Геннадий Мурзин
Подённые записки обывателя. Действительность как она есть
20 апреля. Четверг
Алеся Николаева, поэтесса и лауреат, написала статью (журнал «Другие времена»), в которой заметила, что Чехов – это писатель, не оставляющий читателю никакой надежды; писатель-атеист, вечно надсмехающийся над самым светлым.
И что, если так?
Есть писатели-оптимисты, слагающие поэмы о том, как люди встретились, подружились, полюбили, поженились и счастливо прожили много лет, идя рука об руку, и в один день ушли в мир иной.
Они, правда, есть. Но не в том числе, как это кажется оптимистам, – один случай на тысячу, поэтому не типичен.
Есть писатели иного взгляда на мир, к коим относится Чехов. Они также оптимисты, но их оптимизм не доходит до безумия. Они – реалисты и пишут о том, что видят, что их тревожит и волнует.
Чехов писал о том, как много в людях всякой дряни – лжи, лицемерия, ханжества, предательства, корыстолюбия, тупости и прочих иных черт наших характеров. Этих особей намного больше и они типичны.
Писатели-оптимисты пишут о том, что хотелось бы им видеть в обществе. Писатели-пессимисты, вроде Чехова, пишут о том, что в обществе есть на самом деле.
Пусть пишут и те и другие. Всем места хватит. А читатель сам решит, что ему читать, – слащавые иллюзии или суровую реальность.
Для меня, в отличие от Алеси-поэтессы, Чехов – это самый честный писатель, перед гением которого преклоняюсь.
Только Антон Павлович Чехов мог написать вот эти строки: «Женщины всё могут простить тебе – и пьяную рожу, и измену, и побои, и старость, но не простят они тебе бедности».
Увы, его слова – суровая реальность.
22 апреля 2006. Суббота
Как умерщвление собственной духовности, так и подавление всего плотского – одинаково отвратительно, потому что бесчеловечно.
23 апреля. Воскресенье
И. А. Гончаров:
«Дружба вьет гнездо не в нервах, не в крови, а в голове, в сознании».
От себя добавлю: в отличие от любви. Любовь – это всего-то миг, короткая вспышка молнии, секундное озарение (по мнению Гончарова); дружба – дольше и надежнее, но также не вечна; привычка – вот что прочно и навеки соединяет людей.
Всегда придерживался этой теории. Счастлив, что нашел своего единомышленника… В лице И. А. Гончарова.
25 апреля. Вторник
Бывает, что спрашивают: с каких это пор пристрастился к литературе?
Как читатель, обыкновенно отвечаю, – очень рано, можно сказать, с первого класса глухой деревенской школы, в библиотеке которой было не более десятка совершенно замусоленных детских книжонок.
Как сочинитель, затем добавляю, – с юношеской поры, когда не было и семнадцати, когда в местных газетах поместили пару-тройку моих заметушек. И сразу понял: настало время, когда надо браться за серьезное. Взялся. Сел и написал «повесть». Написал, как мог. Отослал в московский журнал «Огонек». Первая попытка закончилась полным конфузом. В довольно большом письме литконсультанта (по нынешней поре, никто бы в ответ и слова не написал) было очень деликатно указано, что мне рано браться за столь серьезную литературную работу, что прежде надо набраться жизненного опыта, учености, то есть пойти в вечернюю школу и затем, возможно, в институт. Имелся и анализ некоторых фрагментов текста с наиболее вопиющими ошибками. Предпринял и вторую атаку, но теперь объектом выбрал Средне-Уральское книжное издательство, куда направил другой свой литературный опус. Там уже не были столь вежливы и в коротеньком письме без экивоков, по-уральски в лоб сообщили: присланный рассказ элементарно неграмотен и поэтому не может быть издан.
Внушительные щелчки по лбу не достигли цели: пробы пера на литературном поприще продолжал с той же настойчивостью. Парочку рассказиков опубликовала городская газета. Следует признать: это были крайне слабые вещи. Не хватало опыта, недоставало знаний. Да и в обычной грамоте по-прежнему был не силен.
Большую литературу отставил, в конце концов, в сторону, обратив более пристальное внимание на журналистику, набивая руку на газетных заметках, репортажах, корреспонденциях. Спустя какое-то время, стали получаться очерки и статьи.
Вновь обратился к литературному сочинительству уже в тридцать три года, приступив к созданию романа о молодежи. Написал несколько глав и забросил.
