Фредди Ромм
Старые долги
– Товарищ следователь! На товарища депутата Иванова покушались!
– Почему вы так полагаете – из-за выстрелов?
– Конечно!
Сергеев пристально посмотрел вы глаза допрашиваемому:
– Вы сказали – выстрелов было три. Машине нанесено три повреждения, в цель попали три пули, но все – в покрышки. То есть вас хотели не убить, а остановить. До или после выстрелов вы наехали на женщин. Так где же тут покушение на депутата?
– Товарищ следователь… – промямлил Парамонов и замолчал. Сергеев подождал немного и спросил:
– Выстрелы были до или после того, как вы наехали на людей?
– До! – с готовностью воскликнул водитель.
– Получается, вам в покрышки стреляли для того, чтобы вы ни на кого не наехали? Если бы не это, вы бы тех женщин задавили насмерть?
Водитель охнул:
– Что вы, товарищ подполковник! Я же не убийца!
Сергеев вздохнул:
– Там два перехода. С какой скоростью вы проехали первый из них?
На Парамонова было жалко смотреть, он чуть не плакал.
– Товарищ следователь, я не помню…
В дверь постучали, и на пороге появился Зелинский. Сергеев недовольно посмотрел на него:
– Олег, извини, я сейчас занят.
– Только одну секунду! – поспешно произнёс майор, положил на стол перед приятелем какую-то распечатку и вышел. Водитель робко уставился на следователя: тот был похож сейчас на пса, настигшего кошку.
– Товарищ следователь, мне можно идти? – пробормотал Парамонов.
– Почти, – зловеще ответил Сергеев. – Гражданин Парамонов, объясните, что всё это значит? – и он положил перед своим собеседником распечатку фотографий с Интернета, которые поместил туда вчера Кароль. Парамонов побледнел, как бумага.
– Я жду ответа.
– Товарищ следователь… я…
Последовала пауза, в течение которой Сергеев понемногу успокаивался.
– Гражданин Парамонов! Вы задержаны по подозрению в том, что являетесь виновником опасного дорожно-транспортного происшествия! Вы также подозреваетесь в даче заведомо ложных показаний, которые могли привести к ошибочному обвинению другого человека в покушении на депутата Иванова!
– Это не я!
– А кто?
– Это Владимир Александрович!
– Иванов?
– Да! Он сказал, чтобы все мы говорили про покушение…
– А на самом деле как было?
Парамонов ответил не сразу, и следователь добавил:
– Вы имеете право отказаться от дачи показаний, всё равно результаты экспертизы, с учётом вот этого снимка, – он помахал распечаткой, – дают исчерпывающую картину события.
Парамонов вздохнул и глухо заговорил:
– Владимир Александрович говорит: какой русский не любит быстрой езды? И требует, чтобы я даже в городе ездил быстро, не останавливаясь на переходах. Обычно я стараюсь выбрать такой маршрут, чтобы на нём оказалось поменьше переходов, но на этот раз не получилось. В общем… виноват я, товарищ следователь. Но иначе меня бы уволили.
Сергеев подвинул к Парамонову протокол допроса:
– Прочтите свои показания и подпишите.
Водитель уныло кивнул и подписал не читая.
– Может, вы меня отпустите? У меня двое детей…
– Пока не могу, вы совершили опасные действия. Возможно, прокуратура и суд пойдут вам навстречу, особенно если будете правдивы в показаниях.
– Меня теперь уволят…
– Боюсь, этого не избежать, и это ещё не худший для вас вариант. – Следователь снял телефонную трубку:
– Проводите задержанного в следственный изолятор.
Депутат Иванов
Он готовился к очередному заседанию фракции, когда дверь открылась и в кабинет, не здороваясь, тяжелыми, размашистыми шагами вошёл лидер фракции «Красное пробуждение» Жиганов Геннадий Анатольевич – Товарищ Ге, как его насмешливо прозвали политические противники.
– Что это такое, я тебя спрашиваю? – заорал он с порога и швырнул в физиономию соратнику экземпляр газеты «Новые веяния». Иванов растерянно взял газету: на первой странице красовались фотоснимки вчерашнего происшествия с издевательскими комментариями журналиста, вроде того что защитники трудящихся с удовольствием давят этих самых трудящихся, когда те имеют наглость мешать прокатиться с ветерком.
