Галина Гончарова
Ветана. Дар смерти
С этими мыслями я попрощалась и отправилась домой. Ушла недалеко. В десятке шагов от лечебницы меня нагнал Бертен.
– Я вас провожу.
– Благодарю, но я не нуждаюсь в провожатых.
– Женщине не стоит одной ходить ночью по Желтому городу. Все.
– Мне можно. Я лекарь.
Бертен посмотрел на меня уже раздраженно.
– Вета, либо вы соглашаетесь, чтобы я вас проводил, и мы идем вместе и быстрее, либо вы идете вперед, а я за вами. Одну я вас все равно не отпущу.
Я поморщилась, но согласилась. Пусть провожает.
Бертен так и сделал. Взял меня под руку так, что даже самая строгая компаньонка не нашла бы, к чему придраться, довел до дома, распрощался на крыльце и быстро ушел. Просто проводил.
Странный он все-таки. Неплохой, но странный.
* * *
Следующие десять суток слились для меня в один бесконечный день. Я поднималась с третьими петухами, завтракала, одевалась, шла в лечебницу. Там меня ждал Карнеш и остальные лекари. Сначала – обход, потом мои личные больные. Их было много, очень много, так что я не могла помочь всем сразу. И это тоже оказалась учеба.
Вот лежит больной ребенок с жаром. Лечить его силой? Или просто прощупать, что намного легче, приказать растереть винными выморозками, закутать теплее и дать малинового взвара?
Первое проще и быстрее, второе требует усилий, но результат одинаков. Я же знаю, что вреда не нанесу, просто выздоравливать мальчик будет дольше. А дар лучше употребить на ком-то другом. Например, вот больной с гангреной. Получил рану, вовремя не обратился к лекарю, денег не было, грязь попала, рана загноилась, жар начался, а там и гангрена. Если она пойдет выше и сильнее, то ногу придется отнять. А если я осторожно, едва-едва касаясь своим даром, придам человеку сил, это и не заметят. Но выше болезнь не пойдет. И опухоль спадет. А силы у меня еще останутся.
Я старалась не выплескивать все сразу. Сдерживала себя, как могла, жестко контролировала, и все равно из лечебницы выходила, словно на мне сутки рыбу возили. Дар вычерпывался до дна. Людей было искренне жалко.
Вот лежит проститутка с громадным животом. Ребенок – обычный риск в их работе, но эта совсем еще девочка. Не как Лита, моложе лет на десять. Забеременела, но не стала избавляться от малыша. Пока могла – работала, есть любители на беременных, потом случилось кровотечение, и она оказалась здесь.
А где еще?
Вообще, проститутки и нищие составляли бо́льшую часть клиентуры. Первых целители лечить брезговали, вторым банально не хватало денег на лекаря, вот и… Раненые, которые не могли о себе ничего сообщить, моряки, приезжие…
В лечебнице было несколько видов палат. Общие, на десять-пятнадцать коек, для вовсе уж безденежных, и элитные, на одну, на две койки. Для тех, кто мог заплатить. Разное ведь в жизни случается.
Вот в одной палате лежит проститутка, а в другой рядом с ней оказался младший сын маркиза. Ненадолго, правда. Служители его на улице подобрали, парень в таверне подрался, ну и получил как следует. В грязной драке на титулы не глядят, а дубинка не разбирает, кто твой папа. Да хоть бы и король! А отоварят по хребту, так вмиг про титулы позабудешь.
Если приглядеться, больные в лечебнице также делились на две категории. Те, кому помощь нужна срочно, вот сию секунду, и те, кто ее уже получил и теперь лежал, выздоравливал. А вот с кем больше проблем?
Не знаю.
Те, кого приносили с улиц, как правило, находились в очень тяжелом состоянии. Требовалось мгновенно принимать решения, часто – резать наживую, зашивать, вправлять вывихи и переломы, принимать роды и лечить тяжелые состояния.
Те, кто уже лежал в лечебнице… Мало вылечить, нужно вы́ходить. А вот с этим большие проблемы. В лечебнице попросту господствовала грязь. Больные лежали на нечистом белье. Если служительница была занята – так и в луже собственной мочи. Это все пахло, пачкало, вызывало пролежни и воспаления. А заняты служительницы были постоянно.
Конфликты начались уже на третий день пребывания в лечебнице.
