Fum Fum
Случайный лес
Ведьма
– Стой! – от неожиданного крика ведьмы Эйден вздрогнул и поставил ногу мимом единственной ступеньки на крыльце дома, – подожди меня здесь, я мигом.
Женщина обошла Эйдена и первой открыла дверь. Мальчик успел заметить очаг да общую атмосферу темных тонов и беспорядка эмоций, которые они вызывали, прежде чем дверь захлопнулся перед его носом. Это было странно. Будь Эйден склонен к рефлексии, он бы, пожалуй, сказал, что пребывал в замешательстве. Однако к чтению книг он также не испытывал никакой тяги, поэтому и слова такого не знал. Все, что ему оставалось, это круглыми глазами смотреть на закрытую дверь.
Внутри дома что-то глухо заурчало. Эйден едва успел понадеяться, что урчало именно что-то, а не кто-то, как дверь снова распахнулась. Теперь вход преграждали струи темно-зеленого дыма, которые скручивались в вертикальные спирали вокруг черных льдинок, похожих на маленькие осколки битого стекла, разбросанные прямо в воздухе.
– Заходи, – голос ведьмы растревожил не только Эйдена, но и льдинки, которые всколыхнулись и зазвенели.
Однажды Вигго сказал, что храбрость – это обычная глупость, завернутая в общественное поощрение. И сейчас Эйден, как никогда, был с ним в этом согласен. Мальчик задумался стоит ли сначала просунуть сквозь льдинки указательный палец или носок ботинка, но быстро пришел к выводу, что все свои части тела он любил одинаково, поэтому и жертвовать чем-то из них не мог. К счастью, недалеко от двери стояла метла, которая не имела никаких кровных связей ни с конечностями самого Эйдена, ни даже с его дальними родственниками. Взяв метлу в руки, мальчик осторожно ткнул древком сквозь дверной проем. Метла беспрепятственно преодолела завесу изо льда и дыма и уперлась во что-то мягкое.
– Ай! – ответила неизвестность голосом ведьмы. – Ты что это делаешь?
– Ничего, – ответил Эйден, но метлу тотчас убрал.
Льдинки снова звякнули и разошлись в разные стороны, словно кто-то раздвинул занавески на окне.
– Ты что ткнул в меня метлой? – спросила ведьма, которая просунула голову в образовавший проем. – Не бойся, маленький лорд, если у тебя нет злых умыслов и намерений, ведьмин щит тебя не тронет, проходи спокойно. Однако, – вслед за головой в проеме показался грозящий указательный палец, – если ты задумал какую-то пакость или, того хуже, продать мне ненужные безделицы, ведьмин щит завяжет твои кишки в узел так, что они небо с землею перепутают, а тебе после этого еду придется принимать в обратном порядке.
После такой страшной угрозы, никаких намерений, кроме как бежать в мастерскую со всех ног, у Эйдена не осталось. Однако ведьма лишь усмехнулась, крепко схватила мальчика за плечо и втащила в дом. Льдинки отчаянно зазвенели, обдали лицо Эйдена запахом жженого сахара, но никакого заметно вреда не причинили. По крайней мере, он очень надеялся, что даже ведьмам было не под силу незаметно перевернуть чью-то пищеварительную систему вверх тормашками.
– Чувствуй себя, как дома, – сказала ведьма. – Но не сильно. Представь, что это твой дом после развода с обманутой женой: все вокруг родное и близкое, но тебе больше не принадлежит.
Эйден и не собирался ничего трогать. Когда ему только исполнилось десять лет, Вигго поймал его за разглядыванием картинок в одной из библиотечных книг. Все люди на картинках были обнажены, что было немного странным, но, с другой стороны, однажды Эйден видел картину, на которой часы стекали со стены, как расплавленное в печи масло, поэтому мальчик давно перестал удивляться небылицам, хранившимся в книгах. Гораздо больше наготы людей его интересовали игры, в которые они играли. Мужчины и женщины боролись друг с другом в различных позах с видом искреннего веселья, отчего Эйдену сразу захотелось попробовать эту игру с Кассией.
