Георгий Комиссаров
Посланник МИД. Книга третья
– Мы не можем, – господин Козырев, – рассчитывать на то, что плохо укомплектованные и слабо оснащенные войска, занимающие наспех созданные оборонительные рубежи, смогут отразить первый удар.
– Настало время, когда наряду с армией, комплектуемой за счет массы резервистов и призывников и составляющей основной элемент национальной обороны, но при этом требующей много времени для сосредоточения и введения её в дело, необходимо иметь сплоченную, хорошо обученную маневренную армию, способную действовать без промедления, то есть армию, находящуюся в постоянной боевой готовности, – громко произнёс мой собеседник.
Я делал вид, что внимательно слушаю…
Затем он коснулся вопроса о технике.
– Согласитесь, господин Козырев, что с тех пор, как машина заняла господствующее место в боевых порядках, основным фактором, определяющим эффективность техники, становится высокая квалификация тех, кто ею пользуется?
– Да… соглашусь, и это касается не только армии, – добавил я, а де Голль пропустив моё замечание, продолжал:
– В армии это в первую очередь касается танков и самолетов, которые… кстати… очень быстро совершенствуются.
– Отныне не может быть сомнения в том, – развивал свою мысль де Голль, – что на суше, на море и в воздухе именно отборные кадры, способные извлечь максимум из боевой техники, обладают огромным превосходством над слабо организованными, хотя и более многочисленными войсками.
– Именно они, действуя группами в неожиданном месте, в неожиданный момент и в кратчайший срок произведут сокрушающий эффект, – подвёл итог де Голль.
Тут я снова воспользовался паузой и сделал свою ремарку:
– Но господин да Голль, исходя из политических соображений, определяющих в свою очередь стратегию, последняя не может ограничиваться лишь задачами обороны территории, поскольку поле деятельности французской политики простирается далеко за пределы ваших границ.
Де Голль словно ждал моего замечания, воскликнул:
– Совершенно верно господин Козырев… Хотим мы этого или нет, но мы уже являемся частью установившейся определенной системы, все элементы которой тесно связаны… Всё, что происходит с Центральной и Восточной Европой, с Бельгией, Сааром, касается нас самым непосредственным образом… Сколько крови и слез стоила нам ошибка Второй империи, допустившей разгром Австрии при Садовой и не двинувшей свою армию на Рейн!.., – воскликнул он.
– Следовательно, вы должны быть готовы действовать за пределами вашей страны в любой момент и при любых обстоятельствах, – продолжил я его мысль, спросив его:
– Можно ли практически этого добиться, если для того, чтобы хоть что-то предпринять, вы вынуждены прежде всего мобилизовать свои резервы?..
– Мой ответ «нет», господин Козырев, сделать это можно только армией, предназначенной для превентивных и репрессивных действий, – вот чем мы должны себя обеспечить, – ответил мне решительно де Голль.
– Но как это сделать?, – вырвалось у меня.
– Использование мотора даёт ответ на этот вопрос господин Козырев, – отреагировал молниеносно де Голль, пояснив: «…мотор, с помощью которого можно перевозить все, что угодно, куда угодно, с любой скоростью и на любое расстояние… мотор, который при наличии броневой защиты обладает такой огневой мощью и ударной силой, что темп боя совпадает со скоростью передвижения боевых машин».
– Но для этого вам требуется создать новую армию!, – указал я ему на очевидное.
– Совершенно верно, господин Козырев, – согласился де Голль, – и исходя из этого я господин Козырев указал цель, к которой следует стремиться:
«Шесть линейных и одна легкая полностью моторизованные дивизии, имеющие также и танки, составят армию, способную сыграть решающую роль».
– Вот это силища, – воскликнул я.
А де Голль уже перешёл к подробностям:
– Организация такой армии определена мною совершенно точно. Каждая линейная дивизия должна включать: одну танковую бригаду в составе двух полков – одного полка тяжелых танков и одного средних, а также один батальон легких танков. Одну мотострелковую бригаду в составе двух мотострелковых полков и одного егерского батальона, оснащенных вездеходами. Одну артиллерийскую бригаду, имеющую на вооружении орудия с круговым обстрелом, в составе двух артиллерийских полков (пушечного и гаубичного) и одного зенитного дивизиона.
– Для обеспечения боевых действий этих трех бригад дивизия должна дополнительно включать: разведывательный полк, саперный батальон, батальон связи, маскировочный батальон и различные службы.
– Лёгкая моторизованная дивизия, предназначаемая для ведения разведки и охраны на большом удалении, должна иметь более быстроходные машины.
– Помимо этого, сама армия должна располагать резервами общего назначения: тяжелыми танками, артиллерией очень крупного калибра, саперными и маскировочными средствами, средствами связи.
