Гарри Синден
Хоккейное противостояние. Суперсерия игр Канада – СССР
Такая реакция была для меня полной неожиданностью. Я всегда считал: для того чтобы у группы игроков появился командный дух, надо сначала вместе что-то пережить. Они должны победить, выиграть большую игру, когда на кону стоит их мужество, когда испытываются их смелость и способности.
Но сегодня такой командный дух царил перед началом матча по иной причине. Противник – СССР. Мы – Канада. Они новички, и мы не собираемся позволить им отнять у нас принадлежащее нам по праву.
Мне не терпелось выйти на лед. Наши ребята были полны сил. По пути к скамейке запасных я напомнил им, что предматчевая церемония будет длиться 25 минут. Если не приготовиться к этому, могут возникнуть проблемы с настроем на игру. А я не хотел, чтобы кто-то из них утратил настрой.
Наконец, после долгих ожиданий и гаданий, какой будет игра, наступило время битвы. И уже через тридцать секунд я почувствовал себя гением. Мы получили шайбу и повели ее прямо в зону русских. Иван Курнуайе выковырял ее из угла и отдал пас Фрэнку Маховличу. Фрэнк сделал бросок, Третьяк отбил шайбу, она подскочила, и Фил Эспозито с лету вогнал ее в сетку.
Бедлам. Так можно описать то, что творилось в эти мгновения в «Форуме». Стадион сходил с ума, и наша скамейка тоже. Я потерял самообладание и начал прыгать, как и игроки. Но столь же быстро взял себя в руки: «Эй, прошло всего 30 секунд. Нам еще 59 минут с лишним играть!»
Я никогда не видел, чтобы скамейка запасных так бурно реагировала на гол в первые полминуты. В последние полминуты – да, но не до этого.
Когда я окончательно пришел в себя и заставил ребят успокоиться, то решил поменять игравшее звено. Очень часто после такого гола у звена на льду наступает спад, и не успеешь оглянуться, как соперники отыгрываются.
И тут началось странное. Перед игрой я говорил всем, кто был готов меня слушать: «Дайте мне пять минут посмотреть на русских на льду, и я скажу вам, насколько они крутые».
Я ошибся. Мне понадобилось всего три минуты. В течение двух минут после гола Фила русские носились по льду, делая красивые передачи, принимая красивые пасы, выводя своих игроков на бросок, переигрывая нас в розыгрыше и делая все что угодно, но только не забрасывая шайбу в сетку.
Именно тогда я понял, что русские олицетворяют все то, чего я боялся.
Даже когда мы вышли вперед 2:0 на 7-й минуте после отличного гола Пола Хендерсона, я знал, что впереди нас ожидает мясорубка. Единственное, на что мы рассчитывали, – на удачные вбрасывания. Русские, как мы и предполагали, оказались в этом слабоваты.
Перед вторым голом Бобби Кларк, мастер выигрывать вбрасывания, сделал это в очередной раз и передал шайбу Хендерсону, который пробил мимо Третьяка.
«Не так уж он и хорош, – решил я. – Он плохо берет верховые броски, как и говорили».
И я подумал, что мы сможем выдержать и победить этих ребят, если будем хорошо бросать по воротам Третьяка, несмотря на то, что они контролируют шайбу и просачиваются сквозь нашу оборону.
Я просто не мог поверить, что русские так легко преодолевают нашу оборону. Но они это делали раз за разом и забили нам два гола до конца периода. Сначала был пас из-за наших ворот, и Зимин забросил первую ответную шайбу. А затем, находясь в меньшинстве, они забили гол с ближней дистанции, что у них, как выяснилось, получается очень хорошо. Русские ушли в атаку двое против одного, причем один из них – Петров – устремился за шайбой, как баскетболист за отскоком мяча. И забил.
Наши ребята подставлялись русским, потеряв самообладание. Мы метались по всему льду, потому что хотели доказать болельщикам и русским, что мы превосходим их не только в меткости, но и в напористости.