Однако стоило ему рассказать об этом Вигго, как тот пришел в настоящий ужас. После этого мужчина заставил Эйдена поклясться, что, пока тот не вырастет, он не прикоснется ни к одной девочке. В противном случае, мальчик рисковал остаться без носа, который мог свалиться с его лица прямо на пол в мгновение ока. Из всего услышанного в тот день, Эйден сделал только один неоспоримый вывод: девочки были крайне заразными существами. А так, как и ведьма была своего рода девочкой, то и ее личные вещи для сохранности носа, на всякий случай, трогать не стоило.
В доме все стены и предметы были выкрашены в фиолетовый цвет. Будто кто-то, кем, по всей видимости, была ведьма, разлил вокруг банку с краской и дурным вкусом. При этом вещи были покрашены крайне небрежно, на поверхностях остались застывшие каплями подтеки, а кое-где виднелись проплешины. Усасти быть покаршеными в фиолетовый цмет смогли избеажть только волшебнизмы.
Так, на дальней от Эйдена стене висело большое зеркало в металлическое раме. Оно сразу привлекло мальчика, и дело было даже не в том, что любые поверхности, способные отразить лицо Эйдена, мгновенно завладевали его вниманием, а в том, что зеркало кричало. Точнее, горестно завывало, будто под его гладкой, немного грязной поверхностью была спрятана невообразимая печаль. Эйден даже представить не мог, какая беда могла заставить кого-то так причитать. Разве что именно там ведьма хранила высосанные человеческие души, и какой-то несчастные страдалец оказался на веки заперт в компании кого-то вроде мастера-добродетели.
Эйдену не нравился домик ведьмы. Вещи здесь были разбросаны в беспорядке, мебель была старенькая и потрепанная, а кое-где в углах была растянута паутина. Разве так нужно было наводить неописуемый ужас и вселять в сердца леденящий кровь страх? Нет, такому человеку Эйден бы никогда не доверил творить злодеяния и высасывать души. Ведьма была настоящей неряхой, и, наверняка, забыла бы кусочек несчастной души где-нибудь в левой пятке.
– Проходи, – сказала ведьма, – присаживайся поудобнее.
Сама женщина заняла кресло возле небольшого стола, и указала Эйдену на соседнее. Однако мальчик не торопился последовать ее примеру. Он был настолько поглощён кричащим зеркалом, что не заметил присутствие еще одного человека, тихо сидевшего на полу возле очага.
Эйден впервые видел такую болванку, ее тело было выкрашено в белый цвет, а на гладкой голове красовалась фиолетовая маска, которая обрисовывала черты отсутствующего лица. Ко всему прочему, на шее болванки висело ожерелье из черепов каких-то мелких животных. Все это придавало болванке дикий и пугающий вид.
– Не бойся, маленький лорд, – усмехнулась ведьма, заметив замешательство Эйдена. – Это Бобо, она ничего тебе не сделает. Ей по состоянию здоровья прописана очень строгая диета: она питается только самыми отъявленными негодяями и безнравственными грешниками. Ты же не списывал на уроках, маленький лорд?
– Ничего я не боюсь, – возмутился Эйден, а в душе очень сильно обрадовался тому, что ему никогда не приходилось списывать, Кассия делала все домашние задания за него сама.
Все же, проходя к столу, Эйден постарался держаться как можно дальше от Бобо.
– Так зачем ты пришел, маленький лорд? – спросила ведьма, когда Эйден занял свое место. – Ты еще слишком юн, чтобы наносить мне ночные визиты по зову сердца. К тому же, у тебя нет с собой цветов, а я категорически отказываюсь пятнать свою репутацию ради мужчин, которые даже цветов не приносят.
Эйден не знал, зачем ведьме понадобились цветы. У нее и так хватало всякого барахла, что и за всю жизнь не разобрать. Поверхность стола была усеяна всевозможными предметами, которые по отдельности были жуткими и зловещими, но в общей куче превращались в обычную груду мусора.
– Госпожа ведь…, – начал Эйден, но строгий прищур женщины заставил его передумать произносить это слово, – я хотел сказать, госпожа мастерица…
– Называй меня тетушка Мэй, – добродушно улыбнулась ведьма.
