Генри Райдер Хаггард
Голова ведьмы
Глава 7. Эрнест неосторожен
Кестервик – слишком маленькая деревня, и ближайшая железнодорожная станция находилась в четырех милях от него, в Раффеме; Эрнест должен был приехать двенадцатичасовым поездом, и Дороти с братом отправились встречать его.
Когда они добрались до станции, поезд уже показался вдалеке, и Дороти успела подняться на платформу. Паровоз пыхтел и никуда не торопился – как это свойственно всем поездам на одноколейках восточных графств – однако в положенное время прибыл на станцию и выпустил из своих недр Эрнеста с его багажом.
– Привет, Куколка! Значит, пришла меня встретить? Как ты, старушка? – весело закричал Эрнест, заключая Дороти в объятия.
– О Эрнест, перестань! Я уже слишком большая, чтобы целовать меня на людях, словно маленькую девочку.
– Большая? Хм… Мисс Пять Футов С Небольшим! Кроме того, никаких людей здесь больше не наблюдается.
Других пассажиров не было, и одинокий носильщик уже унес вещи Эрнеста к коляске.
– Нечего смеяться над моим ростом! Не всем же быть размером с майский шест, как ты, или здоровенным, как Джереми.
Джереми уже спешил к ним – он увидел Эрнеста через застекленные двери конторы; вскоре все трое ехали домой, оживленно переговариваясь и стараясь перекричать друг друга.
В дверях Дум Несс их встречал мистер Кардус, делавший вид, будто просто смотрит на океан, но на самом деле с нетерпением ожидавший Эрнеста, к которому он успел очень привязаться за все эти годы… хотя тщательно скрывал свои чувства.
– Здравствуй, дядя, как поживаешь? Выглядишь прекрасно! – закричал юноша, едва коляска остановилась.
– Все хорошо, Эрнест, благодарю. Ну а тебя и спрашивать не нужно. Я рад тебя видеть. Ты вовремя, потому что в моей оранжерее как раз распустились Batemania Wallisii и Grammatophyllum speciosum. И последний просто великолепен.
– Правда? Прекрасно! – интерес Эрнеста был совершенно искренним, поскольку он разделял любовь своего дядюшки к орхидеям. – Пойдем скорее, покажешь мне их!
– Полагаю, сначала лучше отправиться за стол. Орхидеи могут подождать, обед – нет.
Удивительно было наблюдать, как этот юноша словно озарил своим внутренним светом довольно мрачное семейство. Все улыбались друг другу и смеялись каждой его шутке. Даже суровая Грайс рассмеялась, когда он изобразил обморок «при виде ее красоты», даже на безумном лице старика Аттерли промелькнуло подобие улыбки узнавания, когда Эрнест схватил его руку и горячо тряс ее, во всеуслышание объявив, что старик прекрасно выглядит. Он был добрым и сердечным юношей, при виде которого исцелялись сердца, пораженные унынием.
После обеда он отправился вместе с дядей в оранжерею и провел там добрых полчаса в обществе старого Сэмпсона, с гордостью демонстрировавшего цветущие орхидеи. Садовник не менее всех остальных любил «мастера Эрнеста». Он частенько говаривал, что «немногие ребята могут отличить Одонтоглоссум от Собралии», а Эрнест мог, более того, он мог сказать, хорошо ли себя чувствует тот или иной саженец. Сэмпсон всегда втайне оценивал людей по их отношению к орхидеям – и мастер Эрнест удостоился его высочайшей оценки. На самом деле этот угрюмый шотландец просто не любил признаваться в своих чувствах. Юный Эрнест давно покорил его сердце своим открытым, сердечным, добродушным нравом и искренней любовью к людям.
Они все еще любовались пышным цветением Грамматофиллума, когда мистер Кардус заметил, что к нему в кабинет направляется мистер де Талор – как мы помним, двери в оранжерее были стеклянные и выходили прямо в кабинет адвоката. Эрнест был очень удивлен и заинтересован изменениями, которые произошли в облике его дядюшки при виде де Талора. Только что перед ним был добродушный пожилой джентльмен с блестящей лысиной, воркующий над своим садоводческим шедевром – и вот он уже подобен мирному коту, при виде самой безобидной собаки превратившемуся в ощетиненный комок ярости.