Тем самым, бегая за русскими, когда в этом не было необходимости, мы становились для них просто идеальными соперниками. Мы из кожи вон лезли, навязывая силовое давление. Левые нападающие оказывались на правом фланге, пытаясь кого-то поймать на силовой прием, а защитники делали то же самое в чужой зоне. Мы навязали сами себе схему игры, которая, если бы мы ее продолжали придерживаться, неизбежно привела бы нас к поражению.
В перерывах между периодами я пытался в раздевалке всех успокоить. «Хватит носиться по всей площадке, – говорил я. – Просто выполняйте свои функции и дайте другим играть на их позициях. Вам не нужно делать чужую работу. Прежде всего вы должны заниматься своим делом».
Как только я понял, что до них дошла эта мысль, то вернулся к вопросу о вбрасываниях. Это слабое место русских, и на этом я пытался сделать акцент, считая, что это может позволить забить еще один гол и дать нашим ребятам надежду, если кто-то из них начал ее терять.
Игроки сидели, обливаясь потом от жары. По их глазам было видно, что они понимают: русские очень сильно играют… настолько сильно, что нам не удается играть так, как мы хотели, надеясь их победить.
Лично я в этот момент был в недоумении по поводу русского стиля. Вроде бы все было так, как мы видели в кино, но игра шла столь стремительно, что я не успевал зафиксировать что-то важное, что действительно могло бы изменить ситуацию.
Единственное, что нас удивило в первом периоде – помимо высоких индивидуальных возможностей русских, – то, что они использовали более длинные передачи, чем мы предполагали. Из записей их игр и отчетов наших скаутов складывалось впечатление, что они играют исключительно короткими пасами. Но в первом периоде русские показали, что отлично владеют быстрым длинным пасом, раз за разом выводя вперед игрока из глубины своей зоны.
Я все еще не предпринимал попыток изменить игру нашей защиты, потому что был уверен: принятый в НХЛ стиль может принести успех. Если бы наши хоккеисты не отступили от основ игры и перестали носиться по всему полю, оставляя свои позиции, мы могли бы побить русских.
Еще одна из ошибок, которую мы попытались исправить, заключалась в том, что наши защитники, особенно Дон Оури и Род Силинг, бросались под шайбу, а русские, симулируя бросок, обходили их – и выходили на нашего вратаря.
Бобби Орр, сидевший на трибуне вместе с Эдди Джонстоном, видел, что происходит, и прибежал в раздевалку после первого периода. «Вы должны заставить ребят перестать падать перед шайбой. Русские обманывают их. Мы не можем так дальше играть», – потребовал очень взволнованный Бобби.
Перед игрой я попросил Эдди Джонстона проследить за ходом игры и сообщать мне обо всем важном. Эдди, хорошо разбирающийся в хоккее, подтвердил то, что мы с Джоном Фергюсоном уже знали: мы сами себя обыгрываем, не показывая надежного позиционного хоккея.
Второй период подтвердил то, о чем мы догадывались относительно Харламова. Он чертовски хороший хоккеист. Харламов забил два гола в этом периоде и обеспечил России преимущество – 4:2.
Его первый гол был просто великолепен. Он вошел в нашу зону один против Силинга и Оури. Когда он пересекал синюю линию, то опустил левое плечо, как будто собирался проскочить между ними. А когда Оури начал двигаться в его сторону, Харламов просто обошел его с внешней стороны, и «вынырнул» перед воротами, полностью контролируя ситуацию. Появившись перед Драйденом, он сделал движение, как будто собирался переложить шайбу для обводки, но тут же бросил справа в дальний от голкипера угол ворот.
Наши игроки были ошеломлены. Я посмотрел на скамейку запасных и увидел, что двое наших великих нападающих, Эспозито и Маховлич, смотрят друг на друга и молча пожимают плечами, как бы говоря: «Ты только посмотри на это!»