У Эйдена отродясь не было никаких тетушек, и сегодня заводить их он тоже не собирался, поэтому он решил впредь избегать любых обращений к ведьме:
– Почему Вы назвали меня принцем?
– Не называла, – спокойно ответила женщина.
– Нет, называли!
– Нет, не называла.
– Но я же помню! – стоял на своем Эйден.
– А я не помню, – возразила ему ведьма, – поэтому это у тебя нужно спросить, почему я тебя так назвала. Раз уж из нас двоих только ты был тому свидетелем.
– Вы тоже там были! – Эйден начинал по-настоящему злиться. – Мы вместе были на поле, и Вы велели мастеру-надзирателю прекратить бить принца!
Ведьма подперла голову кулаком и внимательно посмотрела на Эйдена так, будто он был неразумным ребенком, который нес бессмысленный детский лепет. От такого пренебрежения у мальчика даже кончики ушей загорелись, так много ярости скопилось в его голове.
– Ты уверен, что это правда, или ты хочешь, чтобы это была правда? – наконец, сказала женщина. – Хочешь быть принцем, маленький лорд?
– Что? Нет! Это же ВЫ меня так назва….
– Слышала, Бобо, – развеселилась ведьма, – у маленького лорда совсем немаленькие амбиции. Как думаешь, сможем мы оказать достойный прием такой важной особе? Доставай свое праздничное платье. Не помнишь, куда подевалась моя хорошая репутация? Кажется, я потеряла ее где-то в той забегаловке на углу…
– Вы ее не потеряли! – взорвался Эйден. – Вы испортили ее своими мерзкими, злобными поступками! Как и все ведьмы!
Эйден и сам испугался собственных слов, но поделать уже ничего не мог. С ним всегда так случалось, все самые обидные и злые сова он привык выплевывать изо рта как можно быстрее. А все по тому, что Вигго однажды ему сказал, что у него ядовитый язык, и стоит мальчику хоть раз его вовремя прикусить, он тотчас захлебнется собственной желочью.
– И кто же вложил в твою маленькую головку такие мысли? – сказала ведьма, скрестив руки на груди. – Позволь мне угадать. Мастер-надзиратель? – она подняла одну бровь. – Хотя, нет. Этот плешивый пес не смог бы пролаять ничего сложнее собственного имени. Это был кто-то изворотливый, как земляной червь, и подлый, как пояс на юбке после застолья. Это был магистр, так ведь, маленький лорд?
Ведьма самодовольно улыбнулась, всем видом показывая, как сильно она гордится своей прозорливостью. Только Эйден был сыт по горло взрослыми, которые считали себя лучше и умнее других. Поэтому он решил помалкивать, к тому же, он боялся, что если раскроет рот, из него снова вылетит что-нибудь необдуманное и опасное.
– Ладно, можешь не отвечать, – высокомерно смилостивилась ведьма, хотя Эйден был уверен, что ее неожиданная доброта была ничем иным, как желанием и дальше красоваться своим умом. – Я и так знаю, что это был он. Только старый гусь способен на такое ханжество. Ведет себя так, будто на завтрак съел Кодекс, и теперь даже отрыгивает добродетелью. Да только гадит он в тапки хозяевам точно кошка шкодливая.
Ведьма сокрушенно покачала головой и повернулась к болванке, которая все так же безучастно сидела на полу:
– Слышала, Бобо? Ведьмой меня назвал!! – возмутилась женщина.
Эйден не смог расслышать ответ Бобо, однако ведьму он, кажется позабавил. Она заулыбалась и согласно закивала головой.
– А известно ли тебе, маленький лорд, – снова обратилась к Эйдону ведьма, – кому служат великие и непогрешимые мастера?
– Священной мощи волшебства? – неуверенно ответил Эйден.
– Это что еще за чепуха? Впрочем, – ведьма предостерегающе подняла руку, – не отвечай, я даже знать не хочу. Нет, маленький лорд, – продолжила она, – я спрашиваю тебя, кому принес клятву в верности ваш магистр и чьи пятки он облизывает на сладкое после ужина?
