Грузовик Клава признала, как и голос, захотелось окрикнуть тётю, и кинуться ей на шею. Водитель спрыгнула с подножки и осмотрелась. Клава дёрнула край Шуриного платья и зашептала:
– Шурка, дома-то мы, дома, а сколько лет назад – вопрос. Ты что, не узнала мою тётку. Это же Капа… только молодая. А – тачку? На площади, как памятник, до перестройки торчала. Потом кто-то спёр, ещё все потешались, кому-то дров не хватило. Сечёшь, она почти вся из фанеры.
Шура крякнула от неожиданности и присмотрелась к крепкой женской спине.
– Точно! Такую стать как забыть: род ваш мужланский.
– Шурк, нашла время подкалывать. Чё делать будем?
– Домой, понятно, нельзя. Ждём утра,– вздохнула та, и обратилась к Капитолине, –Тёть, а тёть, давайте мусор с дороги уберём.
– Шо тёткаешь? Я ж моложе вас. Мусор кто накидал?
– Не в курсе. Мы, как и вы… то есть идём из гостей, видим – лежит, сами чуть не убились. Фарами посвятите, вдруг на остроё какое наступим, – подумала Клава о вибротроне и велела Шуре искать его.
– Вот невидаль, кто ж меблировку кинул, – басила Капа, разглядев остаток стола.
В памяти Клавы ожило воспоминание, как-то тётя рассказывала о странном ночном происшествии. И сейчас она является героиней рассказа: чувства, воспоминания переплелись, вызывая желание бежать в лес, казалось, что тётя вот-вот узнает её и ужаснётся от безликого выцветшего лица.
– Клавк, она надыбала его, – толкнула Шура в бок подругу.
Клавдия очнулась от дум, и заметила в руках Капитолины искомое устройство.
– Ой, нашёлся компасик. Спасибо, то струхнула, что не найду и батя бошку отвернёт. Это его трофейчик с войны.
– С какой такой войны? – удивилась Капа.
– Кто знает, отец так болтал и всё, – выкрутилась Клава, и выхватила из рук родственницы вибротрон.
Она хотела положить его в карман, но осознала что в ночной рубашке. Выручила Шура, забрав устройство, сунула к себе в лифчик. Капа, осмотрела незнакомок, изумилась их странному виду и, махнув рукой, направилась к грузовику, потом остановилась и спросила:
– Вас может куда подвести?
– Не… нам в обратную сторону, – поспешила с ответом Шура.
– Тогда я двину, устала вусмерть.
– Спасибо, что притормозили, – улыбнулась Клавдия.
– Ох, и чудные, вы гражданки…
– Мы нездешние, – перебила её Шура.
– Аааа… И у меня, что-то вроде соревнования, с них и еду. Решила, к дятьке заглянуть, полдня есть свободных. Сама-то я из передовичек, – рассмеялась Капитолина и хлопнула дверцей.
– Тётка спать хочет, то бы не отвязались, – вздохнула с облегчением Клава, присаживаясь на траву у обочины.
Сзади кто-то подошёл и уткнулся Клаве в спину.
– О! Виновник ужаса очухался. Представляю, вид Капы будь светло: торчат бабы, одна в ночнушке, с козлом и однокрылой курицей…
– Припомни, шутница, чью-то порезанную морду в зелёнке. Выходит, Шурейка, нам не до смеха. Да, а зачем она осведомилась о войне? Какой же сейчас год… Слушай, в чём Капа одета была?
– В фуфайке, как всегда, – ответила машинально Шура, – ой! Чёрт… куда же нас занесло?
– Сама хотела в прошлое смотаться. Сбылась мечта идиотки. Кстати, деньги у нас, в кустики приныкала. Представляешь, месяц гуляем! Главное, ничего не скрутить в штуковине. В нужный час вернёмся… согласно инструкции.
– Это я, Клавочка, уяснила, трагедия не во времени: жалко старухи, лет по двадцать бы скинуть. О! Оторвались бы…
– Куда махнула… забыла, у нас всё в одном флаконе не бывает.
– Бабло есть… в салон красоты завалимся, омолодимся, приоденемся… Погуляем по ресторанам… на море отчалим. Если, конечно, в семидесятые года угадили бы, – тут Александра резко сменила тему, – как же дом? Всё открыто. Целый месяц хозяйство не в пригляде.
