Галина Куликова
Не царское дело
Ровно в десять часов тридцать минут утра ассистент генерального директора продюсерского объединения «Созвездие Ф» Анастасия Батманова решительным шагом вошла в кабинет своего шефа. Подойдя вплотную к гигантскому письменному столу, заваленному деловыми бумагами, папками с документами, телефонными трубками и мелким хламом, она решительно вздернула подбородок и громко возвестила:
– Валера, у меня важное сообщение!
Худощавый мужчина лет сорока, к которому были обращены эти слова, сидел в кожаном кресле, низко склонившись над столешницей. Крепко сжимая пузатую перьевую ручку, он что-то быстро строчил в сафьяновом ежедневнике. Иногда он на секунду-другую отвлекался, дабы поводить пальцем по экрану планшетника, пристроенного здесь же, возле левого локтя, затем снова хватался за свой эксклюзивный «Паркер».
Немного потоптавшись на месте, но так и не дождавшись ответной реакции, Батманова твердо заявила:
– Я не уйду отсюда, пока ты меня не выслушаешь. Это ультиматум.
– Золотко, ты не выспалась сегодня? – не поднимая головы, поинтересовался хозяин кабинета. – То-то гляжу – ни свет ни заря на работе. Обычно тебя раньше одиннадцати искать бесполезно. Только мне сейчас ужасно некогда, так что зайди минут через тридцать – я объясню, как надо говорить с той бабой из кинопоказа. Заодно расскажешь, что у тебя приключилось. Все, давай топай к себе и займись чем-нибудь полезным. Жду через полчаса.
У Насти было такое ощущение, будто весь этот монолог произнесла макушка генерального директора, потому что увидеть его физиономию ей так и не посчастливилось. В любой другой раз она бы сделала все именно так, как распорядился босс. Но только не сегодня.
– Через тридать минут? Ну уж дудки! Тебе следует узнать обо всем прямо сейчас. Я увольняюсь! И вот мое заявление.
Настя перегнулась через стол и хлопнула бумажкой прямо перед носом начальника.
Лишь после этого он вышел из состояния производственного транса и поднял на свою ассистентку все еще отрешенные от здешнего мира глаза.
У генерального директора продюсерского объединения «Созвездие Ф» было много недостатков. Он был коварный, деспотичный, хамоватый и скупой до самозабвения. Недолюбливал женщин, опасаясь подвоха в виде замужества или внезапной беременности. Не доверял мужчинам, считая, что они воруют у него деньги или покушаются на его бизнес. Не понимал, для чего существуют домашние животные, аквариумные рыбки и комнатные растения. Он не отличался атлетическим сложением, был лопоух и уже имел глубокие залысины в своей некогда густой каштановой шевелюре. Ко всему прочему он носил совершенно невозможную фамилию – Тазов.
Однако было у него одно весомое достоинство, которое отмечали все. Валерий Тазов умел ценить свои лучшие кадры. Он лично занимался подбором персонала, каким-то особым чутьем угадывая уровень компетентности или степень обучаемости конкретного индивида. Одному ему ведомыми методами он точно рассчитывал вероятный коэффициент полезности будущего сотрудника, а затем определял его на должность. За редким исключением его кадровые решения были точными, как трехочковые броски Майкла Джордана. Наиболее эффективные менеджеры всегда могли рассчитывать на благоволение шефа: внеочередной отпуск, потребительский кредит в разумных пределах и даже, хотя для Тазова это всегда было мучительно, прибавку к жалованью.
Анастасия Батманова, проработавшая в «Созвездии Ф» почти пять лет, являлась особой, приближенной к высшему руководству. Она считалась любимицей генерального директора и его левой рукой – потому что Тазов от рождения был левшой.
– Что-что ты сказала? – недоверчиво глядя на свою ассистентку, переспросил Валерий. – Повтори-ка.
– То, что ты слышал.
– Я слышал гадость! – Огромные тазовские уши покраснели, что являлось признаком крайнего раздражения. – Надеюсь, это была слуховая галлюцинация.
