Фредди Ромм
Разбивающая оковы
Маня присела, чтобы не упасть.
– Нет мне прощения. Не уберегла я Лилечку.
Вестовой спешился.
– Что ты говоришь такое? Что? Что случилось, пока пани здесь не была?
– Злые люди украли Лилечку, – глотая слёзы и стараясь не разрыдаться, ответила Маня. – Казаки искали, но её увезли. И других девушек.
– Каких других девушек? Были ещё похищенные?
– Да. Много. Их увезли морем.
– В Крым или в Турцию, – размышляя вслух, произнёс вестовой.
– В Кефе.
– Кто-то проводит расследование? Казаки?
– Да…
– Понятно, – шумно вздохнул вестовой. – не реви. Может быть, всё не так плохо. Я доложу пану, и тогда посмотрим.
– Лилечку можно вызволить? – забыв о слезах, вскинулась Маня.
– Не знаю. Возможно. Были такие случаи.
– Выкуп, да?
– И выкуп тоже.
Маня вспомнила кое-что и погрустнела.
– А если не выкуп…
– Не знаю, – вздохнул вестовой. – Предоставь это взрослым. И… не смей винить себя! Ты всего лишь дитя, к тому же из бедной семьи.
Если молодой человек рассчитывал таким аргументом успокоить Маню, то достиг обратного эффекта: девочка опустила лицо в ладони и горько расплакалась. Вестовой покачал головой:
– Хорошо, что ты мне всё это рассказала. Я сейчас же сообщу панам, и пусть они решают.
При этих словах Маня подняла голову и утерла слёзы, но молодого человека рядом с ней уже не было – только на дороге стояла облачком пыль, поднятая конскими копытами.
– Почтенный Усман, позволишь дать тебе совет? – обратился Стефан к новому владельцу Лили, когда турок отсчитал деньги.
– Что за совет?
– Не снимай с неё железа, когда рядом вода.
– Почему это?
– Она отлично плавает, – ответил Стефан, и у Лили упало сердце.
– Что – она может доплыть до устья Днепра? До порогов? – не поверил Усман.
– С перерывами, отдыхая иногда у берега – да, может. Мы видели, как она переплыла Днепр туда и обратно.
У турка глаза полезли на лоб. Не дожидаясь, пока он придёт в себя после удивительного известия, Стефан сделал знак Карлу, и они покинули гостеприимный дом работорговца.
Дверь клетки захлопнулась, и осознание происшедшего начало понемногу приходить к Лиле. Когда Усман удовлетворился осмотром и знаком отпустил Стефана и Карла, они тотчас ушли, оставив девушку – закованную по ногам, со связанными локтями, с кляпом во рту – наедине с новым владельцем. Усман ещё раз окинул её задумчивым взглядом, затем медленно, словно смакуя удовольствие, взялся за бич.
– Я обещал, что не буду наказывать тебя за укус, – на плохом славянском произнёс он. – Но это не наказание, а урок. – И он с силой ударил Лилю бичом по животу. Затем ещё и ещё – по груди, ногам, плечам, спине. Наконец перекупщик успокоился и добавил:
– Ты должна понять, что боль – твой друг, учитель, покровитель. Ты должна бояться не боли, а своих ошибок. Сегодня ты допустила самую страшную ошибку – попыталась причинить боль своему повелителю. На твоё счастье, тогда ты принадлежала этим двум бездельникам, которые думают только о деньгах и не учат прилежанию будущих рабынь. Мне воспитывать тебя тоже некогда. Сейчас тебя отведут в тюрьму для рабов, там подумаешь о своём поведении. Завтра я тебя продам. Ты должна вести себя так, чтобы покупатель заплатил за тебя столько, сколько я назначу. Если ты меня огорчишь, будешь наказана.
Он трижды хлопнул в ладоши. В комнату вошли две женщины и пятеро мужчин – все с закрытыми лицами. Женщины мягко взяли новую рабыню за руки и плечи, накинули покрывало и вывели на улицу. Лиля надеялась, что ей освободят руки или хотя бы уберут кляп, но её просто потащили неведомо куда.