Эйден не мог представить, чтобы магистр облизывал чьи-то пятки. Все-таки это занятие представлялось ему слишком гадким даже для собаки Вигго, а та была готова засунуть в свой рот хоть грязный носок. Поэтому мальчик снова решил промолчать.
– Позволь, я тебе кое-что покажу, маленький лорд, – сказала ведьма, вставая из-за стола.
Женщина прошла к стеллажу у стены и начала что-то искать на полках. Она недовольно бурчала себе под нос, пока в ее руках не оказался маленький волшебнизм. Это была прямоугольная дощечка размером с ладошку, однако ведьма обрадовалась так, будто нашла не меньше трех лучших лет своей юности. Повернувшись к Эйдну, она весело ему подмигнула и направила на него волшебнизм.
Раздались треск и металлическое урчание. Казалось, что весь дом неожиданно ожил, а Эйден очутился у него в желудке, в самый разгар несварения. Рябь прошла по воздуху, ударяя в нос уже знакомым запахом жженого сахара. Эйден вскочил со своего места и бросился к выходу. Но было поздно.
С потолка опустились клубы красного дыма, окружившие мальчика со всех сторон. На мгновение стало темно. Дым плотной стеной преграждал доступ к свету и ясным мыслям, которые вязли в густой липкой панике. В ужасе Эйден попытался пробиться сквозь дымовую завесу, но его остановил жар, который проникал в нос и растекался по всему телу. Проще было проглотить раскаленный уголь, чем сделать еще один шаг.
– Тише, маленький лорд, – раздался голос ведьмы. – Не поранься. С тобой ничего не случится. Не надо бояться.
Словно в подтверждение слов женщины, дым стал рассеиваться, забирая с собой обжигающий жар. Еще мгновение и свет разрезал красную пелену на тонкие дольки, а струи дыма скрутились в плотные жгуты, которые образовали клетку. Протянув руку, Эйден коснулся одного из прутьев, он оказался чуть теплым и твердым, как железо. Мальчик был заперт.
– Прости меня, маленький лорд, – ласково обратилась к нему ведьма. – С тобой ничего не случится. Просто мне срочно нужно передать весточку одному человеку, и я боюсь, что у меня осталось совсем мало времени.
Пока Эйден боролся с тенями и страхом, ведьма успела надеть дорожный плащ и теперь стояла у выхода. Она ободряюще улыбалась мальчику, и вид у нее был почти извиняющийся. Только Эйден на собственной подпаленной шкурке знал, что если когда-то у ведьмы и была такая безделица, как совесть, то теперь она была безвозвратно утеряна среди прочего барахла в доме.
– Я скоро вернусь, – продолжила ведьма, – а ты, от вторника подальше, побудь пока здесь. Бобо за тобой присмотрит.
С этими словами, женщина взялась за ручки двери, но в последний момент неожиданно передумала. Она что-то пробурчала себе под нос, из чего до Эйдена донеслось только слово “термиты”, и быстром шагом прошла к очагу.
Очаг едва доходил ведьме до пояса и был сложен из красного кирпича, который проглядывал сквозь сколы и трещины на фиолетовой краске. Внутри печи тлелись угольки, которые упрямо не хотели затухать, будто чувствовали свою ответственность в борьбе с монохромным безумием, воцарившимся в доме. Сверху на очаге стояли какие-то предметы, укрытые полумраком и представлявшиеся Эйдену неясными силуэтами.
Ведьма взяла с один из предметов, наклонилась и сунула его в печь. Когда женщина снова выпрямилась, в руках у нее оказалась курильница. По комнате поплыл едкий запах полыни, который пробирался под кожу и щипал глаза. Эйдену пришлось даже выпустить прутья клетки, чтобы зажать нос обеими ладошками. Саму ведьму запах нисколько не беспокоил, наоборот она присела на корточки возле Бобо и подула на курильницу. Тоненькая струйка дыма в мгновение ока раздулась в ядовитое облако, которое поглотило болванку.
Эйден закашлялся и испугался, что именно так ему суждено расстаться с душой. Ведьма просто выкурит ее из его тела, точно крысу из норки. И он даже не мог обвинить свою душу за это в предательстве. На ее месте Эйден бы сам сбежал, поджав совесть, как можно быстрее.