– Ты не страдаешь галлюцинациями, – фыркнула Настя. – Ни слуховыми, ни зрительными. Кстати, прямо перед тобой лежит мое заявление, в котором все подробно изложено. Валера, я увольняюсь.
– Никогда! Только через мой труп! – взревел Тазов и, резво стартовав из кресла, подлетел к Насте. Его округлившиеся от негодования глаза метали в нее громы и молнии. – Я не позволю тебе совершить такую глупость!
– Это не глупость, – спокойно возразила девушка, которая заранее подготовилась к сложному разговору. – Это вполне обдуманный шаг. Валера, я бы никогда так не поступила, если бы не особые обстоятельства. Ты же знаешь, как я люблю свою работу, всю нашу контору, какие у меня отношения с ребятами. И ты – замечательный начальник, мне очень комфортно было с тобой все это время, я за многое тебе благодарна, поверь! Но пойми – мне предоставлен шанс. Редкий шанс, и я не могу им не воспользоваться, а…
– Это все из-за квартиры в сталинской высотке? – перебил ее Тазов.
– Ну… Нет, конечно, лишь из-за этого я не стала бы увольняться. Но тут открылись другие, более интересные обстоятельства.
– Чушь собачья и блажь, – возмущенно взмахнул рукой Тазов. – Никакие обстоятельства не должны помешать человеку, который любит свою работу и успешно делает карьеру. – Он на мгновение замолчал, что-то прикидывая в уме, а потом продолжил свою атаку: – Я дам тебе отпуск. И оплачу его. Лети куда хочешь на две недели за мой счет. Отдохни и все хорошенько обдумай. А когда вернешься, мы спокойно обсудим твои «интересные обстоятельства».
– Нет, я и так уже все обдумала, – уперлась Настя.
– Я увеличу твою зарплату, – ввел в бой тяжелую артиллерию генеральный директор. – На двадцать пять процентов. На пятьдесят!
– Валера, ты не понимаешь… Мне ничего не надо…
– Тебе не нужны деньги? – искренне удивился Тазов.
– Деньги мне нужны, как и всем нормальным людям, но речь сейчас вовсе не об этом. Пожалуйста, подпиши мое заявление.
На целую минуту в кабинете повисла напряженная тишина. Босс сверлил Настю негодующим взглядом. Она же хмуро взирала на него исподлобья, всем своим видом демонстрируя упрямую решимость. Неожиданно щеки Тазова побагровели и, ткнув в изменницу тощим, но крепким пальцем, он выкрикнул:
– Ты выходишь замуж! Я так и знал, что это случится.
Разгневанный начальник несколько раз обежал вокруг свой ассистентки, словно сеттер, преследующий раненую куропатку.
– Ни за кого я не выхожу, – сквозь зубы процедила Настя, изо всех сил стараясь держать себя в руках и не раздражаться.
Но Тазов, будто не слыша ее слов, завершил нарисованное им трагическое полотно следующим штрихом:
– Нашла себе богатенького дядю? Или жертвой твоего очарования пал сынок какого-нибудь олигарха? А что? Я вполне готов в это поверить. У тебя приличные ноги, осанка королевская и еще эти твои черные кудри, как у цыганки. Ну и глаза, конечно! Тут ты, Батманова, кому угодно сто очков вперед дашь. Выходит, стрельнула серенькими глазками, и готово?!
Настя молчала, крепко сжав челюсти. Не обращая внимания на ее оскорбленный вид, босс продолжал бегать кругами, приговаривая:
– Я предполагал что-то подобное. Да, я предполагал! Нельзя брать на службу привлекательных женщин. Это же закон природы! Три процента из них впоследствии становятся деловыми стервами и на твоих же костях строят собственный бизнес, а остальные выскакивают замуж, наплевав на работу и не заботясь о последствиях.
– Еще раз повторяю – я не выхожу замуж.
– А что же тогда? Внезапная беременность? – полным драматизма шепотом вопросил Тазов.
– Опять?! – не сдержавшись, закричала Настя. – Ты уже подозревал меня в этом раз сто пятьдесят. Паранойя какая-то! И вообще, если бы я забеременела, то уж точно не стала бы увольняться, а дождалась декретного отпуска. Все твои выстрелы – мимо цели.
