впрочем, за исключением опекуна, который знал все о ее жизни, она вообще ни с кем и никогда об этом не говорила, снедаемая стыдом и чувством вины, хотя была лишь жертвой ужасной трагедии.
Слишком многое в этом чужом, населенном злобными дикарями мире напоминало Африку ее детства, слишком много было сходства с Нигерией, где обосновалась ее семья, когда Клоринде едва исполнилось семь лет.
В 2181 году радиоактивные облака, идущие с превратившегося в оплавленный песок Среднего Востока, медленно принесло к Эфиопии, что заставило последних жителей покинуть страну. Тогда отец Клоринды, ватиканский дипломат в Аддис-Абебе, получил назначение в посольство в Нигерии, и все семейство Северо перебралось на берега Гвинейского залива.
Тамошнее восстание против Dominium Mundi стало одним из самых свирепых в мире. Вся семья оказалась вынуждена жить взаперти в посольстве, превращенном в крепость, под постоянной угрозой нападения. После первых лет жизни, проведенных в относительной беззаботности и счастливой беспечности обычного ребенка, Клоринда вдруг стала пленницей в собственном доме, остро чувствуя, что она чужестранка во враждебной стране.
Неизбежная трагедия произошла февральской ночью 2183-го. Во время очередной атаки мятежников, организованной лучше обычного, нападающим удалось прорвать блокаду европейского квартала. Полчища инсургентов хлынули в дома должностных лиц и аристократов, сея смерть и разрушения. Вся семья Северо была перерезана, а Клотильда выжила только благодаря торопливости мятежников, которые даже не дали себе труда удостовериться, что их жертвы действительно мертвы. Девочка, которой не исполнилось и девяти лет, провела целых два дня, лежа среди трупов своих родителей и двух братьев с открытой раной в боку, пока не прибыла помощь.
В тех местах тоже можно было сказать, что дома красивы, а местная культура великолепна и ее следует сохранить. Однако это не помешало кровожадным дикарям сделать то, что они сделали. Это не уберегло ее семью от ужасной участи, а ведь они прибыли, чтобы принести в эти дальние страны благодать Dominium Mundi.
Нет, Клоринда решительно не понимала, чем мир, в котором они сегодня сражаются, лучше, чем тот, где монстры разрушили ее жизнь. Те, кто противостоят НХИ, заслуживают только ковровой бомбардировки!
* * *
12 ноября 2205 ОВ
Грохот отбойных молотков так оглушительно отдавался от каменных стен в пещерах нашего убежища, что острая мигрень не замедлила пробуравить мне виски.
Нашим единственным источником воды была стекающая в недрах гротов тощая струйка влаги. Замеры показали, что напор можно значительно увеличить, если расширить щель. А поскольку наполнение простого ведра занимало как минимум полчаса, было решено незамедлительно приступить к работам. Сделать это, конечно же, было необходимо, но от шума механических резцов я мгновенно оказался на грани нервного срыва.
Сеть пещер, на которой мы остановили свой выбор, горизонтально уходила под каменистые холмы. Она представляла собой череду относительно просторных помещений, связанных между собой гладкими и ровными проходами, проложенными древними потоками, на сегодняшний день давно исчезнувшими. Обилие полостей позволило нам устроиться как в настоящем доме со спальнями, кухнями, общими гостиными и даже складами. Через доходящие до нагромождений камней, которые покрывали холмы, широкие отверстия в потолке (мы их на всякий случай замаскировали большими камуфляжными сетками) до нас во многих местах добирался дневной свет. Здесь было свежо и даже чуть влажно, что на этой планете представляло завидную роскошь. Я бы не рискнул поспорить, что в своих бараках Нового Иерусалима солдаты расположились с бо́льшим комфортом.