Долго идти не пришлось, тюрьма оказалась менее чем в двух сотнях шагов. Однако Лиля была невыносимо измучена и едва не падала, когда её доставили на место. Головокружение на грани обморока не позволяло девушке собраться с мыслями, но вскоре она немного передохнула и начала приходить в себя. И сразу поняла, что она здесь не одна. Вокруг находились десятки, а может, сотни других клеток, где тоже были пленные девушки. Однако если клетка Лили была освещена рассеянным солнечным светом и на полу лежала циновка, то соседок рассмотреть не удавалось. Зато было хорошо слышно:
– Вот и эта гордячка здесь! Видали? Связана, с кляпом!
Лиля не сразу поняла, что это про неё говорят. То есть, конечно, было ясно, что эти девушки также из Речи Посполитой, и скорее всего – доставлены на том же корабле. Но что они говорят? Почему? Злорадствуют?
– И она уже отведала бича! – со смехом добавила другая рабыня. Многие расхохотались.
– Что, панночка, много тебе пользы вышло от наших мучений? А будешь теперь знать! Будешь!
Лиля не имела возможности даже спросить, что она должна теперь знать и почему её боль радует других. Не слыша возражений, товарки по несчастью продолжали, и дело уже дошло до спора:
– Глупые, чему вы радуетесь? Всё равно она дороже всех нас! Её берегут! Видите – её поместили в освещённую клетку! За ней присматривают! У неё циновка – она может спать! А руки у неё связаны, чтобы она не повредила своё смазливое личико!
При этих словах из темноты к клетке Лили подошли две женщины в покрывалах. Они открыли клетку, освободили руки княжны и убрали кляп, а затем дали немного воды. Лиля кивком поблагодарила их и легла на циновку: ни стоять, ни сидеть сил не было. Служанки вышли, заперев клетку, и Лиля крепко уснула, сбегая ненадолго в мир, где нет рабства, похищений и жестокости. Однако последняя мысль перед путешествием в царство Морфея была: «Как глупо… А ведь я хотела предложить им попробовать сбежать – всем вместе…»
Вероятно, сообщение вестового побудило Яровецких ускорить приезд: когда, рано утром, Маня направлялась к их дому, там уже суетились слуги, уводя двух лошадей к конюшне. Не уверенная, что глава княжеского семейства будет рад ей, Маня без лишнего шума вошла, но её сразу заметили.
– Манечка, подойди сюда! – позвала пани Анна.
Яровецкие находились в столовой. Пани Анна выглядела грустной, но деловитой.
– Тебя зовут Маня, да? – обратился к девочке пан Михал. – Садись. Скоро будем завтракать, а пока рассказывай, что ты знаешь о случившемся.
Маня постаралась как можно подробнее изложить то, что ей было известно об обстоятельствах похищения. Появился Олешка. Он прислушивался к словам девочки, старательно кивал и иногда добавлял кое-что от себя. Когда дети закончили, пан Яровецкий вздохнул:
– Итак, этим занимаются казаки. Что же, пора и мне присоединиться. Гусары прибудут послезавтра. Спасибо, дети, вы сделали что могли. А сейчас – завтракаем.
Утром Лиля проснулась оттого, что услышала звук отпираемой клетки. Женщина с закрытым лицом сделала пленнице знак выйти. Княжна безропотно подчинилась. Другие девушки также выходили из клеток, хмурые и измученные. Не успела Лиля разобраться, что происходит, как на шею ей надели ошейник, соединённый цепью с таким же приспособлением на другой девушке. Затем Лиле вывернули руки за спину и связали. Очень скоро нанизаны на цепь оказались и десятки других пленниц, на них надели покрывала. Ничего не поясняя, девушек тычками заставили двинуться в путь – насколько могла определить Лиля, в сторону порта, откуда они прибыли накануне. Две-три сотни шагов скованными ногами – и девушки оказались в огороженном месте с несколькими помостами, на которых были установлены столбы. Стало ясно, что это невольничий рынок. Лиля увидела Усмана. Он гордо взирал на связанных узниц и помахивал бичом, покрикивая:
– Живее, живее, бездельницы! Не для того Аллах одарил вас ногами, чтобы вы уподоблялись гусеницам!
Покрывала и ошейники сняли, но тотчас заткнули рты пленницам кляпами. Не успела Лиля рассмотреть, что происходит с другими девушками, как её потащили на ближайший помост. Обувь сняли. Руки освободили, но только для того, чтобы привязать запястья над головой к столбу.