– Так в чем же дело? – снова набросился на нее Тазов. – Ты что, не можешь толком объяснить, что у тебя приключилось? Какого черта тебе взбрело в голову уходить именно тогда, когда все складывается исключительно удачно? Наша компания переживает время невиданного подъема, твоя карьера движется вперед семимильными шагами, и жизнь обещает устроиться наилучшим образом…
Он запнулся на полуслове, тяжело дыша. Настя посмотрела на него с жалостью и тихо сказала:
– Валер, ты не злись на меня, пожалуйста. И не считай предателем и неблагодарной сволочью. Думаешь, мне легко от всего этого отказываться? Я за это время много чего передумала, а последнюю ночь вообще не спала. Но решение принято, и обратной дороги нет. Так что ты лучше успокойся, садись в свое кресло, и я попробую тебе объяснить, что именно произошло.
***
А произошли в жизни молодой, обаятельной, незамужней, бездетной, к суду и следствию не привлекавшейся Анастасии Батмановой события, заставившие ее в корне изменить все свои планы. Как ближайшие, так и перспективные.
Все началось с недавнего телефонного звонка. Ночного звонка. Настя их не любила и боялась. Ночью могли позвонить только с какой-нибудь дикой просьбой. Или чтобы сообщить ужасную новость.
Так и вышло.
– Настя, – раздался взволнованный голос тети Зины. – Я тебя разбудила?
– Что ты, – пробормотала девушка, с трудом разлепив один глаз и покосившись на часы. – Кто же спит в такое время? Тем более скоро на работу вставать.
– Тебе прямо сейчас придется вставать. Ты мне очень нужна, я срочно еду к нашей Пчелке.
Пчелкой в Настиной семье называли прабабушку, Веру Алексеевну Завадскую. И именно Настя в свое время стала автором этого милого прозвища. Однажды, когда она была совсем еще маленькой, ей прочитали забавную сказку про трудолюбивую, хлопотливую и добрую пчелу Веру. Девочка мгновенно спроецировала этот образ на любимую бабуленьку, и остальные родственники охотно к ней присоединились. Вера Алексеевна и вправду была человеком очень энергичным, деятельным, предприимчивым. И даже в глубокой старости она умудрилась сохранить остроту ума и стремительность движений. Когда два года назад отмечали ее столетний юбилей, восседавшая во главе стола именинница, поигрывая бокалом, где исходило пузырьками розовое шампанское, гордо заявляла:
– В ответ на льстивые уверения, что мне не дашь моих лет, могу сказать следующее. Я выгляжу лет на восемьдесят пять, от силы – девяносто, и считаю это большим личным достижением. Ответьте, сколько еще людей на земле может свободно жонглировать такими цифрами? В один год со мной родились гениальные писатели, артисты и даже племянник великого государя. Но только мне посчастливилось дожить до эпохи тотального Интернета.
И вот теперь тетя Зина разбудила Настю среди ночи сообщением о том, что собирается ехать к Пчелке.
– Что стряслось? Ей плохо? – испугалась девушка, мгновенно стряхнув с себя сонную одурь и приняв сидячее положение.
– Нет, не то чтобы совсем плохо, то есть совсем не плохо… Тьфу! Не в этом дело! – почему-то рассердилась тетя Зина.
– Как же ты меня напугала, – выдохнула Настя. – Я уже подумала, случилось что-нибудь… фатальное!
– Конечно, случилось, я тебе потому и звоню. Умерла она.
Настя медленно поднялась на ноги и уставилась немигающим взглядом в уже светлеющее окно.
– Ты это серьезно? – машинально задала она не самый умный при данных обстоятельствах вопрос.
– Настена, проснись! – заверещала в ответ тетя Зина. – Умерла Пчелка, царствие ей небесное.
– Умерла?!
Настя почувствовала, как у нее задрожали колени, и неловко опустилась обратно на кровать.
– Мне сиделка позвонила, – всхлипнула тетушка.