– Это фальшивка, – слабым голосом выдавил из себя Иванов, взирая на страшные снимки.
– Ах, фальшивка! Тогда подай заявление в милицию! – орал Товарищ Ге. – Пусть там проведут экспертизу! Или убирайся ко всем чертям в отставку!
– Подам заявление, – вздохнул Иванов. – После заседания.
– Нет, ты сейчас его подашь! А до тех пор, пока не разберёшься с этим делом, я тебя отстраняю! Будешь ходить только на общие голосования, ясно тебе?
– Ясно, – уныло пробормотал Иванов, не замечая нелогичность начальственных реплик и лихорадочно думая, что делать с проклятыми снимками.
– Гх-м! – зловеще прорычал Товарищ Ге и вышел, сильно хлопнув дверью. Этот звук словно пробудил Иванова – он тотчас схватился за телефон. Набрал номер своего водителя.
– Алло, – послышался в трубке унылый голос Парамонова.
– Ты где сейчас?
– В МУРе. Меня отправляют в СИЗО.
– Что? Кто ведёт дело?
– Подполковник Сергеев. Владимир Александрович, я не могу говорить, меня сейчас уведут.
Связь разъединилась, и Иванов выматерился. Только этого недоставало – чтобы дурак-водитель ещё и загремел за решётку. Будет ли он молчать, скотина? Надо как угодно заставить его держать язык за зубами. Но этого недостаточно, со снимками проклятыми тоже нужно разобраться. Откуда они взялись? – он схватился за газету и просмотрел текст внимательнее. А, вот адрес сайта, зайти туда немедленно. – Он бросился к компьютеру и лихорадочно, едва попадая по клавишам и делая ошибки, вошёл… Чёрт, точно, вот оно… Какая сволочь здесь это разместила? Это мог сделать только тот, кто стрелял! А, всё понятно: на этом сайте материалы может размещать любой желающий, достаточно зарегистрироваться под каким угодно ником. Вот этот гад – под ником «Монарх». Срочно найти эту сволочь…
Иванов снова схватился за телефон, от волнения выронил трубку. Изнутри попёрло нездоровое возбуждение – хотелось немедленно найти проклятого Монарха, разорвать его в клочки, заставить публично сознаться в фальсификации, ещё чёрт знает что с ним сделать…
– Семён, у меня проблема. Очень серьёзная. Выручай! За мной, сам понимаешь, не заржавеет!
Люба
Она шла по тёмному переулку, когда навстречу ей из подворотни выскользнули трое парней самого зловещего вида и перегородили путь.
– Что вам нужно? Дайте пройти!
Один из парней вытащил нож:
– Идёшь с нами, детка! И без шума!
Недолго думая, Люба прыгнула вперёд, движением ноги сразу выбила нож, оглушила противника, двое других бросились бежать…
– Снято! – радостно заявила Меньшикова. – Молодец, Люба!
– Галина Александровна, можно мне сказать?
– Да, конечно! Ты чем-то недовольна?
– Да. Почему он сразу вытащил нож? Он что, знает, что Маша, моя героиня, умеет драться? Почему она не пытается убежать, а сразу нападает на него? А двое его сообщников стоят и смотрят, а потом убегают.
– Хорошо! – энергично кивнула режиссёр. – Давай поставим так, как тебе кажется лучше.
Люба обратилась к «хулиганам»:
– Вы, – кивнула «бандиту с ножом», – встретите меня спереди. Нож выньте, но не угрожайте им, а просто играйте, как будто шутите. – А вы, – обратилась она к двум другим, – заходите сзади, когда я попытаюсь отступить. Так годится? – молодая женщина вопросительно посмотрела на Меньшикову.
– Отлично! Очень зловеще! Снимаем!
Статисты, изображающие хулиганов, с удовольствием поддержали мысль Любы. Через полминуты в «переулке» разгорелась пусть и киношная, но довольно эффектная драка. На этот раз довольны остались все.
– Молодец, Люба! – громко сказала Меньшикова. – Теперь я понимаю, почему Алина так дорожит вами! Перерыв!
Люба подумала, что не помешает использовать хорошее настроение режиссёра, и подошла к ней Меньшикова приветливо улыбнулась, и женщины вышли на свежий воздух.
– Курите? – поинтересовалась режиссёр.
– Нет.
Меньшикова кивнула и спрятала в сумочку вынутую было пачку сигарет.