Утренний холод впивался в тело, а тем временем солнце начинало понемногу припекать. Несмотря на то, что уже более суток девушка не ела, голода не было. Только чувство бесконечного отчаяния и обречённости, переходящее в безразличие к своей жизни.
Подошёл Усман. Осмотрел Лилю, усмехнулся и потрепал её по щеке. Направился к другим узницам.
На рынке появились первые зеваки, а возможно, и покупатели. Какие-то люди – вероятно, слуги Усмана – подходили к ним и что-то спрашивали. Лиля подумала, что они проверяют платёжеспособность визитёров. Правильно она угадала или нет – слуги Усмана схватили под руки двух-трёх вошедших и с криком «обманщик!» выкинули за ограждение. Другие, кого пропустили, направились к рабыням и принялись их осматривать. К ним подошли слуги, которые стерегли девушек в тюрьме, теперь они зорко приглядывали, чтобы руки визитёров не касались «товара».
– Я хочу видеть её зубы, – заявил один из посетителей, подойдя к Лиле. Не дожидаясь, пока чужие пальцы влезут в неё, девушка как могла раскрыла рот. Визитёр внимательно посмотрел, задумчиво кивнул и отошёл, а Лиля с горечью подумала, что в её положении трудно скрыть знание турецкого языка.
– Сколько ты хочешь за неё? – обратился визитёр к Усману, указывая на Лилю.
– Двадцать тысяч золотых.
– Да ты с ума сошёл, почтенный Усман! – возмутился покупатель. – Это всего лишь рабыня! Клянусь бородой Пророка – я могу купить сотню таких!
– Купи хоть одну! – рассмеялся Усман. – Сам знаешь, дорогой Мехмед, что другую такую рабыню не найти. Я впервые вижу такой прекрасный бриллиант на нашем рынке. А ты?
«Дорогой Мехмед» засопел со злостью.
– Уважаемый Усман! Ты глупее хвоста моего ишака! Никто у тебя её не купит за такие деньги!
– Купи другую! – отечески предложил Усман. – Думаешь, дорогой Мехмед, я не знаю, что ты их перепродаёшь втридорога?!
Мехмед мотнул головой, решительно двинулся к выходу, но вдруг остановился и указал пальцем на другую девушку:
– А эта сколько стоит?
– Всего лишь пятьсот золотых!
– Двести!
– Только из уважения к тебе – четыреста пятьдесят!
– Ладно! Триста!
– Четыреста, и ни акче меньше!
Мехмед громко и недовольно засопел и отвернулся.
– Так и быть, дорогой Мехмед – триста восемьдесят!
Покупатель вздохнул, обернулся к Усману и кивнул. Рабовладельцы ударили по рукам. Усман сделал знак слугам, и проданную девушку отвязали от столба. Она сделала короткий шаг и покачнулась. Её подхватили.
– Ты что – не кормишь их? – возмутился Мехмед.
– Зачем, дорогой Мехмед? Чтобы они растолстели? Они были у меня только одну ночь. Ты ведь знаешь – мои рабыни продаются быстро.
– Тогда почему она падает?
– У неё ноги устали, – не моргнув глазом ответил Усман. – К тому же она в железах. Прикажешь снять с неё кандалы?
– Сам сниму, – проворчал покупатель. – Дай ей воды и вели своим слугам отнести её в мою повозку.
– Эй, вы, бездельники! – заорал Усман на слуг. – Вы слышали пожелание почтенного господина Мехмеда?! А ну – исполняйте! Дайте воды этой прекрасной гурии! И помогите ей сесть в его повозку!
Лиля испытала странное чувство – нечто вроде зависти. Что бы ни ждало эту девушку в рабстве у Мехмеда, по крайней мере, её мучения у Усмана закончились. Тогда как другим, включая её, Лилю, ещё стоять и стоять нагишом у столба, демонстрировать зубы рабовладельцам и мечтать о глотке воды… а лучше о смерти.
