Fum Fum
Случайный лес
Эйден настолько увлекся, происходящей схваткой, что совсем позабыл про Кассию. Он стоял с открытым ртом посреди поля, поэтому, чуть не выпрыгнул из ботинок, когда девочка неожиданно вцепилась в его предплечье:
– Ты в порядке? – шепнула Кассия, глаза у нее были огромные и красные, словно она проплакала все веселье.
– Тсс, – отмахнулся от нее Эйден.
Он не хотел пропустить ни словечка из того, о чем говорили ведьма с надзирателем. Особенно интересно ему было послушать про Нее, раз Она была настолько примечательной личностью, что могла обходиться без имени. Однако, оказалось, что именно в ту минуту, которую украла Кассия, ведьма и надзиратель пришли к развязке своей истории. Женщина, подобрав юбку, пробиралась сквозь поле к тропинке, а надзиратель злобно смотрел на детей.
– Чего уставились? – гаркнул мужчина, – шагайте, давайте.
– Куда? – осторожно спросила Кассия.
– В мастерскую! – раздраженно ответил надзиратель, словно других вариантов и быть не могло.
На самом деле, других вариантов было множество, но разбитый сепаратор поблескивал неподалеку, намекая, что нужно уносить ноги, как можно быстрее. Да и у надзирателя был такой вид, словно внутри его белого балахона была одна злость, а не человек вовсе. Самым разумным решением было помалкивать и делать, что сказано. С другой стороны, смиренно подумал Эйден, Вигго всегда говорил, что у детей отсутствует страх и способность предвидеть последствия собственных глупых поступков.
– Касси, – позвал Эйден подругу, – спроси у надзирателя, про кого говорила ведьма.
– Не буду я этого делать, – возмутилась девочка, – вон он какой злющий, у него даже уши покраснели!
– Он тебе ничего не сделает, ты дочка магистра, он не посмеет тебя обидеть.
– Нет, – твердо отрезала Кассия.
– Значит, придется спросить мне, – преувеличенно тяжело вздохнул Эйден. – Если меня убьют, пожалуйста, забери себе мои праздничные десерты. – Он еще раз вздохнул и позвал скорбным голосом, – мастер-надзиратель…
– Про кого говорила ведьма? – перебила мальчика Кассия.
Надзиратель резко обернулся и посмотрел на детей сквозь прищур:
– Ни про кого, – буркнул мужчина и зашагал быстрее, уходя от ответа в прямом и переносном смысле.
Кассия облегченно выдохнула и припустилась за ним. Эйден в очеретяной раз издал театрально-глубокий вздох:
– Тогда нам придется спросить об этом магистра.
Надзиратель резко остановился, от неожиданности дети почти врезались ему в спину. Повисла немая пауза, в которую Эйден успел испугаться, что надзиратель собирает ярость по закоулкам своей души, чтобы снова обрушить ее на голову мальчика.
– Послушайте меня внимательно, – наконец, сказал мужчина. – Никогда, слышите? Никогда не разговаривайте с ведьмами, – он по очереди заглянул в глаза каждому ребенку, чтобы убедиться, что в них отражается внимание, а не посторонние мысли о каких-то детских делишках. – Ведьмы не такие, как мастера, они вытягиваю волшебство из живых существ. А особенное они любят маленьких детей. Стоит вам один раз заговорить с ведьмой, и оглянуться не успеете, как окажетесь у нее дома, а потом она схватит, свяжет, вставит куриную косточку в ваш любопытный нос и высосет душу!
– И что с нами станет без души? – шепотом спросила Кассия.
– Останется одна шкурка, пустая и бесполезная, как дырявый носок! – припечатал надзиратель. – А теперь шагайте быстрее, пока ведьма не вернулась.
Эйден не верил надзирателю, но перспектива кости в носу казалась ему неприятной. Тем более, он не знал: речь идет о сырой или жареной курице, поэтому он решил сначала расспросить обо всем Вигго, и только потом рисковать душой.