В памяти Клавдии всплыл короб с золотом. «Хорошо, что прикопала. Как знать, кто по хате шататься будет», – подумала она и согласилась с подругой:
– И правда, хотя ничего страшного: участковый всё закроет и опечатает. По закону, полгода за добром нашим обязан присматривать. Мы же столько времени блукать не собираемся?
– Думаю, нет. Откуда ты всё-то знаешь?
– Я, Шурочка, телевизор смотрю, а не самогон жру.
Подругам казалось, что длиннее ночи не существовало. Они, то дремали, прислонившись к дереву, то расхаживали, мечтая и размышляя. Как только небо зарделось золотистыми облаками, женщины сообразили, реализовать любые намерения сложно: ночная сорочка на Клаве насторожит народ, а Шурино лицо вызовет подозрение. К тому же образовалась проблема, у козла хвост не попал в рабочую зону перемещения, как крыло курицы.
– Хорошо, хоть сами целые. Представляешь, нет половины морды или ноги.
– Шурк, и что у тебя на уме, лучше думай, куда нам деться, скоро село оживёт?
И та выдала:
– Имеется вариант, рвём на тебе рубаху и пачкаем. Затем ловим транспорт до райцентра. Там по-любому есть магазин. Для убедительной версии ставлю тебе, Клавочка, фингал!
– Так… на этом сногсшибательные версии значится закончились, – подбоченилась Клава.
– Почему. Допустим, мы из города, а ты дала дёру от мужика, ну и всё такое… Чё в райцентр? Так наша лавка может открыться… а, может и нет: Милка, гадина, сама себе хозяйка.
– Какая Милка?! И какой муж… мы же друг друга наперечёт знаем. Тут козёл с брендом…
– Ой, правда! Стоп! Козла за собой водить начнёшь?
– Нет, на съедение волкам отдам. Несчастный и так пострадал, как бедняге жить теперь? Синяк она мне поставит, – вернулась Клава к неприятной теме.
– Это же для дела…
– Хорошо, мадам, а ваш видок… как преподнесём? Так и скажем – дама с вокзала, – Клава выжидающе прищурилась.
Но, не дождавшись ответа спросила: – Кстати, новая проблема, деньги будем в мешке таскать? И откуда у городских – живность?
В такт хозяйкиному опасению Гришка заблеял, да так жалобно, что женщины дружно вздохнули.
– Клав, я поняла, почему ту легковушку разорвало. Её отформатировали. Выходит нам свезло, видно покойнички новичками тоже оказались.
– Или дураками, судя по-нашему положению. Мы же не знаем точно, какой сейчас год, а планы строим: Милка, магазин… нам что, молодая Капа приснилась?
– О-о… – простонала Шура и вдруг вспомнила, – у меня бражка подоспела, первачок можно выгнать. Застоится зараза…
– Нашла о чём горевать, значит, Гришку брось! А брага перекиснет, целая трагедия!
Разговор подруг прервал скрип колёс.
Женщины не заметили, как рядом оказалась телега в упряжке с пятнистым конём и седоком, худеньким старичком.
– Здорово, бабоньки. Чьи ж будите?
– Ой, дедуля… не спрашивай, не спрашивай… загуляли и сами в догадках куда нас ветром сдуло, – как всегда нашлась в разговоре Шура, надеясь, что дедок подслеповатый, и им выпала удача, – сам куда путь держишь?
– Так я по делу к сельсовету, документы велено подписать. Курьером мы с Федей служим. С конём моим.
– Может подкинешь двух горемык, мы курицу дадим, – протянула Клава старику птицу со связанными лапами.
– Пошто не помочь, седайте, красавицы. Веселей и быстрей доедем.
– Смотрю, с приданным гуляете, – отреагировал дед на козла и мешок.
–Так из города, хотели вещички поменять, – лгала напрополую Шура.
– И удалась затея?
– Как видишь, козлом разжились, а барахло ещё осталось.
– Рогатый вам к чему?
– Бабулю из деревни перевезла. Скучает, блажь поймала и стребовала животину, то – помру и всё! Подумали, пусть занимается. Дом у нас на окраине города, живность никому не помешает, правда она козочку просила.
– Это хорошо, что старого человека уразумели. Отвыкнуть от деревенской жизни впрямь невмоготу. К сыну в город ездил, день-другой и домой: муторно в городе и душно, здания высоченные простор крадут. Высадить вас где, у сельсовету… или?
– Сельпо у вас есть? – спросила Клава и заметила под сидением деда газету, – деда, корреспонденцию можно посмотреть.
– Ради Бога! Только она старая, вожу для прочей потребности.
