Георгий Гачев
Ментальности народов мира
Лекция 5
Итак, объект наших реконструкций – национальное Целое. Однако сомнение и скептицизм преследуют меня снова и снова – как извне: в возражениях других людей, так и изнутри, в моем самокритицизме и рефлексии: как это возможно вычленить некое «национальное Целое» из универсальной мировой цивилизации с ее всепроникающим и нивелирующим излучением?
Да, очевидно, что в ходе мировой истории и особенно в XX веке все народы сблизились и стали унифицироваться в быту (у всех телевидение и авто…) и в мышлении (интернационализм и математизация в науках, компьютеры…) – и тем не менее в своем ядре каждый народ остается самим собой до тех пор, пока сохраняется особый климат, пейзаж, национальная пища, этнический тип, язык… – ибо они постоянно подкармливают и воспроизводят национальную субстанцию, особый склад жизни и мысли. Соответственно Единое материальной вселенной (Космос) или Духа (Логос) приобретает специфический образ у каждого народа. Инвариант Бытия видится каждым в особой проекции, в особом варианте, – подобно тому, как единое небо видится сквозь атмосферу, которая обусловлена разнообразием поверхности земли. И тот «Космос», который я для каждого национального мира описываю, прежде всего понизовый: земляной, а не звездный.
В качестве эпиграфа к настоящему исследованию хорошо подходит изречение Гераклита: «Для бодрствующих существует единый и всеобщий космос, из спящих же каждый отвращается в свой собственный» (фрагмент 95). Так что национальные образы мира – это как бы сны народов о Едином. Зачем же заниматься снами? А чтобы не принимать их за действительность, отдавать себе отчет в ограниченности и локальности наших даже самых общих представлений: об Истине, о Боге; даже в математике наблюдаемы национальные акценты. В то же время через сопоставление и взаимную критику разных «снов» есть надежда и до истинной реальности докопаться. Сквозь варианты – к Инварианту!
Реальна опасность, что в будущем национальные культуры могут сливаться в океане универсальной цивилизации Земли, однако в настоящее время они еще в полном цвету, и я вижу свою задачу в том, чтобы описать их в этом состоянии, когда народы и культуры, может быть, поют свою лебединую песнь. Я портретирую нации – как личности.
Национальные культуры подобны деревьям, что растут в течение веков и тысячелетий. Их уподобление друг другу и унификация по меркам и стандартам цивилизации происходит на верхнем уровне, с вершин деревьев. Могу даже схемой это представить:
Но ствол и вся ткань – различны. И до сих пор текут национальная кровь и сок из корней, подпитывая национальную плоть.
Национальные культуры и цивилизация XX века – суть сообщающиеся сосуды. Причем культуры – вертикальны, а цивилизация действует по горизонтали нынешнего состояния мира сего. Все существа и вещи возникают вертикальным путем – через страсть Эроса (Труд – тоже его ипостась); но готовые изделия поступают в обмен в ходе торговли по расчету, где работает уже рассудочный, но импотентный создать живое и новое – Секс (процедура сечения, вивисекции всего: «разделяй и таким образом властвуй»). Родники и фонтаны национальных культур втекают в общий резервуар цивилизации XX века, что содействует распространению их творений. Но творить цивилизация не может. Она – рынок для уже рожденного и созданного. Культура = жизнь и творчество.
Искомую национальную целостность я определяю как Космо-Психо-Логос. Подобно тому, как каждое существо есть троичное единство: тело, душа и дух, – так и всякая национальная целостность есть единство местной природы (Космос), характера народа (Психея), склада мышления (Логос). В Космо-Психо-Логосе три элемента (уровня) национальной целостности находятся в отношении и соответствия (тождества друг другу), и взаимной дополнительности (противоположности и уравновешивания). В описании и анализе тут требуется тонко работать – ассоциируя и расчленяя, дифференцируя.
Эта концепция напоминает гипотезу Сепира – Уорфа. Действительно, они, как и многие другие лингвисты в XX веке, сопоставляя структуры, грамматику и лексику различных языков, описали много характеристических особенностей национального мышления. Но их анализ исходит только из языка, тогда как сам язык вплетен в целостную ткань национального Космо-Психо-Логоса и отражает его жизнь.