* * *
Служительницы старались со мной лишний раз не спорить и не сталкиваться, я и так ходила раздраженная. Лечебница мне не нравилась. Я очень не люблю грязь. Она вызывает заражения, больные хуже выздоравливают в грязи. Собственно, грязь – первый враг любого лекаря. Но в лечебнице она царила повсеместно. Проще сказать, что не было грязным.
Потолок. И то побелить бы не мешало. Все остальное…
Выскрести дочиста углы не озаботилась ни одна уборщица, максимум – размазать грязь по полу. Хорошо, если воду в ведре разок поменяют, а то и этого не сделают. Хотя колодец во дворе здания, и тащить ведро – аккурат десять метров. Тут захочешь – не надорвешься.
Я бы и сама выскребла, но тогда не останется времени на больных. И так день забит до беспредела. На рассвете я прихожу в лечебницу. Там мы встречаемся с Карнешем и его командой, идем на обход. Это примерно на два часа.
Больные, раненые, в сознании и без сознания, одинокие и с родными… Все сливалось в единое пятно. Я и не думала, что их в Алетаре – столько. Моя практика – это даже не капля в море, это капля в мире.
Потом я шла к своим больным. У меня было пока три палаты. Самые маленькие и самые простые. В одной лежали пятеро беременных, в другой – семь раненых и в третьей – шестеро мужчин. Из них трое без сознания, трое – в тяжелом состоянии. Пока я обходила всех, выслушивала, проверяла состояние, в том числе и своей магией, наступал полдень. И я уходила, вымотанная вчистую.
Дома требовалось навести порядок, приготовить лекарства, да и люди заходили по-прежнему. Надо было оказывать помощь… Два дня так и прошли, на третий мне выпало ночное дежурство. Карнеш предложил заранее попробовать, привыкнуть, и я решила, что это правильно.
Это был кошмар.
Дежурство началось с того, что служители приволокли пьяного матроса. Подрался, получил десять сантиметров стали в бедро, теперь лежал и грязно ругался. При виде меня мужчина оживился, протянул руки, попытался схватить меня за попу и потребовал вина.
Бить больных нельзя, даже если очень хочется. Поэтому я протянула стакан с винными выморозками, который тот осушил одним залпом и впал в пьяное оцепенение. Осталось привязать его покрепче и заняться раной. Извлечь нож, пережать сосуды, почистить, зашить, оставив дренаж…
Служительница по имени Сиента ассистировала, подавая зажимы, иглы, скальпели. Эта усталая хмурая женщина с громадными кругами под глазами была настоящим профессионалом. Даже просить не приходилось, она сама отлично знала, что нужно. Надеюсь, и я не ударила в грязь лицом, потому что смотрела она на меня без прежней неприязни.
Матроса отвязали и потащили в палату.
Я перевела дух ровно на три минуты, потому что в комнату влетела женщина с ребенком двух лет на руках.
– Мой малыш умирает!!!
Малыш выглядел подозрительно здоровым. Орал он так, как ни один больной не сможет. Видимо, из солидарности с мамой.
Я ловко выдернула его у женщины и пристроила на стол, который сноровисто протерла та же Сиента.
– Что с ним?
– Ему плохо!!!
– А почему?
– Он монету проглотил!!!
Как оказалось, малыш дождался, пока мама отвлеклась, и нашел себе игрушку – папины штаны. Вытащил из них серебряную монету и слопал. А что – смотреть на нее, что ли?
Я невольно фыркнула. Прощупала мелкому грудь, живот…
Нет, в пищеводе монета не застряла. Значит, через пару дней есть хороший шанс увидеть ее в горшке. Кормить ребенка кашами погуще и ждать результата. Только если я это скажу его мамаше, она скандал устроит. Как же! Ребенку лекарства пожалели!
Я поманила пальцем Сиенту и шепнула ей пару слов на ухо. Та послушно убежала, чтобы через пару минут вернуться с небольшим синим пакетиком. Проверяю содержимое. То?
Очень даже то.
– Это надо добавлять ребенку в кашу. Три раза в день.
– Его что – одними кашами кормить?! – скандальным тоном возмутилась мамаша.
Понятно. Ответственность спихнули на других. Ребенок вроде как не умирает, в себя она пришла… Теперь надо на ком-то сорваться. Это не на мне. А то сделаю малыша сиротой.
– Будете кормить, пока монету в горшке не увидите, – надавила я голосом. – Вам что – нужно, чтобы сыну плохо стало?