Рабочим центром нам служило самое большое помещение, и мы установили там все, что припасли из электронного и компьютерного оборудования. Почти все мятежники были инженерами, и никто из них не собирался вести жизнь Робинзона. И речи не могло быть, чтобы мы занялись обтесыванием камня или возведением в поте лица своего деревянных конструкций, подобно потерпевшим кораблекрушение из романа. Ни в коем случае. Едва прибыв, мы распаковали пульты и экраны, размотали сотни метров кабелей, а в отдельной пещере установили и привели в действие альвеолярные батареи. Менее чем за шесть часов центральный зал превратился в настоящую информационную полевую станцию, со всеми возможными предосторожностями подключенную к коммуникационной сети армии крестоносцев благодаря частотам, которые мы несколько недель назад предусмотрительно оставили за собой, убрав их из официальных реестров.
В центре на почетном месте возвышался самый настоящий пульт, подобный тем, что использовались для Нод-2, позволяя осуществлять любые операции, которые могут потребоваться нашим будущим пиратским программам, с той единственной разницей, что отсюда невозможно использовать нейронную связь для непосредственного подключения к биоСтрукту. Приходилось довольствоваться простой визуализацией на экране. Короче, чем-то доисторическим.
Вокруг пульта, повторяя форму зала, разместился десяток классических рабочих мест, соединенных в звездообразную сеть[6]. Сам зал мы быстро привыкли называть Котелком, что звучало, конечно, менее изысканно, чем Алмаз на «Святом Михаиле», но по крайней мере одно достоинство у нового имени было: оно вполне соответствовало реалиям этого места.
Сидя за компьютером, я уже несколько часов пытался сосредоточиться на одной особенно сложной программе, над которой корпел с самого нашего прибытия сюда. Нечто вроде супервзлома, который мы обсуждали – впрочем, без особой убежденности, должен признать, – с Клотильдой, взлома, предназначенного для того, чтобы использовать гипотетичную брешь в военной системе безопасности и проникнуть непосредственно в самое сердце информационного потока на штабном пульте. Говоря проще: взлома контрольной башни. Последствия предполагались огромные. Теоретически мы могли в буквальном смысле взять на себя командование любым армейским устройством. Очень амбициозная задумка. Даже слишком. Я знал это, но упрямился. Мне необходимо было чем-то занять голову. Мы высадились на планету больше тридцати пяти дней назад, а значит, уже больше месяца, как я не подсоединялся к Нод-2. Лихорадка, которая постоянно сотрясала меня, объяснялась не только страхом, что нас схватят, – это была еще и ломка.
Многомесячное тесное слияние с Нод-2 на «Святом Михаиле» сделало меня зависимым. Кажется, я никогда не слышал, чтобы пультовик подсел на свой биоСтрукт, однако следовало признать очевидное. Из страха выставить себя в смешном свете я не стал говорить об этом ни с другими биопрограммистами группы, ни даже с Паскалем. Вроде бы ни одного из них этот недуг не затронул. Может, симптомы со временем ослабятся? А пока мне удалось найти единственное отвлекающее занятие – до отупения сидеть над обреченной хакерской программой.
А тут еще эти проклятые отбойные молотки, мучающие наши барабанные перепонки, не давали мне работать.
Внезапно они стихли.
Через несколько минут, едва я с трудом сумел сосредоточиться, в Котелок вошел один из самозваных камнетесов и двинулся прямиком ко мне.
– Команданте? – окликнул он меня. – Мы закончили, гляньте, если хотите.
Команданте…
Операция вроде нашего дезертирства не имела ничего общего с многодневной экскурсией для праздных аристократов. Мы укрылись в глубине пещер с перспективой остаться здесь надолго. Кстати, похищенное продовольствие и оборудование позволят нам продержаться действительно долго. Достаточно, как я надеялся, для того чтобы выработать план бегства более надежный, чем просто защита от сиюминутных репрессий. Кто знает, возможно, в конце концов мы обоснуемся на другой стороне этой планеты и нам удастся основать там колонию? Всякий раз, представляя себе подобный исход нашего предприятия, я не мог сдержать нервный смешок.