Природа каждой страны – это не географическое понятие, не «окружающая среда» для нашей эгоистической человеческой пользы, но мистическая субстанция – ПРИРОДИНА (мой неологизм: Природа + Родина в одном слове). Мать-земля своему Народу, кто в отношении ее одновременно и Сын, и Муж – как в древнегреческой мифологии Гея (Земля) рождает себе Урана (Небо), который ей и сын, и супруг.
Что же тогда История? История – есть супружеская жизнь Народа и Природины за смертный срок данного национально-исторического организма. Культура же – чадородие их брака.
Ныне ахнули: что сделали с природой! – и возникло слово «экология». Но оно, научненькое, – тоже гуманистично-эгоистично: станем жалеть природу, как рачительный хозяин жалеет кобылу: не загоняет конягу вусмерть. Нет – вернуться к благоговению перед Природой как сокровищницей сверхидей тайного разума – вот что надо. Природа – это текст, скрижаль завета, которую данный Народ призван п(р)очитать, понять и реализовать в ходе истории на своей земле.
Тут является новый актер в национальной космо-исторической драме – Труд, который – создатель Культуры на этой земле. Труд работает в соответствии, в гармонии с Природой – и в то же время восполняет искусством то, чего не дано стране от естества. Например, в Нидерландах («низкой земле» буквально), где Природа отказалась дать достаточно земли своему Народу, последний расширил себе территорию по вертикали и по горизонтали благодаря труду.
Другой пример Россия. Она – страна равнин и степей, без значительных гор, так что Природа как бы отказала ей в вертикали бытия. И вот, как бы в компенсацию за это отсутствие, в России в ходе истории выстроилась искусственная гора гигантского Государства с его громоздким, многоэтажным аппаратом, и жизнь страны обрела таким образом вертикальное измерение.
Уникальный случай являет собой Еврейство. В то время, как другие национальные целостности сочетают Космос, Психею и Логос, этот народ смог существовать в ходе истории без своей Природы. Благодаря этой уникальности (в частности) они – «избранный народ». Еврейский вариант я определяю как «Психо-Логос минус Космос». И как в математике минус, отрицательное число есть не просто отсутствие, но значащая величина, так и «минус-Космос» есть весьма значащее отсутствие. Те субстанции и энергии, которые в других народах распространяются экстенсивно на их территориях (уходят в возделывание земли, постройку городов, тратятся в войнах с соседями…), здесь удерживаются в Психее и в Логосе, делая их необычайно активными и дифференцированными. «Тора» – их терри-тора. Природа Еврейства – это его народ. Космос оказался как бы вдавлен в этнос. Главная заповедь здесь – жить, выжить: «Быть живым, живым и только до конца», – как это выражено Пастернаком. И, кстати, когда в России после разделов Польши оказались миллионы евреев, тут же возникло метафизическое «влеченье – род недуга»: минус-Космос привился к такому сверх-Космосу, как Россия. И этот восторг – в Левитане-пейзажисте, а у Пастернака – так просто плотоядная влюбленность в русскую природу…
Если национальный Космо-Психо-Логос может быть понят как Судьба данному народу, то Труд, история и культура могут быть поняты как его Свобода. Или, точнее, – как Творчество в силовом поле между полюсами Судьбы и Свободы.
Тут важнейший пункт и акцент. Все бытие человека и человечества совершается между Предопределением (природа, тело, этнос, смертный срок, традиция…) и Свободой (личность, дух, воля, творчество…). И то, что я взялся описывать: национальный Космо-Психо-Логос, – это, в общем, зона Судьбы. Я пытаюсь понять волю объективного бытия – до моего входа в мир, предданность, как бы Ветхий Завет каждому народу. Но так же равномощно действует и Новый Завет – Свободы, Личности – в каждый данный миг, и будущее созидается в их диалоге. Но Новый Завет пишется по скрижалям Ветхого, и резец Свободы гравирует по табло Судьбы. Последнее (как бы ПРЕД-определение) я и усиливаюсь рассчитать. А значит: только один аспект и сторону каждой национальной целостности. Об этой ограниченности открыто заявляю у врат предстоящего путешествия, и о ней не надо забывать при каждом ходе мысли и положении.
