Георгий Чулков
Омут
И вдруг Алеша нахмурился и отвернулся: он вспомнил о брате и ему стало стыдно, что он способен в такую минуту думать совсем об ином и, может быть, нечистом и низком.
Незнакомка недолго так тихо лежала.
– Нет, боюсь заснуть. Вы тоже задремлете. Проспим мы с вами Ромодан, – сказала она, усмехаясь, и встала.
– Проводнику можно сказать, чтобы разбудил, если мне не верите, – улыбнулся и Алеша.
«Какая она стройная и трепетная», – подумал Алеша, любуясь девушкою, которая достала из сака зеркальце и, подойдя к фонарю, поправляла волосы.
– У вас в Екатеринославе тоже родные? – спросила она, чуть повернув голову и кося глазами на Алешу через плечо.
– Да.
– А я у тети в Киеве гостила. Только как в гостях ни хорошо, а дома все-таки лучше. Поживу дома. А вы, должно быть, удивляетесь, что я одна ночью еду. Вы, может быть, думаете, что я из таких. Говорят, что здесь на железной дороге такие девушки разъезжают.
– Что вы такое говорите! Я вовсе не думал ничего.
– А иные думают. Когда я вон там шла, меня из соседнего купе офицер к себе поманил. Только он ошибается очень. Я не корыстная. Вы мне не верите, молодой человек?
Алеша молчал.
– Можно рядом с вами сесть? – продолжала незнакомка, усаживаясь рядом с Алешей совсем близко.
– Пожалуйста.
– Я, конечно, невинную девочку из себя не строю, но только, извините, пожалуйста: у меня есть отец, ювелирным делом занимается. И мачеха есть. Мамочка моя умерла три года назад, великим постом.
– Я не знаю, зачем вы мне все это рассказываете.
– Затем, что вы на меня подозрительно смотрите, а я не хочу, чтобы вы на меня так смотрели, потому что вы мне нравитесь.
– Какая вы странная.
– Ничего не странная. Самая обыкновенная девушка, – засмеялась незнакомка. – А зовут меня Катюшей.
Она придвинулась к Алеше совсем близко и положила свою маленькую, горячую руку на его руку, большую и сильную, сжатую крепко в кулак.
– Если вы думаете, Катюша, что я интересуюсь женщинами, то вы ошибаетесь, – совсем смутился Алеша.
Но Катюша не слушала его. Она вытянула ноги и подобрала юбку.
– Какие у меня ножки стройные. Правда? Нет, я не корыстная, хотя и люблю…
– Что?
– Целоваться люблю.
Алеша высвободил свою руку из-под руки своей спутницы.
Но она как будто не заметила его жеста и, не смущаясь, спросила:
– А вас как зовут?
– Алексеем Владимировичем.
– А! Алешенька!
Поезд пошел быстрее, торопливо застучали колеса, и стало покачивать.
– От фонаря глазам больно, – сказала Катюша и быстро вскочила на диван, опершись на плечо Алеши. – Я фонарь задерну. Вот так.
От синего полумрака, от мерного покачивания вагона и близости этой нескромной мещаночки у Алеши слегка кружилась голова и приятно замирало сердце.
Катюша забралась с ногами на диван и болтала, как сорока, как будто бы они давно уже знакомы и предстоит им впереди немалый путь.
Поезд замедлил ход. Вагон дрогнул. Звякнули буфера. Блеснули огни станции.
– Это не Ромодан? – забеспокоился Алеша.
– Ничего подобного. Это полустанок какой-то.
Алеша приник к стеклу, тщетно стараясь разглядеть во мраке надпись на полустанке. Он чувствовал у самого уха горячее дыхание Катюши, которая совсем прижалась к его плечу, уверенная, по-видимому, что это ему не может быть неприятно.
– Пустите, – сказал Алеша, отстраняя слегка Катюшу, и сел в угол дивана.
– Вам со мною скучно, я вижу, – усмехнулась Катюша. – Я вам больше мешать не буду. Думайте о чем-нибудь своем.
И она в самом деле уселась смирно на другой диван и примолкла. Так они ехали, молча, минут двадцать до станции Ромодан.