– Да как вы можете такое говорить?!
– Значит, три раза в день варите ему кашу. Что-нибудь обволакивающее и густое, вроде пшенки или овсянки. И добавляйте в нее лекарство. Оно сладкое, так что слопает, никуда не денется.
– Хорошо.
– Через три дня ко мне на осмотр, горшок проверять каждый раз на предмет вышедшей монеты. Ясно?
– Д-да…
– Сиента, проводите маму к выходу.
Я с радостью сгрузила малыша в руки его родительницы. Наверное, я люблю детей, но не когда они пытаются вырвать мне пуговицы, волосы и глаз – по очереди.
Заботливая родительница сунула пакетик с лекарством поближе к сердцу и ушла, не попрощавшись. Я фыркнула. Синий пакетик содержал смесь из сахара, растертого в порошок, молотого имбиря и сушеных листьев малины и черники. Тоже измельченных.
Ничего страшного с ребенком не будет, слопает в каше и не поморщится. А монетка и сама выйдет через пару-тройку дней. Тут главное – мамашу нейтрализовать, чтобы дел не натворила.
Сиента вернулась, кивнула мне.
– Проводила.
Я посмотрела на серое от усталости лицо, на мешки под глазами женщины…
– Отлично. Вы одна сегодня дежурите?
– Нет. Еще Тамира.
– Где она? Пусть придет, подменит вас. А вы сходите, взвара попьете, передохнете.
– Ее нет.
– То есть?
– Ее пригласили.
Слово за слово я вытянула из Сиенты всю историю.
Тамира действительно была шлюхой. Из тех, кто вроде бы как по любви, но обязательно за деньги. Сегодня один из вылечившихся больных пригласил ее посидеть в таверне. Она согласилась и помчалась, наплевав на работу.
Я скрипнула зубами. Ну погоди ж ты у меня… нахалка! Хм-м… А что я могу с ней сделать? Уволить? Вряд ли, у нее такая степень близости с руководством, что мне и не снилась. Да и слышит она эти угрозы по шесть раз на день, то-то испугалась?
Заставить что-то делать?
А вот это ближе. Но как и что? Если я сейчас прикажу хотя бы полы помыть, пошлет она меня далеко и витиевато. Я ведь ей не начальство, да вообще никто. Чем я могу угрожать? Поркой, как мать нерадивым слугам?
Смешно. Хотя…
Смешно?
А вот это идея. Что мне надо от Тамиры? Да чтобы она осталась в лечебнице. Ситуации разные бывают, иногда шлюха нужнее трех лекарей. Но чтобы она меня боялась, со мной не связывалась и слушалась. И поможет мне в этом – смех.
Вы знаете, на какие ухищрения идут девушки, чтобы выставить соперницу в смешном виде? Вы этого не знаете. А вот мама у меня бывала при дворе, и рассказывала нам с сестрой… разное. И об этой проделке – тоже. Сейчас и пригодится. Я злобно усмехнулась. Ты у меня, шлюха дешевая, заречешься больных ради хахаля бросать.
И взялась готовить снаряжение. Пришлось посетить кладовку и порыться в лекарствах, потом – комнату отдыха служительниц, и немного там покопаться. Но я же для дела!
* * *
За ночь у меня было еще восемь человек. Два перелома, три ножевых, одна избитая проститутка, одни срочные роды. Лечебница пополнилась на два человека. Одно ножевое в живот оказалось тяжелым, требовалось постоянное наблюдение, а проститутка решила отлежаться пару дней.
Роженицу забрали почти сразу, как только мы дали знать ее родным. Да и остальных тоже. У меня возникло впечатление, что сюда попадают только самые безнадежные. Кто или сопротивляться не может, или кому дома еще хуже.
Всякое бывает.
Тамира явилась под утро. Растрепанная, раздерганная, воняющая дешевым вином и мужчиной, в съехавшем платье и со здоровущим засосом на шее. В волосах запуталась трава, а не слишком уверенная походка говорила о весело проведенной ночи.
– Шикарное зрелище, – резюмировала я. – Девушка, вы уверены, что не ошиблись работой?
Тамира смерила меня насмешливым взглядом.
– Завидуешь, козявка?
Действительно, по сравнению с ней я смотрелась мелко. И на голову ниже, и грудь в два раза меньше, кабы не в три.
– Помойся, шлюха. А то Растум решит, что я тебя в бордель на заработки сдавала.