Знаете, я с трудом могу вспомнить, чтобы кто-то шел на двух защитников НХЛ, оставлял их в дураках и направлял шайбу в сетку. Такого просто не бывает.
К тому же Дон Оури – один из самых жестких игроков. Если ты пытаешься пройти его, он просто впечатывает тебя в борт, потому что у него хорошая скорость. Харламов же пронесся мимо Дона, и тот даже его не задел. Знаете, как нож между слоев торта. Все нам хотелось думать, что это просто случайная удача, что такое больше не повторится. По большому счету, мы еще не могли признаться сами себе, насколько великим был этот матч.
Почему-то после этого мы стали играть лучше. Русские снова забили, но мы показали свой лучший хоккей в этот вечер, хотя и закончили период с результатом 2:4.
В раздевалке перед третьим периодом я понял, что необходимо что-то менять, хотя и не очень хотелось. Звено Рателля было сильно потрепано. Оно было на льду во время двух из первых трех голов русских, и просто не попало в темп игры. У Оури тоже был не самый удачный матч. Поэтому я решил посадить его на скамейку запасных, заменить на Ги Лапуэнта и задействовать три звена вместо четырех.
Таким образом, о наших первоначальных планах пришлось забыть. Как я уже рассказывал, мы изначально хотели выставить против русских четыре звена, чтобы наши нападающие не выдохлись. Вместо этого из-за постоянного напряжения выдохлась наша защита. Лучше было выставить 6 защитников и три тройки нападения.
Я понимал, что из-за жары и того, что русские были в лучшей физической форме, требовать от наших игроков выходить в третьем периоде в дополнительных сменах было выше их возможностей. Поэтому предупредил игроков, чтобы они были осмотрительны и даже осторожны несмотря на то, что мы уступали две шайбы. Самое главное – не выключиться из игры в начале периода. Я не хотел, чтобы парни уходили в глухую защиту, но в то же время мы не могли продолжать играть с русскими в рулетку и позволять им вновь и вновь совершать прорывы втроем против двоих.
Третий период мы начали так же, как закончили второй: играли лучше. Ближе к десятой минуте Бобби Кларк забил, и счет стал 4:3. Наши ребята были вымотаны физически, но мысль о том, что мы отстаем всего на один гол, помогала нам играть достойно.
Через несколько минут я на мгновение решил, что мы сможем выдюжить. Курнуайе, получив отличный шанс, попал в штангу. Шайба отскочила в сторону, и… И в следующие 10 секунд игра была закончена. Русские подхватили шайбу и сделали бросок в сторону наших ворот. Разница была лишь в том, что их шайба оказалась в сетке.
Играть оставалось еще около четырех минут, но мы были полностью вымотаны. Сил уже не осталось. Русские почувствовали это и решили нас добить. В конце они забросили еще две шайбы в ворота Драйдена.
Русские сегодня забили на четыре шайбы больше, чем мы. И, возможно, это было вполне заслуженно.
Когда до конца игры оставалось пять секунд, я ушел со скамейки запасных в раздевалку. Мне нужна была пара лишних минут, чтобы собраться с мыслями и найти нужные слова. Чтобы смягчить боль, которая неминуемо придет во время разговора с игроками.
Они вошли сразу за мной, на ходу отбрасывая клюшки и снимая промокшие свитера.
В следующее мгновение в комнату влетел Эл Иглсон, президент Ассоциации игроков НХЛ. «Верните их на площадку, – крикнул он. – Русские все еще на льду и ждут, когда мы пожмем им руки. Выводите игроков».
Я бросился в раздевалку и быстро объяснил ребятам, что происходит. Все вскочили и начали натягивать на себя амуницию. Но когда мы уже выходили, то увидели, как последние русские покидают лед. Было слишком поздно.
Я был рассержен. Никто не сказал ни мне, ни игрокам, что мы должны были встретиться с русскими на льду после игры. Вообще это обычная международная практика, но мы только потом узнали, что на этот счет существовала договоренность с представителями Hockey Canada. Когда я спросил, как такое могло произойти, они ответили: «Ну, мы думали, что вы знаете». Эти люди много чего думают, но об этом мы поговорим в другой раз.
Мы знали, что нас заклеймят за проигрыш и проявленное неуважение к русским, хотя мы были совершенно не виноваты. Я сразу же принес извинения их руководителям и объяснил, что произошло. Но этот инцидент в сочетании с прессингом на послематчевой пресс-конференции не мог произойти в более неудачное время.
После матча наши игроки были крайне расстроены. Я хотел подойти к каждому и попытаться утешить, но у меня не было времени даже на несколько ободряющих слов. Я хотел сказать им, что вся эта серия не так уж и важна и что это просто игра в хоккей и не более того. Что мы не предатели, раз, отдав все силы, не сумели проявить тот истинный канадский уровень игры, который нам хотелось бы показать.
Все это парням пришлось переживать наедине с самими собой, потому что я уже был на пресс-конференции, где подчеркнул, насколько великолепны были наши соперники. Мне было нетрудно это сделать, ведь они действительно были великолепны. Русские собрали по кусочкам все лучшее, что было в мире хоккея, причем сделали это так, как прежде не удавалось никому.
Пообщаться с игроками удалось уже во время полета в Торонто. После взлета я перешел в их салон и задернул штору.
«Мы все сегодня проиграли, – сказал я. – Каждый тренер и каждый игрок приложили к этому руку – даже те, кто сегодня не одевался на матч. Мы должны это принять, потому что мы команда и у нас уже многое за плечами. Я не хочу, чтобы кто-то винил себя за то, что произошло. Мы – команда и в дни побед, и во время поражений. Это будет только так на протяжении всей серии игр».
Мои слова были обращены к тем игрокам, у которых сегодня не все получилось. Учитывая перспективы их участия в оставшихся семи матчах, я бы очень не хотел, чтобы кто-то потерял уверенность в своих силах.
Остаток полета прошел в молчании. Все устали. У меня болело все тело – как будто я сам играл. Вся одежда висела на мне мятым и влажным от пота мешком.
Когда мы наконец попали в отель, все, о чем я мечтал, – поскорее получить ключ от номера, принять душ и лечь спать. Но в лобби отеля я увидел в группе людей одного господина, который до этого убеждал меня, что способен мгновенно вылечить больное колено Бобби Орра. Поговаривали, что до этого он сумел помочь Джону Броди, защитнику команды «Сан-Франциско-49», у которого были проблемы с рукой.
«Гарри! – сказал он, – разреши мне применить мою лечебную программу на Орре – и я подготовлю его уже к следующей игре».
Нет, вы только подумайте! Видимо, он посчитал, что это именно то, что мне было нужно вместо рюмки перед сном.
«Дружок, – ответил я. – Возьми свою программу и засунь себе… причем подальше».
«О’кей, o’кей», – залепетал он, когда понял по моей реакции, что я могу помочь ему это сделать.
Потом я долго размышлял над тем, должен ли извиниться перед этим господином при следующей встрече, хотя мне этого очень не хотелось. К сегодняшнему дню я уже столько раз извинился, что мне этого хватит до конца жизни.
Вторая игра
Мы с Ферги уже с утра были на ногах. Да и кто мог долго спать после вчерашнего? У меня по-прежнему что-то побаливало внутри, пока мы заказывали завтрак и начали обсуждать бедствие, случившееся в первой игре. У обоих были схожие мысли. Наша команда полностью расклеилась. Вместо нашего стиля доминировал русский стиль игры. И вместо того чтобы заставить их панически бегать от нас, запаниковали мы сами. Должны были заставлять их делать ошибки, а в итоге русские вынудили нас совершать их.
Прежде чем мы закончили с кофе и двинулись в сторону катка, нам стало понятно, что обиду стоит проглотить и вообще забыть о ней. Меняться предстояло нам, а не русским.
На арене Maple Leaf Gardens мы посмотрели видеозапись вчерашней игры. Ничего хорошего там, понятно, не увидели. Нас переиграли по всем статьям. Шесть раз они выходили один на один. Ты можешь побывать на 20 матчах НХЛ и в лучшем случае в одном из них увидишь два таких выхода. А тут…
Было очевидно, что мы допустили ошибку. Подбирали состав для первого матча, ставя во главу угла скорость игроков и самой игры, но русские оказались лучше нас в этих компонентах. Предстояло решить, как замедлить их движение.
Нам определенно нужно ввести игроков, ведущих активную борьбу за шайбу, и попытаться задавить русских. Мы задействуем Уэйна Кэшмена, Жан-Поля Паризе и Билла Голдсуорси, а также Микиту. И Сержа Савара в защите.
Надо убрать звено Рателля. Против этой русской команды оно не будет работать результативно. Звено Рателля – это плавное катание и пасы – отвлечь игрока здесь, сделать передачу там. У русских другие скорости (по крайней мере, на данном этапе). Русские не дают этому звену времени на разгон. Мне также нужно убрать Дона Оури. Он начал задевать русских и поддаваться на провокации. С этими парнями так не пойдет. Они только этого и добиваются – чтобы ты метался по всему полю и уходил с позиции.
Для тренера самое простое – делать перестановки. Самое сложное – сказать об этом игрокам. Я не хочу, чтобы они считали себя козлами отпущения; если их сажают на скамейку запасных, это не значит, что они все завалили.
После внесения изменений в состав мы начали разрабатывать новый план игры, который должен был остановить атаку россиян. Они забросили семь шайб, но могли бы и больше, если бы бросали лучше и чаще. Мы играли против них в обычном для НХЛ стиле, и они порвали нашу защиту в клочья. Ключом к успеху русских стало то, как их нападающие справлялись с нашими защитниками в ситуациях один на один на нашей половине катка. Мы обязательно должны помочь нашим защитникам, поэтому я собираюсь вернуть нападающих в нашу зону, чтобы они помогали обороне. Думаю, это сработает, потому что российские защитники не очень хорошо бьют с дальних дистанций. Я попытаюсь заставить русских чаще бросать издалека.
При стандартной оборонительной схеме НХЛ наши фланговые игроки отвечают за крайних нападающих соперника, а наши центральные игроки возвращаются в глубину зоны и помогают защитникам. Но в первой игре русские так быстро атаковали, что наши центральные не успевали возвращаться назад, чтобы помочь защите, и у гостей было слишком много ситуаций «трое на одного» или «двое на одного».
Завтра наши центры будет находиться вне зоны, в середине площадки, пытаясь перекрыть их разыгрывающих. Наши крайние нападающие будут возвращаться назад и помогать в углах защитникам. В целом мы должны быть осмотрительнее. В первом матче мы наделали много ошибок.
Я не волнуюсь за нашу защиту. Вчера у нас было много шансов забить, но мы плохо бросали по воротам. Наши ребята были слишком увлечены игрой и торопились с бросками. Завтра все должно быть иначе.
На тренировке я подчеркнул важность тех изменений в защите, которые мы собираемся внести. По ходу разговора у меня сложилось впечатление, что игроки разделяют наши взгляды. Перед тем, как команда вышла на лед, я дал указание убрать из зала всех посторонних. Не хотел, чтобы кто-то видел, что мы делаем. Мы впервые предпочли закрытую тренировку, посчитав, что без отвлекающих факторов игроки смогут лучше сконцентрироваться.
Тренировка была долгой, но качественной. Все освоились с изменениями, и когда я завершил занятие, у меня возникло хорошее предчувствие. Но только на минуту.
Когда я развернулся и покатил в сторону раздевалки, то заметил двух мужчин, сидящих сзади. Страшнее некуда – Кулагин и Бобров. Я ахнул. Они сидели и внимательно следили за всем, что мы делали. Я был так зол, что мог перегрызть борт.