– Галина Александровна, я хотела вот что спросить…
– Что угодно! – улыбнулась режиссёр. – Только – можно, мы перейдём на «ты»? И зови меня по имени, если можно.
Люба неуверенно кивнула: она и к Алине обращалась на «вы», хотя та в ответ «тыкала», а ведь Меньшикова старше. Но, с другой стороны, почему бы не пронивелировать разницу в возрасте?
– Можно, Галя. Давай, будем на «ты». Я хотела спросить: почему ты ушла с эстрады? Ты так великолепно пела! Я прослушала записи…
– Спасибо, – улыбнулась Галина. – Мне очень приятно, что тебе понравилось, правда! А почему ушла… – она вздохнула и задумчиво добавила:
– Это длинная история.
– За перерыв не успеем?
– Нет, но можем начать! – засмеялась Галина.
Пермь, апрель 1980 года
Галя со смешанными чувствами смотрела в окно поезда, как приближается родной город. Неполных два года назад уехала отсюда, поругавшись с мамой и твёрдо решив не возвращаться, пока не удастся показать себе и окружающим, на что способна. Но вот время прошло, безвестная провинциалочка Галя Сидорцева стала популярной певицей Галиной, солисткой ансамбля «До-ре-ми» – и именно в этом качестве возвращается на родину. Да и фильм «Сцена» должен скоро выйти на экраны, а через месяц предстоит сниматься в роли Ассоль. Своеобразный ответ маме – на её слова «Ты – ничтожество!», пусть и сказанные в запале, но от этого не менее неприятные. А ещё скорее – ответ себе самой. Не с пустыми руками домой прийти…
Однако внутренний голос подсказывал, что не всё так просто, нужно готовиться к разным сюрпризам. Поэтому, хотя в чемодане лежали столичные подарки для мамы и младшего брата, Галя чувствовала себя не в своей тарелке.
Вот и железнодорожный вокзал. Сердце замирает… Выйти из белого здания – и словно спасательный круг отбросила. Ну, теперь в пучину…На такси не хочется, денег гораздо меньше, чем хочется признаться вслух, только автобус. Домой…
Надо отвлечься, чтобы не нервничать. О чём бы таком подумать? Ребята из родного ансамбля уехали на время Олимпиады на север, в стройотряд – и денег заработают, и с милицией меньше проблем, а то им всем прозрачно намекнули, что не желают видеть их в столице до сентября.
Позади остаётся дом Мешкова. Ещё немного…
Вот и подъезд. Войти… в ноздри ударяет запах кошачьих безобразий – малоприятный, но какой-то родной. Шаг за шагом отсчитывают каблуки по ступенькам. Как поступить: открыть самой или позвонить? Хозяйка вернулась или гостья заглянула? Рука сама тянется к звонку…
Щёлкает замок.
– Мама, здравствуй, это я!
Реплика глупая, но вырвалась сама, не спрашивая.
– Здравствуй. Входи уж.
Мамин голос безрадостен – и сердце падает в пустоту.
– Галя, Галя приехала! Ура! – из комнаты выбегает Серёженька. Не обращая внимания на мамины хмурые брови – присесть, обнять братика.
– Серёженька, а я привезла подарки!
– Ура! Подарки! – братик радостно хлопает в ладоши. Быстрее, пока его восторг не успел остыть – к чемодану, открыть, вынуть припасённую коробку…
– Ура! Пожарная машина! – ликует братишка. – Совсем как настоящая!
– Мама, а вот – тебе!
Мама берёт в руки белую кофточку, рассматривает…
– Спасибо.
И это всё? Радость, вызванная восторгом Серёженьки, испаряется, уступая место глухой обиде на мамино равнодушие. Невольно вырывается горький шёпот:
– Надень хотя бы…
– Потом.
Похоже, неприятного объяснения не миновать, однако спешить с ним не стоит – пусть хотя бы братик к себе вернётся, поиграть с подарком. Но он не уходит…
– Галя, расскажи, пожалуйста, про Москву!
Ой… Что про неё рассказать? Все вроде знают. Наверное, открытки с достопримечательностями надо было привезти.