Тамира ощерилась.
– Да пошла ты!
Развернулась и хлопнула дверью.
Я усмехнулась. Ничего, если я все правильно рассчитала, недолго тебе нос драть. А я еще Литу шлюхой считала? Наверное, есть какая-то градация. Кто по зову души, а кто по нужде…
Не знаю. Надо об этом подумать.
* * *
Тамира провела рукой по платью. А хорошо она поставила на место эту новенькую! Заречется на нее рот открывать! Ишь ты… Шлюха! Да сама ты… Небось, такую вошь никто и не хошь! Вот и бесится! Завидует.
Тамира невольно повела плечами, обозначая, чему завидовать. И верно, есть чему. Но… Тело было липким от вина и пота. Да и запах… Помыться, что ли? Если эта сопля на нее нажалуется, Харни обязательно вызовет для выговора. Ну… так у него это называется. Особенно на столе выговаривать любит. И лучше подмыться, чем слушать его визги о других мужиках. А что – только им ограничиваться, что ли? Тогда можно и сразу в монастырь! Там ведь и взглянуть не на что… А на заднем дворе стоит котел с горячей водой. На дровах. Всегда. Мало ли вода срочно понадобится, а греть некогда? Так он всегда там есть, в него просто ведра с водой подливают. И можно позаимствовать кипяточка, пока никто не пришел.
В комнате для служительниц было тихо. Посапывала на лежанке Сиента – небось всю ночь пахала, идиотка. Нет уж, она, Тами, не настолько глупа, чтобы угробить свою жизнь! Она, наоборот, получит от нее все возможное! Пока молода, пока красива… Пусть работают другие, она будет наслаждаться жизнью! Вот!
Тамира подхватила коробочку с мылом, которым пользовались все служительницы, полотенце и направилась на задний двор.
* * *
Вопль понесся по лечебнице. Да такой, что подскочили все. Что больные, что здоровые. Я и так не спала, ожидая результата, поэтому, когда ко мне влетела растрепанная Сиента, даже не дернулась.
– Госпожа Ветана!
– Можно Вета.
– Вета, там…
– Пойдем посмотрим. Кстати, Тамира пришла.
– Нашалавилась?
Сиента смотрела зло, Тамира явно не пользовалась популярностью.
– Видимо, да. Это не она, часом, орет?
– Кажется, она. На заднем дворе. Обварилась, что ли?
Тамира не обварилась. Хотя была близка к этому. Под навесом, на заднем дворе, рядом с котлом, бесновалось… нечто жуткое. В одной рубашке, сейчас насквозь мокрой, все в синих и зеленоватых пятнах. Я отметила, что краска легла неровно. Видимо, смешала плохо или соды добавила многовато. У меня опыта мало.
– Это… к-кто? – начала заикаться Сиента.
Я помотала головой.
– Наверное, Тамира. А что с ней?
– Н-не знаю…
Тамира заметила нас, и завизжала громче. Я осмотрелась. Рядом с женщиной стояло ведро с водой.
– Отвлеки ее, – бросила я Сиенте.
Она замахала руками.
– Тамира?!
«Чудовище» прислушалось. Я шагнула вперед, подхватила ведро с водой и окатила беснующуюся девицу. Та икнула и замерла.
– Что с тобой?
Сиента была в шоке.
Тамира вытянула покрытые пятнами руки, собираясь завизжать, но я не дала.
– Молчать! Это не болячка, но вот что? Ты что делала?
Всхлипывая и трясясь – вода оказалась холодной, – Тамира рассказала, что она решила ополоснуться. Из первого ведра облилась, намылилась, а ополоснуться не успела. На коже… вот!
Еще бы не «вот». Я лично чернильный порошок подмешала к мыльному. Главное было, чтобы Сиента не попользовалась. Но та как легла, так и выключилась. Устала.
– Полотенцем не вытиралась?
– Н-нет.
Тамира уже забыла о неприязни ко мне. Вот что значит – правильно подобрать лекарство!
– Чем мылась?
– Мыльным порошком…
– Дай сюда. Твой личный?
– Н-нет. Общий.
– Да тут ничего и нет, считай…
Конечно. Я лично его и высыпала из коробки. Чтобы оставалось на один раз искупаться или на несколько раз вымыть руки. Тамира сделала так, как я и предполагала. Если в коробке мало порошка, вы его просто высыпаете на ладонь и принимаетесь мыться. И на мокрое тело, и по себе растереть. Вот и отпечаталось. На ладонях, лице, груди, животе… Спине не слишком много досталось.