Примерно через двадцать минут поднялся штормовой ветер. Он гнал звездную пыль сразу со всех сторон, закручивая в тугие клубки, которые взрывались яркими вспышками с хаотичной периодичностью. В такие моменты Эйдену представлялось, что кто-то большой и невидимый накрыл мир колбой от сепаратора и хорошенько его потряс.
Эйдену не нравились эта мысль, из-за нее становилось тоскливо, десять лет его жизни представлялись чем-то совсем маленьким и незначительным, точно песчинка, которая вот-вот сорвется с земли и затеряется в звездной буре. Небо разгоралось сильнее, а воздух становился сухим и горячим. Где-то высоко загремели раскаты грома, а им вдогонку загудела сирена.
Мастеров-ветров снова что-то напутал. Он обещал, что дождя не будет еще неделю, но вот они, маленькие алые вспышки, которые прорывали на небе дыры, сквозь которые скоро хлынет вода. Все-таки прав был Вигго, когда говорил, что люди будут жить вечно, если мастер-ветров начнет предсказывать смерти.
Сирена гудела громче и громче, требуя, чтобы все, кто имел уши и ум, бежали в укрытие. Это мастер-ветров пытался исправить свою ошибку. Наверное, он хотел оглушить людей, чтобы они забыли о том, что раскаты грома услышали раньше сирены.
Надзиратель прибавил шагу, он ничего не сказал, все и так знали, что нужно поторопиться. Дожди были редким, но необходимым злом, как, к примеру, уборка. Звездная пыль смешивалась с водой и проливалась на землю тяжелыми золотыми каплями. И весь мир сиял, как раскаленный уголек в печи.
Вигго
Когда Эйден и компания оказались за воротами, в безопасности под крышей мастерской, настроение в маленькой группе сразу поменялось. Если до этого всех объединяла общая тревога, под гнетом которой решили закрыть глаза на взаимную неприязнь, то сейчас причин для дружбы не осталось. Надзиратель лишь буркнул что-то про то, что все должны идти в свои комнаты, и тут же забыл про детей, отправившись по своим делам. Кассия уже шагала в сторону детской спальни, когда вдруг поняла, что Эйден за ней не следует.
– Иди, – махнул рукой Эйден, – я скоро приду.
Видно было, что Кассия хочет задать какой-то вопрос, но Эйден не дал ей такого шанса. Он развернулся и побежал в противоположном направлении. У него были важные дела, которые нужно было срочно решить, пока его интерес к ним не успел испариться. Он знал себя очень давно, примерно, столько, сколько сам себя помнил, поэтому не сильно себе доверял. Кому, как ни Эйдену было знать, что он был ленивой и ненадежной личностью.
Коридор убегал вперед, все время обгоняя Эйдена на один поворот. И это было абсолютно, просто преступно, нечестно. Ведь победа должна была принадлежать Эйдену по праву его рождения в тесном душевном родстве с тщеславием. Но каждый шаг оставлял позади кусочек пройденного пути, когда вперед продолжали тянуться бесконечные стены. При этом они имели наглость принять такой древний и потрепанный вид, словно ждали этого мгновения целую вечность. Впрочем, они и ждали. Или как-то так говорил Вигго.
Но Эйден знал, что это всего лишь слова. Эйден мог помчаться так быстро, что неряшливая каменная кладка просто не смогла бы успеть собраться ни в одну стену. И мир стал бы размытым серым пятном. Всего-то и нужно было помножить свою скорость на мощь юношеского максимализма.
Только сегодня Эйден решил изменить игру. И пусть стены обгоняли его на один поворот, на шаг впереди был все-таки он. На шаг, который нужно было сделать ровно на щель стыков половых плит. Что, кстати, было намного сложнее, чем могло показаться со стороны.