– Москва – очень большой город. Самый большой в нашей стране…
– Столица, я знаю! – радостно подхватывает Серёженька. Я киваю, изображаю улыбку, начинаю пересказывать общеизвестные вещи. Хоть бы братик уточнил, что его интересует, а то в голове совсем не столичные красоты…
– Потом поговорим о Москве, – ледяным голосом говорит мама. – Раз уж приехала, иди мыть руки – сейчас будем обедать.
Почему она так разговаривает со мной? За два года не простила наш последний скандал? Который, собственно, не я же затеяла… Однако не затем я приехала, чтобы устраивать новые выяснения. Лучше молча пройти в ванную, принять душ после дороги…
Вот я и готова идти к столу. Запах привычных вкусняшек приятно ласкает обоняние, и я невольно улыбаюсь, откладывая все обиды на потом, а лучше – ещё подальше куда-нибудь…
Обед позади, мама начинает убирать со стола, и я пытаюсь помочь ей.
– Да ладно, иди уж в комнату, столичная знаменитость, – произносит она с презрением, и я не могу сдержать удивление:
– Мама, почему ты так разговариваешь со мной? Что я такого сделала?
– И ты ещё спрашиваешь!
– Да, спрашиваю! Ты имеешь в виду – уехала в Москву два года назад? Разве я не доказала тебе после этого, что я вовсе не ничтожество?
– Ты хуже!
Я ахаю и сажусь на ближайший стул, едва не промахнувшись.
– Что значит – хуже?
– Сколько у тебя любовников? А?
Только теперь до меня доходит, в чём мама меня подозревает.
– У меня нет любовников. Ни одного. Извини за подробность – я девственница.
– Тогда почему ты одеваешься и выступаешь на сцене, как последняя шлюха?
Моё удивление нарастает. С запозданием вспоминаю, что ещё несколько лет назад тоже думала, что проститутка – это женщина, которая одета так, что видны её колени, спина, плечи… Но при чём здесь сцена?!
– Мама, что такое ты говоришь? Ты видела хоть одну настоящую проститутку? Хотя бы по телевизору!
– Ты выходишь голая перед мужиками, прыгаешь, вертишь задницей, поёшь всякие пошлости!
– Когда это я пела пошлости? Мой репертуар – классика западной музыкальной эстрады! И не верчу я ничем, а пританцовываю во время пения!
– Там все проститутки! И гомосексуалисты!
В коридоре появляется мой братик, он тревожно смотрит на нас.
– Марш в комнату! – гаркает моя мама.
– Зачем ты на него кричишь? – ахаю я. – Что плохого он сделал?
– Это тебя не касается! Ты проститутка, а не сестра!
До меня вдруг доходит, что моя мама говорит очень странные вещи.
– Мама, когда ты меня видела по телевизору? Меня ни разу не снимали!
– Видела! У соседа, Вальки, есть твоя запись! Это, как его, видео!
Моя тайная надежда, что меня как-то тайком, без моего ведома, сняли для центрального телевидения, испаряется. Кинокамерой заснять чуть ли не любой может, во время выступления такое происходит на каждом шагу. Однако не так плохо у нас живут, если уже видеомагнитофоны в ходу. Вот так популярность: денег нет, по центральному телевидению не показывают, зато моя мама пребывает в убеждении, что я… Чёрт знает что, вот уж невезение. А впрочем…
– Скоро выйдет фильм «Сцена», – с олимпийским спокойствием сообщаю я. – Там я пою. Вместе с нашим ансамблем.
– Ага! – и мама уличающим жестом воздевает указательный палец. – А говоришь, у тебя нет любовника! Сразу много!
Мне остаётся только пожать плечами. Если для мамы даже моя девственность не аргумент, то поделать вообще ничего нельзя.
– Что же, мама. Извини, я не хотела тебя огорчать. Думала, наоборот – помиримся после старых обид. Значит, не суждено. – Я поднимаюсь со стула и иду в коридор к своему чемоданчику, стараясь не разреветься, пока не переступила порог.
– Галя! Подожди, куда ты? – не очень громко и как-то просительно говорит вдруг мама.
– Ты же меня выгоняешь. Не хочу навязываться.
Чувствую, как к горлу подкатывают слёзы. Не так я видела встречу с родной мамой в доме, где прошло моё детство.
– Доченька, погоди! – мама спешит ко мне и вдруг обнимает. – Извини, родная моя! Я тебе глупостей всяких наговорила со зла! Прости старую дуру!