Впрочем, в теле Эйдена осталось достаточно души, чтобы пережить газовую атаку. Постепенно запах стал блекнуть, смешиваясь с дыханием и воспоминаниями о свежем воздухе, а горечь ушла в неприятное послевкусие на языке.
Ведьма довольно кивнула сама себе, поставила курильницу на пол возле Бобо и быстрым шагом ушла из дома.
Апофения
Бум. Пол был твердый. Бум. Биться об него головой было больно. Бум. Удар вышиб из глаз Эйдена слезы, которые сорвались с ресниц, поймали отблески огня из очага и сверкнули, как настоящие искорки. Это тоска просочилась наружу, но столь чистое горе моментально воспламенилось, вступив в реакцию с жестокостью внешнего мира. Бум-бум.
– Я хо-чу до-моооой! – голос Эйдена вибрировал, подскакивая на каждом слоге. Все существо мальчика сжалось до маленького комочка, который пульсировал глубоко в груди и отчаянно ловил кислород. Только весь воздух еще на вдохе поглощали вопли. – Отпустите меня домоооой!!
Бум. От очередного удара в ушах Эйдена зазвенело, поэтому он предусмотрительно подставил под лоб ладошку. Удары стали глухими, трагичность из них пропала. Голова мальчика ритмично подрагивала, мысли штормило от тряски, но в комнате было тихо. Такая истерика совсем никуда не годилась. Подумав, Эйден начал сучить по полу коленками. Шум атаковал комнату с новой силой. Даже стенания кричащего зеркала зазвучали громче, ободренные новым союзником.
– Я еще совсем маааааленький, так не чеееестно! Отпустииите меня!!
Слезы застила глаза, поэтому Эйдену пришлось пару раз моргнуть, прежде чем он смог украдкой взглянуть на Бобо. Ничего. Ни один мускул не дрогнул.
– АААААААААААААААА! – Эйден подбавил отчаяния в свои крики, вспомнив что, ко всему прочему, он еще и голодный.
Однако горло мальчика сильно болело, а голос осип, поэтому звуки, которые он издавал, уже давно перестали быть громкими и пронзительными. Поначалу ему приходилось зажимать уши руками, чтобы случайно не повредить себе ум. Его вопли проникали в голову и метались внутри, как дикие птицы, которые когтями разрывали мозг на ошметки. Сейчас же Эйден едва слышно хрипел, да захлебывался воздухом, который он жадно глотал, после каждого вскрика. Толку от этого было мало.
Эйден глубоко вздохнул и перевернулся на спину. Деревянные балки, которые поддерживали крышу дома, были изъедены дырами. Какие-то насекомые основали внутри целый город. Вигго всегда говорил, что у стен есть уши, оказывается, они были и у потолка. Впрочем, Эйден, надеялся, что у этих насекомых были достаточно длинные лапки, чтобы закрыть ими ушки. Было бы очень досадно, потратить столько сил на истерику, а в итоге уничтожить ведьминых паразитов.
Мальчик еще раз глубоко вздохнул, чтобы успокоить бешено стучащее сердце и вытер лицо рукавом. Нет, в отчаянии решительно не было никакой пользы, более того, оно было отвратительным на ощупь. Мокрое и липкое. Эйден шмыгнул носом, проглатывая остатки горя, и сел.
Кричащее зеркало оказалось на уровне глаз мальчика, и на вид печаль была еще хуже. Эйден первый раз смотрел в зеркало напрямую, поэтому не знал, всегда ли оно видело мир черно-белым, или это от его криков оно помутилось рассудком. Однако, впервые заметив себя, Эйден на миг подумал, что от своих воплей он случайно вывернулся наизнанку, и из отражения на него смотрела его страшная и неприглядная душа, совсем как ее описывал Вигго. Но, когда он опустил взгляд на свои руки, те оказались обычного цвета.
Эйден снова посмотрел в зеркало. Жуть. Нос и глаза распухли, по щекам текли слезы, а кожа была совсем бесцветной. Словно кто-то раскрасил его белой краской. Точно Бобо. Мальчик так резко метнул взгляд к болванке, что едва не промазал. К счастью, он успел вовремя зацепиться взором за маску на голове болванки, и ему не пришлось пялиться на пустую стену.