Конечно, детская выходка, но сработало ведь! Другие-то служительницы придут часа через два! В крайнем случае, Тамира окрасила бы только руки, но я честно ее спровоцировала.
– Вроде нормально. Сейчас попробуем. Сиента, воды принеси.
Я зачерпнула коробкой воду, поболтала и вылила обратно в ведро. Если там что в синий и окрасилось, все равно никто не заметил. Концентрация уже не та.
– Вроде в синий ничего не красится.
Провела пальцем по стенке коробки. Палец тоже остался чистым.
Вот так при дворе с соперницами и расправлялись. Походи-ка в синем цвете несколько дней! Да потом еще пятна на лице будут от воспаления, это ж чернила! Едкие!
Тамире досталось совсем чуть-чуть, но дня три ей точно ходить синей. Сиента с трудом сдерживала истерический хохот.
Я вздохнула.
– Сиента, принеси пемзу. И побольше.
– А это… что?
– Не знаю. Где ты вообще валялась сегодня?
– На сеновале.
– А что из трав у нас дает такой окрас? Сеновал хоть был старый? Или сено свежее?
– Среднее…
– Не знаю. Мыло вроде чистое. Сама видишь, вода не посинела. Значит, где-то ты так удачно повалялась. Вспоминай, что и где… Или пролили, или лицом повозили. И не только лицом.
– Не знаю!
Сиента сунула мне в руки пемзу, я протянула ее Тамире.
– Оттирайся. Попробуй с мыльным порошком, вроде он нормальный. Ототрешься – налей воды в котел, не тебе ж одной надо. И дров подбросить не забудь.
С тем я и пошла обратно. Скоро Карнеш придет, обход начнется. Надо присутствовать.
И только оказавшись в лечебнице, там, где Тамира не могла нас ни слышать, ни видеть, я привалилась к стене и захохотала. Рядом так же беспомощно сползла Сиента. Минут пять мы не могли остановиться, глядя друг на друга. Переглядывались, вспоминали синюю Тамиру – и заливались хохотом еще пуще. Наконец Сиента пришла в себя достаточно, чтобы вытереть слезы и передохнуть.
– Светлый! Это потрясающе! Вета, это – вы?
– Нет. Это ее Светлый наказал за распутство, – ухмыльнулась я.
– А как?
– Не знаю. Но мыльный порошок вы видели, он хороший, значит, где-то повалялась. Что из трав у нас красит в синий цвет? Шалфей?
– Это сколько ж его нужно?
– Есть еще калган, васильки, гречиха, гречавка… [3]
– Что ж ее там – мордой по ним возили, что ли?
Я развела руками.
– Сиента, надеюсь, что вы не станете распространяться об этом случае. Тамире еще работать здесь…
Сиента послушно закивала головой. Конечно, не будет! Ни слова! Ни полслова! Даже не подумает об этом лишний раз!
А я что? Я поверила…
* * *
Карнеш меня на обход не взял, сказал, что после ночного дежурства надо идти домой отсыпаться. Пришлось уйти. А на следующий день…
– Вета? Отоспалась?
– Да.
– Ты многое пропустила.
– Что именно?
– Харни рвал и метал. Тут кто-то выкрасил одну из наших служительниц в синий цвет.
– Тамиру. Да, я в курсе.
– И что там случилось?
Карнеш смотрел пристально, пытаясь поймать меня на нестыковках. А что мне? Я принялась рассказывать.
– У меня было ночное дежурство. А Тамира куда-то ушла. Вернулась под утро, в непотребном виде, словно ее по сеновалу валяли…
– Там и валяли.
– Я ей сказала помыться. И назвала шлюхой.
Судя по лицу Карнеша, об этом он тоже знал.
– А потом?
– А ничего. У меня свои дела, у нее свои. Потом я услышала вопли с заднего двора, мы с Сиентой туда побежали, а там Тамира в жутком виде.
– И?
– Я проверила полотенце, воду, мыло… Вроде все оказалось нормальным. Ничего не красило. Хотя полотенце все было в пятнах.
– Сиента тоже так говорит.
– Уже вся лечебница в курсе?
– И примерно половина Алетара.
– Я ж ее просила помолчать!