Со стороны все вообще выглядит проще, чем оно есть изнутри. Со стороны смотрят глаза, но проблемы и сложности – они в голове, в самом нутре человеческого ума. А Эйден видел мозг на картинке, и он точно знал, что это настоящий лабиринт из хитросплетений извилин. Поэтому в этом не было ничего удивительного: даже самая простая мысль могла запросто сойти сума, по ошибке свернув куда-нибудь не туда.
До библиотеки Эйден добрался быстро, по пути ему никто не встретился: все были заняты тем, что уносили вещи с улицы от дождя или предавались грустным воспоминаниям у окна. Ведь дождь отчасти для того и был создан. Все двери были закрыты, планы нарушены, а настроение намокало от тяжелых капель, что барабанили по крыше, и становилось тяжелым и неповоротливым. А с таким настроением лучше позволить людям жалеть самих себя в одиночестве, чем смотреть, как эта жалость обращается в ненависть к источнику их несчастья, которым чаще всего выступает работа или успех соседа. Именно в дождь планируются все революции и распродажи. По крайней мере, так, или почти так, думал магистр, а как мудрый и слегка трусливый начальник, разрешал подчиненным не ходить на работу в дождь.
Очередной поворот вытолкнул Эйдена из его мыслей в небольшую комнату, которой заканчивался коридор. Здесь было темно, стены вздувались и выгибались, как старый чулок, в который был спрятан на зиму лук. В помещении не было ничего, кроме черной деревянной двери и пса, который эту дверь охранял.
– Здравствуй, собака, – Эйден не произнес этих слов вслух, но этого и не требовалось. Он давно уяснил, что дипломатия могла говорить на множестве языков, среди которых вежливость была самым варварским диалектом, ограниченным бедностью слов и карманов. А вот жирный кусок колбасы напротив проявлял невероятную сноровку и изворотливость в искусстве переговоров, ловко проскальзывая мимо трудностей перевода.
И, кажется, пес был с ним в этом абсолютно согласен. Он съел колбасу, довольно хрюкнул и попытался облизать пальцы Эйдена, но мальчик вывернул руку, пряча ее за спину, и протиснулся мимо собаки. Дверь легко поддалась и впустила Эйдена в целое облако смешанных запахов и чувств.
Тусклый свет, аромат табака, и пыли, и еще чего-то сладковатого, что имело неясные и тревожные очертания, но пока не сложилось в конкретное слово. Хотя Эйден уже успел заметить, что этим словом пахли потрепанные книги, дома пожилых людей и забытые мечты. Эйден не любил это слово. Но он пришел сюда, чтобы поговорить с Вигго, к которому у него было важное дело, поэтому он был готов потерпеть тоску, которую наводила библиотека.
Вигго был самым обычным взрослым. И он уже давно вырос из всего интересного, что отличает детей друг от друга. Поэтому, случись ему когда-нибудь потеряться, Эйден бы сразу забрал его пса себе. Нет, Эйден не желал Вигго зла, просто найти его не было бы ни единого шанса. В самом деле, что бы они стали писать в объявлении о пропаже? Потерялся самый обычный взрослый? Без возраста, особых примет и любимых игр? Проще было бы найти голубя в голубятне, руководствуясь только рисунком трехлетнего малыша. Хотя Вигго был все же больше похож на драчливого воробья. Нахохлившегося и раздутого, с бесцветными редкими волосами, которые лохматыми перьями разукрашивали его макушку, виски и весь образ мрачной чудаковатостью.
– Вигго, у меня к тебе вопрос, как к хранителю слова, – Эйден очень торопился, время приближалось к обеду, а голод способен съесть любое любопытство, даже если речь идет о жизни и смерти – Правда, что ведьмы могут высосать душу?
Вигго сидел за своим столом и пролистывал какую-то книгу. Он бездумно перебирал страницы, когда взгляд его был направлен куда-то в стену.
– Только если ты будешь называть их ведьмами, – хмыкнул Вигго и отложил книгу – Это очень обидное слово.
– А как тогда они называются? – удивился Эйден.
– Все зависит от того, где они живут. У нас они называют себя мастерицами, а на юге кудесницами.