Мой подход – КОСМОСОФИЯ, то есть «мудрость Космоса» (по аналогии с «историософией», которая – «мудрость Истории»). Слово «космос» берется в первичном, эллинском смысле: как «строй мира», гармония, но с акцентом на природном, материальном.
Лекция 6
Самая трудная задача – определить логику мышления другого народа, национальный Логос. Это была моя первая цель, когда я начал думать над национальными аспектами Бытия более чем 30 лет назад. Тогда у меня не было еще терминов: «национальный образ», «национальный Космос», но я отважно и опрометчиво атаковал «национальные логики»… Теперь-то это – не первая, а конечная цель моих исследований в национальной области. И в ходе их я вынужден был удовлетвориться более умеренными задачами и понятиями. Сама история моего наступления и отступления на этом поприще показательна и может выявить дополнительные аспекты и трудности в проблеме.
В этом пункте я должен сделать еще одно признание. Я не чувствую себя уверенно в точных науках, в математике, в рассудочной логике, но своей стихией более ощущаю созерцание, медитацию, интуицию, воображение. Однако, как это часто бывает, я в молодости испытывал некий комплекс неполноценности в отношении вещей и занятий, к которым у меня не было больших способностей, и с тем большим рвением я принялся изучать философию. С 1955-го по 60-е годы грыз я Гегеля под руководством нашего замечательного философа Эвальда Васильевича Ильенкова (1925–1979), еще и Канта, Фихте, Шеллинга, осиливал их эзотерический язык, философский жаргон, технические термины, осилил, полюбил и смог созерцать великолепные здания их философских систем – гармонические, как и современные им симфонии венской классики: Гайдна, Моцарта, Бетховена… И все же нечто вроде интеллектуального бунта поднималось тогда во мне: неужели мне в России середины XX века, чтобы понять сущность Бытия, смысл Жизни, Истину и проникать в смыслы всего, обязательно ум двигать именно по этим траекториям – немецкой классической философии, этого великолепного, но все же готического собора? Так ли уж всеобща и универсальна эта претендующая быть таковою логика и систематика? Не лежит ли на ней локальная печать именно германского склада мышления? Менее ль глубоки и менее указуют путь к Абсолюту Платон и Декарт, чей стиль столь прозрачен и естествен? И так ли уж вообще чист Чистый Разум?… И зародилось предположение, что у каждого народа, каждой культурной целостности есть свой особый строй мышления, который и предопределяет картину мира, что здесь складывается и сообразуясь с которою и развивается здешняя история, и ведет себя человек и слагает мысли в ряд, который для него доказателен, а для другого народа – нет.
Национальных логик, однако, мне выявить не удалось: не по зубам орешек. Принялся я было сравнивать в лоб логику с логикой: Аристотеля с Кантом, Декарта с Бэконом и т. п. – все работают вроде однотипной формальной логикой (силлогизмы, анализ – синтез, индукция – дедукция…), доказывают свои положения и строят систему; отличия же могут быть объяснены разностью и исторических эпох, и индивидуальных миросозерцаний.
Тогда я отступил и с философского синтаксиса перешел на лексику, что проще. Вслушиваясь в термины философии, науки, обнаруживаешь, что в их корнях залегают метафоры, образы, и они не могут не изгибать мысль ученого и философа (осознает он это или нет) в своем силовом поле и не излучать-изливать интуиции, диктовать их ему. Но чтоб уловить их, узнать, различить, надо читать тексты не в переводах, а на национальных языках. Ибо перевод текста с языка на язык = перевод с космоса на космос: незаметно подставляются совсем иные (в)идеи. И наоборот: то, что кажется таким неестественным в переводе (как мне показался сперва неким эзотерическим жаргоном язык германской классической философии), оказывается таким простым, очевидным и легко понимается – в родном языке.