– Плохо просила.
– Мне не понравился поступок Тамиры. Мы с Сиентой с ног сбились, пока эта девка приятно проводила время.
– Вета, только честно. Ты ее?..
– Я не маг. Как бы я ее покрасила?
– Не знаю.
Конечно. Это чисто из бабского арсенала. Устранить соперницу, сделать подлость конкурентке… Детские, конечно, выходки, но ведь срабатывает! И достаточно часто! Наверное, потому, что ждут сложных ходов, пытаются что-то изобрести, а вот самого простого не видят у себя под носом.
– Вот и я тоже. И именно Тамиру? Не Сиенту, которая там работала со мной всю ночь?
Подозрительности в глазах Карна поубавилось.
– М-да… одним словом, теперь ей дней пять дома отсиживаться. Да еще она кожу пемзой разодрала.
– Пемзой – это я. Зря ей сказала, – «огорчилась» я.
Карнеш развел руками.
Тамира явилась спустя четыре дня. Притихшая, слегка отдающая в синеву, и с опаской поглядывающая вокруг. Было отчего. Служительницы и служители перешептывались, хихикали у нее за спиной, скалили зубы. На всю лечебницу нашлось только несколько сочувствующих – и все мужчины с личной заинтересованностью.
Ко мне Тамира даже не подходила. Я тоже не обращала на нее внимания. Я тут ни при чем. Вот.
Теперь оставалось только ждать. Лучше всего спесь сбивает именно смех. Если бы Тамиру обругали, выпороли, выгнали… О, ей могли бы начать сочувствовать. Но при взгляде на синие пятна всем становилось смешно. Какое уж тут уважение? Какие понимание и сострадание?
Только смех.
* * *
Дни летели друг за другом. Я уже отработала три ночных дежурства, это было четвертое. В этот раз мне опять выпали Тамира и уже другая служительница – Нитель. В этот раз Тамира в загул не ушла. Пользы от нее все равно было маловато, но хоть воды горячей принести, в кладовку сбегать…
Крики с улицы донеслись внезапно. Мы бросились наружу, а потом замерли у невысокой оградки.
– Помогите!
– Она бешеная!!!
– Беги!!!
На улице мужчина добивал доской собаку. За его спиной жались женщина и ребенок. Собака огрызалась и ползла. И не надо было видеть ее рядом. И так понятно, что собака – бешеная. Пена из пасти, затянутые белесой пленкой глаза, страшноватое молчание, с которым она кидалась на человека.
Тамира схватила меня за руку. Сейчас ей не важно было, кто я, она просто искала поддержки. Страшно это. Бешенство смертельно в любом случае.
Мужчина отбивался что есть сил – и побеждал. Вот свистнула доска, на землю брызнуло кровью… Я расцепила пальцы Тамиры и вышла из-за ограды. Мужчина повернулся к нам. Увидел мой балахон – и словно что-то переключилось у него в глазах.
– Лекарка?
– Да.
– Помогите!!! Прошу вас, помогите!!!
Я кивнула Тамире.
– Готовь горячую воду. Вас укусили?
– Не меня. Сына…
– Так что же вы стоите! Несите его скорее!
Мужчина подхватил мальчика на руки и метнулся в лечебницу, словно от его скорости что-то зависело. Женщина помчалась за ним, на ходу рассказывая, как что случилось.
Они в Алетаре приезжие, муж – кузнец не из худших, да вот пришлось из дома убираться. Бывает. На корабле приплыли, комнату в таверне сняли, работу искать принялись, нашли, решили вот прогуляться вечером, сын просил на пристань сходить.
Откуда взялась эта собака – никто так и не понял, но первый укус достался ребенку. Мужчина отшвырнул ее, понял, что бешеная, и защищался первым, что подвернется. Оторвал доску от забора. Жена схватила сына, но мальчик бежать не мог, рана на ноге оказалась очень глубокой, спасибо, кость не перекусила. Жена пробовала его утащить, только одна справиться не могла, мальчик крупный. А улица как вымерла.
Кровь текла из раны на ноге ребенка, пятная мостовую.
Я скрипнула зубами.
– Возьмите жену – и за дверь, мешать будете. Тамира, где маковое молочко?
Женщина метнулась за лекарством. А я осталась один на один с мальчиком. Лет десять. Этакий крепыш. Светловолосый, сероглазый, по щечкам катятся слезы… Я погладила его по волосам.