Эйден прошел по кабинету и занял кресло напротив Вигго. Похоже его вопрос займет несколько больше времени, чем он ожидал. Хорошо, что от слов Вигго любопытство Эйдена заурчало даже сильнее желудка, поэтому теперь у него было время расспросить все подробно.
– А мастер-надзиратель называет их ведьмами, – решил расставить все точки на и Эйден.
Вигго вздохнул почти также тяжко, как умел это делать Эйден. Только у Вигго это получилось менее драматично, было заметно, что ему не хватает практики перед зеркалом.
– Потому что мастер-надзиратель не видит дальше своего носа, а он у него застрял в предрассудках, которые ему рассказал его собственный мастер-надзиратель, – дождь смыл с Вигго его обычный сарказм, и теперь он казался больше задумчивым, нежели язвительным. – Взрослые – это самая большая ложь, которую ты когда-либо услышишь. Они существуют только в фантазиях детей. На самом деле, взрослые люди – это дети, которые постарели, и им стало лень делать безрассудные глупости. Поэтому нельзя верить всему, что тебе говорит человек только по тому, что он старше тебя.
– Но как же тогда мне учиться? Как понять, кого слушать, а кого нет?
– Не знаю, – честно ответил Вигго. – Мне кажется, можно надеяться только на удачу, что тебе попадутся хорошие взрослые, которые будут тебя учить правильным вещам. Ну, или, на худой конец, не очень плохим вещам. А потом, когда ты вырастешь, тебе придется самому перепроверять, каждую вещь, которую ты услышал, будучи ребенком. И это самое трудное занятие в этой жизни. И, скорее всего, ты никогда этого не сделаешь.
– А мастер-надзиратель – хороший взрослый?
– Иногда не обязательно быть хорошим человеком, чтобы преподать хороший урок, – Эйден сразу догадался, что делал Вигго – он увиливал. – Иногда плохой пример может лучше всего научить тому, как делать не нужно.
– А если я не пойму, что этот пример плохой и выучусь по нему?
– Тогда из тебя вырастет очередной обычный взрослый, мир от этого не рухнет, да и ты, возможно, будешь даже счастливее.
Эйден не совсем понял последнюю фразу, взгляд Вигго снова уплыл куда-то в сторону от беседы, и не было понятно говорит ли он с Эйденом или с самим собой.
– А ведьмы, то есть мастерицы, они плохие? – Эйден решил вернуть разговор в изначальное русло, уж больно бессмысленным он становился.
– Разные, – Вигго моргнул и снова посмотрел на Эйдена. – Могут быть и плохими, и хорошими или всего понемножку, как это чаще бывает со всеми людьми.
– Ты меня совсем запутал, так кто же такие эти мастерицы? – Эйдену не нравился новый Вигго, казалось ему было важнее покрасоваться своим умом нежели, чем ответить на вопросы. Он стал похож на типичного взрослого.
– Волшебницы, такие же, как и мастера.
– А почему они не живут в мастерской?
– Потому что когда-то давно мир был так построен, а потом все дети выросли, и им стало лень его менять.
– Мастер-надзиратель сказал, что ведьмы вытягивают волшебство из живых существ, – Эйден упрямо пытался привязать разговор хоть к какому-то смыслу.
– Не знаю, мастерицы хранят свои секреты даже строже, чем мастера. Думаю, что это возможно, ведь поэтому мастерам запрещено касаться животных, чтобы не было искушения, – Вигго задумался, и Эйден испугался, что он снова начнет говорить что-то очень глубокомысленное и бессмысленное, но, к счастью, этого не произошло. – Только я в этом сомневаюсь. Им и без того туго приходится. Обычные люди их бояться, а мастера так сильно ревнуют свое волшебство, что готовы плести про них все новые и новые небылицы. Думаю, у них хватает забот без того, чтобы воровать деревенских куриц ради волшебства, – Вигго сам посмеялся над своей шуткой, как вдруг его взгляд перестал быть рассеянным. – Почему тебя заинтересовали мастерицы?