Например, изучая философию Декарта, русский узнает, что у него две субстанции предполагаются в Бытии: «протяжение» и «мышление». Отчего, почему, какая связь? Никакой логики в этой паре. Но вот открыл французский текст – и что же? Там EX-tension и EN-tendement. Оба – от латинского tendere или французского tendre, что значит «тянуть». Так что – ВЫтяжение и Втяжение, как вы-дох и в-дох. Материальный мир = такт выдоха Бытия, саморасширение Духа. Мышление = такт вдоха Бытия, его вбирание в себя, аннигиляция пространства в точку и вообще в имматериальность. Как все просто стало – и проступила, очевидна стала интуитивная основа их спаривания – этих «субстанций» Декартом. И – красиво: выявились симметрия и баланс, что есть эстетический критерий во Французстве, и он метит собой дуализм Декарта, тогда как германский вариант дуализма – это уже анти-номия = «противозаконие», противоположность. И это тоже очевидно в терминах немецкой философии. «Предмет» по-немецки – GEGEN-stand, т. е. «противостой», а значит, – враг, противник, которого надо осиливать Волей – сие Пред-ставление (имею в виду главные идеи-термины философии Шопенгауэра, чей главный труд – «Мир – как Воля и Представление»). Тут же припоминается и WIDER-spruch – «противоречие», что führt = «ведет», по Гегелю, в развитии всякого явления. А из пространственных координат-ориентировок в мире Вертикаль акцентирована: «стояние» в Gegen-STAND и в Vor-STELL-ung – «представление», тогда как у Декарта-француза, скорее, горизонтальный вектор превалирует в его «тянутиях», как и в русском «пред-мет» (калька с латинского ob-jectum от iaceo – «метать»). Вот сколько разных интуиций содержится подспудно в элементарном и основном термине научной и философской рефлексии – «предмет». Еще: германский Gegen-stand, как «противо-стой», подразумевает закрытое пространство: субъект и объект стоят напротив друг друга, как стены в германском Haus = доме, что есть модель мира во Германстве. Латинское же ob-jectum, как и наш «предмет», предполагает операцию метания, бросания, которой нужно открытое пространство.
Произнесешь термин «Пространство» на разных языках – и уже множество интуиций захороводилось вокруг слова, как мошкара. В русском – страна, сторона, отсыл в бок, в ширь-даль, в родимую сторонку, где «мое дело – сторона», так что мое – это «моя страна». Латинское spatium (откуда и французское espace и английское space) – от глагола spatior = «шагать» (ср. немецкое spazieren = «гулять»). Spatium – есть пространство, творимое и меряемое шаганием, т. е. дискретное, рубленое, а не плавное, жидкостное, континуум, как Декартово extension = «тянутие», «вытяжение». Так что образ, содержащийся в термине, обязывает к определенному внутреннему созерцанию, представлению: в spatium – шагать, переступать твердотельно через пустоту, что вполне родно для римски-итальянского ощущения мира, как состоящего из атомов в пустоте (космос Лукреция): твердые тела-камни-индивидуумы в Галилеевом сухом безвоздушном пространстве, без сопротивления среды (что важна, напротив, во французском влаго-воздушном, континуальном космосе)…
А вот немецкий термин для «пространства» – Raum – со значением «пусто», «чисто»; ср. räumen – убирать (комнату), очищать (улицу от снега), уносить (мусор), отодвигать, устранять; освобождать (это я по словарю уточнил значения). Так что германское чувство пространства есть как бы «от-странство», у-странение, а не рас-про-стран-ение – протяжение – растекание некоей полноты – жидкой среды (как у француза Декарта).
Кстати и о терминах для Времени. В русском оно – от «вере-мя» = веретено, вращать, идея круга-цикла. А в немецком Zeit – от ziehen = «тянуть». Так что германская интуиция для Времени аналогична французской – для Пространства: непрерывность, континуум…
В терминах застыли также характерные действия. Так, для понятий «разум» и «рассудок» у немцев – Ver-stand (буквально: «об-стой», опять вертикаль акцентирована) и Ver-nunft = «об-н-ятие». А «понятие» = Begriff = «об-хват».