– Сейчас принесут капли, и больно не будет. Обещаю.
– Я умру, да? Она же бешеная.
– Глупости.
– А это больно – умирать?
– Я тебе говорила и еще раз повторю – выживешь, – огрызнулась я. – Спорим?
– На что?
– На щелбан, – припомнила я практику спора с Тимом. – Если выживешь, получишь. Если нет…
– Я маму попрошу, – отвлекся мальчишка от боли и плохих мыслей.
А мне того и надо было.
Тамира вернулась со склянкой. Я отмерила две капли макового молочка, развела водой.
– Пей. Это горькое, но надо.
Мальчишка послушно выпил воду. Вскоре глаза его остекленели, и он провалился в забытье. Тамира посмотрела на меня.
– Что вы будете делать?
– Промою рану, зашью, и пусть полежит у нас.
– Я посмотрела. Собака бешеная. Он обречен.
– Зараза могла не попасть в рану, – упрямо возразила я. – Ты же видишь – из него кровь аж хлещет. Могло просто вымыть.
– Я о таком не слышала.
– Ты мне помогать будешь? – разозлилась я. – Или поди вон, а сюда Нитель позови!
– Буду, – отозвалась Тамира.
– Тогда давай сюда воронку. Надо промыть рану как следует.
Вдвоем мы справились достаточно быстро. Надо отдать Тамире должное, при всей шлюховатости руки у нее были ловкие, крови она не боялась и просимое подавала вовремя. Я завязала последний узел на повязке и кивнула.
– Палату подготовишь?
– Да. Какую?
– Давай в конец коридора. Помнишь, вторая дверь от окна? Там есть свободное место и народ приличный, проживет он там несколько дней.
Тамира кивнула и вышла. А я, не теряя времени, сосредоточилась на малыше.
Ну-ка…
Дар уверенно шевельнулся в кончиках пальцев. М-да…
Повезло мальчику. Собака действительно была бешеной, и зараза таки попала в рану. Но здесь и сейчас хватит короткого импульса, чтобы убить ее. Пока она еще не разнесена по всему телу. Пока не начала жрать мальчишку.
Всего один импульс.
Тепло разливалось из-под пальцев, я стояла спиной к двери, загораживая ребенка, но отлично слышала шаги в коридоре. Еще чуть-чуть… все!
Руку я отняла буквально за секунду до возвращения Тамиры.
– Все готово.
– Вот и отлично. Где его родители?
– Мать на улице ревет, отец ее утешает.
– Позовешь? Пусть сына перетащит. Не нам же его тягать?
Мальчишка был увесистый. Крупный, плотный, по-моему, я не намного больше вешу. Может, и не надорвемся мы с Тамирой, но зачем мучиться, если есть кому его поднимать?
Тамира думала точно так же, потому что через пару минут в дверях появились кузнец с женой.
– Помогите перенести ребенка в палату, – попросила я. – Дня три он у нас побудет, потом заберете.
Мужчина подхватил мальчика на руки и послушно понес вслед за Тамирой. Мать вцепилась мне в руку.
– Скажите, Сай умирает? Да?
Я резко выдернула руку.
– Никто. Не. Умирает. Глупости!
– Я видела, собака была бешеная. И она укусила моего мальчика… Он умре-е-е-ет…
Тьфу.
Сыном я занималась меньше, чем его матерью. Мальчик уже спал, а мать мы успокаивали втроем, с отцом и Тамирой. Потом накапали и ей макового молочка, уложили на кровать рядом с сыном и наконец-то смогли перевести дух.
В комнате для лекарей Тамира оказалась вслед за мной. И тут же вцепилась.
– Госпожа Ветана, зря вы это.
– Что именно?
– Надежду им дали. Ведь не выживет же.
Я скрипнула зубами.
Светлый, насколько ж легче работать одной! И глупых вопросов никто не задавал.
– Считаешь, лучше им было бы сразу похоронить сына?
Тамира замялась. Потом тряхнула головой.
– Они бы хоть смириться успели. Попрощаться…
– Лет через сорок. Будут умирать и попрощаются.
Тамира хлопнула дверью.
* * *
На следующий день меня вызвал господин Растум. Карн только плечами пожал – мало ли что?
– Вета? Заходи.
– Добрый день, господин Растум.
– Вета, день добрый. Что там за история с мальчиком?
– Какая история?