У входа на рынок остановилась процессия: восемь рабов несли крытые носилки, их сопровождали четыре конника в жёлтой одежде и бело-красных головных уборах. Из носилок вышел высокий усатый мужчина лет сорока в белой одежде с золотым шитьём. Солнечные лучи заставили его поморщиться. Мужчина в белом брезгливо окинул взглядом рынок и неторопливо вошёл внутрь ограждения. Словно зная заранее, кто ему нужен, взошёл на помост, приблизился к Лиле и принялся задумчиво рассматривать её. Не дожидаясь приказа показать зубы, девушка сделала всё возможное, чтобы избежать прикосновения. Незнакомец кивнул и обратился к Усману:
– Сколько ты за неё хочешь?
– Всего лишь тридцать тысяч золотых, досточтимый челеби!
– Тридцать тысяч?! – усмехнулся незнакомец. – Признайся, шельма: ты заплатил за неё сотен пять!
– Клянусь мудростью Аллаха – тридцать тысяч и заплатил! Вам продаю без прибыли для себя, из уважения к вашему величию и заслугам!
Незнакомец в белом скривился, немного подумал и ответил:
– Не надейся, что я тебе поверил. Однако эта девушка – поистине совершенство, какого не знал мир. Тебе заплатят тридцать тысяч, а если ты солгал, поклявшись мудростью Аллаха – пусть он тебя покарает. – Он обернулся к своим людям. – Заберите её в носилки и дайте воды! Уплатите ему тридцать тысяч золотых!
Не тратя более времени на беседу с Усманом, он вернулся к носилкам и задумчиво уставился на Лилю. Минуту-две спустя она оказалась в носилках, и ей дали воды. Лиля без сил опустилась на сиденье. Незнакомец улыбнулся:
– Ты говоришь по-польски?
Лиля чуть было не ответила утвердительно, но… вопрос прозвучал по-турецки. Девушка изобразила непонимание и захлопала ресницами. Незнакомец повторил свой вопрос по-польски.
– Да, я полька.
– Я – Фейсал, управляющий дворцом великого султана, наместника Аллаха на земле, светлейшего из светлых.
«Вот кого мне прочили в женихи Стефан и Карл», – подумала Лиля. Она понемногу приходила в себя. Попытка Фейсала проверить её познания в турецком языке встряхнула её и вернула девушке силы для борьбы.
– Нельзя ли снять с меня кандалы? Они натирают мне ноги.
– Потерпи, скоро уже. Как тебя зовут?
– Лиля… Лиля Яровецкая.
– Ты королевского рода? – брови Фейсала удивлённо поднялись.
– Да…
Фейсал усмехнулся, покачал головой и заметил:
– Я должен был сам догадаться. Природную красоту Аллах даёт кому пожелает, но королевская осанка, походка, взгляд…
Лиля отметила про себя: странно, что он оценил мою походку. Какая может быть походка с кандалами на ногах? Однако вслух этого не сказала. Вместо этого подумала: а ведь моя заколка по-прежнему при мне… Конечно, сейчас пускать её в ход не следует, но…
– Ты жила в Варшаве, потом переехала к морю?
– Да, – изумлению княжны не было предела: выходило, что Фейсал неплохо осведомлён о ней. Приметил год-два назад? Потом держал в поле зрения, имея в виду похитить для султана? Тогда почему…
– Ты немного не похожа на свой портрет, – улыбнулся Фейсал. – Когда его писали?
– Полгода назад, – озадаченно ответила Лиля. Создание портретов знатных девиц на выданье было обычным делом: надо же ознакомить предполагаемых женихов с возможными невестами.
– Ты красивее своего портрета. Это тем более удивительно, что ты провела несколько дней в пути, а потом в тюрьме. И… тебя наказывали бичом.
Лиля удивлённо посмотрела на Фейсала. Где предел его осведомлённости? Когда он ехал к рынку – знал, кого купит?
– Твой дядя Ежи провёл несколько лет в нашей стране, – продолжил Фейсал. – Он не научил тебя нашему языку?
– Пытался, но у меня нет способностей к языкам.
– Всё же тебе придётся выучить наш язык. Почему-то мне кажется, что на этот раз у тебя получится.
Лиля озадаченно кивнула: судя по речи Фейсала, он не поверил в её незнание турецкого.
– Ты не должна так смотреть на мужчин, – заметил Фейсал, и Лиля тотчас опустила взгляд. – Да, вот так лучше. Чем смиреннее ты будешь вести себя, тем лучше будет твоё положение. Хочешь быть любимой женой великого султана?