Короче, пока мы не основали новый Питкэрн[7], нам предстояло просто выжить. С этой целью мы заранее договорились, что должны быть организованы самым безупречным образом. Один из нас предложил, чтобы мы опирались на различные модели ведения партизанских войн, которые на протяжении Истории доказали свою эффективность, и, к моему удивлению, его предложение было принято. Бесполезно уточнять, какой иронией мне казалось, что мы, сбежав от армии и всех сопутствующих ей дурацких правил, теперь вынуждены частично перенять ее образ действий, чтобы упорядочить свое ежедневное существование. В результате настоящий военный смог бы обнаружить у нас столько же званий, приказов и работ по наряду, сколько и в своем привычном окружении.
Члены «Метатрона Отступника» самопроизвольно были признаны естественными руководителями, а сам я по той же логике их возглавил. И должен признать, что система на данный момент функционировала не так уж плохо.
– Команданте Вильжюст?
В сочетании с моей фамилией это звучало еще смешнее.
– Да, да, Анселен, идем.
Я сохранил в компьютере сегодняшние наработки и встал, чтобы последовать за Анселеном, который, несмотря на юные годы, был выше остальных на добрые десять сантиметров.
Мало кто из нас сегодня работал в Котелке. Отчасти из-за грохота молотков, но еще и потому, что армия объявила об утреннем наступлении, и все приклеились к экранам центрального пульта, чтобы следить за ходом сражений.
Сначала я удивился, увидев, что бесшипники искренне интересуются этой войной и даже желают человеческой расе победы! Лишний раз пришлось констатировать, что конформизм великая сила. А по мне, так если те, кого они явились истребить, перережут всех крестоносцев, это станет лишь торжеством справедливости. Но стадный инстинкт так силен, что даже насильно мобилизованные воодушевились войной, в которой не хотели участвовать. Иногда у меня складывалось впечатление, что они просто смотрят очередные спортивные соревнования, и одни ставят на людей, а другие на атамидов. Конечно, зрелище на редкость нелепое, но по какому праву я бы стал возражать?
В тот момент, когда я проходил мимо собравшихся у экрана, эскадра перехватчиков показалась на спутниковом обзоре поля сражения, буквально в несколько секунд пронеслась через большой экран центрального пульта – масштаб у него был около двадцати пяти километров, – чтобы сбросить десятки зажигательных бомб на вражеские ряды. Присутствующие разразились криками и аплодисментами. Я невольно возвел глаза к небу, но никто этого не заметил.
Внезапно я почувствовал, что падаю назад, и, если бы Анселен не ухватил меня за руку, я бы точно расшиб башку о скалу.
– Господи, команданте! – воскликнул он, водружая меня на ноги. – Все в порядке? Вы легко отделались!
– Да, все в порядке, спасибо, – бросил я, потирая руку в том месте, где сомкнулась его железная хватка.
Пол в проходе был мокрым. По нему струился тоненький ручеек, делая гладкий камень пещеры скользким, как лед. Похоже, напор здорово увеличился, раз вода добралась сюда. Я бы и раньше это заметил, если бы те идиоты за пультом не вывели меня из себя.
Однако по-настоящему злиться на них я не мог. Им, как и мне, требовалось отвлечься, подумать о чем-то другом, кроме своих тревог. Нашим худшим врагом было отчаяние, а иногда я чувствовал, как оно бродит среди нас. Едва рассеялась начальная эйфория, вызванная блестящим успехом нашего побега, как группа вернулась к реальности и с каждым днем испытывала все меньше иллюзий относительно наших шансов на выживание. Нас разыскивали крестоносцы, и мы постоянно рисковали наткнуться на атамидов, которые, скорее всего, не станут вдаваться в различия между нами и солдатами регулярной армии. До сих пор ни один из нас с ними не встречался, но сражения, которые позволяло нам увидеть пиратское подключение, вгоняли в ужас.