По-настоящему вернулся к литературе лишь после выхода на пенсию, то есть в нынешнее время. Почему не раньше? Потому что появилось свободное время и гарантированное, пусть и крохотное, денежное содержание. Прежде свободного времени не было.
Юность всю посвятил комсомольской работе, которую обожал и отдавался ей весь без остатка.
Зрелые годы посвятил профессиональной журналистике, которую также беззаветно и безответно любил, посвящая ей двадцать пять часов в сутки, забывая про выходные и отпуск.
Отчего ж не совмещал, как это делали некоторые мои коллеги? Не мог. Не имел способностей к совместительству. Уходил с головой в основную работу (не терпел халтуры и халтурщиков) и больше ни на что не оставалось ни времени, ни сил. У меня не получалось делать дело, за которое мне платят зарплату, в полсилы.
Объективно говоря, все предпосылки для занятий литературой были. Во-первых, перо мое уже довольно бойко скользило по бумаге (даже угораздило лауреатом всесоюзного творческого конкурса стать). Во-вторых, набрался ума-разума, а жизненный опыт для сочинителя едва ли не основное. В-третьих, последние двадцать лет перед выходом на пенсию условия изменились: неплохой по тем временам оклад, то есть материальная стабильность, отдельный кабинет, возможность самому распоряжаться своим рабочим временем, а под рукой неплохая по тем временам импортная портативная пишущая машинка. Сиди себе в тиши кабинета и твори «нетленку». Ну, кто посмеет нарушить покой шефа? В-четвертых, главы своих романов мог публиковать в своей газете (для издания отдельной книгой обстоятельство опубликования в периодике имело тогда существенное значение). Ну, кто мог мне помешать и в этом? Своя рука – владыка. В-пятых, издатели, которым бы предложил свою вещь, приняли бы меня с большим теплом, чем сегодня, поскольку был действующим главным редактором не самой последней газеты, а общественный статус, увы, имел и имеет для издателей слишком большое значение.
Литературных замыслов – море. Ждал своего часа и роман о молодежи, о котором упомянул выше, и первые главы которого долгие годы пылились в шкафу.
Так и не смог перебороть свои комплексы. Мне казалось, что будет бессовестно, если стану использовать служебное положение в личных целях. Видел, знал в Советском Союзе таких же редактором, как и я, которые, не страдая угрызениями совести, успешно пописывали и издавали книги. Правда, сами газеты этих редакторов, тем временем, производили грустное впечатление.
Чужой пример для меня не оказался заразительным. Писал статьи и очерки в собственную газету (порой, по объему ничуть не меньше корреспондента), хотя мог бы и не писать: никто бы слова не сказал. Мотался по областям Урала и Сибири, забираясь в самые удаленные и Богом забытые уголки в поисках проблемных тем для публицистики, хотя также никто меня не гнал в командировки, а мчался в даль по собственной прихоти и остановить себя не мог.
Всё получалось само собой и не как у нормальных советских людей.
Хорошо все это или плохо? Наверное, плохо. Потому что жизнь дается однажды и она так коротка, что всякий появившийся шанс должен быть использован, причем, использован своевременно: такова природа шанса – удивительно нетерпелив он и соискателя не ждет подолгу.
Плачу ли по упущенным возможностям? Нет. Ведь этим ничего не изменю, а раз так, то стоит ли попусту рвать душу?
Пусть слишком поздно, но я все-таки пишу. Пишу свободно и с чистым сердцем. Тем и жизненных наблюдений столько, что хватило бы и сотне современных литераторов.
Понимаю: времени осталось мизер. Но это значит одно: обязан писать еще активнее, не ленясь и не отвлекаясь на пустяковинки, на сиюминутное.
Удается ли «не отвлекаться»? Не совсем. Общественная жизнь в России (помимо моего желания) принуждает остро реагировать. Откликаюсь статьями, рецензиями, репликами. Кому-то они нужны? Не знаю. Но это не значит, что должен молчать. Слава Богу, совсем заткнуть рот нынче трудно: Интернет не позволяет.
Правда, уже начинают раздаваться голоса любителей «выстраивания всех и вся» в одну плотную колонну насчет взятия под контроль и Интернет-пространства, где, по их мнению, слишком много вольнодумствуют.
Для кого пишу? Для тех, кого интересует. Во всяком случае, за два с половиной года нахождения в Интернете с моим творчеством познакомилось почти шестьдесят тысяч человек. Не слишком много? Достаточно, чтобы почувствовать себя кому-то нужным. А это, пожалуй, для меня сегодня главное.
26 апреля. Среда
Двадцать лет со дня трагедии в Чернобыле. У каждого свои воспоминания. У меня также.
Во-первых, первого мая 1986 года, сразу после окончания праздничной демонстрации в Екатеринбурге прошел желтый дождь. Трагедия достала и нас.
Во-вторых, первого мая 1986 года вышел праздничный номер Свердловской областной газеты «Уральский рабочий», где традиционно четвертая страница была отдана юмору и называлась «Веселухин ложок». Среди прочего, там была опубликована побасенка (автора не помню). Вот её точное и полное содержание:
«Шел слон по лесу. Наступил на муравейник… Жертв и разрушений нет».
Это был «гвоздь» праздничного номера.
Потом СМИ Советского Союза сообщат о ЧП в Чернобыле. В сообщении ТАСС говорилось: произошла аварийная остановка реактора на АЭС, в результате которой жертв и разрушений нет.
Точно знаю, что на «ковер» к первому секретарю обкома КПСС Юрию Петрову был экстренно вызван редактор, которому сделали строгое внушение за опубликование «политически вредной и идеологически провокационной побасенки».
Редактору повезло. Во-первых, Юрий Петров не слыл кровожадным и сторонником размахивания мечом. Во-вторых, уже чувствовалось некоторое веяние перемен в обществе, начались на самом верху разговоры о некой гласности.
Цензору, пропустившему «тонкий намек на толстые обстоятельства», все-таки объявили выговор. Учли, что тот позволил себе вмешаться в текст, предложив редакции убрать два начальных слова в третьем предложении побасенки, а именно: «ТАСС сообщает».
На том все и закончилось.
27 апреля. Четверг
Лолита Милявская (программа первого канала «Без комплексов») с экрана телевизора ежедневно призывает:
«Отбросьте негатив! Займитесь положительным самовнушением и у вас все получится».
Послушался, и теперь встаю и засыпаю с одной и той же положительной эмоцией. «У меня, – настойчиво внушаю себе, – все будет хорошо! Меня найдет-таки мой издатель и мои романы, повести и рассказы начнут выходить отдельными томами и хлынут на прилавки магазинов!»
Встаю и засыпаю. Встаю и засыпаю. И так уже самовнушаюсь пять лет. Где ж мой издатель, добрая душа? Нет его. Отчаиваюсь? Ничуть. Издатель будет… По крайней мере, в другой моей жизни.
Ну, а в этой жизни? Остается заниматься аутотренингом и маниловщиной.
Что остается? Нельзя допустить, чтобы труд Лолиты Милявской пропадал понапрасну, и ее хорошо оплачиваемое усердие оставалось в туне, невостребованным.
28 апреля. Пятница
Два дня назад в новостях местного четвертого телеканала вновь прошел ужасающий сюжет. Показали детей-отказников, находящихся в больнице (другого места для них не находится, потому что их много), на содержание которых местная власть отщипывает крохи, поэтому малюткам нечего есть и нечем играть, некому за ними и приглядывать.
Как это понимать? Это не издевательство над новорожденными, над несчастными детьми, лишенными родительской ласки? И кто издевается?! Те самые чиновники, которые на выборах божатся, что будут денно и нощно заботиться о сирых и убогих? Чиновники жиреют день ото дня, а крохам нет даже подгузника.
Сволочь наш человек, последняя сволочь, дозволяющий измываться над беспомощными и неспособными постоять за себя!
Еще большие подонки наши политики, которые, захлебываясь слюной, орут на всех углах: «Не дадим российских детей усыновлять проклятым зарубежным капиталистам!» Среди неистово орущих не только большевики, а и представители «Единой России», представители той самой партии, чье решение в парламенте окончательно и бесповоротно, представители, купающиеся в море долларов.
По их мнению, пусть голодают и нищенствую дети, но голодают у себя на родине. Какая все-таки низость!
Хороши и наши обеспеченные люди. В Екатеринбурге, например, более ста человек, чей ежегодный доход исчисляется миллионами долларов. Обеднеют, если выделят на такого ребенка по тысяче долларов? Поделитесь! Все равно ведь нечестно нажили. Где там! Жаба задушит. Им ничего не стоит за один вечер в ночном кабаке спустить десяток тысяч долларов, а несчастному – ни-ни.
Жадность фраеров губит. Поэтому мне и нисколько не жаль, когда их подстреливают в подъездах как куропаток. Туда им и дорога. Чем их меньше, тем чище атмосфера, тем скорее им на смену, даст Бог, придут люди-человеки, и мы забудем об этих, нынешних убожествах.
Все мы, вообще-то, ублюдки. Потому что голосуем за себе подобных. А они, эти ублюдочные существа, везде хвалятся рейтингом и всенародным доверием. Чьим доверием? Нашим доверием!
1 мая. Понедельник
Итак, красный день календаря. Не знаю, по какой причине, но никогда не любил подобные массовки и старался в них не участвовать: ни в празднично ликующих колоннах счастливых советских людей, ни на гостевых, имея специальные пропуска-приглашения, трибунах и панелях. Сколько прошло всенародных манифестаций, а я умудрился ни разу не появиться на месте их проведения в дни торжеств – на площади 1905 года. Повторяю: ни в качестве демонстранта, ни в качестве гостя, ни в качестве праздно шатающегося, ни в качестве, что совершенно уже невероятно, автора будущего праздничного репортажа.
Предположительно, неприятие вызывала организационная сторона, с которой был знаком изнутри. Под красные знамена и парадные транспаранты народ, в большинстве своем, вставал с великой неохотой. Поэтому перед подобными датами парторги, профорги, комсорги и командиры производств прилагали немало усилий, чтобы обеспечить явку (это – тогдашнее выражение), чтобы их праздничная колонна на демонстрации выглядела внушительно. Методы привлечения масс использовали самые разные: коммунистов обязывали и грозили, если вздумают не прийти, партийными взысканиями; комсомольцев – аналогично; беспартийных – заманивали профорги посулами (кому-то намекали, что могут остаться без путевки в санаторий, кому-то обещали ускорить процедуру получения жилья путем продвижения по очереди, кому-то гарантировали для ребенка выделение места в детском саду); директор завода всем одновременно стращал срезать премиальные. И люди шли. Мало кому хотелось приключений на собственную задницу.
Люди, явившись невольно на сборный пункт, внутренне продолжали протестовать. Это выражалось в том, что не хотели нести флаги, транспаранты, другую наглядную агитацию и организаторам приходилось немало потрудиться, чтобы найти добровольцев. Находили. Не скрою: имелась кучка энтузиастов, готовых откликнуться на зов партийной трубы, встать под знамена. Потом, с началом перестройки, когда партия вожжи принуждения чуть-чуть ослабила, колонны сразу серьезно похудели, а за пронос флага стали платить пять рублей, что равнялось бутылке водки, за пронос щита или транспаранта кидали червонец.
Достаточно взглянуть на кадры кинохроники (без монтажа), чтобы убедиться: к концу существования СССР колонны выглядели далеко непразднично, лица участников были мрачны, унылы, агрессивны. Люди не хотели скрывать своих истинных чувств. Они уже готовы были скинуть с плеч крепостнические вериги.
Не был в этот день на площади раньше. А ныне? Тем более мне там делать нечего. Некомфортно.
2 мая 2006. Вторник
Мне нравятся вот эти строки Роберта БЁРНСА:
«Со дня Адама все напасти
Проистекают от жены.
Та, у кого ты был во власти,
Была во власти Сатаны»
Не обижайтесь, любимые мои женщины. Тут философия проста: мужчина, не доводи дело то того, чтобы оказываться игрушкой в остреньких дамских коготочках.
5 мая. Пятница
В этот день советская журналистика еще недавно праздновала свой профессиональный праздник. «Подручные партии» уже с утра ударялись в загул. Не пить в этот день считалось дурным тоном, и на трезвого работника пера смотрели косо. Самых отчаянных – на утро следующего дня коллеги вызволяли из медвытрезвителей. Вообще говоря, советская милиция с особым почтением относилась к советским журналистам и не упускала случая задержать, несмотря на их праздник. И чем больше пьяненький журналист хорохорился, размахивая перед носом милиционера «красными корочками», тем вернее становилось, что очутится в «мойке».
Меня, слава Богу, всегда обходила стороной сия участь. Отчего же? Судьба благоволила? Судьба, думаю, ни при чем. Ну, для начала: выпив, не устраивал базара в общественных местах, тем паче не кичился, что журналист. И, во-вторых, даже в праздник голову не терял. Пил, естественно, но всегда умеренно. Пил не для того, чтобы нажраться до поросячьего визга, а пил, чтобы поднять себе настроение. Иных способов разрядиться, снять стресс, повысить жизненный тонус у меня, как у газетчика, не было.
7 мая. Воскресенье
Еще один профессиональный праздник (был и есть сейчас) – День радио. Газетчики его не отмечали, а радиожурналисты – да. Впрочем, во имя солидарности с коллегами по идеологическому цеху не упускали повода.
Помню, как возвращался от коллег, где принимал на грудь. В трамвае – немноголюдно. Вошел, прокомпостировал талон (тогда кондукторов не было), уселся у окна. Сижу и не обращаю внимания на происходящее в салоне трамвая. И тут кто-то трогает за плечо. Поворачиваю голову. Вижу контролера. Моя рука лезет в карман, но там не находит прокомпостированного талона. Выходит, безбилетник?
– Извините, – говорю и протягиваю трешницу, штраф.
Контролер, в свою очередь, протягивает квитанцию.
– А еще в очках, – ехидничает контролер.
Пропускаю мимо ушей реплику. Потому что не трезв и любой скандал мне не на руку. Тут не до жиру: не потерять бы самообладания.
Контролер идет дальше по салону. Я же… Сижу и туго соображаю. Неужели, спрашиваю сам себя, ехал зайцем? Роюсь в других карманах. И нахожу прокомпостированный талон. Встаю, демонстративно иду к контролеру и, чтобы слышали пассажиры, говорю:
– Вот мой талон!
Женщина берет бумажку, смотрит на следы компостера.
– В самом деле… Но штрафная квитанция уже погашена и я…
– А мне от вас ничего не надо, – торжественно говорю я и добавляю. – Хоть и в очках!..
Возвращаюсь на свое место и все также молча продолжаю свою поездку.
10 мая. Среда
Отгремели, наконец-таки, парадные фанфары. Угомонилась идеологическая машина… Замолчала до следующей годовщины Победы.
Победа сорок пятого – величественна, однако она не единственная в истории России. Были победы у нас, были!
Отечественная война 1812-го… Ну, чем не повод гордиться своим Отечеством?
Верно: в той войне человеческих жертв было куда меньше. Но это произошло от того, что умело воевали под руководством мудрых военноначальников. И «ВЕЛИКИЙ ГОСУДАРЬ» земли русской был не столь жестокосерден, любил свой народ, жалел, дорожил.
А славно тогда мы вступили в Париж! С почестями, достойными благородной русской нации.
А битва на поле Куликовом? А русско-турецкая война 1878 года? Худо, что ли, побили шведов? Так побили, что триста лет помнят и более не лезут к нам с мечом.
…На том стояла, стоит и будет стоять русская земля!
А сколько имен, ковавших победы?! Их великое множество: Александр Невский и Дмитрий Донской, князь Потемкин и граф Суворов, адмирал Ушаков и фельдмаршал Кутузов…
Не надо затмевать того, что сделано русским народом за все годы. Надо помнить всё. И тогда Победа сорок пятого не будет нам казаться случайностью, она будет выглядеть закономерной и естественной.
Или это идеологически неоправданно?
11 мая. Четверг
Вчера в очередной раз Президент зачитал «историческое» послание, вызвавшее бурю восторженных эмоций у всех тех, кто кормится с президентской руки.
И мой первый вопрос: в чем смысл послания? Годовая программа действий, подлежащая реализации? Но более трети года, на который рассчитана программа, уже позади. Так заведено? Так положено? Есть смысл, нет смысла, но для «галочки» надо?
Выглядит, по меньшей мере, странным, что президент нежданно-негаданно озаботился деторождаемостью. Озарение, снизошедшее с небес? Уж не космический ли пришелец их президент? Достаточно полистать газеты и журналы 70-х и 80-х, чтобы убедиться: ученые-демографы давно бьют тревогу и высказываются по проблеме по-разному.
Озаботившись, вдохновившись, Президент предлагает для решения проблемы деньги. Что есть деньги? Будут пропиты-прокурены «мамашами», а «вновь рожденные ребёнки» очутятся на улице и будут с голодухи драть глотки, как сычи.
Вопрос: не знает вождь и его сытое многотысячное окружение, что Россия переполнена брошенными детьми, которых нечем кормить, не во что одевать, некому за ними ходить и, наконец, негде приютить? И это, между прочим, в государстве, у которого фантастические деньги лежат мертвым грузом.