Лиля с трудом удержалась – снова бросить на Фейсала прямой взгляд.
– Не знаю. Я ведь даже не видела его.
Фейсал вздохнул:
– Взгляд у тебя удивительный. Ладно, пока мы с тобой наедине, можешь смотреть как хочешь. Но при других людях не ошибайся.
Лиля удивлённо посмотрела в глаза Фейсалу:
– Так можно?
– Можно, – улыбнулся управляющий. – Жаль, что я не султан.
Реплика прозвучала двусмысленно, и Лиля сочла за благо уставиться в пол. В голову влезла мысль: «Я понравилась этому Фейсалу? Вдруг он поможет мне бежать?» Но тут же подумала, что на это рассчитывать нельзя. Ко всему прочему, Фейсал мог просто проверять её. В лучшем случае, этот человек рассчитывает использовать её для каких-то дворцовых интриг.
– Остановите здесь! – крикнул Фейсал наружу. Носилки послушно опустились на землю. К изумлению девушки, управляющий надел на неё покрывало, галантно подал руку и помог выйти из носилок. Солнце ударило по глазам, и Лиля зажмурилась.
– Эй, кузнец! Тебе работа! Сними с неё железа!
Лиля заняла место перед наковальней. Кузнец взялся за молоток и зубило, и через несколько секунд клешни оков разжались. Лиля и Усман вскрикнули одновременно при виде кровавых мозолей на нежных девичьих щиколотках.
– Езжай вперёд и предупреди лекаря, чтобы он всё приготовил! – крикнул Фейсал одному из конников. – Будет лечить раны самой прекрасной из гурий!
Лиля могла бы и сама привести свои ноги в порядок, необходимые растения были в трёх шагах – и лопух, и подорожник, и даже алоэ… Однако это означало бы выказать свои познания в целебных растениях.
– Сколько времени ты провела в кандалах?
– Мне их надели позавчера.
– Ты сильно сопротивлялась, когда тебя брали, не так ли?
Лиля смутилась. Пробормотала:
– Нет, ну что вы…
– Тебе нужно привыкнуть подчиняться и покоряться. Забудь слово «нет». И когда к тебе обращаются, смотри в пол, опускайся на колени и называй собеседника «господин»… или «госпожа».
– Да… господин.
Они вернулись в носилки.
– Хорошо, – вздохнул Фейсал. – Ты быстро учишься. Будь прилежна, иначе снова познаешь наказание бичом и окажешься в кандалах, притом надолго.
Лиля молча кивнула, не поднимая взгляд.
– Приехали! Выходи!
– Да, недурно мы с тобой заработали! – удовлетворённо констатировал Карл. – А до чего красивая девочка!
– И умная! Я уверен – ей будет хорошо!
– Она ещё будет вспоминать нас с благодарностью! – кивнул Карл.
Охотники за рабынями приумолкли, размышляя о чём-то.
– А подружка-то её, эта самая Маня, тоже хороша собой, – задумчиво произнёс Карл.
– Маленькая, – с сомнением сказал Стефан.
– Да, но что с того? Красивая вырастет. Умная. Не испорченная. Многим такие нравятся. А то что маленькая – даже хорошо: на таких спрос и в Турции, и в Крыму.
– Хочешь её тоже забрать?
– Э-э-э… Не сейчас, конечно. Там теперь шум, поиски, хватают всех подряд. Переждать надо, пусть всё успокоится. Приедем…
– Только надо всё как следует продумать! – озабоченно заметил Стефан. – Нам нельзя наткнуться на людей Муралевского, да и этого, как его… мальчишку. Узнают – донесут.
– Подумаем, – кивнул Карл. – Всё будет чисто, доверь это мне. А теперь – поделим выручку!
Охотники за рабынями осмотрелись, нет ли посторонних, и принялись делить цену свободы девушки.
Фейсал выкрикнул что-то наружу – Лиля не поняла – и носилки остановились. Мягко опустились наземь.
– Выходим, – коротко распорядился Фейсал. Лиля покинула носилки и огляделась. Она увидела прекрасный сад – деревья, кустарники, цветы. Аромат стоял пьянящий. Однако едва встретившись взглядом с Фейсалом, девушка уставилась в землю.
