Галина Шестакова
Уродина
– Ой, она такая милая, – вскочила Полька, – даже с таким прикусом.
В комнате, где жило семейство Изольды Генриховны, было весело. Щенки уже активно ползали, мать переживала и пыталась их собрать в одно место. Они разбегались, смешно гавкали, падали и пытались нападать друг на друга.
– Вот, – Полька без раздумий выцепила самого маленького щенка и сунула его в руки Петру Семеновичу.
Щенок был крошечный, черный, с забавно торчащими во все стороны пучками жесткой шерсти.
– Да, не красавица, – улыбнулся Перт Семенович. – Но милая, как все дети. Пойдешь ко мне жить?
– Папа, зачем тебе это чудище? – удивилась дочь.
– Ты только что нападала на подругу, что она садистка, не знаешь, что делать! Я решил спасти щенка от страшной участи и взять себе.
– Мама тебя домой не пустит, – убежденно сказала Анька. – Тем более, у вас кот умер месяц назад. Кота, может, ты бы и уговорил ее взять, но это…
– Пустит, – сказал Петр Семенович.
***
– Вон из квартиры! – закричала жена Петра Семеновича, когда увидела, с кем он пришел. – Вон! Петя, даже не вздумай! Я с тобой разведусь!
Но она не развелась и щенка не выбросила.
– Сам будешь этой страхалюдиной заниматься. Ко мне пусть даже не подходит.
Страхалюдина выросла в Роничку для Петра Семеновича и в «уйди противная» для его жены. Она не могла пережить смерть своего любимого кота и не могла простить мужу, что он не страдает, так как она. Да еще и притащил эту собаку.
Роничка не обращала внимания на скверный характер Манечки и обожала ее точно так же, как и Петра Семеновича. Ходила за ней хвостиком, пыталась пристроиться на колени, когда Манечка смотрела телевизор, и совершенно не обижалась, когда та ее спихивала.
– Да что это такое! – разозлилась Манечка, когда они вернулись домой из магазина и опять не нашли свои тапки в коридоре. – Да сколько можно! Я ей запретила утаскивать их!
Роничка внимательно слушала, что кричала разгневанная Мария Ивановна и радостно виляла хвостом.
– Пошли, погуляем, пока наша хозяйка гневается, – улыбнулся Петр Семенович.
Уже во дворе он смотрел, как Роня гоняет птичек, и спрашивал ее:
– Вот скажи мне, Роня, зачем ты утаскиваешь наши тапки? Я ни за что не поверю, что ты это делаешь на вред. Ты же самая добрая собака на свете!
Утаскивание тапок началось почти с первого месяца жизни Рони в квартире. Сначала это было смешно смотреть, как тапки, оставленные без присмотра, эта крошка пытается утащить к себе на подстилку. А когда хозяева уходили и оставляли Рони одну, она утаскивала тапки Петра Семеныча или к креслу, где он любил читать газету, или затаскивала на диван, где он любил лежать, смотря телевизор. Это особенно злило Марию Ивановну. Она была чистюлей и такое поведение собаки считала варварством и специальной подлостью по отношению к ней и ее чистоте. А тапки Марии Ивановны Роня аккуратно ставила у ее кресла. И потом спала поочередно то на одних, то на других, дожидаясь хозяев.