– Мне сказали, что у нас в лечебнице находится мальчик, больной бешенством.
– Нет у нас такого! – возмутилась я. – Ребенка действительно покусала собака, но рану я промыла, прижгла и уверена, что он выживет!
– А если нет?
– Обязательно выживет! – надавила я голосом.
– Учтите, если ребенок не выживет, я вас выставлю на улицу.
– За что?!
– Вы должны были сразу сказать родителям, что шанса нет, а не подавать им необоснованную надежду!
– Тамира нажаловалась?
– То есть вы не отрицаете…
– Я не собираюсь оправдываться. За три дня станет ясно, что с ребенком все в порядке, и мы отпустим их из лечебницы. Я уверена, что мальчик выживет.
– У вас такой богатый опыт?
– Намного меньше, чем у вашей наушницы. Зато он весь лежит в сфере лечения людей! – выпалила я.
И хлопнула дверью.
* * *
Карн посоветовал не обращать внимания.
– Харни неплохой человек, но шума боится. Что жалобу на него градоправителю накатают, что скандалить начнут…
– Все там будет в порядке!
– Собака была здоровая?
– Нет.
– Тогда ребенок действительно может умереть.
– Карн! Проверь сам! Все с ним в порядке! Рана не тянет, жара нет. Сто лет проживет, еще и своих наплодит!
– Ты так уверена?
– Просто вся зараза с кровью вытекла. Из него хлестало, как из поросенка. Я рану проглядывала, она чистая.
– Не знаю, что тебе сказать. Давай подождем эти три дня.
– Давай. Карн, а почему здесь так грязно?
– Потому что на всю лечебницу четыре уборщицы. Сама понимаешь, им медяшки платят. Тут не до тщательности.
– И белье ужасное…
– А прачек вообще две.
– Но мы же…
– Мы отдаем стирать свою одежду. И сами за это платим. А город не слишком охотно выделяет деньги. Сама понимаешь, тут приличные люди не лечатся.
Я понимала. Но…
– Тут как ни лечи, все равно людям плохо!
– Вета, это проза жизни. Можешь что-то изменить – сделай. Нет? Не стоит и ворчать по этому поводу.
– Несправедливо.
– А тебе никто и не обещал справедливости в жизни.
* * *
Этот вопрос я обсудила с маркизом Терреном при первой же встрече. Но мужчина только покачал головой.
– Вета, милая, вы же понимаете, что сколько на лечебницу ни выдели, грязно там все равно будет.
– Почему?
– Потому что наверняка – уверен! Что ваш… Састум…
– Растум.
– Не важно. Что он ворует.
– Но…
– И воровать продолжит любой, кого туда ни поставь. И градоправитель будет смотреть на это сквозь пальцы, потому что попадают к вам туда те, без кого Алетар чище станет.
– Не всегда же!
– Но там есть палаты получше и палаты похуже, верно?
– Да.
– Вот и ответ. Кого получше – в чистую палату, кого похуже – туда, где погрязнее. И продолжать воровать. Я просто уверен, что… сколько у вас там уборщиц?
– Четыре.
– А по штату наверняка штук восемь. Просто четыре на месте, а еще четыре – или родственницы, или любовницы вашего Растума. Поймать его на этом не удастся, но и работать они не станут. И в остальном та же ситуация.
Я надулась.
– Неужели ничего нельзя сделать?
– Хотите, я вас переведу в лечебницу в Белом городе?
Я помотала головой.
– Бежать от первых же трудностей? Ну уж нет!
– Ладно. Подождем. Но когда вам там надоест – скажите.
– Да, ваша светлость.
* * *
Грязь меня бесила. Раздражала. Доводила до невроза и психоза. И я отлично понимала, что если начну отмывать все сама, на больных времени не останется. А ругаться постоянно тоже не выход. Да и не поможет. Вот Бертен каждый третий день ругается, и что? Полы чище стали? Да ни капельки! Но выход таки нашелся.
И подсказала мне его мать покусанного мальчика. Они пробыли в лечебнице три дня, симптомов бешенства не обнаружилось, но Карн предложил оставить мальчика на десять дней. И женщина устроила скандал, требуя оставить ее с сыном. Господин Растум облегченно выдохнул, узнав, что симптомов бешенства у ребенка не наблюдается, и дал разрешение. Карн тоже не противился. Ему было интересно понаблюдать за мальчиком, а мать шла бесполезным приложением.