– Я хочу видеть, как ты танцуешь!
Лиля помедлила пару секунд, затем встала на цыпочки и сделала несколько па.
– Очень хорошо. Теперь спой что-нибудь.
Лиля повторила ту же песню, которую пела вчера для Усмана.
– Хорошо. И, конечно, ты грамотна, обучена хорошим манерам и знаешь языки. – Лиля молча кивнула. – На музыкальных инструментах играешь?
– Да, господин. На лютне, на флейте…
– Философию, алгебру учила?
– Немного, – удивившись вопросу, ответила княжна. – А ещё – историю и географию.
– В шахматы играешь?
– Да, но слабо.
– Это лучше, чем если бы ты всех обыгрывала, – усмехнулся Фейсал и сразу посерьёзнел. – Очень хорошо. Тебе почти ничему не надо учиться. Или надо – нашему языку?
– Я постараюсь выучить его побыстрее, господин,
– Ладно, пока достаточно. Эй! Лекарь, сюда! – позвал Фейсал. – Видишь, что случилось с её ногами? Чтобы завтра к вечеру всё было в порядке!
Лекарь послушно подбежал, держа в руках какую-то миску:
– Да, господин! Всё готово!
Лиля поняла, что лекарь такой же раб, как она. Возможно, евнух.
– Наложи ей мазь на раны! Лейла, на колени!
Девушка поняла, что это восточное имя относится к ней, и беспрекословно подчинилась. Она ощутила, как лекарь накладывает холодную мазь ей на щиколотки. Стало немного щипать.
– Теперь – вот это!
Какие-то браслеты мягко охватили щиколотки.
– Лейла, встань!
Фейсал бережно взял девушку под локоть, и она поднялась. Машинально посмотрела на свои ноги: в самом деле, щиколотки были охвачены какими-то белыми браслетами, закрытыми на маленькие замочки – судя по ощущению, кожаными. Однако браслеты были соединены тонкой цепочкой длиной в полтора локтя – фактически те же кандалы, но мягкие… такие не натрут, почти не ощущаются, но и убежать не дадут.
– Тебе нравятся твои новые украшения, Лейла?
Девушка удивилась, что Фейсал называет кандалы, пусть и мягкие, украшениями. Хотя – так же говорил и Стефан…
– Да, господин. Нравятся.
– Что-то ты не очень рада.
– Извините, господин. Я рада, но очень устала.
– Ладно. Сейчас отдохнёшь. Иди за мной!
Даже если бы Лиля не захотела – рядом полукругом стояли слуги, которые двинулись за повелителем, не оставляя княжне выбора. Пройдя десятка два шагов, девушка оказалась перед невысоким белым зданием. Она вошла внутрь – вслед за Фейсалом, а слуги – за ней.
– До нашего отъезда будешь жить в этой комнате! – и Фейсал удалился. Лиля осмотрелась: комната была немаленькая, каждая стена – дюжина шагов в длину, высота потолка – полторы-две сажени. На полу и стенах, кроме одного места, которое занимало большое зеркало – красивые ковры. Пара изящных столиков с изогнутыми ножками, перед ними – что-то мягкое вроде табурета, на чём можно сидеть. В комнате было тепло, но не жарко, ощущался лёгкий сквозняк. У противоположной стены, под большим зарешеченным окном с узорчатым стеклом, стояла кровать, на которой Лиля уместилась бы раз пять-шесть. Кровать была застлана шёлковым бельём – такое Лиля видела однажды, когда с родителями гостила у старшей сестры. Пока княжна озадаченно осматривалась, вошла девушка, которая сразу опустилась на колени.
– Слушаю ваши распоряжения, госпожа! – произнесла она на том диалекте, который Лиля освоила благодаря Мане. Лиля не сразу поняла, что госпожой девушка назвала её. Затем княжна вспомнила, что эта девушка приехала с нею на галере, а потом соседствовала в тюрьме. Вероятно, насмехалась – вместе с другими. И теперь Лиля имела возможность отомстить… но менее всего хотела этого. Скорее испытала жалость к несчастной рабыне, которая вынуждена прислуживать другой невольнице. Пришла мысль: «Когда же её купили? Ведь Фейсал закончил разговор с Усманом, как только забрал меня». Впрочем, тут же подумала Лиля, эту девушку мог купить один из слуг Фейсала, если получил такой приказ. Ему же Усман мог сказать, что княжну следует держать закованной, а то как бы не сбежала, не прыгнула в море.