Мрачная страсть, владеющая душой мистера Кардуса, немедленно вернулась, изменив его почти до неузнаваемости: черты лица ожесточились, верхняя губа задрожала, темные глаза полыхнули адским пламенем – и в тот же миг лицо окаменело, словно превратившись в непроницаемую маску. Это было странное изменение.
Они могли видеть де Талора из оранжереи, однако он их не видел, и потому с минуту они просто наблюдали за ним.
Гость мистера Кардуса обошел кабинет, бросил презрительный взгляд в сторону оранжереи, затем остановился у стола мистера Кардуса и бросил взгляд на лежавшие там бумаги. Похоже, его ничего не заинтересовало, поскольку он почти сразу отошел к окну, сунул большие пальцы в прорези своего жилета и задумчиво уставился на двор. В его облике было что-то, настолько невыносимо вульгарное и дерзкое, что Эрнест не удержался от смеха.
Мистер Кардус опомнился, сердясь отчасти на себя, а отчасти на Эрнеста, и торопливо сказал:
– Ах, мой друг, я задержал тебя. Иди же – мне нужно в контору.
С этими словами он поспешно вышел из оранжереи, и Эрнест расслышал, как он приветствует своего гостя в своей обычной сдержанной манере, которая была так хорошо знакома юноше, и как де Талор отвечает ему: «Как поживаете, Кардус? Как идут дела?»
Выйдя из оранжереи, Эрнест обнаружил, что Джереми ждет его. За много лет все обитатели дома привыкли, что Джереми не должен входить в оранжереи. Не то чтобы ему это было прямо запрещено – это был всего лишь еще один знак неприязни мистера Кардуса, больно ранивший самолюбие Джереми.
– Что собираешься делать, старик? – спросил он Эрнеста.
– Ну, я собирался навестить Флоренс Чезвик, но ты, я полагаю, не хочешь составить мне компанию…
– Нет, я пойду!
– Ушам своим не верю! Кто бы мог подумать! Долл! Ты слышишь? – Девушка как раз вышла из дверей дома. – Что это случилось с нашим Джереми? Он собирается идти с визитом!
– Полагаю, у него есть свой интерес, – заметила мисс Дороти.
– Я надеюсь, старик, ты не отбил у меня Флоренс?
– Полагаю, ты немного потерял бы, будь это так! – ехидно заметила Дороти, нетерпеливо постукивая ножкой.
– Тише, тише, Куколка! Я очень люблю Флоренс, она умная и симпатичная.
– Если быть умной означает вечно говорить колкости и иметь дьявольский характер, то она, бесспорно умна, а что касается внешности, то это вопрос вкуса – и не мне обсуждать женскую привлекательность.
– О, как мы смиренны! Прах на главе твоей и вретище на плечах – но как сверкают эти голубые глазки!
– Замолчи, Эрнест, или я рассержусь!
– О, не надо, прошу – оставь эту привилегию людям с дьявольским характером. Ну же, не сердись, Долли – давай поцелуемся и будем друзьями.
– Я не стану целовать тебя, мы не будем друзьями, и вообще – идите, куда хотите! – с этими словами она повернулась и убежала прежде, чем кто-то из них смог остановить ее.
Эрнест тихонько засвистел, размышляя о том, почему Дороти так реагирует на безобидное поддразнивание. Затем они с Джереми отправились наносить визит.
Их поход не увенчался успехом. Ева, которую Эрнест никогда не видел и о которой не слышал ничего, кроме того, что она «прехорошенькая» – а Джереми, хоть и мечтал посоветоваться с ним, все никак не мог решиться на откровенный разговор, – лежала в постели с головной болью, а Флоренс ушла гулять с подругой. Зато старая мисс Чезвик была дома и приняла их обоих очень тепло, особенно своего любимчика Эрнеста, которого и наградила ласковым поцелуем.
– Повезло мне, что у меня две племянницы – иначе не видать бы мне у себя дома двух таких молодых джентльменов!
– Я полагаю, – галантно отвечал Эрнест, – что беседовать с пожилыми дамами намного приятнее, чем с молодыми.