Осторожно ступая, чтобы не поскользнуться второй раз, я дошел по узкому проходу до помещения с источником. Оно было тесным и темным. Прожекторы на штативах давали людям возможность работать, но висящая в воздухе каменная пыль делала свет тусклым. От удушливого запаха камня, раскаленного добела механическими резцами, у меня перехватило горло. Трое парней, трудившихся здесь, приветствовали меня, быстрым движением поднеся ладонь ко лбу, но без особого энтузиазма. Постоянное военное обезьянничанье вгоняло всех в некоторую неловкость. Я готов был поспорить, что очень скоро эта глупость забудется.
Щель, сквозь которую раньше поток пробивался тонким ручейком, была расширена на добрых тридцать сантиметров. Семь валявшихся на земле затупившихся резцов свидетельствовали о твердости скалы в этом месте, зато теперь напор гнал воду мощной струей. Впрочем, такой мощной, что узкой расселины в почве, сквозь которую поток уходил дальше в скалы, теперь явно не хватало. Уже сейчас все шлепали по слою воды сантиметров в пять, и, если ничего не предпринять, соседние помещения тоже вскоре зальет.
– Черт возьми, да вы нам потоп устроите!
Я даже не старался скрыть своего возмущения.
– Вам не пришло в голову сначала расширить сток, а потом уже браться за источник? Было бы слишком попросить вас сперва покопаться немного у себя в мозгах, а уж потом буравить камень?
– Ну, вообще-то, вы правы, команданте, – смущенно забормотал один из рабочих. – До нас поздно дошло.
– Мой команданте!
Плевать я хотел на это слово «мой», просто появилось желание немного приструнить их. Это было мелочно, но, черт их задери, неужели трудно включить мозги, прежде чем приступать?
– Умно, – продолжал я. – Теперь вам придется долбить под водой.
– Не проблема, мой команданте, – поспешил заверить меня Анселен, желая развеять скверное впечатление от их усилий. – Инструменты водонепроницаемые. Мы постараемся сделать все побыстрее, и не пройдет и часа, как все будет в порядке.
Я немного помолчал, чтобы показать, что так просто им не отделаться.
– Ладно, парни, давайте. Но только на сей раз без глупостей!
Прежде чем уйти, я все же добавил:
– И молодцы, что расширили. Новый напор здорово облегчит нам жизнь.
Когда я уходил, они отсалютовали мне куда четче – очевидно, от облегчения.
Хотя я понимал, что повел себя с ними довольно жестко, я все равно невольно злился на них за небрежность. Ну почему именно мне вечно приходится думать обо всем? Конечно, это не совсем верно, но мне иногда надоедало, что остальные слишком уж часто сваливают на меня поиск решений. Мне бы тоже хотелось время от времени положиться на кого-то, иметь человека, у которого можно спросить совета. Танкред. Образ бывшего друга возник передо мной так внезапно, что я замер на месте.
Вот уж нет, внутренне воскликнул я, если и есть кто-то, на кого я не могу рассчитывать, так это точно он!
Яростным жестом я отогнал мысленный образ.
Пусть катится к дьяволу, он меня бросил!
Бросил.
Как я сам бросил свою семью, когда дезертировал…
Отчаяние, которое я сознательно пытался преодолеть на протяжении многих недель, внезапно шарахнуло меня со всей силой. Организуя этот побег, я исходил из уверенности, что армия никогда не вернет нас домой. Я умышленно и безвозвратно загубил свое будущее, думая выковать себе другое, возможно лучшее. Но теперь я понимал, что мои действия по большей части объяснялись досадой, вызванной поступком Танкреда.
У меня в мозгах все перепуталось. Мне больше не удавалось определить, правильно я поступил или нет. Жуткая тоска скручивала мне желудок при мысли, что я, возможно, сделал плохой выбор. Я ненавидел Танкреда и в то же время надеялся когда-нибудь вновь встретиться с ним.
Растерянный, одинокий, как никогда, я вдруг почувствовал, как на глаза навернулись слезы. К счастью, я был один в полумраке узкого коридора – никто не должен видеть команданте Вильжюста плачущим. Как бы то ни было, нет смысла пудрить мозги самому себе: я никогда не смирюсь с мыслью, что не вернусь на Землю.