Болванка сидела с прямой спиной, руки и ноги вытянуты вперед. От одного взгляда на нее у Эйдена ныли кости, которые бы рассыпались в пыль, застынь мальчик в подобной позе хоть на минуту. А Бобо было все нипочем. Ни вопли, ни боль, ни жучок, чьи тонкие лапки несли массивное тело по гладкой шее болванки. Лапки быстро мелькали, едва касаясь гладкой поверхности, а мурашки бежали по коже Эйдена. Жучок упорно шел к своей цели, которая была скрыта под маской, где было достаточно места для маленького насекомого, круглой головы без лица и мертвого равнодушия к миру.
Бобо не была живым человеком. Как стол, у которого сидел Эйден, не был деревом. Хотя любой мог сказать, что он деревянный. Так и болванка обладала чем-то неуловимо человечным, что не оставляло большой простор для фантазии – Бобо была чьей-то несчастной душой.
До этого дня Эйден думал, что душа должна быть мерзкой на вид. Кассия вопила от ужаса, найдя на подушке зуб, который подкинул Эйден. Но душа уходила корнями в тело гораздо глубже молочного зуба. Что-то гадкое должно было к ней прилипнуть. К примеру, кровь, кишки или подлый поступок.
Бобо не была противной, она была чистой и, можно сказать, опрятной. Разве маска на голове немного съехала набок. Но у болванки отсутствовали уши, чтобы ее поддержать, а руки не гнулись в локтях, поэтому стоило закрыть глаза на такую оплошность. К слову, глаз у Бобо не было тоже. Размером болванка была со взрослого человека, поэтому Эйден сильно удивился, как ей удалось пролезть сквозь куриную косточку. Наверное, души были текучими, как вода или моральные принципы. Но как тогда у Бобо получалось сидеть на полу, где в щели между досок можно было просунуть палец?
Бобо невыносимо страдала, заключил Эйден. Ей приходилось часами сидеть в неудобной позе, выполняя приказы Ведьмы, но та, в свою очередь, даже коврик ей не дала, чтобы Бобо случайно не вытекла подпол.
А все угнетенные классы должны были быть побратимами, ведь так говорил мастер-надзиратель.
– Госпожа Бобо, – очень ласково начал Эйден, – Вам не больно вот так, без тела, сидеть на голом полу?
Сказав это, мальчик вдруг испугался, что это очень невежливо – напоминать душе о потере тела. Вдруг она горько переживала по этому поводу, и лишь усилием воли да опытом общения с такими же грубиянами сохраняла бесстрастный вид.
– Не обижайтесь, пожалуйста, – поспешно добавил мальчик. – У Вас очень хорошая душа! Если бы у меня была такая душа, я бы даже хотел, чтобы ее высосали, и все вокруг увидели, какая она большая и светлая! Я бы ей очень гордился! Но моя настоящая душа совсем малюсенькая и гадкая, – Эйден произнес эти слова противным высоким голосом, чтобы Бобо точно поняла, какая жалкая у него душа. – Например, сегодня утром я подкинул Георгу записку для магистра от мастера-надзирателя. В ней я написал, что брови магистра похожи на две мохнатые навозные гусеницы, которые целуются, каждый раз, когда он хмурится. И я, то есть мастер-надзиратель, это же как будто он написал, мечтаю смотреть на этих гусенец вечно. Теперь Вы понимаете, что я за человек? – Бобо продолжала, молчать, поэтому Эйден решил еще больше себя очернить. – Георг – он настоящий сплетник! Сейчас, наверное, уже все в мастерской знают про эту записку, а мастер-надзиратель от стыда рвет на себе свои собственные брови. Видите? Мне никак нельзя вытаскивать душу наружу. Это все равно, что прийти в гости в дырявом носке! Подумайте, как неловко будет остальным достопочтимым душам оказаться в такой компании.
Бобо продолжала молчать, но Эйден надеялся, что она все же прониклась к нему сочувствием, или, на худой конец, искренним отвращением. Оба варианта были мальчику на руку. Он не был гордым, и принял бы любую помощь. И совершенно неважно, что пришло бы на выручку: жалость или страх провести веки вечные рядом с его подлой душой.