– Правда, мастер Эрнест? Тогда почему же ты выглядел таким разочарованным, когда узнал, что моих племянниц сейчас нет?
– Исключительно потому, – находчиво отвечал этот молодой джентльмен, – что потерял возможность подтвердить мои убеждения в этом вопросе.
– Я спрошу тебя об этом еще раз, когда они обе будут здесь – чтобы они имели возможность принять участие в этой дискуссии! – улыбнулась старая леди.
Вскоре они простились с мисс Чезвик, после чего пути их разделились. Джереми отправился домой, а Эрнест – к своему старому учителю, мистеру Хэлфорду, у которого остался на чай. Было уже больше семи часов – чудесный июльский вечер – когда Эрнест возвращался в Дум Несс. К дому можно было добраться либо поверху, либо прямо по берегу моря. Эрнест выбрал второй путь и вскоре оказался под сенью хмурых развалин Тайтбергского аббатства, по-прежнему бросавшего вызов своему извечному врагу – морю. Совершенно неожиданно он понял, что молодая леди в широкополой шляпе и с тростью, идущая ему навстречу, – это Флоренс Чезвик.
– Как поживаете, Эрнест? – довольно холодно поинтересовалась она, однако слабый румянец, окрасивший ее оливковую кожу, выдавал волнение. – О чем размечтались? Я тебя вижу уже добрых двести ярдов, но ты меня не замечаешь.
– Разумеется, я мечтал о тебе, Флоренс.
– Правда? – сухо откликнулась девушка. – А я-то подумала, что Ева справилась со своей головной болью – надо сказать, ей удивительно к лицу головные боли, кстати – и что ты ее видел, и что теперь мечтаешь о ней.
– А почему я должен о ней мечтать, даже если бы я ее увидел?
– По той же причине, что и все мужчины на свете – потому что она красива.
– Красивее тебя, Флоренс?
– Разумеется красивее! Я вовсе не красива!
– Глупости, Флоренс, ты очень красива!
Она остановилась и взяла его за руку.
– Ты правда так думаешь? – она пристально посмотрела в темные глаза Эрнеста. – Я рада, что ты так думаешь.
Они были совсем одни в этих летних сумерках, ни на пляже, ни на скалах не было ни одной живой души. Прикосновение руки Флоренс, ее искренность волновали Эрнеста; тихая красота этого вечера, сладость свежего морского воздуха, рокот волн, угасающий багрянец неба – все это тоже не могло не добавить очарования всей сцене. Лицо девушки было очень привлекательно, особенно сейчас, когда она так пристально смотрела на Эрнеста – и не забудем, ему был всего двадцать один год. Он медленно склонился к ней, словно давая возможность отстраниться, избежать прикосновения – но она не хотела отстраняться, и в следующий миг он поцеловал ее трепещущие губы.
Это было глупо – ведь он не любил Флоренс, и он едва ли сделал бы это, прислушайся он к голосу рассудка… Но дело было сделано – и кто же может повернуть время вспять?
Эрнест увидел, как побледнело ее смуглое личико, на секунду показалось, что она сейчас обнимет его за шею… но уже в следующую секунду Флоренс отвернулась от него.
– Ты… серьезно? Или ты играешь со мной?
– Серьезно ли я? О да!
– Эрнест, я… – Девушка снова взяла его за руку и заглянула в глаза. – Ты действительно любишь меня так же, как… теперь мне не стыдно это произнести… как я люблю тебя?
Эрнест чувствовал себя ужасно. Поцеловать молодую женщину – это одно, он и раньше делал это, но подобный всплеск чувств испугал его, это было гораздо больше того, на что он рассчитывал. Какая-то его часть чувствовала удовлетворение при виде того, какие сильные чувства испытывает к нему Флоренс – однако Эрнест отдал бы все, чтобы она не испытывала подобных чувств. Он колебался, не в силах ответить сразу.
– Как ты серьезна! – наконец смог сказать юноша.
– Да, – просто ответила она. – Я серьезна, я давно уже серьезна. Вероятно, ты достаточно хорошо меня узнал, чтобы понять: я не та женщина, с которой можно играть. Надеюсь, что и ты тоже – серьезен, иначе худо будет нам обоим.