В термине «Материя» – Мать слышится на многих индо-европейских языках – материнское начало, женское в Бытии – то, что обожествлялось как Великая Матерь в культах древних, Мать-земля… Дух же – Свет, Небо, мужское начало. «Идея» = ВИДея: то, что связано со светом, тогда как МАТЬ = ТЬМА: из перестановки тех же слогов составлены оба слова, и это важно для русского понимания этой философской категории: Материя = МАТЬМА и ТЬМАТЬ…
А акценты в терминах для понятия «Истина» проницательно промедитировал еще Павел Флоренский в трактате «Столп и утверждение истины». Греческое aletheia значит буквально «несокрытость», слово того же корня, что и «Лета» – река забвения. «Несокрытое» = что ОЧЕ-ВИДНО, на свету, зрению, как и ВИДЕИ Платоновы. В латинской veritas (французская la vérité) аспект ВЕРЫ слышится, что есть прерогатива религии. Так что в западном мире наука – в опасной близости к религии, и между ними постоянны трения от этого. Русская же ИСТИНА = «естина»: то, что «есть»: в ней акцент Бытия слышится, и пред-положен онтологизм русского мышления: всерьез брать и буквально – построения разума, а не условно, гносеологически, как это более принято в западной традиции… Английское Truth от true = «верный» – друг, «лояльный» – к закону… Немецкая Wahr-heit – от индогерманского корня, означающего «нужда», «забота». Истина как необходимость, нужда – наставник человека во Германстве; она побуждает к труду. И недаром «Нотунг», Notung (от Not – «нужда») – так многозначительно назван меч Зигфрида в «Кольце нибелунга» Вагнера. И т. д.
Итак, чтобы восстановить прерванный обильными примерами ход рассуждения, – в охоте за национальными логиками как особыми способами связывания понятий, идей, то есть за философским синтаксисом, я стал вникать в более мелкие элементы, в морфологию – в строение самих понятий, терминов – и обнаружил, что в глубине самых отвлеченных терминов, обозначающих самые абстрактные понятия и идеи разума, залегают образы, простые, даже примитивные, жесты, акты, действия (шагать, тянуть, брать, хватать, бросать, стоять…) и прочее, понятное и ребенку, и простолюдину каждого народа в его языке. И это очень важно понимать, ибо мышление, Логос национальный – это не только операция рассудочного связывания понятий и идей по правилам логики, но и воображение, созерцание, медитация…
И вот следующий шаг в восхождении на национальный Логос был – уловить интуиции, созерцания, видения под системно-рассудочными выкладками философов и ученых. Они проступают в наглядных примерах, сравнениях, иллюстрациях, к каким прибегают мыслители, чтобы пояснить свои логические построения. Шар, Сферос выступает как модель мира, априорная для ума эллинов (Пифагор, Архимед, Плотин, Птоломей…). Если что приведено к шару, кругу или выведено из них, то ты на пути истинного понятия. И споткнулся эллинский ум-разум как раз на проблеме квадратуры круга. Квадраты же и прямоугольники – интимны для мастерового Германства, чья основополагающая всемодель мира – Haus, Дом, структура многоэтажная, из уровней, клеток и ящичков, куда можно разложить все по полочкам, дискретно, аккуратно. Кант в своей «Критике чистого разума» закладывает ФУНДАМЕНТ для будущей возможной Метафизики (так он формулирует свое намерение и предприятие) и строит ЗДАНИЕ Разума – постоянны у него эти образы, вдохновляющи. По германской интуиции, развернутой Кантом же в его «Всеобщей естественной истории и теории неба», Вселенная = Миро-ЗДАНИЕ. По Шеллингу, даже Бог = Дом: он предполагает «Основу в Боге» (в «Философских исследованиях о сущности человеческой свободы»). И Карл Маркс, выросший в лоне-купели германского Логоса, увидел структуру Общества, состоящую из базиса и надстройки, – явно модель Дома витала перед его умом. И по Хайдеггеру, Язык = Дом Бытия.
Кстати, когда я применил слово «предприятие» к затее Канта, я поймал себя за руку, воспомня, что по-немецки я бы должен тут употребить слово UNTER-nehmen, а по-английски UNDER-taking, – в обоих случаях приставкой unter (under) акцентируя ПОД, низ, вертикаль Бытия, тогда как русское слово имеет в созерцании – ПЕРЕД, то есть горизонталь. И так на каждом шагу мышления язык направляет наши мысли, но мы большей частью не отдаем себе отчета в этих его управляющих импульсах. Однако мы в нашем предприятии: осмыслении национальных образов мира – должны особенно приглядываться и прислушиваться именно к таким безотчетным и неосознаваемым движениям ума и слова, выражения.