– На сколько старая?
Дед задумался и ответил:
– Так на дату глянь.
Клава развернула листы и ахнула: жёлтоватая бумага выглядела так, словно впитала в себя ни один год.
– Где же её хранил столько лет? Тридцать девятый год… древность.
– Пошто так, всего пару годков на крыше провалялась.
Шура с Клавой переглянулись… На такое… они не рассчитывали. Ужас прошёлся ознобом по женским спинам. И только тут заметили, на старике древняя одежда.
– Что теперь? – прошептала Шура.
– Меня спрашиваешь… число какое?
– Восемнадцатое Мая, – ответила Александра, и прошептала: – Почему так-то?
– Видно Гришка стрелки сдвинул, – вздохнула Клава и обратилась к старику:
– Деда, как вас звать?
– Клав, ты что задумала? – насторожилась Шура.
– Отстань. Деда, так как вас звать? – повторила Клава вопрос уже громче.
– Звать как… Скажу, смеяться будете.
– Почему?
– Владимир Ильич я!
– Надеюсь не Ульянов?
– Он, только ни тот самый.
– Что смешного, особенно, в ваше время, вроде наоборот – почёт.
Клава толкнула Шуру в бок. Та поняла, что оговорилась, и подумала: «Хорошо, что дедок глуховат».
– Батя, об этом не задумывался, когда меня крестил: рождён-то я до революции…
– Понятно… досталось тебе, Владимир Ильич, – посочувствовала Шура.
– Не говорите, приходилось доказывать… я не Ленин. А пошто обзнакомливались, спросить, чего хотите?
– Хотим! Вам помощники не нужны, по хозяйству или так где? На дорогу домой заработать деньжат бы… Загуляли… сам понимаешь – кошелёк пустой. Козла продать – как бабуля… Вещички старьё… никому не нужны.
– Ехать вам далёко?
– На Сахалин, – ляпнула Шура, аж сама поразилась собственному языку.
– Девки… как же вас сюды занесло?
– Хотели бы сами знать, – поморщилась Клава.
Дед повертел головой, поцокал языком и заявил:
– У меня хатёнка есть, поживите, а там что и придумается. Сам у молодости, ох! И отчаянный был…
Ильич резко дёрнул поводья и развернул Фёдора. Конь заржал и ускорил бег.
Через час подруги сидели на крыльце неожиданного пристанища. Старик дал им пятьдесят копеек и обещал похлопотать о работе.
– Жрать охота, – пожаловалась Шура, – что же можно купить на полтинник?
– Сходишь в лавку узнаешь. Время для нашего богатства так и не наступило. Короче, мы в жопе, но хуже всего, на носу война. Документов у нас нет. Вспомни, это суровые Сталинские времена.
– Слушай, Клав, ты видела, когда сюда ехали. Огороды вокруг.
– Ну?
– Есть шанс пристроиться на подработку. Огородницы всегда в дефиците.
– Так-то так… но как месяц целый выжить?
– Козла съедим! – высказалась Шура, заметив, как тот важно развалился у ног хозяйки.
И чтобы не слышать недовольство подруги, тут же добавила:
– Пойду в разведку, то брюхо подтянуло.
– Уверена, что найдёшь магазин? О чём думала и куда лупала когда ехали? Это же другой мир. Мы словно в чужом крае, а не в нашем районе: одни хибарки с бараками, ни площади, ни фонтана у сельсовета, да и его нет! Потом и платье на тебе… не будто, а точно, из другой эпохи. Боже… куда мы влипли…
– Это всё из-за твоёго гада!
– Плохому танцору всегда яйца мешают! Так нам идиоткам и надо. Не хрена было лезть, куда не просили. А вообще… забавно! Вроде прошло немного лет, а всё другое.
– Рядом-то рядом, а нас с тобой в помине не было. Клав, пойдём в хату.
* * *
Женщины отварили дверь. Затхлый и сырой запах ударил в нос.
– Сколько лет тут никто не жил? Наверно, землянке лет двести. Убраться надо бы. Пылищи… Да и света нет, – ворчала Шура, осматриваясь.
– Что удивительного. Капа рассказывала, что в детстве, по вечерам, жгли керосиновую лампу. Керогаз на чердаке до сих пор валяется. У меня странное чувство, будто я в этой избе была когда-то…
– Клав, посмотри… сундук.
– И что в нём? А вообще, не лазь. Нас как людей пустили, ты всё обшаривать собралась.