– Госпожа! Примерьте это!
Лиля обернулась: ещё две девушки стояли у входа, держа нечто очень красивое. До Лили не сразу дошло, что это шёлковое платье. Она примерила: платье было великовато, но Лиля затянула верёвку на талии, и получился специфический фасон. Зеркало сказало, что это одеяние вполне идёт польской принцессе, ставшей турецкой рабыней. Ещё одна служанка – сколько их предоставил Фейсал пленнице, пусть и очень дорогой? – принесла белые туфли – без задника, зато с небольшими каблуками. Лиля присмотрелась к своему отражению: да, очень красиво, причём браслеты кандалов сочетаются с туфлями. Кто-то внутри девушки прошептал: к тебе хорошо относятся, дали большую, богато обставленную комнату, прислугу, с которой ты можешь делать что хочешь, красивое шёлковое платье и туфли, спать будешь на шёлковых простынях. Зачем тебе сетовать на утрату нищенской свободы? Не так уж кривили душой Карл и Стефан, когда обещали роскошную жизнь. От тебя требуется одно: покориться. Привыкнуть вставать на колени, когда потребуется, опускать взгляд, прятаться в покрывало, петь и танцевать, когда прикажут, не обращать внимание на кандалы и решётки на окнах… А когда придёт пора – доставить удовольствие султану… Не так уж обременительно, надо же стать чьей-то женой. Возможно, сделаешься новой Хюррем-султан, как об этом толковали Усман со Стефаном.
Лиля невесело усмехнулась этим мыслям: что толку от шёлка и красивых туфель, если ноги скованы, а спать придётся в чужой кровати? Куда приятнее старые простыни, многократно перестиранные натруженными руками доброй, славной Миленки, так сладко спится на них – довольно опустить голову на подушку… И что за радость повторить путь Хюррем, которая жила среди шёлка и драгоценностей, но умерла от яда?
Девушка обернулась к первой служанке:
– Я хочу вымыться. Приготовь горячую воду и помоги мне.
Фейсал пытался разобраться в своих чувствах к новой рабыне. Её красота сводила с ума, а каждое движение, любое слово, взгляд, в котором смешались боль, страх и тщетная надежда – всё это просто гипнотизировало. Будучи управляющим султанским дворцом, Фейсал повидал немало красавиц в оковах, и у него выработалось безразличие к их чарам, но Лейла, едва появившись в его жизни, сломала лёд. Однако управляющему нужно было немедленно решить, как поступить с ней.
Араб по происхождению, Фейсал был чужаком для османских теневых правителей, которым принадлежала реальная власть в империи – в отличие от султана. Последний, казалось, вершил судьбы миллионов людей, но на деле – не распоряжался ничем, кроме своего гарема. Когда-то среди теневых правителей случился раскол, и обе партии оказались заинтересованы привлечь на свою сторону султана. В те дни и произошло восхождение знаменитой Хюррем, которая в своей несравненной мудрости просто пересказывала то, что ей поручали не столь известные люди. Пока она исполняла их волю, всё было хорошо. Когда же она стала своевольничать, с ней случилась странная, но смертельная болезнь.
Фейсалу повезло, как когда-то Хюррем: будучи не более чем хорошим наездником и обладая опытом ухода за лошадьми, он получил место конюшенного. Как раз в этот период теневые владыки империи опять поссорились. Кто-то из них сообразил, что контроль над дворцом даёт не столь заметные, но немалые преимущества, и поставил на это место конюшенного. То, что это был араб, оказалось к месту: чужак для всех, он зато и не вызывал подозрений ни у одной партии. Однако со временем Фейсалу захотелось стать чем-то значительнее марионетки в чужих руках, и он решил разыграть свою партию с новой Хюррем. Так что Лиля попалась ему на глаза как нельзя более вовремя. Необычайно красивая и умная рабыня несомненно имела все шансы стать любимой женой султана, а остальное – дело техники дворцовых интриг.