А если нам сдаться?
Конечно нет. Нас незамедлительно казнят за государственную измену. Ни малейшего шанса на прощение, с этой стороны ждать нечего. Единственной надеждой на возвращение было вынудить военный штаб взять нас на борт «Святого Михаила», прежде чем корабль улетит к Земле.
Но как бы я себя ни обманывал, я прекрасно знал, что ноги нашей там никогда не будет.
* * *
Пещера погружена во мрак. Холодно.
В нескольких метрах от него горит костер. Он подходит и вступает в круг света.
Кровь. На нем!
Он ранен!
Нет, это не его кровь. Ведь она фиолетовая, а значит, не может быть его кровью.
Это жизнь твоих врагов.
Снова Голос!
Каждая жизнь, которую ты забираешь, марает тебя еще чуть больше.
Но я же должен защищаться! Если я этого не сделаю, то погибну сам.
Молчание.
Он подходит к костру, греется у огня.
Приятное тепло ласкает его измученное тело.
Ему кажется, что он возвращается к жизни.
Он подносит ладони к языкам пламени.
Его руки покрыты ранами и засохшими брызгами фиолетовой крови.
Стигматы твоих доблестных сражений.
В Голосе столько горечи, что он отступает на шаг.
В сражении сражаются! Если я прекращу сражаться, то умру!
Каждая жизнь, которую ты забираешь, марает тебя еще чуть больше.
В Голосе лед. Даже огонь больше не может согреть его. Он теряет самообладание.
Он бежит по пещере куда глаза глядят.
Сквозняк! Может, там выход? И солнце!
Оно будет обжигающим, но даже пекло лучше этой ледяной тьмы!
Внезапно он спотыкается и падает на колени. Песок. Он выбрался!
Однако никакого солнца, все та же стужа, все тот же мрак!
Он поднимает голову и различает бледные светящиеся точки. Звезды глядят на него, как пустые глаза тысяч трупов, что усеяли холодное пространство космоса.
Каждая жизнь, которую ты забираешь, искажает вселенную.
Но я должен сражаться! Я создан для этого!
Молчание.
Ему хотелось бы вернуться под защиту пещеры, вновь обрести тепло огня, но он забрался слишком далеко и уже не знает пути назад.
Он падает на землю. Песок холоден, как снег.
Ни дуновения ветра, ни звука. Мир умер. Он сам убил его.
Я должен сражаться! Во Имя Его. Этого требует Он!
Он воздевает руки и грозит мертвым звездам своими продрогшими кулаками.
Это Священная Война! Сам Всемогущий повелевает мною!
Воздух так холоден, что он уже не может дышать. Он задыхается.
Завитки тумана окружают его, образуя саван вокруг его тела.
Он хотел бы встать, но силы покинули его.
Он сдается, отказывается от борьбы.
Что же это за Бог, который создает жизнь, а потом приказывает ее уничтожить?
Под ним открывается бездна.
* * *
14 ноября 2205 ОВ
Обезумев от беспокойства, Танкред полным ходом гонит своего першерона в зону, где сражаются амазонки. Стук копыт его скакуна почти заглушает шум схваток. Он оставил позади сектор, где действует его подразделение, и теперь мчится по пустынным улицам. Столица так огромна, что целые районы остались вдалеке от сражений. Меха-перши по своей конструкции не могут долго выдерживать подобную скорость, но нормандец об этом и думать забыл. Он только что узнал, что подразделение Клоринды попало в переделку.
После состоявшейся уже неделю назад битвы в пригороде 78-е отправили на отдых. Пока другие подразделения продолжали отвоевывать территорию, продвигаясь к столице, солдаты, первыми вступившие в бой, оставались в тылу, залечивая раны или ремонтируя свое снаряжение. Находящиеся в критическом состоянии раненые пребывали на нанохирургическом ложе, а погибших похоронили со всеми военными почестями. Что до потерь личного состава, официальные цифры уже перескочили за восемнадцать тысяч убитых, а среди атамидов счет, вероятно, шел на сотни тысяч. Грядущая победа не вызывала сомнений, вопрос был только когда?