– И что теперь делать? – растерянно пробормотала Настя, чувствуя, как по щекам ее тоже потекли теплые противные слезы.
– Надо срочно туда ехать. Да еще известить всех, ты же знаешь, сколько у нее знакомых и друзей. Господи, возраст-то у нее какой! Я уж стала думать, она вечно будет жить. Жила себе и жила… И вот – на тебе!
– И вот – на тебе, – сдавленным голосом повторила Настя.
– Теперь нужно справки всякие получать, вызывать агента похоронного, о кладбище договориться, поминки организовать, – на едином дыхании выпалила тетя Зина. – В общем, ты должна мне помочь. А то я с ума сойду. Тебя отпустят с твоей дурацкой работы?
– Почему же дурацкой? – вдруг обиделась Настя, как будто сейчас это имело какое-то значение. – Нормальная работа с ненормированным графиком. Я отпрошусь, конечно. Только не сию секунду, а то шеф еще спит. В общем, ты собирайся, я через час за тобой заскочу и вместе поедем к Пчелке. Она ведь дома, не в больнице?
– Дома. Может быть, такси возьмем? – осторожно предложила тетка. – Как тебе сейчас за руль-то садиться? У тебя небось руки-ноги трясутся. Я же знаю, как ты ее любила.
Настя действительно сильно была привязана к своей прабабушке. И очень ею гордилась. В Веру Алексеевну вообще были влюблены все, кому доводилось с ней соприкасаться. Маленькая, изящная, с лицом, какие можно встретить лишь на миниатюрах девятнадцатого века, она была отменно воспитана, добра и обладала потрясающим чувством юмора. Она всегда тщательно следила за своей внешностью, а ее прически и наряды поражали воображение и вызывали зависть у соседок по дому. Настю же особенно восхищала в прабабушке ее удивительная активность. Вера Алексеевна обожала посещать театры и кино, ездить по магазинам и ужинать в ресторанах. Еще она была заядлой путешественницей и объехала за свою долгую жизнь чуть ли не весь мир.
«А как лихо она умела рулить», – неожиданно для себя подумала Настя, живо представив прабабушку за рулем «ЗИСа». В числе других автомобилей он достался Вере Алексеевне от покойного мужа, и она с удовольствием рассекала на нем по городу, приводя в веселое недоумение гаишников. Завидев восседавшую в редкостной машине благородную старую даму, те расплывались в почтительной улыбке и отдавали ей честь. Водить машину Пчелка перестала лишь после того, как несколько лет назад попала в аварию и сломала ногу. С тех пор она частенько сетовала на то, что не может предаваться любимому занятию, однако за руль благоразумно больше не садилась.
Настя потрясла головой, отгоняя непрошеные сентиментальные видения, для которых сейчас явно было не самое подходящее время. Она глубоко вздохнула, стараясь взять себя в руки, вытерла слезы и решительно сказала в трубку:
– Ничего, все нормально, жди меня. Я быстро соберусь.
– И денег захвати, – напомнила тетя Зина. – Без них нынче никуда. Даже на тот свет.
***
Спустя пару дней после всех полагающихся скорбных мероприятий в квартире Насти раздался телефонный звонок. Определившийся номер был незнакомым.
– Добрый вечер. Это Анастасия? – зазвучал в трубке решительный женский голос.
Так ее любила называть Пчелка, и Настя, которая до сих пор не оправилась после ее смерти, грустно вздохнула.
– Да, это я.
– Меня зовут Маргарита Платоновна Силина, – представилась звонившая. – Скорее всего, вы меня не помните, но я многие годы была дружна с вашей прабабушкой Верой Алексеевной.
«Интересно, что ей от меня нужно? – вяло подумала Настя. – Или ей просто хочется выговориться, повспоминать Пчелку? Ох, как это все не ко времени…»
Однако с ходу придумать предлог, чтобы отделаться от нежданной собеседницы, у нее не получилось, поэтому пришлось разыгрывать любезность.
– Очень приятно, Маргарита Платоновна. Слушаю вас.
– Я не отниму много времени, – сказала женщина, которую ничуть не смутило отсутствие энтузиазма в Настином голосе. – Я лишь хочу сообщить вам, что в свое время помогала Вере Алексеевне составлять завещание. По профессии я нотариус, и она просила меня проследить, чтобы все ее пожелания были исполнены в точности. Сейчас я объясню вам, что надо сделать, чтобы открыть наследственное дело.
– Простите, но я не очень понимаю… – растерянно начала Настя, однако Силина ее перебила:
– Дело о наследстве. То есть, говоря попросту, вам следует начать процедуру вступления в права наследников. Возьмите бумагу и ручку – я продиктую адрес, по которому вам следует явиться.
– Нет, подождите минуточку, – запротестовала Настя, которую нахрапистость собеседницы и ошеломила, и рассердила одновременно. – Но я ведь с вами совершенно не знакома, никогда не видела, и вдруг… Откуда я знаю, что это не шутка или вообще какая-нибудь афера?
– Мы с вами встречались, но очень давно – вы тогда были совсем маленькой, – усмехнулась в трубку Маргарита Платоновна. – И на похоронах я была, только подходить к вам не стала, там и без того много всякого народа крутилось.
Настю почему-то покоробило последнее слово. Как будто эта женщина пренебрежительно относилась ко всем тем, кто пришел проводить прабабушку в последний путь.
– Допустим, – сухо сказала она. – И все же я не совсем уверена. Звоните неожиданно, предлагаете мне куда-то идти…
– Не куда-то, а в нотариальную контору, – терпеливо продолжала гнуть свое Силина. – К человеку, облеченному вполне конкретными полномочиями. Конечно, если у вас есть какие-то сомнения, можете сначала навести обо мне справки. Это очень легко сделать. Но уверяю вас, что ничего криминального в моем звонке нет – с такими вещами не шутят. Просто все дело в том, что наследники зачастую не знают, где и как искать завещание, не знают, существует ли оно вообще, а если существует, то у какого нотариуса оно хранится. Вот вы же не знаете?
– Не-ет… – вынуждена была согласиться Настя.
Конечно, она понимала, что рано или поздно встанет вопрос о том, кому достанется все Пчелкино имущество. Но пока никто из родственников не заводил разговор о дележе наследства, поэтому размышления о нем были расплывчатыми и мельтешили как бы на заднем плане. Однако теперь, когда нотариус Силина четко сформулировала задачу – «начать процедуру вступления в права наследника», – Настя поняла, что пришла пора действовать.
– Ну хорошо, – смиренно произнесла она, – где я могу вас найти?
– Не меня, – возразила Маргарита Платоновна, – а нотариуса Семена Григорьевича Липкина. Именно у него хранится завещание.
– А почему же тогда мне звоните вы, а не Липкин? – не поняла Настя.
– Наверное, потому, что Семен Григорьевич еще не знает о смерти Веры Алексеевны. А я знаю.
Насте все это показалось странным, но продолжать выяснять отношения с Силиной совсем не хотелось. Покорно вздохнув, она поинтересовалась у своей собеседницы, какие документы ей нужно будет принести с собой к нотариусу.
– Принесите лишь свидетельство о смерти Веры Алексеевны, а дальше он все сделает сам.
Настя старательно записала телефон и адрес Липкина, которые продиктовала ей Маргарита Платоновна, быстренько попрощалась и сразу же принялась названивать тете Зине.
– Интересно, почему эта Силина решила обсуждать наследственные дела именно с тобой, а не со мной? – первым делом поинтересовалась та, как только племянница закончила свой рассказ о неожиданном звонке.
– Не знаю, – растерялась Настя. – Она меня так огорошила, что я даже не догадалась об этом спросить. Конечно, ты права, логичнее было бы связаться именно с тобой – ты же в семье старшая.
– Ладно, потом все выясним, – уже менее воинственным тоном продолжала тетка. – Но, в общем, от Пчелки я ждала чего-то подобного. Никто и не сомневался, что вопрос о своем имуществе она на самотек не пустит. Бабуля всегда была практичной женщиной. И предусмотрительной. Значит, говоришь, завещание оставила? То есть обо всем позаботилась? Понимала, что после ее смерти начнутся всякие склоки.