– И наконец, эта мощная армия должна иметь в своем распоряжении крупные силы разведывательной, истребительной и штурмовой авиации: по одной авиагруппе на каждую дивизию и один авиационный полк на армию в целом, не считая самолетов, которые могли быть использованы для ведения совместных действий авиации с наземными мотомеханизированными войсками.
– Однако для того, чтобы ударная армия была в состоянии полностью использовать возможности, которые обеспечивает ей вся эта сложная и дорогостоящая техника, чтобы она была готова действовать в любой момент, на любом театре военных действий, не ожидая пополнения и не нуждаясь в обучении своего личного состава, её нужно укомплектовать профессиональными кадрами. Общая численность такой армии должна составлять 100 тысяч человек.
– Её части должны комплектоваться за счет добровольцев.
– Проходя в течение шести лет службу в отборных войсках, личный состав такой армии получил бы хорошую подготовку благодаря наличию техники, духу соревнования и товарищества. В дальнейшем этот личный состав мог бы быть использован в качестве кадров для частей, комплектуемых на основе призыва, и для резервов.
Тут де Голль сделал передышку, которой я воспользовался дабы выведать у него, что-то более секретное, чем изложенное в его книге, что он сейчас процитировал.
– Господин де Голль, а как вы намерены использовать такой стратегический кулак?, – спросил я.
Де Голль встрепенулся и с задором стал мне подробно всё пояснять:
– Конечно же для прорыва прочной обороны противника, господин Козырев.
– Именно для этого необходима стремительная переброска войск в район боевых действий, осуществляемая в течение одной ночи, что возможно только благодаря моторизации всех подразделений, их способности передвигаться по любой местности, при использовании активных и пассивных средств маскировки.
– После чего следует стремительное наступление, в котором участвуют 3 тысячи танков, построенных в несколько эшелонов на участке фронта шириною в среднем до 50 километров.
– Это наступление поддерживается следующей на небольшом удалении от танков рассредоточенной артиллерией.
– На последовательных рубежах к танкам присоединяется мотопехота с ее огневыми и инженерными средствами.
– Силы, участвующие в операции, разбиваются на два или три армейских корпуса.
– Авиационные средства дивизий и армейская авиация ведут разведку и поддерживают действия наземных войск.
– Темп наступления в целом, при нормальных условиях, должен равняться примерно 50 километрам в день, – ошарашил меня да Голль.
– Это же за месяц можно разгромить любую страну?, – воскликнул я.
– Совершенно верно, господин Козырев, после прорыва обороны противника могут неожиданно открыться более широкие возможности.
– В этом случае механизированная армия сможет развивать успех веерообразно, по расходящимся направлениям, а добившись успеха, войска будут стремиться использовать его результаты и проникнуть в глубокий тыл противника.
– Развитие успеха, о котором могли только мечтать, станет реальностью… и тогда откроется путь к великим победам, то есть к таким победам, которые по своим далеко идущим последствиям сразу же приводят к полному разгрому противника, подобно тому, как уничтожение одной колонны порою влечет за собой разрушение всего здания… , – торжественно провозгласил де Голь.
Я его не прерывал, а он, устремившись взором и мыслями куда-то далеко, продолжал вещать на грани пророчества:
– Механизированные войска устремятся глубоко в тыл противника, поражая уязвимые объекты и дезорганизуя всю его группировку… Таким образом, господин Козырев тактика перерастет в стратегию, что всегда являлось конечной целью военного искусства и верхом его совершенства…
– И вот… господин Козырев… наступает момент, когда вооруженные силы противника, весь народ и государство, доведенные до крайней степени отчаяния и лишенные средств защиты, сами собою придут к окончательному краху, – триумфально закончил де Голль «разгром врага» в своём живом воображении.
Я тут же не преминул подбодрить его репликой:
– Мне кажется, господин де Голль, что это будет достигнуто быстрее, если будет сочетается с ударами авиации… согласно доктрины итальянского генерала Дуэ…
Де Голль скривился от упоминания макаронника и сказал:
– Да, верно, господин Козырев… авиация, нанося бомбовые удары по врагу с воздуха, подготавливает и дополняет успех боевых действий, которые ведет на земле механизированная армия…
– Но, господин Козырев… именно армия, в свою очередь, быстро вторгаясь в районы, подвергшиеся опустошению авиации, делает стратегически целесообразным разрушительные действия воздушных эскадр, – поучительно заключил де Голль.
– Но столь глубокое изменение способов ведения войны требует соответствующих изменений в управлении войсками, – заметил я скептически.