– Мы сегодня встретили деревенскую мастерицу в поле, и она назвала меня принцем.
– Это ложь, – резко гаркнул Вигго. – Что бы тебе не сказала эта ведьма – это ложь.
– Но ты же сказал, что это обидное слово….
– Я знаю, что я сказал, – отрезал Вигго. Он пристально смотрел в глаза Эйдена, и взгляд у него был жестким и злым. – Обещай мне, что ты никогда не будешь разговаривать с этой женщиной?
– Хорошо, – легко соврал Эйден, он был еще маленьким и не успел определиться будет ли он плохим или хорошим человеком, поэтому не считал ложь чем-то запретным.
В дверь тихо постучали. К испугу Эйдена это был мастер-надзиратель.
– Эйден, – сказал он, – тебя срочно вызывает к себе магистр.
Магистр
Пожалуй, самым примечательным в кабинете магистра была дверь. В этом была своя логика: редко кому выпадала честь за нее попасть, поэтому именно на дверь была возложена обязанность демонстрировать могущество и важность обитателя кабинета. И дверь прекрасно отыгрывала свою роль: древняя и массивная, оббитая по контуру железом, она была настолько тяжелой, что открыть ее можно было только при помощи волшебнизма.
Дверь была высокой, почти в два раза выше обычной, а под самым потолком на ней звездной пылью был нарисован герб мастеров – золотой круг, от которого во все стороны расходились прямые линии. Правда, всего этого было мало, чтобы внушить посетителю ощущение собственной ничтожности, поэтому дверь поместили в конце длинного узкого коридора. Теперь давящие стены и темнота помогали двери сиять настолько ярко, что затмить ее могло разве что самолюбие магистра, которое просачивалось в коридор, когда он одним взмахом руки отворял врата в свою скромную обитель. А чтобы ни у кого не возникло сомнений, что делал это именно магистр, у двери не было ручки.
Дверь загудела и начала открываться, вибрация передалась полу, а по нему проползла в кости Эйдена. Ощущение было неприятным, словно где-то внутри кто-то растревожил рой пчел. Наконец, дверь полностью отворилась и представила взору магистра. Правая рука мужчины была согнута в локте, а кисть располагалась на уровне носа и была красиво изогнута. Наверное, у магистра была очень сильная рука: дверь открывалась медленно, и стоять в такой позе ему приходилось долго. Но Эйден его не винил, будь у него такая дверь, он бы открывал ее постоянно, просто чтобы покрасоваться перед самим собой.
– Здравствуй, мой мальчик, – магистр говорил тихо и ласково, – проходи, пожалуйста.
Внутри кабинета все было очень скромно, впрочем, и сам магистр был человеком крайне сдержанным. И только входная дверь намекала на то, что под стареньким ковром или где-то за простой деревянной мебелью прячутся большие амбиции.
– Погода сегодня просто отвратительная, – продолжил магистр, – надеюсь, вы не промокли?
Магистр жестом предложил Эйдену занять небольшое кресло, а сам подошел к столу, за которым сидел Георг. Ах, да, Георг! Георг был секретарем магистра. Он был самой обычной болванкой и ужасным человеком – настоящим занудой. Георг давно перешел ту грань, за которой каждое утро начинается с глажки носков. Правда, Эйден не знал, откуда у него взялась такая уверенность, ведь у Георга даже носков не было. Он вообще не носил одежды, кроме маленького черного галстука бабочки.
– Георг, не мог бы ты оказать мне любезность и сходить к мастеру-лекарю, – говоря это, магистр по-отечески потрепал болванку по полечу. – Он обещал мне мазь для спины. В такую погоду поясница всегда ноет, – магистр пожал плечами и скромно улыбнулся Эйдену. – Годы берут свое.