– Да какие же склоки? – удивилась Настя. – Родственников раз, два и обчелся. И потом, она же не миллионершей какой-нибудь была. Чего тут особо делить?
– Не скажи, – глубокомысленно ответила тетя Зина. – Ее квартира в этой сталинской высотке знаешь сколько сейчас стоит? Опять же машины раритетные…
– Ой, про машины я даже не подумала.
– Именно, что не подумала. А когда есть, что делить, желающие найдутся. Близких-то родных, может, и нету, зато отыщутся какие-нибудь дальние. О ком мы слыхом не слыхивали. Как пить дать отыщутся.
Судьба Веры Алексеевны сложилась так, что у нее было множество друзей и знакомых, а вот родственников почти не осталось. Муж ее, Леонид Миронович, с которым они успели отпраздновать золотую свадьбу, умер четверть века назад. Пережила она и своих детей – Сергея и Марию, и даже внуков. Так и получилось, что на сегодняшний день из всей семьи Завадских остались лишь дочь Сергея Зина и две правнучки Веры Алексеевны – Зинина дочка Даша и внучка Марии Настя.
«Есть в этом какая-то ужасная неправильность, – грустно сказала Вера Алексеевна после похорон Настиных родителей. – Уходят мои дети и внуки, а я вот до сих пор топчу эту грешную землю». Впрочем, меланхолия, равно как и хандра, была ей чужда, а уныние она вообще почитала за самый большой грех. Наверное, именно поэтому Насте всегда казалось, что при таком жизнелюбии прабабушка доживет как минимум до двухсот лет. Она привыкла видеть лукавый взгляд Пчелки, слышать ее веселый, заразительный смех и ни разу по-настоящему не задумывалась о том, что та может умереть. Но это случилось, и теперь им предстоит разбирать ее вещи, просматривать документы, подписывать бумаги – делить наследство.
«Какое печальное слово – «наследство», – подумала Настя. – В нем чувствуется горький привкус несчастья. И еще раздора. Потому что, как правильно заметила тетя Зина, желающих поучаствовать в дележе имущества всегда хватает. С другой стороны, на похоронах я что-то родственников особо не видела – ни близких, ни дальних. Только толпу друзей и знакомых».
– Как ты думаешь, – снова обратилась она к тетушке, – откуда кто-то, кроме нас, может узнать о завещании? Мы же не давали объявления в газеты и все такое?
– Э, слухами земля полнится, – со знанием дела возразила та. – Вот сама увидишь, сколько всего неожиданного всплывет.
И тетя Зина, как это частенько бывало, оказалась права.
***
По дороге к нотариусу Настя ужасно волновалась. Руки ее нервно сжимали руль, а в животе противно ныло. До нынешнего момента ей уже несколько раз доводилось сталкиваться с представителями этой профессии. И все они почему-то оказывались суховатыми надменными тетками неопределенного возраста, которые никогда не смотрели в глаза, а слова цедили так, будто на каждом стоял ценник и они боялись продешевить.
К тому же девушку тревожила процедура оглашения завещания, которую ей предстояло пережить в недалеком будущем. Из головы не шли слова тети Зины о том, что во время оглашения завещания могут всплыть какие-нибудь неприятные неожиданности.
«Да что такого может случиться? – уговаривала себя Настя. – Пчелка наверняка никого не обидела и разделила свое добро поровну – мне, тете Зине и Дашке. Квартира, машины, украшения – это, конечно, немалые деньги. Но и не такие, из-за которых разгорается семейная вражда. Как-нибудь договоримся. Если, конечно, речь не идет о несметных сокровищах князей Чернышевых».
Настя улыбнулась неожиданно пришедшей в голову мысли. Легенда о дворянском происхождении Веры Алексеевны существовала в семье Завадских с незапамятных времен. Правда, каких-либо документов, которые могли бы это подтвердить, Настя ни разу не видела, однако рассказы прабабушки о детстве ей слышать доводилось. Не то чтобы Пчелка очень уж любила пускаться в воспоминания, но если кто-то все же заводил разговоры о прошлом, она охотно подключалась к беседе.