Как-то уже упоминал, как один из местных телевизионных каналов проводит «акцию» по сбору средств (пожертвуйте, Христа ради!), чтобы обеспечить подгузниками и детским питанием новорожденных-отказников. И это, между прочим, в области, являющейся донором. Представляю, что происходит на дотационных территориях. Хотя одна территория от другой мало чем отличается: просто – на донорской территории воруют побольше, а на территории дотационной – поменьше. И Президент об этом знает. Однажды публично признался, что давать территориям бюджетные деньги бессмысленно, потому что (?!) все равно разворуют.
Надо ли производить на свет новых граждан, если ныне живущих не в силах пристойно содержать? Плодить нищету, что ли? Ради того, чтобы улучшить статистику деторождаемости?
По меньшей мере, выглядит любопытным, что вождь не в ладах с четырьмя правилами арифметики, которые изучают во втором классе.
Выступая с посланием, произнес: десятилетняя программа удвоения ВВП успешно реализуется, прирастая ежегодно на семь процентов.
Так и хочется воскликнуть: вашими бы устами, господин президент, да мед пить!
По меньшей мере, прозвучало забавным решение: до конца нынешнего года полностью рассчитаться по долгам перед Парижским клубом. Ну, ошалел человек от несметных нефтедолларов, льющихся рекой в его кубышку; сидит, чешет «репу», думу думая: куда бы сбыть этакое сокровище? И, будучи не главой России, а чувствуя себе официальным и законным представителем Парижского клуба, пристраивает нефтедоллары туда.
Вопрос: собирается ли он аналогично поступить в отношении собственных граждан, уже престарелых людей, оставленных без гроша в кармане в 1991—1992 годах? Насколько помню, обесцененные вклады были официально признаны внутренним долгом, подлежащим компенсации. Прошло пятнадцать лет, нищая Россия стала сказочно богатой, не за счет роста рыночной экономики, а в результате безумной конъюнктуры цен на мировых рынках на сырье, прежде всего, на энергоносители. Старикам все равно, откуда появились деньги: надо бы рассчитаться с собственными людьми, поддержать их, а уж потом, если еще что-то останется… Или парижане ближе и роднее россиян нынешней властной элите? Или ждет, когда те, кому должен, повымрут, как говорится, нет людей – нет проблемы? Еще каких-то десять лет и так случится, что долг уже будет некому отдавать: ограбленных не будет и останется лишь грабитель, то есть процветающее на костях несчастных государство.
Правящая верхушка следует старой поговорке: свои люди – сочтемся… Если не на этом свете, то на том – непременно.
Далее вождь читает:
«Военный бюджет США в 25 раз больше нашего. Что скажешь? Молодцы!»
Господин Буш, надо полагать, от столь лестного отзыва написал на голяшки. Ну, а я…
Они, то есть американцы, в том числе их президент, да, молодцы. Потому что умеют не только много тратить, а того больше зарабатывать.
Сказал вождь «а», обязан был сказать и «б». У американцев не только военный бюджет молодцеватый, а и социальный. У них там самый последний бродяжка, из принципа нежелающий работать, социально обеспечен на порядок лучше, чем самый достойный российский пенсионер, за плечами которого сорок лет непрерывного трудового стажа.
Предвижу возражение: у них, мол, там жизнь дорогая. А в России, значит, дешевая? Наши цены на основные продукты питания, между прочим, достигли американского уровня, а кое в чем даже превзошли, а доходы населения в десять-пятнадцать раз ниже. Кстати, на американских бензоколонках заправка автомобиля обходится дешевле, чем у нас. И это в стране, добывающей огромное количество нефти и экспортирующей за рубеж. Во, чудо так чудо!
И еще одна фраза:
«Мы кое-кому наступаем на мозоли…»
Перевожу сказанное с эзоповского на наш, русский.
«Мозоли» – это российский бизнес. «Кое-кому» – имеются в виду кое-кто из отечественных олигархов. «Мы» – имеются в виду репрессивные органы, в частности, Генпрокуратура России. «Наступаем» – означает задержания и аресты, вовсе не обязательно заканчивающиеся скамьей подсудимых.
И после перевода фраза уже может звучать так: «Генпрокуратура и я арестовывали и будем арестовывать непокорных олигархов в целях легального отъема у них бизнеса».
Я – не заступаюсь. Мне не жаль никого: одни грабили раньше, теперь их грабят другие, а имеют одно и то же уголовное значение – грабители. И занятие имеет одно определение, предусмотренное УК РФ, – грабеж. Какая мне разница, кто этим занимается, крутой пацан-отморозок или распоясавшееся государство?
…Быстрёхонько переключаюсь на другой канал, не дослушав «исторического» послания до конца.