С этими словами она отбросила его руку, словно она жгла ее.
Эрнест попытался взглянуть на все холодно и рассудительно – и нашел, что положение совершенно ужасно. Что нужно сказать или сделать, он не знал, поэтому стоял молча, и молчание помогло ему больше, чем любые слова.
– Вот как, значит… Я тебя напугала, Эрнест. Это потому, что я люблю тебя. Когда ты меня поцеловал, мир вокруг сделался так прекрасен, и я словно услышала музыку небес. Ты пока еще не понимаешь меня – я слишком неистова, я знаю – но иногда я думаю, что сердце мое глубоко, словно море, и что я могу любить в десять раз сильнее, чем все эти легкомысленные женщины вокруг меня. Я могу так любить – а могу и ненавидеть.
Подобные слова никак не могли успокоить Эрнеста.
– Ты странная девушка, – тихо сказал он.
– Да! – отвечала она с улыбкой. – Я знаю, что я странная; но пока я с тобой – мне так хорошо, а когда тебя нет – моя жизнь пуста, и в голове мечутся только горькие мысли, словно летучие мыши. Однако, доброй ночи! Мы ведь увидимся завтра на танцах у Смитов, не правда ли? И ты будешь танцевать со мной? И ты не должен танцевать с Евой, помни! – или, по крайней мере, не слишком часто – иначе я буду ревновать, а это будет плохо для нас обоих. Так значит – доброй ночи, мой дорогой, доброй ночи! – и она снова подняла к нему свое пылающее личико для поцелуя.
Эрнест поцеловал ее – у него не было иного выхода – и она ушла. Он смотрел ей вслед, пока ночные тени не поглотили ее фигурку, а затем уселся на большой валун, растерянно вытер лоб и засвистел.
По крайней мере, попытался засвистеть!
Глава 8. Идиллия в саду
В ту ночь Эрнест спал очень плохо: вчерашняя сцена никак не шла у него из головы, и он проснулся в угнетенном состоянии, которое всегда следует за неприятностями, совершенными глупостями и неумеренным употреблением салата из омаров. Его мрачное настроение не мог развеять даже прекрасный солнечный день; напротив, он, скорее, усугубил его. Эрнест был неопытен в любовных делах, но, даже будучи неопытным, понимал, что впутался в крайне неловкую ситуацию. Он нисколько не был влюблен в мисс Чезвик – скорее, он опасался Флоренс. Она была, как он и говорил вчера, так ужасно серьезна. Будучи всего на год старше Эрнеста, она, тем не менее, обладала таким сильным и жестким характером, такой волей к достижению своих целей, которыми вряд ли могли похвастаться представительницы ее пола в любом возрасте. Об этом-то он знал уже давно – он лишь не мог предположить, что вся эта воля и страсть будут с такой силой направлены именно на него.
Злосчастный поцелуй словно распахнул ворота шлюзов ее души – и теперь поток чувств Флоренс грозил смыть несчастного Эрнеста Кершо. Он понятия не имел, что ему теперь делать. Поначалу он хотел рассказать все Дороти и спросить у нее совета, но инстинктивно догадался, что делать этого не следует. Затем он подумал о Джереми, но отказался и от этой идеи. Что мог знать Джереми о подобных вещах? Эрнест даже и не догадывался, что Джереми буквально распирает от его собственной сердечной тайны, заговорить о которой ему мешало смущение.
Чем дольше Эрнест размышлял, тем яснее ему становилось, что у него остался лишь один безопасный выход из неприятного положения: бегство. Да, это позорно, что правда то правда, но, по крайней мере, Флоренс не сможет последовать за ним. Он уже давно договорился с одним из университетских друзей отправиться путешествовать во Францию в конце августа, то есть – недель через пять. Что ж, он поменяет планы и отправится в путь немедленно.
Частично утешившись этой мыслью, он принялся одеваться, готовясь к вечеру у Смитов, где ему снова предстояло встретиться с Флоренс; большим облегчением было думать, что уж там-то она не будет требовать от него новых поцелуев. Танцы должны были начаться после лаун-тенниса, Дороти и Джереми собирались участвовать в турнире и потому уже ушли. Эрнест, по понятным причинам, отказался – и собирался ограничиться одними танцами.