По ее словам выходило, что родилась она в семье князей Чернышевых и до восьми лет прожила в столице Российской империи Санкт-Петербурге. Потом случилась революция семнадцатого года, которая круто изменила историю всей страны в целом и судьбу Веры Чернышевой в частности. Родители ее по какой-то причине не успели уехать за границу, за что и поплатились жизнью – были расстреляны большевиками. А Верочку спасла преданная старушка няня, которая сумела увезти ее в Москву и пристроить в семью своих дальних родственников Редькиных. Воспользовавшись царившими повсюду хаосом и неразберихой, те без особого труда удочерили маленькую княжну Чернышеву, которая с той поры превратилась в Веру Редькину.
Приемный отец Верочки, Алексей Иванович, был человек мастеровой, веселый и, что удивительно, непьющий. С молодых лет он работал на одном из московских заводов, то есть принадлежал к классу-гегемону. Вероятно, поэтому волны политических репрессий, то и дело захлестывавшие страну, обошли эту семью стороной.
Его жена, Пелагея Петровна, стала для Веры хорошей матерью. Хозяйственная и добрая, она никогда ни на что не жаловалась, хотя вела дом и воспитывала троих детей – Петю, Катюшу и Аню. В те тяжелые, голодные годы решиться взять в семью еще одного ребенка было непросто. Но Редькины решились, а потом постарались сделать все, чтобы приемная дочка не чувствовала себя чужой и одинокой.
«Похоже на диснеевскую сказку «Анастасия», – снова улыбнулась про себя Настя. – Пожалуй, я была единственной, кто поверил в эту сказку безоговорочно».
Насте было лет четырнадцать, когда она впервые услышала от прабабушки историю ее детства. Рассказ Веры Алексеевны произвел на девочку неизгладимое впечатление. С одной стороны, Насте нравилось думать о том, что в жилах ее течет дворянская кровь. И, конечно же, как и полагается привилегированным особам, мечтать о принце на белом коне. С другой стороны, ее не могла не потрясти трагедия, которую много лет назад пришлось пережить ее любимой Пчелке. Настя честно пыталась представить, какие чувства должна была испытывать маленькая княжна Чернышева, лишившись не только родителей, но и привычного образа жизни. Если бы девочку удочерили совсем малышкой, она вряд ли запомнила бы свое прошлое и в итоге выросла бы полноценной Верой Редькиной. Но восьмилетний ребенок!
Сама Пчелка, рассказывая о произошедших в ее жизни катаклизмах, предпочитала придерживаться фактов и в психологические подробности никогда не вдавалась. Но Настю интересовали именно эмоции, и однажды она все же отважилась спросить:
– Бабуль, а ты всегда помнила своих настоящих маму и папу?
Вера Алексеевна, подняв от книги по-прежнему изящную головку, внимательно посмотрела на правнучку. Немного помедлив, она осторожно кивнула:
– Конечно, я и до сих пор их помню. А почему ты спрашиваешь?
– Я много думаю о том, какие ужасы тебе довелось пережить, и пытаюсь представить себя на твоем месте, – честно призналась Настя. – Но у меня это плохо получается – все выглядит слишком сложным и слишком страшным. Думаю, ты – героиня, каких мало.
– Ну что ты, деточка, какая же я героиня? – махнула рукой Вера Алексеевна. – И вообще, зачем тебе это представлять? Не забивай себе голову. А к моим рассказам относись как к живой истории. Это ведь была трагедия вселенского масштаба, и таких, как я, были тысячи.
– Но ведь ты росла в прекрасной семье, все вокруг тебя любили, ласкали, баловали, – не унималась Настя. – К тому же ты жила в роскоши. Слуги, няньки, гувернантки. А потом – бац, и из всех этих княжеских заморочек ты попала в совершенно другой мир. Это же… Это совершенно невыносимо!