Другой частый образ в германском умозрении – Растение, Дерево – в том числе и Мировое, и «генеалогическое» – Stamm-baum, которым лингвисты объясняют родство языков индогерманских (индоевропейских). А Гегель свою «триаду» – главный инструментарий в каждом построении – поясняет так: зерно = тезис; стебель = антитезис, первое отрицание; колос = синтезис, отрицание отрицания: то же зерно, но «сам-сто». Зерно, прекрасно круглое само по себе, будучи посеяно, гниет, становится безобразным, вытягивается – умирает, но дает жизнь Стеблю. Потом Стебель, дав жизнь Колосу, становится не нужен, «снимается» в Колосе, содержится в нем «в снятом виде». Но Колос – есть то же Зерно – на высшей стадии развития. Имея эту последовательность образов-идей в уме на заднем плане, легко станешь понимать все изощренные построения и объяснения Гегелем явлений и процессов и в природе, обществе, истории, сознании, искусстве и т. д.
Для сравнения: в эллинской мысли убедительны для них аналогии не с растениями, а с животными, и боги там – зооморфны. Так что какой символизм преобладает: растительный или животный в национальных картинах мира – надо нам тоже вглядываться и черпать оттуда важные характеристики.
Для Английского Логоса характерные понятия, в которых постигается Бытие. Это СИЛА: «Знание = сила» – утверждение Бэкона; в механике Ньютона идет исследование и измерение разных сил: действие и противодействие… – и по силам, исходя из них, объясняются движения тел (тогда как Декарт обходится в своей физике, системе мира без применения силы, а с помощью разного вида движений объясняет все); это БОРЬБА (Дарвин, Спенсер – «борьба за существование»); это КОНКУРЕНЦИЯ, соревнование, состязание (Адам Смит и Давид Рикардо в политэкономии этим объясняют бедность или богатство стран); это СПОРТ (бокс, футбол, волейбол, баскетбол – прежде всего в Англии развились)… И в теории английского историка XX века Тойнби главная пара понятий: ВЫЗОВ и ОТВЕТ (Challenge and Response) – из той же оперы борьбы, силы, состязания…
Таким образом, каждому народу и его мыслителям как бы ВРОЖДЕНЫ Бытием определенные идеи=видения, интуиции, схемы, модели, в которых ему свойственно представлять все явления. Применить если термин Канта – «априори»: что нечто предшествует акту познавания, – то налицо, существует ОБРАЗНЫЙ АПРИОРИЗМ. Он залегает под рассудочным априоризмом (с чем имеет дело Кант в своей «Критике чистого разума») и понуждает выкладки логики так, а не иначе располагаться – подобно тому, как железные опилки в электромагнитном поле разбираются по его силовым линиям. Но это силовое поле – уже сверх или под логикой: оно истекает из всего бытия данного народа, включая и особый склад природы (материю, вещество), быт, язык, историю (культуру), этнос и характер (психику).
Таким-то путем и вышел я к тому, чтобы произвести понятие НАЦИОНАЛЬНЫЙ КОСМО-ПСИХО-ЛОГОС. И чтобы проступила национальная логика, надо целостность бытия одного народа сравнивать с аналогичной целостностью другого. На этом фоне и национальные логики – как верхушки сих айсбергов – различимы и понятны станут. Таким же способом и «национальный характер», и «национальный дух» – эти трудноуловимые сущности, обычно импрессионистически описываемые, – можно посадить на более объективные основания: тип природы, культуры, языка и пр.
Я могу представить это даже чертежом:
В этом представлении я следую античной традиции. Аристотель полагал, что в человеческом существе присутствуют три души: разумная (расположенная, по современным представлениям, в голове, но он помещал ее в сердце), чувствующая, эмоциональная, афективная – душа воли и энергии (расположенная в груди) и душа животная (расположенная в животе и гениталиях). Все эти души и уровни взаимно коррелируют, так что особенности ума могут быть лучше поняты, когда ум рассматривается в связи со всей статью данного существа, и не надо пытаться напрямую сопоставлять только логику с логикой, на чем я обжегся на первых порах своего исследования.
Такова история моей атаки на «национальные логики» и отступления к более умеренному термину «национальные образы мира». Он более смутен, расплывчат, но и более широк и гибок.