Когда он вошел в бальный зал особняка Смитов, уже началась первая кадриль. Пробираясь между гостями, Эрнест почти сразу наткнулся на Флоренс Чезвик, которая сидела рядом с Дороти, а позади девушек маячила огромная фигура Джереми. Казалось, обе девушки ждали Эрнеста, потому что Флоренс немедленно освободила ему место на скамье и пригласила сесть рядом. Эрнест сел.
– Ты опоздал, – негромко заметила она. – Почему ты не пришел на теннис?
– Я полагал, что наша команда и без того укомплектована, – ответил Эрнест, кивая в сторону Джереми и Дороти. – Почему ты не танцуешь?
– Потому что меня никто не приглашает! – довольно резко ответила Флоренс. – Кроме того, я ждала тебя.
– Джереми! – обернулся Эрнест к другу. – Флоренс говорит, ты не пригласил ее на танец.
– Не говори ерунды, ты прекрасно знаешь, что я не танцую.
– Конечно! – вставила Дороти. – Это сразу бросается в глаза: во всем зале нет более несчастного на вид человека, чем ты.
– И такого же огромного, – ввернула Флоренс.
Джереми немедленно забился в угол, стараясь выглядеть меньше ростом. Его сестра была совершенно права: танцы были истинной пыткой для Джереми Джонса. Тем временем кадриль закончилась, и начался вальс, который Эрнест танцевал с Флоренс. Оба неплохо вальсировали, и Эрнест старался кружиться как можно больше, чтобы избежать любой возможности разговоров во время танца. Во всяком случае, пока не прозвучало ни единого намека на события вчерашнего вечера. Отведя после танца Флоренс на место, он спросил:
– Где твои тетушка и сестра, Флоренс?
– Сейчас придут, – коротко ответила девушка.
Следующий танец – галоп – Эрнест танцевал с Дороти, которая сегодня больше напоминала ребенка, нежели взрослую женщину, в своем белом муслиновом платье. Однако – ребенок или женщина – выглядела она очень привлекательно. Эрнест даже подумал, что никогда еще не видел, чтобы это серьезное маленькое личико с огромными голубыми глазами было столь красиво. Нет, Дороти не была хорошенькой – в общепринятом смысле слова, – однако ее лицо было одухотворенным, его словно освещала присущая ей доброта и вечное стремление заботиться о других…
– Ты сегодня прелестна, Куколка! – сказал Эрнест.
Она вспыхнула от удовольствия и просто ответила:
– Я рада, что ты так думаешь.
– Да, именно так я и думаю: ты – прелестна.
– Перестань, Эрнест! Разве ты не можешь подыскать кого-нибудь другого, чтобы потренироваться расточать комплименты? Зачем тратить их на меня? Я хочу посидеть.
– Честное слово, Куколка, не знаю, что на тебя нашло в последнее время – ты все время сердишься.
Она вздохнула и мягко ответила:
– Сама не знаю, Эрнест. Я и правда все время какая-то сердитая… но ты не должен смеяться надо мной. О, вот и мисс Чезвик с Евой идут сюда.
Эрнест и Дороти подошли к Джереми и Флоренс. Девушки уселись на скамейку, юноши встали рядом: Эрнест перед ними, Джереми позади. После слов Дороти оба молодых джентльмена стали оглядывать комнату, а Дороти и Флоренс с тревогой смотрели на Эрнеста. Так преступник со страхом и надеждой ждет приговора суда, который должен решить его судьбу…
– Я никого не вижу! – легкомысленно заметил Эрнест. – Ах, нет, вот они. О боже!
Чего бы ни ожидали Дороти и Флоренс от Эрнеста, не спуская с него глаз, – увиденное никак не могло их удовлетворить. Дороти побледнела и откинулась назад с вымученной улыбкой разочарования: она ожидала подобной реакции. Однако Флоренс не признавала разочарований – и вся кровь бросилась ей в лицо, исказив его гримасой ярости. Между тем, Эрнест, забыв обо всем, смотрел в дальний конец зала, понятия не имея о той драме, что разыгрывалась буквально у него под носом; точно так же вел себя и Джереми, точно так же вели себя и все мужчины в этом бальном зале.