Мне трудно прощать или не прощать маму. Я просто люблю её. Я обнимаю её и целую в щёки – ту, которая выносила меня под своим сердцем, родила и вырастила, одна, без отца.
– Мама, я тебя люблю! Пожалуйста, давай не будем ругаться!
– Да, доченька, не сердись на меня, умоляю!
– Пойдём к Серёженьке!
– Да, доченька, ты права!
Мы направляемся в переднюю комнату. Мой братик в слезах.
– Серёженька, милый, не плачь, пожалуйста! Ну, прости свою дурную мать! Твоя сестричка хорошая, красивая, знаменитая, всё будет замечательно!
Однако слёзы не торопятся уйти, и мы воздаём им дань – теперь уже втроём.
На следующее утро, едва встав и сделав зарядку, Галя обнаружила, что в доме нет хлеба.
– Мам, я в булочную! – сообщила она, уже одеваясь, когда мать выглянула из своей комнаты и посмотрела на дочь вопросительно.
– Иди, доченька. Спасибо тебе.
– Не за что, мамочка! – весело отозвалась Галя. – Я ведь тоже буду завтракать! – с этими словами она надела сапожки, накинула плащ и выпорхнула за дверь.
Вопреки её ожиданиям, знакомая булочная за углом оказалась закрыта на учёт. Девушка растерялась, но вспомнила, что через квартал есть ещё одна, и направилась туда.
– Галя! – ахнул вдруг кто-то рядом. Девушка обернулась.
– Женька! Привет!
Евгений сидел в школе за одной партой с Галей, и они даже немного целовались иногда после уроков.
– Как ты похорошела!
Галя рассмеялась:
– А раньше была дурна собой?
– Нет, ты всегда была красавица! Просто теперь… теперь… – Юноша нервничал, краснел, щёлкал пальцами, пытаясь найти нужные слова, объяснить, что же такое в Гале «теперь».
– А твои дела как, Женька?
Восторженное выражение сбежало с лица молодого человека.
– В институт поступить не удалось – недобрал до проходного балла. И… завтра ухожу в армию, – произнёс он глухо. Девушке стало не по себе. Она подошла ближе к однокласснику, мягко коснулась его руки:
– Удачи тебе, Женя! Пусть всё сложится хорошо!
– Галя! Можно, я буду писать тебе?
– Конечно! Запиши… – она продиктовала свой московский адрес. Евгений вздохнул с облегчением:
– Спасибо! А то ты вдруг исчезла, я и не знал, что думать. Выходит, ты теперь в Москве? Учишься?
– Пока нет. Попробую летом поступить во ВГиК.
Глаза юноши широко раскрылись:
– Ты хочешь быть актрисой?
– Тебя это удивляет? Я уже снялась в фильме «Сцена» – говорят, неплохо получилось. И меня пригласили на роль Ассоль. Съёмки начинаются через месяц.
Женя кивнул:
– Я всегда знал, что ты самая талантливая среди нас. Так ты мне позволишь писать тебе из армии?
Девушка улыбнулась:
– Конечно, для этого и дала тебе адрес! Постараюсь отвечать без задержек! Только звонить не обещаю.
– Да, разумеется. – Юноша бережно спрятал бумажку с адресом Гали в карман. Взглянул нерешительно:
– Галя… Можно мне сегодня вечером пригласить тебя в кино?
Сидорцева улыбнулась:
– Женечка, если хочешь погулять со мной, зачем кино? Давай просто пройдёмся по городу, а то я немного отвыкла. А кино… видела я афиши – сейчас ничего интересного не показывают.
Судя по глазам Евгения, обращение «Женечка», слишком покровительственное для девушки, принявшей приглашение на свидание, не порадовало юношу. Он сдержанно вздохнул и произнёс:
– Можно, мы встретимся у твоего дома? В пять часов.
– Можно! – ободряюще кивнула девушка. Она хотела было добавить, что цветов покупать не надо, но подумала, что в этом случае кавалер почувствует себя совсем нищим. В воздухе повисла неуверенная пауза.
– Извини, Женя, мне надо в булочную. Увидимся вечером!
– Давай вместе! – обрадовано заявил вдруг Евгений. – Мне тоже туда нужно!
Девушка не стала напоминать, что сначала он шёл в другую сторону. Вместе так вместе, ничего против компании Жени она не имела. Конечно, не таким она себе представляла будущего мужа… но с другой стороны – не представляла его себе пока вообще.