Затем магистр снова исполнил свой красивый жест кистью, однако не стал дожидаться, пока дверь полностью откроется, вместо этого он подхватил подмышки болванку и понес в коридор. Сделал он это, вероятно для того, чтобы Георг не слышал, о чем пойдет речь между ним и Эйденом. Георг был самым большим сплетником в мире. Он сплел из слухов настоящую паутину, которая опутала всю мастерскую, а некоторые ее ниточки дотягивались даже до дворца. Эйден никогда не видел Георга за пределами кабинета магистра, он всегда был здесь, за своим письменным столом, но стоило мастеру-повару только подумать о сдобных булках, которые пекла деревенская доярка, как сплетни уже бежали на кухню, и иногда достигали мастера-повара даже раньше доярки.
– Не хочешь чаю? – любезно предложил магистр, после того как выпроводил Георга за дверь.
– Нет, спасибо, – Эйден еще не понял, чего от него хотел магистр, поэтому на всякий случай решил быть вежливым.
– Зря, тебе обязательно нужно попробовать мой чай, – магистр подошел к шкафчику, который стоял у дальней от Эйдена стены, и достал две чайные пары. – Мне привозит его с юга старый друг, и скажу тебе по секрету это не очень законно, – Магистр виновато улыбнулся Эйдену, но потом заговорщицки подмигнул, отчего стало понятно, что ему ни капельки не стыдно. – Признаюсь, грешен, но этот чай стоит пары лишних часов духовных практик для очистки совести.
Эйден хихикнул и сразу зажал рот ладошкой. Он просто не смог ничего с собой поделать. Он уже давно перестал хихикать, как неразумный ребенок, но с момента, как его вызвали к магистру, он был переполнен тревогой по самые уши, поэтому мысль о контрабандном чае помимо его воли прорвалась наружу нервным смешком.
– Смейся, смейся над стариком, – поворчал магистр, но при этом он добродушно улыбался, отчего становилось понятно, что он сам получает большое удовольствие от беседы. – Посмотрим, что ты скажешь, когда услышишь этот неземной аромат южных ягод с нотками звездной пыли, пропитанной морским бризом.
Магистр положил в каждую чашку по пригоршне чая, налил воды из кувшина и вернулся к Эйдену. Перед мальчиком стоял столик, на котором размещался незнакомый ему волшебнизм, именно на него магистр поставил чашки. Это была прямоугольная металлическая пластина с небольшой черной коробочкой у самого края. Магситр ловким движением руки извлек щепотку звездной пыли из поясной сумки и насыпал ее в коробочку. После этого он плавно провел кистью над чашками справа налево, изящно подворачивая мизинец вовнутрь, словно зачерпывая воздух. Звездная пыль вспыхнула, волшебнизм начал, позвякивая, подпрыгивать на столе, а вода в чашках закипела спустя всего лишь пару секунд.
По комнате разнесся приятный аромат. Эйден не знал, как должны пахнуть южные ягоды, а что такое морской бриз он вообще представлял с очень смутно, поэтому ему ничего не оставалось, как поверить магистру на слово. Но он сделал себе мысленную заметку, обязательно понюхать эти вещи, когда вырастет, чтобы понять, можно ли доверять магистру, или стоит перепроверить каждое его слово, как советовал Вигго.
– Держи, – магистр протянул Эйдену одну из кружек, а со второй уселся в кресло напротив. – Только осторожнее – чай очень горячий. Но это идеальная температура для раскрытия всего букета ароматов.
Кружка была горячей, но не обжигающей, она приятно согревала пальцы, от которых тепло вместе с кровь неслось к ледяному комку страха в груди. А когда Эйден глотнул пряный напиток, тревога и вовсе почти полностью растаяла.
– Вкусно? – спросил магистр. – Может быть, хочешь печенья?