На следующее утро, возвращаясь с короткой церемонии в честь погибших солдат подразделения, Танкред случайно столкнулся со своим дядей Боэмундом. После трагического заседания дисциплинарного совета они еще не виделись. Оба испытывали неловкость, поэтому обменялись лишь парой вежливых фраз, но без прежней теплоты. Танкред догадывался, что Боэмунд немного сожалеет о своей непреклонности и ищет путей к примирению. Однако самому ему казалось, что пока слишком рано; возможно, этот печальный эпизод разрушил что-то между ними.
Позже, вероятно из-за этой тягостной встречи, Танкред опять вспомнил Альберика. Из чистого любопытства он связался с одним старым боевым товарищем, который теперь служил в военной полиции, старшиной д’Алистом, чтобы неофициально запросить список дезертиров. Когда список оказался в его руках (несмотря на все нежелание давнего знакомца передавать кому-либо документ такого рода), он уединился, чтобы внимательно его изучить. Без всякого удивления среди сотни мятежников он обнаружил имя своего бывшего друга. С защемившим сердцем он уже собрался было скомкать листок, чтобы уничтожить его, но внезапная мысль его остановила. Вторично пробежав глазами документ, он заметил детали, которые в первый раз ускользнули от него.
Список имен мог показаться слишком неоднородным, как если бы дезертиры действовали спонтанно. Однако привыкший к планированию военных операций ум Танкреда сразу отметил, что в составе инженеров, техников и обслуживающего персонала нет ничего случайного. Быстрый подсчет показал, что количество женщин приблизительно равно количеству мужчин. Это вовсе не было «приступом безумия кучки неисправимых смутьянов», как в «информационных» передачах побег представляли власти, – скорее это напоминало тщательно подготовленную операцию.
Сорок восемь часов спустя 78-е смешанное п/к снова отправилось на фронт. Только пять человек из двенадцати погибших были заменены новыми людьми из тех частей, которые пострадали так сильно, что их пришлось расформировать. Начались беспрерывные бои, все более ожесточенные, все более кровавые.
Через четыре дня линия фронта наконец-то прошла через столицу. Для участия в этом поворотном моменте военной кампании были задействованы все имевшиеся в наличии части. Близость последнего места упокоения Христа воспламеняла солдат, и люди в барже, перевозившей 78-е, весь полет распевали гимны и молитвы.
После своих подвигов на поле боя Танкред заметил, что немилость командного состава по отношению к нему как будто закончилась. Неделю назад, после встречи с Клориндой, он узнал, что пресс-служба армии крестоносцев имеет доступ к видеозаписям многочисленных камер, встроенных в каждый экзоскелет. Из-за скверного качества эти записи почти никогда не демонстрировались. Тем не менее при виде проявленного нормандцем геройства в верхах явно решили, что он должен послужить примером для подражания, и записи с камер множества солдат, которые смотрели, как он сражается, безостановочно крутились день за днем.
Эта передача нашла отклик в Новом Иерусалиме и снова привлекла внимание к экс-лейтенанту, но на сей раз уже по положительному поводу. И теперь Танкреда всячески обхаживали, каждому хотелось показаться рядом с героем полей сражения или же выслушать его мнение по тому или иному вопросу.
Однако, прекрасно понимая, что ему следовало бы радоваться, поскольку это означает, что он наконец вернулся на путь истинный, экс-лейтенант испытывал лишь отвращение. Отвращение как к этим баранам, которые идут на поводу у сиюминутных веяний, так и к самому себе, потому что только его выдающийся талант нести смерть обеспечил ему неожиданную популярность. И так же, как когда-то он повторял мантры, вырабатывая нужные рефлексы, теперь ему приходилось все чаще твердить молитвы, чтобы не позволить снова всплыть дурным мыслям. Этот метод пока позволял ему держаться, но на сколько еще его хватит?