И там было на что посмотреть. К центру зала неспешно шла, или, вернее, выступала – поскольку даже в преклонном возрасте она сохранила поистине королевскую осанку – старая мисс Чезвик. В любой другой ситуации ее приход не остался бы незамеченным, однако сейчас все взгляды были устремлены отнюдь не на нее, а на то ослепительное создание, что ее сопровождало. Старая леди казалась совсем крошечной рядом с высокой и статной Евой Чезвик, одетой в белое платье китайского шелка, к корсажу которого была приколота одна-единственная роза. Вырез платья был довольно глубоким, и прекрасные точеные руки, плечи и шея были обнажены. Ева обошлась почти без всяких украшений – лишь в густых черных волосах, уложенных короной вокруг изящной головки, блестела бриллиантовая звезда. Ее костюм был прост – и потому великолепен; так же великолепна была и она сама – женщина почти совершенной красоты, при взгляде на которую в зале воцарилось молчание. Любой наряд был бы ей к лицу; будучи очень высокой, она, тем не менее, почти плыла над полом, грацией уподобившись белоснежному лебедю, гибкая, словно ива. Однако этим описание ее достоинств не исчерпывалось. Эти восхитительные темные глаза лучились тем светом, который не суждено было забыть человеку, на которого упал этот нежный и царственный взгляд, однако в нем не было ни капли дерзости или надменности. Вероятно, именно так светят звезды…
Однако сейчас все взгляды были устремлены отнюдь не на нее
Ее коралловые уста были чуть приоткрыты; казалось, Ева сама не осознавала своей красоты и того, что она затмевала всех остальных женщин, просто проходя рядом с ними. Даже если их красота еще минуту назад казалась яркой, несомненной – рядом с Евой все меркло. Ей хватило нескольких секунд, чтобы пересечь бальный зал, но Эрнесту уже казалось, что они давным-давно встретились с ней глазами – и что этот чарующий взгляд навсегда останется в его сердце.
Восторженный взгляд юноши заставил Еву слегка покраснеть, в этом не было никаких сомнений. Она прошла мимо него, гадая про себя, кто он – и слегка наклонив голову в скромном приветствии.
– Ну вот, наконец, и мы, – обратилась Ева к своей сестре, и голос ее был необыкновенно музыкален. – Представляешь, что-то случилось с колесом двуколки, и нам пришлось остановиться, чтобы его могли починить.
– Разумеется! – откликнулась Флоренс. – Я-то подумала, что вы специально пришли попозже, чтобы произвести впечатление.
– Флоренс! – с укором заметила ее тетушка. – Ты не должна так говорить.
Флоренс ничего не ответила и судорожно поднесла к лицу кружевной платочек. Она успела искусать губы до крови.
К этому времени Эрнест пришел в себя. Он увидел, как к ним направляются несколько молодых людей, и сразу понял их намерения.
– Мисс Чезвик! – сказал он. – Вы меня представите?
Не успела старая леди сделать это, как оркестр вновь заиграл вальс. Через пять секунд Ева уже плыла по залу в объятиях Эрнеста, а молодым людям оставалось лишь оплакивать свою нерасторопность и проклинать сквозь зубы – говоря по чести – «этого щенка Кершо».
Танцевала Ева божественно, ноги ее были легки. Почти невесомо опираясь на его руку, она вальсировала с Эрнестом во всем блеске своей красоты, и даже старая леди Эстли соизволила опустить свой высокомерно задранный нос на дюйм, а то и больше – и соизволила спросить, кто этот красивый молодой человек, танцующий с «высокой девушкой». Вскоре танец закончился, и Эрнест тут же заметил некоего решительного молодого человека, идущего к ним с явным намерением заручиться согласием Евы на следующий танец.
– У вас есть карточка? – быстро спросил он.
– О да.
– Вы позволите мне вписать мое имя на следующий танец? Мне кажется, у нас неплохо получается.
– Да, мы прекрасно поладили. Вот она.
Претендент нетерпеливо кружил вокруг них, сердито глядя на Эрнеста. Эрнест весело кивнул ему и решительно вписал свое имя в бальную карточку Евы – на три танца вперед.