Они подошли к булочной, и девушка тихо ахнула: ну и очередь! Хвост протянулся из дверей метров на десять.
– Кошмар! Сколько же мы здесь простоим?! – воскликнула она. Женя оказался на высоте:
– Тебе ничего не надо покупать в овощном? Тут рядом. Но там наверняка тоже очередь.
«Да, верно», – мысленно согласилась девушка, а вслух заметила:
– У нас картошки маловато. Ты не купишь на мою долю? А я подожду здесь – если очередь подойдёт быстрее, возьму и для тебя. Тебе что нужно?
– Белый хлеб, какой будет, – деловито заметил юноша. – А если вдруг окажутся пирожные – несколько штук. Всё равно какие. Ну, я пошёл!
Девушка кивнула и окинула взглядом очередь впереди. Человек пятнадцать стояли понурившись, с видом солдат, удерживающих последний рубеж обороны родной страны. Прямо перед Галей – полная краснолицая тётка, то и дело негромко охающая. В какой-то момент она обернулась к Сидорцевой и сказала:
– Девушка, я отойду на минутку.
Галя с готовностью кивнула: опыт советских очередей говорил, что «минутка» может означать что угодно, в том числе и элементарный уход домой. Впрочем, скорее всего, краснолицая дама тоже намерена заглянуть в овощной магазин.
Тем временем, очередь понемногу продвигалась. Минуть через двадцать Галя уже подошла к дверям и тут же услышала визгливый голос:
– Вас тут много, а я одна! Сейчас вообще перестану продавать и закрою магазин!
– Не имеете права! – спорил старческий фальцет. – Тут вам не Америка! Вам государство деньги плотит, чтобы трудящихся как следует обслуживали!
Та часть очереди, которая уже находилась в булочной, застонала. Послышался усталый женский голос:
– Товарищ, не отвлекайте её! Пусть хоть как-нибудь работает! Подумайте о других! Вам так важно спорить – придите в другой раз!
– Вы принципиальный, а меня двое детей голодных ждут дома! – поддержала другая женщина. Старичок недовольно заворчал, а потом выкрикнул:
– Вот из-за таких, как вы, продавцы и хамят! Нужно всем вместе!
– Что – вместе? – словно стеная, отозвалась первая из женщин. – Ну, напишете на неё жалобу. Допустим, уволят её. А кто пойдёт на такую зарплату, а?
– Вот именно! – с готовностью подхватила продавщица. – Вы, гражданин, пойдёте на моё место за восемьдесят рублей в месяц? А? Целый день у прилавка! И зимой!
Старичок замолчал, озадаченный. Однако его протест возымел действие – очередь стала продвигаться намного быстрее. Вскоре Галя увидела, из-за чего сыр-бор: в витрине оказались эклеры. Видимо, их завезли рано утром. Теперь бы ещё хватило…
Минут через пять она подошла к продавщице:
– Мне, пожалуйста, белый хлеб! – она указала на тот единственный вариант, который наличествовал на полках. – Три батона! И пирожные – восемь штук!
– Пирожные отпускаем по две штуки в одни руки, – металлическим голосом отозвалась продавщица, и Галя пришла в замешательство. «Ничего не поделать, – подумала она. – Возьму два эклера для Жени, и ладно. А то он сейчас мается в очереди за овощами…»
Однако, когда она уже открыла рот, чтобы изменить заказ, до её ладони дотронулась рука Жени. Юноша был весь красен и тяжело дышал, но цепко держал две авоськи, набитые картошкой и помидорами. Галя чуть не ахнула, увидев ещё и малосольные огурцы: да это же целое пиршество! Однако вместо того, чтобы ахать, поспешно обратилась к продавщице:
– А мы вдвоём! Дайте четыре эклера, пожалуйста!
– Этот мужчина только что подошёл, – недовольно произнёс сзади женский голос, но продавщица, скорчив обиженную мину, запаковала требуемое.
– В кассу!
Ещё через десять минут молодые люди получили, наконец, свою покупку и начали протискиваться к выходу. Сейчас очередь была вдвое длиннее, чем когда пришла Галя. Кто-то ахнул:
– А где вы огурчики брали?
– В овощном, за углом направо, – торопливо, избегая излишних выяснений, ответил Женя, вместе с девушкой пробираясь к выходу. Они облегчённо вздохнули, оказавшись на улице, а очередь вокруг завистливо загудела.