– Вы мне поможете? – спросил Эйден, вложив в голос всю свою скромность. Ее было немного, но он отдавал последнее, а это чего-то да стоило.
Ничего. Бобо даже усом не повела. Усов у нее, сама собой, не было, но она всем видом давала понять, что, даже обладай она густой бородой, та бы не шелохнулась. Такое поведение болванки Эйден счел крайне грубым. Он выворачивал перед ней постыдные тайны, как карманы перед вооруженным головорезом, а в ответ получал молчание. Мальчик решил пристыдить Бобо, чтобы пронять ее чёрствую душу позором, но неожиданно понял, что был единственным, кто заслуживал выволочки.
– Вы меня не слышите, правда? – спросил он болванку, и сразу в ответ сам себя стукнул по лбу. – Конечно, не слышите, у Вас же ушей нет.
Дело принимало дурной оборот и поворачивалось так, что Эйден сам должен был себя спасать. Он не был готов к тому, что все зайдет так далеко. Мальчик винил в этом Кассию. С ее стороны было крайне бессовестным – приучить его к помощи до состояния полной безответности за свою жизнь, а потом вот так вероломно бросить в самый важный момент. Он мог ожидать подобного от себя, но никак не от верной до глупости Кассии. Эйден задумчиво покачал головой и невольно восхитился девочкой.
Осмотревшись вокруг, Эйден понял две вещи: помощи ждать было неоткуда, и ему придется замарать руки трудом. К счастью, прутья клетки были толстыми и железными, сломать или перегрызть их не было шанса, поэтому трудиться физически не было смысла.
Кроме мальчика в клетке был заперт стол со всеми предметами на его поверхности. Это были пустые склянки, бумаги, карандаши и даже половинка яблока. Самым полезным из всех вещей оказалось яблоко, все-таки Эйден был голоден. Но мальчик решил съесть его в крайнем случае, если надежда спастись иссякнет. У души не было носа, поэтому и причин хранить его не останется.
Эйден сбросил со стола все предметы, оставив лишь яблока, сел на стул и задумался. Он не мог выбраться изнутри, в клетке даже двери не было, а прутья уходили вверх, оставляя тонкий зазор под потолком, в который едва проходила ладошка. Оставался один вариант – убрать клетку снаружи. А единственным человеком снаружи была Бобо.
Эйден внимательно посмотрел на болванку и снова треснул себя ладошкой по лбу. Так никуда не годится, еще немного и Кассия превратит его мозг в жидкую кашу, которую будет перчить и солить на свой вкус. Конечно, у Бобо не было ушей, чтобы к ней подольстится, зато у Эйдена были глаза, которые видели, как ведьма отдает болванке приказ.
Вскочив со своего места, Эйден в один прыжок оказался возле решетки. Болванка сидела предусмотрительно далеко, просунь Эйден сквозь прутья ногу, и то не смог бы коснуться ее башмаком. Зато маленькая курильница чадила тонкую струйку дыма ровно посередине между Бобо и решеткой. Сидя на корточках, мальчик легко подцепил курильницу кончиком пальца и втащил в клетку.
Курильница легла в ладошку теплым округлым весом, сравнимым с целое яблоко. Металлические бока выдувались наружу. Прорези в плоской крышке рисовали сражение крылатой змеи со своим хвостом. Лобастая голова с разинутой пастью тянула узкое тело вокруг маленькой ручки в центре крышки и пыталась замкнуть рисунок в равномерный узор, сквозь который дым вырывался наружу. Едкий запах полыни давно пропитал всю комнату, обманом заставив поверить, что именно так всегда пах свежий воздух. Однако, в отличие от носа, глаза Эйдена сразу распознали подлог. От горького дыма они заслезились, и мальчик поспешно убрал курильницу от лица.
Курильница не была волшебнизмом, ее создатель оставил ей медно-коричневый цвет, за которым никак нельзя было скрыть волшебство. Она выглядела обычной, даже немного грубой, будто ее делали наспех или не очень умелыми руками. Внутрь курильницы был насыпан черный порошок, который тоже не имел отношения к звездной пыли.