Глаза Евы расширились, однако она ничего не сказала; партнер действительно оказался великолепен.
– Могу я спросить, Кершо…. – грозно начал неудачливый соперник.
– О, разумеется! – доброжелательно откликнулся Эрнест. – Буквально через несколько минут, мой друг, я в вашем распоряжении.
И они с Евой вновь закружились в танце.
Когда танец закончился, они оказались как раз рядом со скамьей, на которой в одиночестве сидела старая мисс Чезвик. Флоренс и Дороти танцевали, а Джереми по-прежнему мрачно стоял в углу, отчаянно напоминая медведя, у которого разболелась голова. Ева с улыбкой протянула ему руку.
– Надеюсь, вы потанцуете со мной, мистер Джонс?
– Я не танцую, – коротко ответил он и отошел.
Ева с удивлением смотрела ему вслед – отказ прозвучал довольно грубо.
– Мне кажется, у мистера Джонса плохое настроение! – с улыбкой сказала она Эрнесту.
– О, он странный человек; выход в свет всегда заставляет его нервничать, – небрежно отмахнулся Эрнест.
Их окружила целая толпа потенциальных партнеров по танцам, и Эрнесту пришлось отступить перед их напором.
Между тем бал близился к концу. В зале, несмотря на открытые окна, было очень жарко, поэтому разгоряченные танцоры выходили в сад прогуляться. Оказались среди них и Ева с Эрнестом, только что станцевавшие свой третий вальс и окончательно убедившиеся, что у них «прекрасно получается вместе».
Вышли на свежий воздух и еще трое – Флоренс, Дороти и ее брат. Удивительно, как люди, объединенные несчастьем, стараются держаться вместе. Эти трое шли молча; им нечего было сказать друг другу. Вскоре они увидели две высокие фигуры, стоящие возле кустов, над которыми мерцал, догорая, китайский фонарик. Высокий рост способен выдать человека даже в темноте, и потому не могло быть никаких сомнений в том, кто эти фигуры. Троица несчастных остановилась. Именно в этот миг китайский фонарик ярко вспыхнул в последний раз – и осветил прекрасную сцену. Эрнест склонился к Еве, его темные глаза горели страстью, он о чем-то умолял. Ева слегка зарумянилась и не смотрела на него – ее взгляд был прикован к розе у нее на корсаже; девушка подняла руку – кажется, для того, чтобы отстегнуть цветок. Свет оказался настолько ярок, что Дороти впоследствии никак не могла забыть, какую длинную тень отбрасывали длинные ресницы Евы на нежную щеку. Через миг все погрузилось во тьму, что происходило возле кустов дальше – никто не видел, однако когда Ева вернулась в бальный зал, цветка на платье у нее больше не было.
Как бы ни была очаровательна и романтична сцена в этом маленьком подобии Эдема, где в те мгновения царили молодость, красота и любовь, – никто из трех зрителей не оценил ее по достоинству. Джереми забыл о присутствии дам и зашел так далеко, что ругался вслух, однако они не упрекали его: возможно, это давало хоть какой-то выход и их чувствам.
– Я думаю, нам пора домой, уже поздно, – помолчав, сказала Дороти. – Джереми, ты не сходишь за коляской?
Джереми молча исчез во тьме.
Флоренс не произнесла ни слова, просто взяла веер обеими руками и медленно согнула его пополам, так, что пластинки из слоновой кости щелкнули, сломались, брызнули осколками. Затем она бросила исковерканный веер на дорожку и растоптала его. Было что-то несказанно жестокое в том, как она расправилась с красивой безделушкой. Это действие казалось инстинктивным результатом какого-то мучительного мыслительного процесса; оно было доказательством тех чувств, которые испытывали обе девушки, и даже нежная и сдержанная Дороти не видела сейчас в этой жестокости ничего странного. В этот момент они с Флоренс были близки, как никогда раньше – и никогда уже не будут; общий жестокий удар на мгновение спаял их души воедино. В тот же момент они догадались, что обе любят одного и того же человека; они предполагали это и раньше, подсознательно не любя друг друга, – однако сейчас неприязнь была забыта.
