Ганс Христиан Андерсен
Лизок с вершок
Лизок с вершок плыла мимо разных местечек, и маленькие птички, которые сидели в кустах, увидав её, пели:
«Какая хорошенькая девочка!»
А листок всё плыл, да плыл, и вот Лизок с вершок отправилась заграницу.
Красивый белый мотылёк всё время порхал вокруг неё и, наконец, уселся на самый листок, – уж очень ему понравилась Лизок с вершок! А она так радовалась: гадкая жаба не могла теперь догнать её, а вокруг всё было так красиво! Солнце так и горело золотом на воде! Лизок с вершок сняла с себя пояс, одним концом обвязала мотылька, а другой привязала к своему листку, и листок поплыл ещё быстрее.
Мимо летел майский жук, увидал девочку, обхватил её за тонкую талию лапкой и унёс на дерево, а зелёный листок поплыл дальше, и с ним мотылёк, – он, ведь, был привязан и не мог освободиться.
Ах, как перепугалась бедняжка, когда жук схватил её и полетел с ней на дерево! Особенно жаль ей было хорошенького мотылёчка, которого она привязала к листку: ему придётся теперь умереть с голоду, если не удастся освободиться. Но майскому жуку и горя было мало.
Он уселся с крошкой на самый большой зелёный листок на дереве, покормил её сладким цветочным соком и сказал, что она прелесть какая хорошенькая, хоть и совсем не похожа на майского жука.
Потом к ним пришли с визитом другие майские жуки, которые жили на том же дереве. Они оглядывали девочку с головы до ног, и жучки-барышни пожимали щупальцами.
– У неё только две ножки! Жалко смотреть! – говорили одни.
– У неё нет щупальцев! – сказали другие.
– Какая у неё тонкая талия! Фи! она совсем человек! Как некрасиво! – сказали в один голос все жучки женского пола.
А Лизок с вершок была премиленькая! Майскому жуку, который принес её, она тоже очень нравилась сначала, а тут, вдруг, и он нашёл, что она безобразна, и не захотел больше держать её у себя, – пусть идёт, куда знает. Он слетел с нею с дерева и посадил её на ромашку. Тут девочка принялась плакать о том, что она такая безобразная: даже майские жуки не захотели держать её у себя! А на самом-то деле она была прелестнейшим созданием в свете: нежная, ясная, точно лепесток розы.
Целое лето прожила Лизок с вершок одна-одинёшенька в лесу. Она сплела себе колыбельку и подвесила её под большой лопушиный лист, – там дождик не мог достать её. Питалась крошка сладким цветочным соком, а пила росу, которую каждое утро находила на листочках. Так прошло лето и осень; но вот, дело пошло к зиме, длинной холодной зиме. Все певуньи-птички разлетелись, кусты и цветы увяли, большой лопушиный лист, под которым жила Лизок с вершок, пожелтел, весь засох и свернулся в трубочку. Сама крошка мёрзла от холода: платьице её всё разорвалось, а она была такая маленькая, нежная, – замерзай, да и всё тут! Пошёл снег, и каждая снежинка была для неё то же, что для нас целая лопата снегу; мы, ведь, большие, а она была всего-то с вершок! Она завернулась было в сухой лист, но он совсем не грел, и бедняжка сама дрожала, как лист.
Возле леса, куда она попала, лежало большое хлебное поле; хлеб давно был убран; одни голые, сухие стебельки торчали из мёрзлой земли; для девочки-крошки это был целый лес. Ух! как она дрожала от холода! И вот, пришла бедняжка к дверям полевой мыши, – дверью была маленькая дырочка, прикрытая сухими стебельками и былинками. Полевая мышь жила в тепле и довольстве: всё помещение было битком набито хлебными зёрнами; кухня и кладовая у неё были великолепные! Лизок с вершок стала у порога, как нищенка, и попросила подать ей кусочек ячменного зерна, – она два дня ничего не ела!
– Ах, ты, бедняжка! – сказала полевая мышь, – она была, в сущности, добрая старуха. – Ступай сюда, погрейся, да поешь со мною!
Девочка очень понравилась мыши, и мышь сказала:
