Геннадий Мурзин
Дети и Рождество. Сборник святочных рассказов
Редактор Геннадий Мурзин
Фотограф Геннадий Мурзин
Фотограф Сергей Мурзин
© Геннадий Мурзин, 2019
© Геннадий Мурзин, фотографии, 2019
© Сергей Мурзин, фотографии, 2019
ISBN 978-5-4496-3546-4
Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero
Севастополь. Геннадий Иванович Мурзин, писатель и журналист. Автор двадцати пяти изданных литературно-художественных произведений. Фото 2017 года.
КАЛАЧ
1
К нему приехал гость.1 Гость на Рождество. Гость желанный. Гость редкий, потому что дальний и, возможно, поэтому самый дорогой. Это – десятилетний Александр, внук.
С порога, не успев притворить дверь, парнишка бросается на шею, обвивает худенькими ручонками и, повиснув, восторженно кричит:
– Поздравляю, дедуль! – ребенок целует деда в обе щеки, отпускает руки и оказывается на полу.
– У, – разглаживая вихры внука, восхищается дед, – как здорово вырос… Выше меня скоро будешь. И… тяжеленный такой…
– А мама говорит, что я плохо ем, а потому медленно-медленно расту, – замечает внук.
Семен Александрович Водовозов, стараясь не ронять материнского авторитета в глазах мальчика, тщательно подбирая слова, замечает:
– Так… это… Ты на глазах у матери и ей потому кажется, что ты не так подаешься вверх, как бы ей хотелось… Мужчина должен быть такой, – он поднимает сухонькую и сморщенную ладонь над своей головой.
Внук спрашивает:
– До самого-самого потолка, да?
– Почти, – соглашается Семен Александрович. И добавляет. – Но для этого надо сытно есть.
Внук, заглядывая в голубые, но с годами изрядно выцветшие, глаза деда, спрашивает:
– Ты, значит, не слушался своей мамы и тоже плохо ел?
– С чего ты взял?
– Ты, вон, сколько не дотянул до потолка.
– У меня – другая история…
– Какая, дедуль? – перебивая, снова спрашивает парнишка.
– Ну, – Семен Александрович без всякой охоты отвечает, – время тогда, когда мне было столько же, как тебе, – трудное… Даже ржаной хлеб и тот не досыта… Всё больше на картохе рос, а с нее много не вырастешь… Разве что пузо…
Внук заливается в звонком хохоте. Внуку слово «пузо» понравилось. Дед же хмурится и сердито машет рукой.
– Ладно… Не будем об этом… Пойдем в гостиную, пока твоя мама возится на кухне.
…Семен Александрович одинок. Не заладилось у него с женским полом. Трижды пробовал создать добротную семью, но всякий раз неудачно. В четвертый раз решил не жениться, чтобы больше не испытывать судьбу. К тому же с годами возникла еще одна проблема, о которой он никому не говорит: чем сам старше становится, тем ему моложе и краше женщину подавай. А кто ж на такого старого гриба из молодых нынче смотреть станет? Если бы при больших деньгах был, то… У него же бабок, так вожделенных для всякой молодой женщины, – кот наплакал. Так что…
Дед и внук уходят в гостиную и располагаются на диване, бок к боку: Санька так захотел… Чтобы, говорит, было чувство локтя. И откуда только взял? Вычитал, наверное, в книжке какой-нибудь. Тут в деда пошел: тянется к книгам.
Неожиданно внук срывается с места и летит в прихожую. Там чем-то шуршит. Прибегает. В руках свернутый пополам большой лист ватмана. Он протягивает.
– Мой рождественский подарок, дедуль. Тебе, дедуль.
Семен Александрович осторожно принимает подарок, целует внука и начинает рассматривать. На лицевой стороне сверху вниз, по диагонали из нарисованных мелких-мелких разноцветных снежинок образована надпись. Он вслух читает:
– Любимому деду – от любящего внука Саньки.
Семен Александрович не скрывает восхищения.
– Красиво-то как!
Внук гордо замечает:
– Сам рисовал… Три дня рисовал…
– Спасибо, Сань. Порадовал меня.
Внук торопит деда:
– Ты разверни, разверни! Там такое!..
Семен Александрович осторожно разворачивает, а на всем развороте – картина нарисована. Внук смотрит не на картину свою, а на лицо деда, чтобы не пропустить реакции. Он даже, кажется, и дышать перестал. Ждет!
На картине – трехэтажный кирпичный домина, перед ним – ковер-лужайка, за домом – цветущие вишни и большой огород с грядками. На высоком крыльце, перед домом, сидит, пригорюнившись, старичок, видимо, кого-то поджидая.
Внук тычет пальцем в старичка.
– Узнаешь?
– Так… – Дед будто внимательно вглядывается. – Дай-ка, милый разглядеть. – Потом всплёскивает руками. – Неужто я?! – притворно восклицает Семен Александрович.
– Разве не похож?
– Похож, даже очень похож… С трудом верится, что ты и… Не кого-то там, а меня усадил на крыльцо такого богатющего дворца… Неужто мой?!
– Ясное дело, дедуль! А то чей же?
– Спасибо, Сань, за такой царский подарок.
Парнишка, притворившись равнодушным, заметил:
– Ничего особенного… Так… мазня всякая…
– Сань, зачем ты так говоришь? Никакая и не «мазня», а талантливо написанная картина. На выставку ее надо отдать.
– А мама говорит, что слишком торопился, что мог бы и лучше нарисовать…
– Мама? Ну, Сашок, мама – всегда права. Мама твоя, наверное, хочет, чтобы ты еще красивее рисовал.
– Дедуль, – внук еще теснее приник к Семену Александровичу, – а ты очень любишь подарки?
– Люблю.
– Очень-очень?
– Подобные тому, какой ты сегодня мне подарил, – очень-очень.
Внук вздохнул.
– Я – тоже.
– Для тебя я тоже приготовил подарок, Сань.
Семен Александрович хотел встать, собираясь принести подарок внуку, но тот остановил, догадавшись о его намерении.
– Потом… за столом… Перед первой рюмкой…
По лицу деда пробежала улыбка.
– Что, и даже рюмка будет?
– Мама говорит, что будет.
– Если так, то основные торжества отнесем на потом.
– Ну, конечно, – кивнув, согласился внук. Помолчав, спросил. – Дедуль, а тебе, когда ты тоже был маленький, подарки дарили?
– Нет, – ответил Семен Александрович и по непонятной для внука причине тяжело вздохнул. Потом все же поправился. – Почти не дарили.
– Ну… вот! Дарили же! – Восклицает внук.
– Очень редко, но дарили.
– И ты радовался?
– А как, Сань, без радости-то?
– А самый-пресамый первый подарок помнишь?
– Ну, конечно, Сань, помню. Как не помнить-то…
– Расскажи, а?
– Долгонько придется рассказывать… Может, потом, ближе к вечеру?
– Лучше, если сейчас, дедуль… А то потом я забуду.
Семен Александрович снова тяжело вздыхает.
– Слушай, Сань…
И Семен Александрович начал рассказ.
2
– Канун Нового, одна тысяча девятьсот пятидесятого… Господи, сколько же лет пробежало?..
Внук спешит с ответом. В уме он уже подсчитал.
– Пятьдесят четыре года.
Дед, кивнув, соглашается.
– В деревенской школе – кутерьма…
– Дедуль, – внук удивленно смотрит в глаза, – а что такое «кутерьма»?
Семен Александрович смущенно поправляет на затылке редкие волосы и пытается объяснить.
– Так это… Когда много народу и все суетливо бегают из угла в угол, кричат.
– А-а-а, – тянет внук, – понятно.
– Кутерьма мне, первоклашке, страшно нравится. Особенно нравится тем, что учительница Анна Ивановна то и дело кричит через всю комнату: Семен, сделай то; Семен, сделай другое. Пулей лечу, куда сказано; охотно делаю, что велено. А все мы занимаемся тем, что украшаем новогоднюю елку: мальчишки – развешивают украшения, а девчонки, как самые умелые по этой части, – делают разные бумажные игрушки, фонарики, например, или хлопушки, или гирлянды. Делают из старых газет.
Внуку смешно и он прыскает.
– Дедуль, что же это за игрушки? Фигня какая-то.
– Для тебя, может, и фигня, но для меня тогда… Раскрашивают, одним словом, бумажные фонарики чернилами или цветными мелками. Склеивают вареной картошкой.
– Вареной картошкой? Как это? – И того больше удивляется внук.
– Клея, Сань, во всей школе днем с огнем было не сыскать… Так и выходили из положения… Трудно было со звездой. Сам понимаешь, как без нее?
Внук высказывает свое мнение:
– Пошли в магазин и купили.
– Скажешь! В деревенском магазине тогда, кроме спичек да керосину, – шаром покати.
Внук хохочет.
– «Шаром покати» – как это?
– Это означает, что в магазине – пустые полки, то есть без всякого товару… Сколько не высматривай… Тогда так было… Вот… Звезду на макушку вырезали, значит, из картона, а для раскрашивания Анна Ивановна, наша учительница, разрешает воспользоваться малиновыми чернилами. Ну, теми самыми, которыми она нам ставит в тетрадках двойки и записывает замечания.
Внук опять заливается.
– Дедуль, и тебе ставила двойки?!
– Врать не стану, Сань: бывало.
– А мама говорит, что у тебя в аттестате одни пятерки.
– Ну, Сань, это не совсем так… Мама твоя чуть-чуть приукрасила… В аттестате есть и четверки.
Парнишка качает головой.
– Все равно здоровски!.. Даже суперски!
– Да… Верх моего блаженства – сам новогодний вечер. В классной комнате, откуда парты вытащены на улицу, полно народа. Это – многочисленные родственники детей-учащихся. Моих – нет. Никого. Как всегда. Моих и на родительское-то собрание не удалось ни разу вытащить. Кажется, мне обидно. Но не слишком. Я упиваюсь всеобщим весельем. Я не могу отвести восторженных глаз от наряженной нами новогодней елки. Сказка! Наконец, Дед Мороз (Анна Ивановна, учительница наша, в вывернутом наизнанку овчинном полушубке и с огромной серой бородищей из кудели)…
– Дедуль, а что такое «кудели»?
– Кудель, внук, – это похожее на вату… Выращивают сначала лен. Потом он вылёживается на солнце и на морозце. Потом лен мнут, вычесывают и получают кудель, из которой делают пряжу или вьют канаты. Кстати, канаты используются в морском деле. Получаются очень крепкие.
– По-нят-но, – протягивает парень. – Увидеть бы эти «кудели».
– Где там! Нынче лен-то не выращивают.
Внук трясет за рукав деда.
– Дальше, дальше-то что было?
– Итак, Дед Мороз объявляет, стукнув грозно о пол посохом:
– Ну-с, дети мои, кто хочет получить мой специальный подарок?
– Я! Я! Я! – несутся многочисленные голоса со стороны сгрудившихся стайкой учеников. – Желающих много. Но меня среди них нет. Я стою, опустив вниз головенку. Нет, не то, чтобы я не хотел получить подарок. Хотел бы, очень! Но мне кажется, что подарки просто так не раздаются: их надо заслужить.
– Тогда, – продолжает басить Дед Мороз, – расскажите-ка мне стихотворение!
– На этот раз желающих изрядно поубавилось. Но зато – среди них и я. И хотя мой голос звучит громче всех, но первой выступить, открыть конкурс Дед Мороз дозволяет Наташке (соседская девчонка, противная ужасно, потому что подлиза, потому что подлизывается к Анне Ивановне, а еще ябедничает).
Внук согласно кивает головой и рассудительно говорит:
– Они – все такие. В нашем классе Светка…
– Ну, Сань, может, и не все, но встречаются… Да и к тому же вряд ли я был тогда справедлив… И вот… Наташка выходит вперед. И, шмыгая носом, постоянно запинаясь, кричит:
– Наша Таня громко плачет:
Уронила в речку мячик.
Тише, Танечка, не плачь —
Не утонет в речке мяч.
– Аплодисменты артистке. Особенно усердствуют и бьют в ладоши (это я вижу) Наташкины родители. После Наташки мямлит что-то свое Пашка. Он хоть и друг, но мне за него приходится краснеть. Я тоже готов. Меня явно не замечают. Но я упрямо заявляю о себе. И вот, когда выступило пять или шесть школьников, ко мне подходит Дед Мороз.
– А ты, мальчик, что можешь рассказать? Вижу, давно рвешься. Ну, слушаю.
– Я вырываюсь вперед. Я бесконечно счастлив, что вот, теперь и на меня смотрят люди; что теперь и меня будет слушать вся деревня. Волнуюсь. Мну обшлага ситцевой рубашонки.
– Ситцевая, дедуль? А это какая такая?
– Из самой дешевой ткани, из ситца, значит, Сань. – Старик, шумно вздохнув, продолжает рассказ:
– Начал читать стих…
И живет в колхозе дед
В девяносто восемь лет.
Бодрый он имеет вид
И в работе деловит…
Краем уха слышу, как кто-то из гостей новогоднего праздника комментирует:
– Ишь, ты! Стар, а все робит…
– Дедуль, а что такое «робит»?
– Колхозники на Урале тогда так говорили: робит – значит работает.
Внук кивает, давая деду понять, что теперь ему все ясно.
Дед вновь берется за рассказ:
– Я же с прежним усердием продолжаю:
Годы деду не преграда,
У него своя бригада.
И выходят с дедом в ряд
Тридцать пять его внучат.
Все тот же зрительский голос:
– Ух, ты! Надо же! Дед – молодец! Мальчуган – тоже! Вона, как лихо шпарит!
– Зрительская ремарка лишь прибавляет мне энтузиазма.
Внук снова спрашивает:
– А что такое «ремарка»?
– Это, внук, проще говоря, замечание по какому-либо поводу… Так-то вот… Ладони, значит, вспотели. От волнения. Потому что наступает, можно сказать, самое главное и самое трудное для меня: я должен перечислить все имена. А это вам не «наша Таня громко плачет»… Посложнее будет. Попробуй-ка, упомни тридцать пять имен. И не абы как, а чтобы складно. Собираюсь с духом и продолжаю. Вот и последние имена:
Клава, Люба, Настя, Даша,
Катя, Оля, Зина, Маша,
Света, Нина, Лида, Валя,
Аня, Таня, Вера, Галя,
Клим, Игнат, Ефим, Андрей,
Виктор, Игорь и Евсей.
Я делаю паузу. С шумом выдыхаю воздух. И готовлюсь к следующему этапу: как-никак, а предстоит повторить все тридцать пять имен и в том же порядке еще трижды. Так в стихотворении. Поэтому не имею права на ошибку.
– Ух, ты! – комментирует внук и теснее жмется к деду. – Здоровски!
– Все, Сань, заканчивается благополучно. Я радуюсь: без запиночки! Сначала тишина, но вскоре же в классной комнате – буря аплодисментов. Мужики от восхищения громко топают ногами. Кто-то из них громко восклицает:
– Совсем малявка, а такое учудил!.. Это ж, надо, а! Тридцать пять имен упомнил… И так все складно-складно!
3
– Дед Мороз, значит, кладет на мои жесткие, а потому непокорные, вихры мягкую и теплую ладонь. И спрашивает: «Ты чей, мальчик, будешь?»
– Агронома сын, – охотно и с достоинством отвечаю я.
«А фамилия твоя?»
– Водовозов.
– А имя есть?
Вот какой вредный, думаю про себя, этот Дед Мороз. Однако вслух отвечаю:
– Семен, дедушка.
– Семен? – переспрашивает Дед Мороз.
– Да, – все также с достоинством отвечаю я. – А пацаны в деревне меня, дедушка, Сенькой еще называют.
– Спасибо тебе, мальчик, за такое трудное, но прекрасное стихотворение.
Дед Мороз наклоняется и целует в щеку. Ах, до чего ж мне был приятен тот поцелуй, Сань! Мое детство проходило без поцелуев.
– Совсем-совсем?
– Увы, Сань… Итак, Дед Мороз выпрямляется и, обращаясь ко всем присутствующим, развязывая свой мешок, говорит:
– Да, все мои маленькие артисты заслуживают подарка. Но я думаю, дети, что главный приз всё же заслужил ученик первого класса…
– Дед Мороз достает из своего волшебного мешка огромный-преогромный калач, протягивает мне, и буря аплодисментов. Мне так тогда показалось, что потолок от аплодисментов может обрушиться. Я беру калач, прижимаю крепко-крепко к груди, мне хочется расплакаться, но изо всех сил креплюсь. Я пытаюсь что-то сказать, но у меня ничего не получается. С трудом и очень тихо выдавливаю: «Спасибичко, дедушка… родной мой… миленький…» Я срываюсь с места и убегаю в коридор. В глазах – слезы. Слезы счастья. В эту минуту я хочу быть один.
Внук гладит мягкой и теплой ладошкой по седым волосам деда. Внук тихо спрашивает:
– Калач, наверное, был очень-очень вкусный, да? На меду, да? Обсыпанный сахаром или шоколадом, да?
Семен Александрович кивает.
– Вкуснее, Сань, не бывает… Этот калач пекла сама учительница из ржаной муки, напополам с отрубями, выделенной по такому случаю колхозом. Это был необыкновенный калач! М-м-м, до чего ж был вкусный! Был бы еще вкуснее, если бы Анна Ивановна для теста нашла хоть чуть-чуть соли.
Внук не понимает. Он переспрашивает:
– Соли?! Калач совсем-совсем без соли?!
– Это я потом узнаю, что такое соль в 1949-м. Ее, соли, не оказалось ни в колхозе, ни у самой Анны Ивановны. Соль была еще большим дефицитом, чем ржаная мука… Съели призовой калач мы всем классом…
Внук возмущенно восклицает:
– Это нечестно! Подарок чей? Твой! Кто заслужил? Ты, дедуль! Причем тут класс?
Семен Александрович улыбается.
– Во-первых, Сань, в моем, первом классе-то было всего восемь человек.
– Так мало? Классно!.. В моем классе – тридцать восемь.
– Ты живешь в большом городе… Деревня маленькая… Во-вторых, калач был преогромный…
– Вот такой? – внук описал вытянутыми вперед руками в воздухе круг.
– Примерно… В третьих, Сань… Разве ты с товарищами никогда не делишься?
Парнишка опустил вниз глаза.
– Ну… Это… Бывает, что жалко, но… делюсь…
Внук продолжает гладить деда по голове. Потом тянется к его уху и шепчет:
– Дедуль, а, знаешь, какой тебе мама подарок приготовила?
Семен Александрович отрицательно мотает седой головой и ухмыляется.
– Откуда мне знать-то?
Внук оглядывается по сторонам и еще тише выдает деду секрет:
– Рубашку! Знаешь, какая она красивая? Не ситцевая, дедуль, а супер! Я помогал выбирать! – Санька прикладывает к своим губам палец. – Но – тихо. Мама не велела говорить.
– Молчу-молчу, внук.
И оба громко-громко хохочут.
В гостиную заглядывает Клавдия Семеновна, дочь Водовозова.
– Что происходит? – притворившись сердитой, хмурясь, спрашивает она.
Санька вскакивает.
– Мам, ты иди-иди, – выпроваживая, солидно добавляет. – У нас – мужские секреты.