– Флоренс, я думаю…. – сказала Дороти тихим, слегка дрожащим голосом, – что мы с тобой «сошли с дистанции», как выражается Джереми. Твоя сестра слишком красива, чтобы противостоять ей. Он влюбился.
– Да! – отвечала Флоренс с горьким смешком, ее карие глаза пылали. – Ее высочество изволило бросить платок новому фавориту – и он не преминул подхватить его. Мы всегда звали ее «султаншей».
Флоренс снова рассмеялась.
– Возможно, – заметила Дороти, – она просто флиртует с ним. Я надеюсь, что Джереми…
– Джереми! Да какие шансы у Джереми против него?! Эрнест поладит с женщиной за два часа, а Джереми не справится с этим и за два года. Мы все любим сильные чувства, шторм, страсть, моя дорогая. Не обманывай себя. Флиртует! Да она будет по уши влюблена в него к концу недели. И кто бы мог не влюбиться в него…. – теперь дрогнул и голос Флоренс.
Дороти не ответила, она знала, что Флоренс права. Несколько шагов они сделали в полном молчании.
– Дороти? А знаешь, что на самом деле случается с фаворитками султанов?
– Нет.
– Их конец печален – другие обитатели гарема убивают их. Как правило.
– Что ты хочешь сказать?
– О, не пугайся, разумеется, я не имею в виду, что мы должны убить мою дорогую сестричку. Нам надо подумать, как сбросить ее с пьедестала. Ты поможешь мне придумать план?
Первое потрясение уже прошло, и теперь лучшая сторона Дороти вновь управляла ее разумом.
– Разумеется, нет! Эрнест имеет право на собственный выбор, и если твоя сестра оказалась лучшей – ничего не поделать, побеждает сильнейший. Хотя, конечно, это немного нечестно. Бой был неравный…. – добавила она, вспомнив ослепительную красоту Евы.
Флоренс с презрением посмотрела на нее.
– У тебя совсем нет характера!
– А что ты собираешься делать?
– Что делать? – Флоренс резко повернулась и посмотрела на Дороти. – Я собираюсь отомстить.
– О Флоренс, как злобно это прозвучало! Кому ты собираешься мстить и за что? Эрнесту? Он не виноват, что ты… что он тебе нравится.
– Разумеется, виноват, но дело совершенно не в этом, виноват, не виноват… Я страдаю! И запомни мои слова, потому что они сбудутся: он тоже будет страдать! С какой стати я должна нести эту ношу одна? Однако даже он не будет страдать так, как она! Я говорила ей, что люблю его, она пообещала мне оставить его в покое – ты слышишь, обещала! – и тут же украла его у меня, только для того, чтобы удовлетворить свое тщеславие – она, которая могла бы выбрать любого!
– Тише, Флоренс! Держи себя в руках, тебя могут услышать. Кроме того, должна сказать, что мы делаем из мухи слона: в конце концов, она всего лишь подарила ему розу.
– Меня не волнует, услышат меня или нет! Я знала, что так будет, я знала, что так должно было случиться, и знаю, что будет дальше. Попомни мои слова: не пройдет и месяца, как Эрнест и моя обожаемая сестрица будут сидеть на утесе в обнимку! Мне достаточно закрыть глаза – и я вижу эту картину. О, вот и Джереми. Ты нашел коляску? Отлично. Пойдем, Дороти – попрощаемся и уедем. Вы ведь завезете меня домой, не так ли?
Полчаса спустя собрались домой и мисс Чезвик с Евой; подъехала к дому и двуколка Эрнеста. Однако мисс Чезвик была очень обеспокоена из-за сломанного колеса их коляски, и Эрнест счел своей обязанностью убедиться, что они без приключений доберутся домой, а потому приказал двуколке следовать за ними, а сам забрался в коляску, не дожидаясь приглашения.
Разумеется, мисс Чезвик задремала, но Эрнест и Ева вряд ли последовали ее примеру. Возможно, они слишком устали, чтобы разговаривать; возможно, они уже постигли блаженство, которое иногда может принести и совершенно безмолвное общение; возможно, то, как нежно сжимал Эрнест маленькую ручку, доверчиво лежащую в его ладони, было красноречивее любых слов…
