Геннадий Сорокин
Между двух войн
6
На другой день начальник войсковой оперативной группировки генерал Коломийцев провел совещание, докладчиком на котором был начальник УВД НКАО полковник милиции Туманянц.
«Вот кому не позавидуешь! – подумал Архирейский. – Туманянц – слуга двух господ. С одной стороны, он вынужден выполнять указания «Крунк» – в армянском Степанакерте он не может действовать иначе, не может пойти против воли своего народа. С другой стороны, он офицер милиции и обязан беспрекословно исполнять приказы вышестоящих начальников из МВД Азербайджанской ССР. Формально Баку может снять его с должности в любое время, только кого вместо него поставить? Азербайджанец в кресле начальника УВД НКАО не просидит и дня».
– Вчерашние беспорядки были спровоцированы неизвестными лицами, – начал доклад Туманянц. – На трассе Агдам – Шуша из легкового автомобиля был обстрелян грузовик с водителем-азербайджанцем. Мы полагаем, что это совершили экстремисты азербайджанской национальности с целью вызвать волнения в Шуше и Агдаме. Группа степанакертской молодежи из любопытства вышла посмотреть на обстрелянный грузовик. Слушатели из Хабаровской школы, не разобравшись в обстановке, открыли предупредительный огонь из автоматов. Провокаторы тут же распространили слух о том, что один из мальчиков ранен и доставлен в больницу. Дальнейшие события носили характер массового хулиганства, политической подоплеки не имели. Хочу отметить, что военнослужащие Калачевской оперативной бригады излишне жестко действовали при разгоне любопытствующей молодежи. Они применили против безоружных людей резиновые дубинки, стреляли в воздух. У меня для доклада все.
Генерал Коломийцев задал несколько уточняющих вопросов и, сославшись на занятость, закончил совещание. На выходе из приемной начальника ВОГ адъютант генерала попросил Архирейского пройти в продовольственный отдел, подписать аттестат на поставку мясных консервов.
– О, мне тоже надо аттестат подписать! – вспомнил Колиберенко. – Пойдем, Вадим Петрович, я покажу, где находится продовольственный отдел.
– Как-то странно совещание прошло, – задумчиво сказал Архирейский. – Туманянц нас оклеветал, а генерал даже не дал слова в оправдание сказать.
– Политика! – прокомментировал совещание Колиберенко. – Нам сюда!
Вместо продовольственного отдела они вошли в небольшой кабинет, сели на стулья, расставленные вдоль стены. Через несколько минут вошел Коломийцев в сопровождении трех старших офицеров ВОГ.
– Все собрались? – спросил генерал. – Тогда продолжим. В настоящий момент обстановка в Степанакерте такова: местная милиция во главе с товарищем Туманянцем в любую минуту выступит против нас. Провокации будут продолжаться. Интенсивность их и накал будут возрастать. Руководство «Крунк» из Еревана потребовало у местной ячейки «Крунк» добиться наглядных примеров применения силы против мирного населения. В ход пойдет все: дети будут преграждать дороги, подростки – кидать камни, взрослые – стрелять из ружей. Провокаторам надо, чтобы пострадал невинный человек: ребенок, женщина, старик. Если при открытии предупредительного огня будет ранен или, не дай бог, убит случайный прохожий, то вся армянская пресса взвоет: «Солдаты расстреливают мирных жителей Степанакерта!» Будьте осторожны и бдительны! Огонь на поражение открывать только при угрозе жизни военнослужащих.
В переводе с эзопова языка на русский эта фраза означала: «Пока у вас кого-то из подчиненных не ранят или не убьют, в ответ стрелять запрещено!»
– Руководство «Крунк» жаждет крови, – продолжил Коломийцев. – Как только провокация удастся, представители общественности Степанакерта тут же потребуют от Вольского вывода всех войск из города. Если это свершится, то в течение недели в Степанакерте не останется ни одного азербайджанца. Они будут изгнаны, дома их сожжены.
На улице Зорге, где когда-то проживало смешанное население, как предупреждение непонятливым азербайджанцам стояли три сожженных дома. Семьи, жившие в них, вынуждены были уехать в Агдам. После отъезда жильцов двери в жилища были взломаны, газопроводные трубки отсоединены от печей. Как только помещения наполнялись горючим газом, в дом забрасывался факел, и происходил взрыв. От дома оставались только стены. Крыша обрушивалась, все имущество сгорало.
– Товарищ майор! – обратился Коломийцев к Архирейскому. – Что у вас с корреспондентами из Прибалтики?
Архирейский встал, одернул форменную куртку.
– За последнюю неделю почти все посты на КПП доложили, что к ним приезжали взять интервью корреспонденты прибалтийских газет и радиостанций. Командировочные удостоверения и редакторские задания у корреспондентов в порядке. В интервью им было отказано. Слушатели, несущие дежурство на КПП у деревни Дашбулаг, доложили, что, по их мнению, корреспонденты проводили рекогносцировку с целью выяснить способность наряда отразить внешнее нападение.
– Вполне возможно, – согласился генерал. – Вы, товарищ майор, проинструктируйте наряды: с журналистами вести себя вежливо и предупредительно: фотоаппараты не отбирать, фотопленку не засвечивать. Не дай бог, они спровоцируют кого-нибудь на применение силы! Прибалтийские журналисты находятся здесь по поручению сепаратистских национальных фронтов. Их цель – создать в зарубежных средствах массовой информации негативный образ военнослужащего или сотрудника милиции.
Сепаратистские движения в прибалтийских республиках идут по пути мирного выхода из состава СССР. Они делают ставку на митинги протеста, шествия, коллективные письма с требованием предоставить независимость. На их стороне правительства западных стран и многочисленные диаспоры по всей Европе, в Канаде и США. С прибалтийскими журналистами все достаточно ясно: они мелкие провокаторы. Их цель – отвлечь внимание общественности от событий в Прибалтике и сфокусировать его на Карабахе.
С появившимися украинскими журналистами все гораздо хуже. По сведениям нашего разведывательного отдела, в Степанакерт прибыли журналисты средств массовой информации Львовской, Тернопольской и Волынской областей. Цель их приезда не совсем ясна, но одно понятно: ничего хорошего от них ожидать не стоит. Корреспонденты из областей, где поднимает голову бандеровское движение, где националисты открыто требуют предоставления независимости Украине, будут провоцировать военнослужащих всеми доступными методами. Украинские националистические организации – сторонники силового отделения Украины от СССР. Предупредите наряды на постах, чтобы не теряли бдительность и были готовы к любым провокациям, вплоть до обстрелов КПП.
Выйдя от генерала, Архирейский спросил у Колиберенко:
– Кто-нибудь может объяснить, что такое «Крунк», о котором все столько говорят, но никто толком ничего не знает?
– «Крунк» – это «журавль» в переводе с армянского языка. Руководство организации находится в Ереване. Его цель – присоединение Нагорного Карабаха к Армении. Видел плакаты у детей на митингах «Арцах! Миацум! Требуем!»? «Арцах» – это армянское название Карабаха, «Миацум» – процесс воссоединения Карабаха с Арменией.
«Крунк» – это неформальная организация. У нее нет устава или выборного руководства. В «Крунк» в Степанакерте входят руководители промышленных предприятий, деятели культуры, общественники. Туманянц, как докладывают разведчики моей бригады, также является членом «Крунк». До вчерашнего дня они делали ставку на мирное решение проблемы, но, видно, поняли, что митингами и забастовками ничего не добьешься. Теперь их задача – выжить нас из города и устроить этническую чистку в Степанакерте, а потом и по всему Карабаху.
– На что они надеются? У нас еще достаточно сил и решимости, чтобы ликвидировать любой мятеж.
– «Крунк» частично финансируют и морально поддерживают богатые представители армянской диаспоры из Франции. Шарль Азнавур зря, что ли, приезжал, с детьми у фонтана песни пел? Это он всему армянскому народу послание от французских братьев передал: «Мы – с вами! Действуйте решительнее, и Миацум состоится». Чую, наступают «веселые» времена! Скоро на стрельбу обращать внимания не будем. Вадим Петрович, у меня есть личная просьба: как только на каком-нибудь из твоих КПП засветятся журналисты из Западной Украины, дай знать! У меня к этим господам особое отношение. Мне есть что им припомнить.
Разведка внутренних войск не ошиблась в прогнозах. После двух дней передышки стрельба на окраинах Степанакерта стала происходить каждый вечер. Кто в кого стрелял – непонятно, но сам факт ружейной пальбы нервировал посты на КПП, заставлял постоянно быть начеку.
…Пока у генерала Коломийцева шло совещание, на КПП № 22 прибыла следственно-оперативная группа прокуратуры НКАО. Осмотр места происшествия затянулся на пару часов. Бегло осмотрев сгоревший КамАЗ, сотрудники прокуратуры тщательным образом прочесали каждый метр у КПП и нашли несколько автоматных гильз.
– Нам надо взять объяснение у слушателя, который стрелял, – сообщил следователь прокуратуры, немолодой седой мужчина с манерами потомственного интеллигента.
– Даже не вздумай рот открыть, – сквозь зубы процедил Агальцов. – Ты же сам видишь, что их только гильзы интересовали, а на сожженный грузовик – наплевать.
Никитин совету одногруппника не внял.
– Чего бояться? – запротестовал он. – Я закон не нарушал, по людям не стрелял. Почему я должен за чью-то спину прятаться?
– Мужики, вы что, как дети малые! – обратился к ним следователь. – Была заварушка, была стрельба. Рапорт милиционера патрульной службы о массовом хулиганстве зафиксирован в книге происшествий УВД НКАО. Чтобы вынести постановление об отказе в возбуждении уголовного дела, нам необходимо получить объяснение слушателя, открывшего предупредительный огонь. Вы же будущие следователи, должны порядок разрешения сообщений знать!
Никитин не заметил подвоха и дал объяснение, как он был вынужден применить огнестрельное оружие для предотвращения массовых беспорядков. Следователь по-товарищески попрощался с нарядом и уехал в прокуратуру.
Через полтора месяца, после отъезда дальневосточников в Хабаровск, прокуратура НКАО возбудила в отношении слушателя Никитина уголовное дело по факту покушения на убийство некого гражданина Мелкумяна, письменно заявившего, что Никитин прицельно стрелял в него из автомата и только чудом не убил. Прокуратура НКАО выслала Никитину несколько повесток с требованием явиться на допрос в качестве подозреваемого. Не добившись результата, карабахские прокуроры стали засыпать прокуратуру Хабаровского края отдельными поручениями с требованием то допросить Никитина, то предъявить ему обвинение, арестовать и этапировать в наручниках в Степанакерт. Хабаровские прокуроры требования коллег из НКАО проигнорировали. Обстановка в стране к сотрудничеству с прокуратурами союзных республик не располагала. С началом Первой Карабахской войны в Степанакерте о Никитине забыли. Своих забот стало хватать.
7
Прошло две недели. Командировка Архирейского подходила к концу. Воронов съездил на железнодорожный вокзал, купил командиру отряда билеты на поезд Степанакерт – Баку. На вокзале не было ни души, даже кассира пришлось искать в служебных помещениях. Поезд из НКАО в столицу Азербайджана ходил практически пустым – желающих выехать из армянского анклава в азербайджанскую часть республики не было.
На смену Архирейскому из Хабаровска должен был прибыть подполковник внутренней службы Немцов, преподаватель кафедры специальной тактики. Сорокапятилетний Немцов был худощавым меланхоличным мужчиной, неинициативным, излишне осторожным. Воронов немного работал с ним зимой и хорошо знал положительные и отрицательные стороны нового командира.
31 июля, за день до отъезда Архирейского, с КПП № 15, расположенного в селе Дашбулаг, сообщили по рации о перестрелке на окраине селения. Командир отряда решил напоследок лично проверить обстановку и разобраться в происшествии. На предложение Сопунова взять с собой взвод оперативного реагирования Вадим Петрович ответил отказом.
– Мало ли что здесь может случиться! – сказал он. – Оперативный резерв всегда должен быть под рукой в расположении отряда, а не в отдаленном поселке. Пусть парни отдохнут, наберутся сил, но будут готовы в любой момент выдвинуться в Дашбулаг.
Истинная причина отказа Архирейского взять сопровождение была вовсе не в защите десятой школы от возможного нападения, а в моральном настрое личного состава. Все чаще слушатели в отсутствие офицеров спрашивали друг друга: «Что мы здесь делаем, кого защищаем, если нас одинаково ненавидят и армяне, и азербайджанцы? Одни считают, что мы не даем им очистить родную землю от врагов, а другие – что мы их плохо охраняем от бесчинствующих националистов. Надо оставить их один на один, пускай сами разбираются, кому какие горы принадлежат». Архирейский, безусловно, знал об этих разговорах и решил лишний раз не дергать отдыхающую смену, дать слушателям возможность заняться своими делами.
Около четырех часов вечера Воронов и Архирейский выехали в Дашбулаг. Шабо, куривший на крыльце школы, нехорошо ухмыльнулся им вслед, словно знал, что их ожидает в далеком поселке, за которым начинались деревни, населенные азербайджанцами.
Зимой у Воронова и Шабо были нормальные отношения. Шабо часто рассказывал об истории Нагорного Карабаха, объяснял суть некоторых местных обычаев, вызывавших изумление у дальневосточников. Например, в кассу магазина стояли две очереди: мужская и женская. Как-то раз слушатели встали в более длинную женскую очередь. Пожилая армянка приказным тоном велела им перейти в мужскую очередь: «Вам нельзя тут стоять! Вы же мужчины».
В марте Шабо с грустью в голосе рассказал, что в окрестностях Шуши азербайджанцы сожгли старинную церковь.
– Скажи, чем церковь-то им помешала? – спросил Шабо. – Мы же мечети не разрушаем, а они…
Воронов стал лихорадочно вспоминать оперативные сводки за прошедшие дни, но в них не было сообщений о поджогах церквей или часовен на территории Карабаха.
– Когда они сожгли церковь? – спросил он.
– В ХVI веке! – совершенно серьезно ответил Шабо.
Говоря о мечетях, специальный уполномоченный степанакертской автобазы лукавил. Мечети действительно никто не разрушал, так как в столице Нагорного Карабаха их просто не было. Ближайшая мечеть дореволюционной постройки была в населенной азербайджанцами Шуше. Эта мечеть не использовалась по прямому назначению – внутри нее располагался музей Ленина, никогда в Карабахе не бывавшего.
В первых числах апреля, когда Воронов готовился к отъезду в Хабаровск, его отношения с Шабо резко и окончательно испортились. В этот день перед обедом началась демонстрация детей и школьников младших классов. Построившись в колонну, ребятишки раз за разом ходили вокруг кинотеатра, скандируя: «Арцах! Миацум! Требуем!» В руках дети держали плакаты с призывом к воссоединению с Арменией. Возглавлявшая процессию девочка лет двенадцати несла репродукцию центральной части картины Рафаэля «Сикстинская Мадонна».
Детские крики быстро надоели слушателям, и они ушли внутрь кинотеатра. На крыльце остались только Воронов и Шабо.
– Почему дети вокруг кинотеатра ходят? – по-товарищески поинтересовался Виктор. – Мы же ничего не решаем. Шли бы в центр города, у Вольского независимости требовали.
– Это же дети! – ответил диспетчер. – Где хотят, там и ходят.
Воронов, глядя на очередной заход колонны к кинотеатру, усмехнулся:
– Дети хотят присоединиться к Италии? «Сикстинская Мадонна» – это же итальянская картина.
Доктор Зорге буквально взорвался от гнева.
– Ты ничего не понимаешь! – завопил он. – Эта картина – символ нашей матери-Армении, а не Италии! Если бы твой народ страдал столько, сколько страдаем мы, ты бы не зубоскалил…
Воронов не стал дослушивать Шабо и ушел в кинотеатр.
…На выезде из Степанакерта Воронов сказал Архирейскому:
– Что-то Доктор Зорге подозрительно ухмылялся, когда мы в машину садились.
– Не обращай внимания. Они сейчас все на нас волком смотрят… Виктор, ты в Карабахе пробыл больше меня. Ты заметил, как изменилось отношение местного населения к нам?
– Конечно! Зимой в частном секторе армяне предлагали пешим патрулям зайти погреться, чаем угощали. Сейчас на порог не пустят, стакан воды не дадут.
– Они чувствуют за собой силу, но никто не поймет какую.
Около КПП № 17, на повороте в азербайджанское селение Ходжалы, Архирейский остановился, спросил у офицера, командовавшего нарядом, об обстановке.
– Все спокойно, – доложил лейтенант, преподававший в Хабаровске уголовное право. – Шпана иногда хулиганит, забрасывают армянские машины камнями, а так – никаких эксцессов!
С первых дней в НКАО Воронов никак не мог понять, как местные жители с уверенностью определяют, кто за рулем мчащегося на большой скорости автомобиля: азербайджанец или армянин. Как-то армянские гаишники на посту на выезде из Степанакерта объясняли Виктору, что по форме головы можно точно определить национальную принадлежность водителя, но Воронов анатомических особенностей строения черепа человека не понял. Не то воспитание было у Виктора, чтобы людей по форме затылка различать.
Асфальтированная дорога на Дашбулаг шла по окраине Ходжалы: с одной стороны – частные дома, с другой – бескрайнее поле с редкими бахчевыми посадками. Примерно посередине села дорогу преградила баррикада, возведенная из бревен и ящиков. Около нее дежурили с десяток мужчин с увесистыми палками.
– Куда едем? – спросил склонившийся к пассажирскому окошку небритый дружинник.
– Тебя спросить забыли! – с вызовом ответил Воронов. – Разбирайте баррикаду, или мы БМП вызовем и все заборы вдоль дороги снесем.
– Зачем так грубо отвечаешь? – обиделся мужик. – Я тебе что, друг или знакомый? У тебя еще молоко на губах не обсохло таким тоном со старшими разговаривать.
Пожилой азербайджанец в поношенном пиджаке заглянул внутрь салона, удивился увиденному и велел освободить проезд. За рулем «Москвича» сидел Архирейский в форме майора милиции, а на пассажирском сиденье с автоматом на коленях – Воронов. Со стороны могло показаться, что офицер милиции был водителем у сержанта. Объяснение этому странному сочетанию было простое – Архирейскому нравилось быть за рулем. Личного автомобиля у него не было, вот он и оттачивал навыки водительского мастерства на служебном «Москвиче».
На выезде из Ходжалы располагался КПП № 16, на котором несли службу хабаровчане.
– Что за бардак у вас творится на дороге? – раздраженно спросил командир отряда у старшего по КПП.
– Опять баррикаду успели возвести? – вопросом на вопрос ответил старшекурсник. – Мы ничего не можем сделать. Они преграждают дорогу в километре от нас, вне нашего поста.
– Ладно, потом разберемся, – пробормотал Архирейский и вывел автомобиль на прямой участок трассы, ведущий в Дашбулаг.
Дашбулаг был большим армянским селом со своей начальной школой, двумя магазинами и сельсоветом. На въезде в него стоял двухэтажный бесхозный дом, когда-то принадлежавший зажиточной азербайджанской семье. Этот дом был не таким роскошным, как двух- или трехэтажные особняки в Степанакерте, но по размерам и местоположению подходил для организации в нем круглосуточной службы. Напротив дома, у склона горы, стояла БМП-1. Особенностью дашбулагского КПП было отсутствие бетонных блоков на дороге и шлагбаума.
Архирейский оставил автомобиль рядом с БМП, прошел в дом. Дежурный офицер майор Павлушов доложил о происшествии на окраине Дашбулага:
– Стрельба с перерывами шла около часа, потом все стихло. Местный участковый съездил на окраину села, нашел несколько ружейных гильз. Пострадавших нет. Кто в кого стрелял, неизвестно.
Еще по зимней командировке Воронов помнил, что сельскую ячейку «Крунк» в Дашбулаге возглавлял директор начальной школы. Участковый милиционер, директор магазина и агроном были его помощниками.
Архирейский и Воронов отдохнули с дороги, попили чаю с галетами и собрались в обратный путь. На улице стемнело. В селе зажглись окна домов. Над крыльцом КПП включили освещение. «Москвич» и БМП остались в темноте, почти невидимые на фоне горы.
Командир отряда попрощался с нарядом и пошел к машине. Виктор – следом. Не успели они пересечь асфальтированную часть дороги, как с горы напротив ударила автоматная очередь.
Архирейский среагировал первым. Он не раздумывая бросился на землю и по-пластунски пополз к дому, под прикрытие стен. Воронов, упустивший благоприятный момент, побежал к БМП и залег возле гусеницы. Вторая очередь пришлась по броне БМП. Было слышно, как пули с визгом отскакивают от корпуса и улетают куда-то в темноту. Рядом с Виктором залег дежуривший на посту однокурсник Грачев.
– Серега, это же с того пригорка стреляют? – спросил Воронов. – Дерни сюда солдата, пусть заведет БМП, и мы этого стрелка раздавим к чертовой матери!
– Не получится! – отозвался Грачев. – В БМП солярки нет. Мы ее еще в прошлую смену на «тутовку» поменяли.
Воронов выругался матом и занял позицию за десантным отделением боевой машины, стал выжидать новой автоматной очереди с пригорка. Неизвестный стрелок не заставил себя долго ждать. Не успел Виктор передернуть затвор и изготовиться к стрельбе, как по броне вновь застучали пули. Воронов ответил несколькими короткими очередями. Стрелял он не прицельно, а в сторону горы, примерно в то место, где из дула вражеского автомата вырывалось пламя.
Противник, почувствовав отпор, перенес огонь на корму БМП. Воронов загодя отполз от опасного места и обстрелял врага с новой позиции. Перестрелка длилась несколько минут и закончилась так же внезапно, как началась.
Выждав несколько минут, Воронов одним рывком добежал по темноте к дому. Проверил магазин. В нем не осталось ни одного патрона. В пылу скоротечного боя он не заметил, как расстрелял по невидимому противнику весь боекомплект.
Стрельба стихла. Наступила тишина. Стал отчетливо слышен убаюкивающий стрекот ночных кузнечиков.
Наряд на КПП опомнился и занял оборонительную позицию. Вооруженный автоматом слушатель залег около дома. Воронов вставил в автомат новый магазин. Наблюдавший за пригорком боец доложил, что в темноте просматриваются огоньки фонариков: неизвестные террористы на горе что-то искали, не боясь себя обнаружить.
Архирейский, которому было неудобно за бегство с поля боя, забрал автомат Воронова и высадил весь магазин в людей на пригорке. Огоньки тут же потухли и больше не появлялись.
– Кажется, сегодня мы никуда не поедем, – всматриваясь в темноту, сказал Архирейский.
– Рапорт о применении оружия составлять? – спросил старший наряда.
– Утром решим. А пока… Где тут можно прилечь?
Архирейский лег на втором этаже. Грачев кивком головы предложил Воронову выйти на улицу переговорить.
– Ворон, – сказал он, – этот автоматчик на горе конкретно вас ждал. Вечером, пока еще светло было, он бы без труда половину наряда перестрелял. Кто-то его из наших навел.
– Да ну… – не поверил Виктор.
– Послушай, что тут в последние дни было, и сам реши, есть у нас крыса в наряде или нет. Вначале местный участковый два вечера у нас сидел, о жизни в Хабаровске расспрашивал, а сам только по сторонам зыркал, словно искал, кто ему условный знак подаст. Потом на посту остановили «Жигули» с львовскими корреспондентами. Я сам у них документы проверял, все в ажуре, не подкопаешься. Корреспонденты хотели взять интервью у кого-нибудь из слушателей, но мы им отказали, и они уехали в сторону азербайджанских сел. Назад еще не возвращались.
– Вы машину у них проверяли? – спросил Воронов.
– Багажник осмотрели, но там ничего подозрительного не было. Ворон, участковый каждый день куда-то уезжает. Его-то мотоцикл никто не проверяет, можно полную люльку оружием и боеприпасами загрузить. Слушай дальше! Сюда, на КПП, периодически приезжают то проверяющие из ВОГ, то представители областной милиции, то Сопунов с новой сменой. Откуда бы стрелок на пригорке знал, что приехал именно командир отряда?
– Какой смысл Архирейского обстреливать? Что это даст?
– В селе ходит слух, что как только хабаровскую школу начнут по-настоящему обстреливать, так мы пост с села снимем и на Дальний Восток вернемся.
– Опа! – догадался Воронов. – Теперь я понял суть провокации. Архирейский завтра уезжает. Можно пустить слух, что он испугался и первым сбежал в Хабаровск.
– Об его отъезде только наши знали. Мы вчера весь вечер обсуждали, кого новым командиром отряда пришлют.
– Ты кого-нибудь подозреваешь?
– Никого! Я душой не могу поверить, что кто-то из одногруппников работает на «Крунк» или бандеровцев, но факты говорят сами за себя. Как только вы собрались уезжать, так вас тут же обстреляли.
– Ты не помнишь, кто где находился перед началом обстрела?
– Знать бы, где упадешь, соломки бы постелил! Я на улице был, еще два человека – на крыльце, а остальные – черт знает где, но около КПП или внутри него. Долго ли условный знак стрелку на пригорке подать? Закурил сигарету, помахал рукой, вот тебе и проблесковый маячок метров на пятьсот. Можно фонариком в окно условный сигнал подать. Да мало ли что можно сделать!
– Ты запомнил, как выглядели корреспонденты?
– В машине было трое: местный водитель и два мужика лет по сорок. Одного я хорошо рассмотрел, а второго не запомнил, слишком уж у него неприметная внешность. На словах я тебе никого из них описать не смогу, а одного корреспондента, самого активного, я лучше нарисую.
Грачев хорошо, даже профессионально рисовал. Портреты у него получались просто замечательные, с характерными признаками человека. Воронова он как-то нарисовал в образе кудрявого рок-певца с массивным крестом на шее. Виктору рисунок понравился, и он оставил его среди личных бумаг. Бурята Дамбаева Грачев изобразил в длиннополом халате с чалмой и четками в руках. Дамбаев обиделся: «Какой я тебе муфтий! Я буддист, а ты меня в мусульман записал».
На трассе из Ходжалы появился свет фар грузового автомобиля. Воронов велел Грачеву разбудить Архирейского, а сам скомандовал дежурным слушателям натянуть светоотражающую веревку поперек дороги.
На грузовике прибыл взвод оперативного реагирования из Калачевской бригады.
– У вас стреляли? – спросил выпрыгнувший из кабины «Урала» лейтенант внутренних войск.
– У нас. Только мы подмогу из ВОГ не вызывали, – ответил Архирейский.
В двух словах он рассказал о скоротечном бое в темноте, поинтересовался, откуда в Степанакерте стало известно о перестрелке.
– Дальше по дороге будет азербайджанское село, – пояснил офицер. – Там у нас пост. Дежурный по КПП сообщил, что рядом с селом идет автоматная перестрелка, вот мы и выехали узнать, что к чему.
Из темноты, как черт из табакерки, появился местный участковый, неизвестно где прятавшийся весь вечер и начало ночи.
– Я бы не советовал вам ехать ночью по дороге через лес, – сказал он. – Мало ли что!
Армейский лейтенант отмахнулся от его здравого совета и уехал с солдатами в темноту. Воронов уселся на броне БМП и стал ждать рассвета.