Эйден к этому времени расслабился настолько, что решил кивнуть. Печенье он любил, да и магистр не был похож на человека, который собирается кого-либо пороть, а после сладкого печенья он и подавно не станет этого делать. Магистр поставил кружку на стол и снова направился к шкафчику. Как и все мастера он был одет в простую белую робу, однако его одежда была по-настоящему белой, а не того серо-голубого оттенка, в который перекрашивают вещи стирка и время. Поверх рубашки магистр носил поясную сумку на кожаном ремне, которая тоже претворялась обычной, но все ее швы были прострочены синей нитью, что было невероятной дерзостью. Кодекс строго настрого запрещал мастерам надевать темные цвета, а черный и вовсе был под священенным запретом.
– Угощайся, – магистр поставил на столик блюдце с печеньем и снова занял свое кресло.
Дальше чай пили молча. Магистр потягивал напиток, а Эйден набивал печеньем живот и даже чуть-чуть карманы
– Ты, наверное, задаешься вопросом, зачем я тебя позвал? – спросил магистр, когда чай был выпит, а хруст печенья перестал заполнять тишину.
– Это из-за сепаратора? – рискнул предположить Эйден.
– Что? – искренне удивился магистр. – Ах, нет. Сепаратор здесь не при чем. Мастер-надзиратель сказал мне, что он уже тебя наказал, а я знаю, что ты очень умный мальчик, поэтому не сомневаюсь, что одного урока тебе будет достаточно. На самом, деле я позвал тебя, чтобы узнать, как у тебя дела и не нужна ли тебе какая-то помощь с учебой. Но раз уж ты сам заговорил про сегодняшнее происшествие, – магистр подался вперед и пристально посмотрел Эйдену в глаза, – я слышал, что на вас напала деревенская ведьма…
– Вигго сказал, что нужно говорить мастерица вместо ведьма, – поправил Эйден.
– Хранитель слова безусловно прав, – улыбнулся магистр. – Но нужно понимать, что на свете очень мало таких образованных людей, как он, а простые люди используют слово «ведьма». Тебя просто могут не понять, если ты будешь говорить «мастерица». Поэтому, чтобы никого не запутать, давай тоже использовать слово «ведьма».
– Но Вигго сказал, что это обидное слово.
Магистр откинулся в кресле и скрестил пальцы перед собой. Он очень внимательно посмотрел на Эйдена, как будто мальчик был шахматной фигурой противника, и магистр пытался предугадать ее следующий ход.
– Хранитель слова слишком добр, – наконец сказал магистр. – Он не хочет никого обидеть, и это очень благородно с его стороны. Но давай подумай вот, о чем: слово «ведьма» не всегда было плохим. Раньше это было обычным словом, а потом ведьмы сами его испортили свои поведением. И теперь они требует себе новое слово. Но разве это справедливо? Если мы дадим им новое слово, они только снова его испортят. Мне кажется, будет честнее оставить им старое слово, чтобы люди знали, с кем они имеют дело.
– Я не понимаю, как можно испортить слово?
– Ох, мой мальчик, это одновременно очень легко и сложно. Нужно постараться, чтобы заработать себе плохую репутацию, но, с другой стороны, для этого просто достаточно быть плохим человеком.
Эйден чувствовал, что начинал запутываться.
– То есть все ведьмы плохие? – решил уточнить он. – Но разве они не такие же, как мастера?
– Это тебе тоже хранитель слова сказал? – спросил магистр, при этом он улыбался, но почему-то Эйден почувствовал необходимость соврать, поэтом он отрицательно покачал головой.