Эйден глубоко вдохнул, заполнив грудь воздухом и верой, и дунул на крышку курильницы. Точно так же, как делала ведьма.
– Помоги мне! – приказал Эйден Бобо самым своим строгим тоном, который он украл у магистра.
Мир вокруг мальчика мгновенно взорвался. Всё рассыпалось в пыль, которая летела к Эйдену со всех уголков разрушенных городов. Не осталось ничего, кроме клетки, в центре которой бушевала буря из вихрей дыма. По крайней мере, так думал Эйден, а что думали остальные, его не интересовало. Невыносимо пахло полынью, чад от курильницы обжигал глаза, а сердце мальчика барабанило по ушным перепонкам.
Тонкие белые пальцы обхватили прутья решетки. Вслед за руками завесу тумана разорвало лицо в фиолетовой маске. Сквозь узкие прорези голубые глаза, не мигая, смотрели на Эйдена. Бобо наклонила голову вбок и задумчиво изучала мальчика. Она была одета в простую белую одежду, от чего стала похожа на обычного человека. Встреть ее Эйден на улице, он бы даже не обернулся.
– Выпусти меня! – снова приказал Эйден.
Мальчик старался говорить твердо, но от радости его голос подпрыгнул так высоко, что буквы запутались, и из слов выпало несколько гласных. Однако Бобо все равно его поняла и кивнула.
Входная дверь с грохотом отворилась.
От резкого звука курильница выпала из рук Эйдена и с шипением покатилась по полу. Дым вокруг мальчика начал рассеиваться, превращаясь в полупрозрачную вуаль, сквозь которую он увидел огромную тень, которой был тесен дверной косяк. Тени пришлось съежиться и с силой втолкнуть себя в дом. Потолочный светильник мгновенно поймал неясный силуэт в пятно света. Только от этого стало еще страшнее. Эйден охнул и сделал два шага назад.
Мастер-надзиратель был зол. Лицо его было перекошено, будто сквозь раздутые ноздри, плотно сжатые в линию губы и выпученные глаза что-то рвалось наружу. И это что-то было намерено разорвать Эйдан на кусочки. Мальчик метнул взгляд к решетке и с радостью обнаружил, что клетка была на месте. Впрочем, железные прутья вдруг показались совсем тонюсенькими.
– Схватить, – из-за спины надзирателя раздался голос магистра.
Мастер-надзиратель прыгнул. Эйден съежился. Мастер-надзиратель снова прыгнул. На этот раз в сторону. Прыжок. Еще один. Мужчина зигзагом продвигался вперед, каждый раз уворачиваясь от невидимого врага очередным броском вбок. Достигнув середины комнаты, надзиратель резко пригнулся, ушел в кувырок и снова вскочил в нескольких метрах от прежнего места. Рот Эйдена от удивления открылся, и весь испуг вышел наружу.
– Эйден, где ведьма? – спросил магистр, который стоял у двери вместе с Вигго.
– Она куда-то ушла, – ответил мальчик, не отрывая взгляда от странных плясок мастера-надзирателя.
Тем временем, Эйдена от мастера-надзирателя отделил последний прыжок огромных ног. Мужчина взвился в воздух, в полете развернул тело и спикировал правее клетки. Кувырок, и тело мужчины накрыло собою Бобо. Только сейчас Эйден заметил, что болванка снова застыла, как кукла. Вверх вздернулись негнущиеся конечности, голова без лица с глухим ударом врезалась в пол.
– Хранитель слова, будьте так добры, сделайте что-нибудь с этим ужасным воем, – слова магистра пробивались к Эйдену сквозь полное отсутствие интереса мальчика к чему-то кроме боя надзирателя с болванкой. – Звучит так, будто кто-то пытает волынку.
Надзиратель с Бобо кувыркались по полу, представляя собой клубок из которого во все стороны торчали руки и ноги болванки. Надзиратель, пытался подмять Бобо под себя, но каждый раз какая-то сила вновь опрокидывала его на спину. Мужчина тяжело и громко дышал, болванка болталась в его руках с привычным для нее безразличием к миру.