– Княжеские заморочки, – тихонько засмеялась Вера Алексеевна. – Надо же, какие слова придумала. Ну что ж, в чем-то ты несомненно права – смириться с новой жизнью было трудно. Я ужасно тосковала по маме, по своим подружкам, по нашему дому… У нас был прекрасный дом, один из самых красивых в городе. Еще у нас были лошади, и отец учил меня ездить верхом. А моя детская комната?! Боже мой… Веришь ли, но она мне иногда и сейчас снится. Рождественская елка, игрушки… И вдруг будто ураган налетел – завертело-закрутило, и ничего этого не стало. Зато появилось новое, чужое, незнакомое. Позже я, конечно, поняла, что мне здорово повезло попасть в хороший дом, к добрым людям. Но поначалу было очень страшно. Очень…
– Как же ты справилась? – дрожащим голосом спросила Настя, у которой сердце сжималось от жалости.
– Справилась, как видишь. И вроде бы даже неплохо, – усмехнулась Вера Алексеевна. – А все моя дорогая нянюшка. Она была отважной и очень сердечной женщиной, которая не только спасла меня от пьяных солдат, но сумела подбодрить и утешить. Всю дорогу, пока мы ехали из Петербурга в Москву, она гладила меня по голове и приговаривала: «Не надо плакать, все будет хорошо. Только нужно подождать и потерпеть. Если ты перестанешь плакать и будешь хорошо себя вести, то мы скоро снова вернемся домой. Но пока что тебе придется побыть в другом месте, у незнакомых людей. Ты не должна их бояться – они очень хорошие, они тебя не обидят. Вот ты поживешь у них немножко, а потом уж поедем домой». Я все спрашивала, когда снова увижу маму и папу, но она ловко уходила от ответа – наверное, не могла солгать мне в глаза.
Когда она привезла меня к Редькиным, я снова принялась плакать и никак не могла успокоиться. Невозможно было смириться с тем фактом, что вот эти чужие люди – моя новая семья. Тогда няня опять стала уговаривать меня немножко потерпеть и подождать. Вот я и ждала. Хотя еще долго не понимала, почему мне нельзя никому говорить про мою прошлую жизнь и упоминать титул и фамилию.
Глаза старушки неожиданно увлажнились, и она судорожно вздохнула. Однако быстро справилась с минутной слабостью, ловко выдернула из рукава платочек и промокнула им непрошеные слезы.
– Теперь-то я понимаю, почему в своих рассказах ты никогда не вдаешься в подробности, – сказала Настя, которая и сама еле сдерживала слезы. – Тебе до сих пор тяжело обо всем этом вспоминать, правда?
– В какой-то мере, – согласно кивнула Пчелка. – Несмотря на возраст, у меня живое воображение. К тому же я очень сентиментальна, поэтому мрачные воспоминания меня легко огорчают. Но иногда мне даже хочется поворошить прошлое. Вот и сегодня… Хорошо, что ты спросила – я рада нашему разговору.
«И я тоже была страшно рада, что прабабушка решилась тогда со мной пооткровенничать, – припомнила Настя. – Жалко только, что подобные беседы случались у нас нечасто. Но разве можно винить Пчелку за то, что она не хотела лишний раз бередить себе душу?»
Занятая своими воспоминаниями, Настя не заметила, как добралась до места. К великому ее облегчению, Семен Григорьевич Липкин оказался милейшим пожилым джентльменом. Правда, внешность его не совсем соответствовала тому образу, который заранее нарисовала в своем воображении Настя: судя по густому низкому голосу, который она слышала по телефону, нотариус представлялся ей крупным мужчиной шаляпинского склада. На самом деле Липкин оказался низеньким старичком с лохматыми бакенбардами, большущим носом и круглым пузцом. Свою клиентку он встретил радушной улыбкой, но глаза его при этом оставались профессионально-холодными и внимательными.
Семен Григорьевич усадил Настю в удобное кожаное кресло, самолично заварил для нее чай и лишь затем приступил к делу.
– Вам уже приходилось прежде выступать в роли наследницы? – поинтересовался он, по-прежнему не сводя с Насти цепкого взгляда.