– Извините, вы случайно не Гатя Сидорцева? – неожиданно обратился к девушке молодой человек в джинсах.
– Да… – неуверенно пролепетала та, прикидывая, как бы избежать новой задержки и при этом не слишком обидеть незнакомца.
– Я был на ваших концертах. Потрясающе!
Галя невольно улыбнулась: здесь, среди толчеи и давки в погоне за элементарными продуктами питания, приятно вспомнить московские концерты.
– Спасибо.
– Простите мою наглость: нельзя ли ваш телефончик? – спеша ковать горячее железо, продолжил парень. Галя поймала ошеломлённый взгляд Жени:
– Извините, не могу. Я послезавтра возвращаюсь в Москву, и где буду жить, пока не знаю. Мне очень приятно, что вам понравилось моё пение, но я должна идти. Всего вам хорошего!
И она поспешно удалилась, вынуждая поклонника выбирать между хлебом к завтраку и погоней за любимой певицей. Женя облегчённо вздохнул и произнёс недовольно:
– Ишь, стиляга.
Девушка удивилась:
– Ты чего – ревнуешь? Никакой он не стиляга.
– Волосы длинные.
– Разве? Мне показалось – нормальные.
Женя ничего не ответил, только отвернулся обиженно. Внезапно оживился:
– Галя, тебе мяса не надо?
– Не помешает, наверное.
– Тогда зайдём в гастроном!
Девушка поняла, что мясо – не более чем предлог, чтобы отвлечься от «стиляги». В местном гастрономе отродясь не было ничего мясного, кроме костей и чудовищных жилистых кусков, из которых худо-бедно удавалось сварить суп. Даже сосиски можно было купить только в центре города. Однако огорчать спутника не хотелось, и они вошли в магазин. Увы – знакомая картина в мясном отделе: две толстухи-продавщицы оживлённо судачили о вчерашнем телефильме, а на витрине покоилась, привлекая лишь мух, груда костей, словно здесь побывала стая голодных волков. Одна из продавщиц бросила мимолётный взгляд на визитёров и тут же вернулась к увлекательной беседе.
– Да ну, Женя! – как можно веселее сказала Галя. – Мы уже купили всё что нужно, не будем жадничать. Пошли по домам!
Юноша радостно кивнул, ничуть не огорчаясь привычной нищете прилавков, и они продолжили путь. Через пять минут подошли к дому Гали. Девушка вопросительно посмотрела на кавалера, но тот сделало вид, что не замечает её взгляд, и донёс авоськи до самой двери, которая тотчас открылась.
– Здравствуйте, Надежда Николаевна! – обратился Женя к матери Гали.
– Здравствуй, Женечка. Говорят, ты вот-вот в армию уходишь?
– Да, завтра.
Мама посторонилась, пропуская молодых людей с покупками.
– Женечка, позавтракаешь с нами?
– Спасибо, Надежда Николаевна, но меня мама ждёт.
– А… Тогда иди, конечно. Спасибо тебе!
Галя отдала юноше пирожные, но тот немедленно вынул два из них:
– Надежда Николаевна, эти – ваши! Чтоб поровну!
– Эклеры? – удивилась женщина. – Надо же… Какие вы молодцы! И картошку купили, помидоры, и огурчики солёные… – она поспешно принялась чистить картофель. Галя открыла было рот, чтобы пересказать матери перипетии стояния в очередях, но поймала взгляд юноши – и сделала себе замечание: Жене завтра в армию… его бы сейчас поддержать.
– Женя, отнеси домой продукты, а потом приходи к нам!
Глаза юноши радостно расширились:
– Спасибо… Только я дома позавтракаю, ладно? А то мама огорчится.
Галя улыбнулась:
– Хорошо, но потом сразу к нам!
Женя с удовольствием кивнул, подхватил одну из авосек и свои пакеты с хлебом и пирожными – и бросился к дверям. Мать закрыла за ним, прислушалась к удаляющимся шагам, вернулась к картошке и сказала:
– Галочка, он тебе нравится?
– Не знаю, мама. Но ему уходить на армейскую службу, и я хочу сделать его последний день перед призывом как можно приятнее.
– «Приятнее»… Смотри, не увлекайся.