– Если – лежит здесь, значит, старухе дедовской без надобности. А ему подавно! Смотри, какое смешное платье. Да и мне кофтёнка в тему, – Шура надела ситцевую кофту, радуясь, что совпал размер.
Затем нашла к ней плотную клетчатую юбку. Примерила. Заявив, что теперь модница в стиле «Аля тридцатые». Для Клавы женские вещи оказались малы.
– Не везёт тебе подруга. Род у вас Капинский… здоровых тёток, – подтрунивала Шура, перебирая вещи, – хотя во, брючишки… вроде впору. И рубаха есть. Быть тебе мужиком, с твоим-то ростом в тему.
– Косу и титьки куда дену?
– Скажем у тебя гормональный бунт, – усмехнулась Шура.
– Ага… электричество незнакомо, зато о гормонах местное население оповещено на уровне академиков.
– Клав, ты с юмором вообще не дружишь?
В двери постучали. Подруги вздрогнули…
– Это я, девоньки.
– Ой, напугали нас, Владимир Ильич.
– Радуйтесь, вам свезло. Бригадирша, племяшка моя, берёт работницами на поле. Конечно, пахота с зари до вечери, зато на свежем воздухе. Ситуацию вкратце растолковал. Да, керосину пару литров взаймы взял. Лампа в сенцах. Еду сварите на дровишках в печке, на улице. Хотя хату протопить не мешает, то околеете ночью. Всё что найдёте, то ваше. Чем мог, тем помог. Извиняйте, ехать надыть. Наведываться буду.
– Спасибо, Ильич. Вы нас спасли. Не подвезёте до магазина? Есть хочется…
– Почто не свезть. Корзинку возьми и поехали. Ты значит Ляксандра.
– Ага, Шура. А подруга Клава.
– Это понял. Племяшки так и поведал, вы, мол, погорельцы, ищете где пристроиться, пока документы выправите. Их у вас ведь нет?
– Нет, – вздохнула глубоко Шура.
– Всем так и говорите – сгорели. Везёт вам: начальство аккурат в Москву укатило, это надолго. Да Бог сымя, главное, вас никто тормашить не станет. Хотя особо людям глаза не мозольте. Ну, и язык не распускайте. Картошки и муки завтра привезу. Может бабка и так кой-чаво выделит. С продуктами только-только на ноги становиться начали: отголоски коллективизации ещё гуляю, – пояснил старик и сдвинул брови.
Шуре так и хотелось сказать: «Мы без революции пустые прилавки в восьмидесятых видели, а мать девчонкой, в шестидесятых, часами выстаивала в очереди за булкой хлеба. Так что история в каждое поколение всовывает нехватку того или другого, чтобы людям жизнь не казалась мёдом. А самое страшное в его жизни будет совсем скоро». Она в коротрый раз подумала о приближающейся войне и что не плохо бы узнать, точное число.
– Да… и козла скройте. Народ у нас тёмный. Эко неведаль – три рога и без хвоста. Да и пернатую в сенях заприте, глядишь, какое яйцо снесёт. Хоть и без крыла. Чудные, вы, девахи: без платков и одеты странно. По-хорошему, мне бы о вас доложить куда следует, а не помогать. Ну да ладно, кто со мной до сельпа?
Шура испуганно поморгала… и ответила:
– Наверно я.
– Ладно Бог не выдаст, свинья не съест. Пошли, – успокоил сам себя Ильич.
Он говорил и говорил…
Шура слушала и удивлялась его человечности, думая, как поступила бы сама, будь на его месте, только в своём времени. И с ужасом призналась, вряд ли приняла участие в судьбе незнакомцев.
– Мы думали вы…
Старик рассмеялся.
– Конечно, старый, значит глухой и слепой.
– Зачем так, – искренне возмутилась Шура, – мы, действительно, попали в сложную ситуацию, и лучше о ней не думать, не то, что разговаривать. Нам месяц надо прожить, там всё утрясётся. Мы надеемся.
– Вера – это хорошо. Сам в двадцатых с каторги ноги сделал. Если бы недобро душевное хороших людей, некому было бы вам помочь.
– Клянусь, мы не из тюрьмы и, вообще, ниоткуда не убегаем, мы потерялись.
– Как это? – удивился старик, но заметив искреннюю печаль в женских глазах, добавил: – Что в одежонку нашу оделась и голову покрыла, это верно. Вот, и на месте. Нуууу… – потянул он поводья.
Он постоял немного и предложил:
– Пойдём, красавица, вместе, на всякий случай.