– Конечно, природа волшебства ведьм сродни той, что используют мастера, – продолжил магистр. – Но все дело в самих женщинах. Они прекрасны, но они слишком добрые и мягкие, их легко запутать или внушить им неправильные идеи. Самой природой заложено, что женщины должны заниматься детьми, хозяйством, садом. А мужчины должны их всячески защищать и оберегать, в том числе от них самих. В этом и есть великий баланс: мужчина и женщина дополняют друг друга и образуют единое целое. Мужчина – сила и ум, а женщина – доброта и любовь. А когда женщина начинает использовать волшебство, этот баланс нарушается. Теперь у нее есть сила, но это идет против ее природы, она не знает, что с этой силой делать, – магистр грустно покачал головой. – Волшебство кружит женщинам головы. Им начинается казаться, что теперь им не нужны мужчины, что они сами могут со всем справиться. Некоторые из них даже начинают соперничать с мужчинами. И природный баланс окончательно рушится. Но от природы нельзя спрятаться, на самом деле, такие женщины глубоко несчастны. В них копится нерастраченная любовь, а потом она киснет, как молоко на солнце, и превращается в зависть и злобу. Так женщины становятся ведьмами: жестокими, кровожадными и мстительными. Задумайся, как много мастеров ты знаешь и как мало ведьм? Это ли не доказательство того, что волшебство для женщин противоестественно.
Эйден и правда знал только одну ведьму, а волшебников в мастерской было, что огурцов в бочке с квашеными огурцами. И пусть Эйден никогда не слышал про статистику, да и повар он был никудышный, но он все же понимал, что кто-то намеренно собрал все эти огурцы в одном месте, и стоит только заглянуть в соседнюю бочку с помидорами, как концентрация огурцов в мире сразу уменьшится.
– Но Кассия ведь не злая, – решил высказать свои сомнения Эйден. – И она точна не завистливая.
– Это потому, мой мальчик, что Кассия не идет против своей природы, – ответил магистр. – Она здесь под моим и твоим присмотром. И я очень рад, что у нее есть такой надежный и хороший друг, как ты, который не позволит ей попасть под дурное влияние.
Тут Эйден понял, что магистр окончательно заврался. Не далее, чем вчера Эйден подговорил Кассию подложить живого червяка в суп мастера-надзирателя, поэтому не было ни одного шанса в этом мире, чтобы магистр считал влияние Эйдена благтоворным. С другой стороны, если даже по сравнению с Эйденом ведьма казалась магистру таким ужасным человеком, то Эйден непременно должен был с ней познакомиться. Для обмена опытом.
– Ты, наверное, думаешь, что деревенская ведьма пыталась тебя защитить сегодня, – продолжал магистр, – но ты ошибаешься. На самом деле она просто хотела запутать вас с Кассией, обмануть, чтобы переманить на свою сторону. Ей ни в коем случае нельзя доверять. Вот поэтому я и хочу попросить тебя об одолжении, – магистр очень внимательно посмотрел Эйдену в глаза, – никогда не разговаривай с этой ведьмой и не позволяй это делать Кассие. Обещаешь?
– Конечно, – легко соврал Эйден.
– Вот и замечательно, – говоря это, магистр выдохнул, и, кажется, даже немного сдулся от облегчения. – А теперь беги, а то опоздаешь на урок.
Эйден встал и направился к выходу, за дверью он обнаружил Георга. Тот лежал на полу и явно подслушивал, поэтому Эйден случайно наступил ему на голову, проходя миомо.
Пока Эйден шел на урок по истории волшебства, он много думал. Поводов для этого у него было немало. А когда он много думал, ничего хорошего обычно из этого не получалось. Впрочем, загадочным образом самой главной мыслью, которая его одолевала, была так, которая интересовалась, что бы сказали огурцы про помидор, если бы тот случайно угодил к ним в бочку? Наверное, ничего хорошего. Но стоило бы доверять их мнению? Конечно же, нет, надо было бы откусить головы обоим овощам, чтобы попробовать самому.
Эйден зашел в кабинет и сел за парту рядом с Касией. Девочка тревожно на него смотрела, словно издалека увидела мысли, которые роились в его голове.
– Что случилось? – спросила она.
– Мы сегодня идем к деревенской ведьме.
– Зачем?
– Потому что Вигго сказал, что мир никогда не изменится, если мы будем делать только то, что нам говорят взрослые. А потом он запретил мне идти к ведьме.
– А зачем его менять? Мир?
– Не знаю, – пожал плечами Эйден. – Но к ведьме мы все равно пойдем.