Щёки девушки вспыхнули при мысли о том, какой смысл мать вложила в это слово, но Галя сочла за лучшее промолчать. Из передней вышел Серёженька:
– Мама, я кушать хочу!
– Сейчас, сейчас, миленький! – засуетилась глава семейства. – Вот-вот будет всё готово, только на стол накрою!
– Мама, я помогу тебе!
– Нет, Галочка, не надо, я сама.
Наверное, помощь дочери была бы не лишняя, но девушка не настаивала, памятуя вчерашние события. Всё же вскоре стол был готов, и все трое уселись завтракать.
– Ура! Картошечка! И огурчики! – обрадовался мальчик при виде первого блюда, а Галя тихо вздохнула при мысли о том, как же скромна радость братишки. А ещё впереди эклеры, которые надо разделить на троих. Вернее, один полностью достанется брату, а другой – пополам между матерью и дочерью… Или просто отложить его на потом для мальчика.
Видели бы мама и братишка, как питаются важные товарищи в московских ресторанах… Но нет, не надо им пока это видеть, успеют.
Они почти не разговаривали во время еды: Галя была поглощена мыслями, а её матери и брату нечасто доводилось так пировать. Но вот завтрак окончился, и мать забрала посуду в мойку. Галя тихо вздохнула, огорчённая тем, что ей не позволено участвовать в хозяйственных делах сверх похода за хлебом и картошкой. Однако минуты шли, вот-вот должен был появиться Женя, и девушка спешно занялась своим внешним видом. Имея немалый опыт в деле макияжа – вот оно, влияние Москвы! – Галя быстро привела в должный вид свои губы и ресницы. Немного пудры – и измотанная очередями провинциалочка превратилась в гостью из столицы. После недолгого размышления девушка выглянула в окно, убедилась, что с утра потеплело и светит солнышко, и надела босоножки и белое платье в цветочек, чтобы не выглядеть совсем уж чуждой этому городу.
– Мама, как я смотрюсь? – она повернулась на каблучках.
Надежда Николаевна бросила придирчивый взгляд на дочку, вздохнула, пожала плечами:
– Ничего, хорошо выглядишь. Лучше, чем когда на сцене выступаешь. Смотри, не простудись, надень плащ, если пойдёшь гулять..
Галя проглотила сомнительный комплимент и вернулась к себе. Раздался звонок в дверь, и девушка открыла. На пороге стоял Женя. Гладко причёсанный, одетый в тот же самый костюм, который Галя видела на нём во время выпускного бала, юноша протягивал ей букет. Девушка улыбнулась:
– Заходи, Женя!
Первым делом поставила цветы в вазу – и сразу обратно, к кавалеру.
– Куда пойдём? Погуляем?
– Да! Давай!
Галя последовала совету матери, накинула плащ, и они с юношей вышли. Девушка отлично понимала, что у Жени непросто с карманными деньгами, и старалась как можно меньше допускать ситуаций, в которых бы пострадало его мужское самолюбие. Они просто пошли, не спеша, вдоль улиц родного города. Галя держалась за руку парня, которому завтра идти на воинскую службу, и не без удовольствия ощущала спиной взгляды мужчин. Нравится ли Женя? Не стоит задумываться об этом сегодня. Пусть сначала отслужит и вернётся из армии…
– Галя, это правда, что ты поёшь на сцене?
Девушка смутилась: меньше всего хочется даже отдалённого повторения вчерашнего разговора с мамой.
– Правда, – пробормотала она, лихорадочно думая, что отвечать, если…
– Можно, я тебя попрошу спеть что-нибудь для меня?
Галя радостно улыбнулась и облегчённо вздохнула:
– Да, конечно! А что бы ты хотел?
– Всё равно! Мне бы только услышать твоё пение!
Подумав немного, Галя запела:
Я всегда о чём-нибудь
Мечтала,
Унеслись уж те
Мечты мои.
Я жила в нём,
Мире моём,
Что дороже был мне
Всей моей семьи.
Мне твердили —
Ты должна быть первой!
Среди прочих самой-самой быть.
Только вперёд,
Слава зовёт,
Или пасть,
Иль к звёздам дерзко воспарить!
Женя застыл, зачарованно глядя на свою спутницу – точно так же, как реагировали обычно её слушатели. Только к ним эта песня приходила под аккомпанемент ансамбля. Оказывается, не так это важно…