Желая повысить свою значимость в глазах девушки, Фейсал накидал ей намёки на свою осведомлённость. Правда была в том, что империя собирала сведения обо всех знатных, влиятельных и богатых поляках и литовцах. Так Лиля и попала когда-то на заметку турецких посланцев в Польше, а остальное, чем Фейсал впечатлил девушку, было плодом обобщений и догадок. То, что княжна оказалась на невольничьем рынке Кефе, было сюрпризом для управляющего дворцом, который всего-то заглянул туда в поисках белокожих красавиц всё равно какого происхождения. После этого Фейсалу оставалось только наплести рабыне небылиц, а также снять с неё стальные кандалы, вызвав в ней чувство признательности.
За неделю до этого Фейсал приехал в Кефе, дабы отдать распоряжения – привести местный дворец в такое состояние, чтобы не стыдно было принять владыку мира. Через день-два Фейсалу предстояло вернуться в Стамбул, и управляющий намеревался прибыть туда не с пустыми руками. Несколько новых рабынь, достойных султанского ложа – это был неплохой улов. Однако Лейла меняла все правила игры. Фейсал с удивлением чувствовал, что не хочет отдавать пленницу ни султану, ни кому-либо ещё. Оставить её себе? Тридцать тысяч золотых… На самом деле – сумма хотя и огромная, но за такую красивую, умную, образованную и изысканную рабыню – почти даром. И собрать деньги можно: сбережения у Фейсала имелись, а ещё – попросить у друзей, в крайнем случае – навестить ростовщика. Однако дело было не только в деньгах. Фейсал не сомневался, что едва увидев Лейлу, султан отберёт её. Прятать красивую жену от посторонних взглядов? О ней всё равно скоро узнают… да хотя бы от этого жирного Усмана. Фейсал ощутил нечто вроде зависти к перекупщику, для которого даже самая красивая девушка – просто эквивалент нескольких мешков с золотом.
А значит… надо отбросить саму мысль о том, чтобы удержать Лейлу. Осыпать её безделушками, которые так нравятся женщинам, приставлять к ней служанок, а главное – держать под постоянным присмотром и не давать ни шанса на побег. Относиться к ней как к новой Хюррем, чьё расположение нужно завоевать, но в остальном она – просто товар, очень дорогой, ценный товар, который надо доставить повелителю в целости и сохранности.
Лиля проснулась, когда только светало – старая привычка. Стражники и служанки посапывали у дверного порога. И тут же пленница обнаружила сюрприз: оказалось, что на её шее застёгнут кожаный ошейник, от которого тянулась длинная и тонкая – как и на ножных кандалах – цепочка, ведущая в угол комнаты. Лиля попыталась вспомнить, что произошло накануне, когда она выкупалась с помощью служанки: она переоделась в лёгкий халат, ей принесли еду – фрукты, воду и какие-то сладости – и княжне захотелось спать. Она легла, один из стражников принёс ошейник с цепью… Остальное как-то не запечатлелось в памяти. Возможно, подумала Лиля, в воду было подмешано снотворное. А может, я просто очень устала.
Она открыла было рот, чтобы попросить снять цепь, но тут ей пришла в голову другая идея: она попыталась нащупать замок, соединявший ошейник с железом. Получилось, нащупала, но это оказалось нечто вроде маленького амбарного замка, закрывающегося на ключ. Раздосадованная Лиля потянула цепь – вдруг удастся оторвать её? – но тут проснулся ближайший стражник. Лиля тотчас сделала вид, будто только его ей недоставало:
– Послушайте! Мне надо выйти! Снимите с меня цепь!
Она говорила по-славянски, но то ли стражник знал этот язык, то ли понял жестикуляцию принцессы-рабыни: он сразу бросился к кровати, вынул связку ключей и дрожащими руками отстегнул цепь.
– А снять с меня ошейник? – капризно спросила Лиля, но стражник только молча поклонился. Девушка недовольно вздохнула, встала и посмотрела в зеркало: ошейник был белый, широкий, и при желании его можно было счесть украшением. Но – при желании…
Лиля вышла наружу. За ней направились шесть человек – двое стражников и служанки. «Так опасаются моего побега?» – удивилась пленница, но тут же поняла, что так и есть: наверняка их казнят, если что-то будет не так. Несчастных людей стало жалко, но не настолько, чтобы отказаться от утренней зарядки.