Де Голль не воспринял мой скепсис и по деловому пояснил:
– Господин Козырев, в современных условиях радио позволяет осуществлять связь между различными элементами будущей армии…
– Я говорю вам, что прошло время, когда командиры со своих командных пунктов, укрытых глубоко под землей, руководили находившимися далеко от них людскими массами.
– Напротив, личное присутствие командира, принятие им решения на месте, его собственный пример приобретают важнейшее значение в условиях стремительно развивающихся событий, с их непредвиденными случайностями и мгновенно меняющимися обстоятельствами, что будет характерно для сражений механизированных войск.
– Личность командира приобретет несравненно большую роль, чем готовые рецепты, предписанные уставом, – высказал в конце де Голль совсем уж крамольную вещь, как для военного.
После этого он погрузился в молчание.
Слово взял я:
– Господин де Голль, ваша книга «За профессиональную армию» вызвала некоторый интерес во Франции, но не более того. Она была воспринята тут как чисто теоретический труд, – заметил я.
– Поэтому я и встречаюсь с вами, господин Козырев, – быстро отреагировал на мою реплику де Голль и пояснил:
– Если бы я, господин Козырев считал, что время терпит, то я мог бы ограничиться отстаиванием своей концепции в кругах специалистов в расчете на то, что ход событий заставит признать обоснованность моих доводов. А между тем Гитлер не теряет времени…
– Уже в октябре 1933 он порвал с Лигой Наций и произвольно предоставил себе полную свободу действий в области вооружений. Прямо сейчас Германия предпринимает огромные усилия в области производства оружия и укомплектования своих вооруженных сил. Национал-социалистический режим открыто заявлял о своем намерении разорвать Версальский договор и завоевать «жизненное пространство» для великой Германии.
– Осуществление такой политики требует мощной, ударной армии, и Гитлер, разумеется, её готовит. Он ввел трудовую повинность, а затем всеобщую воинскую повинность. Ему нужна сильная армия вторжения, чтобы разрубить гордиевы узлы в Майнце, Вене, Праге, Варшаве и одним ударом вонзить германский меч в сердце Франции, – прозорливо высказался подполковник.
– Совершенно верно, господин де Голль, я как человек приближённый к Гитлеру, скажу, что он намерен воспитать новую германскую армию в духе своих идей, он охотно прислушивается к мнению офицеров-сторонников стремительного маневра и высокого уровня подготовки войск, таких как Кейтель, Рундштедт, Гудериан, воспитанников генерала фон Секта. Эти офицеры ориентируются на создание мощных бронетанковых частей, кроме того, Гитлер, разделяя взгляды Геринга, стремится создать авиацию, которая могла бы тесно взаимодействовать с наземными войсками.
Де Голль слушал меня очень внимательно, а я поведал ему то, что рассказал про вермахт Эррио.
Дело было настолько серьезным, что де Голль не счел себя вправе молчать, хотя по его словам «занимал скромное положение и не имел большого влияния».
Ответственность за состояние национальной обороны лежала на правительстве, и он решил поставить этот вопрос непосредственно перед ним.
Прежде всего, сказал мне де Голль, он намерен связаться с Андре Пиронно, редактором газеты «Эхо Парижа.
По его мнению, тот наверняка согласится пропагандировать проект создания бронетанковой армии и не давать правительству передышки в этом вопросе, постоянно напоминая ему о проекте на страницах издаваемой им крупной газеты.
Я посоветовал де Голлю связать эту будущую кампанию со злободневными событиями, например франко-советским пактом.
Поскольку было уже известно, что в области вооружения главные усилия Германии направлены на создание средств нападения и развития успеха, мы решили, что нужно делать упор на то, что может наступить момент, когда немецкие бронетанковые силы при поддержке авиации смогут внезапно сокрушить оборону Франции и вызвать среди народа панику, которую уже нельзя будет ничем сдержать.
Всё что мы запланировали с де Голлем осуществилось…
Андре Пиронно делал свое благородное дело, как и целый ряд других журналистов, которые также ставили эти вопросы… во многих различных журналах.
Я высказал своё мнение де Голлю, что исключительно подходящей для продвижения идей «механизированной армии» фигурой являлся Поль Рейно.
Он мог оценить всю важность проблемы, он обладал талантом, позволявшим убедить в этом других, и достаточной смелостью, чтобы настаивать на её решении.
К тому же Поль Рейно, хотя он и тогда уже пользовался известностью, производил впечатление человека с большим будущим.
Я посоветовал де Голлю встретится с ним, и изложить ему проблему.
Он так и сделал, и с тех пор стал работать с ним вместе.
Однако Генерал Дебеней – начальник Генерального штаба, решительно осудил выдвинутый де Голлем и Полем Рейно проект.
На страницах «La Revue des Deux Mondes» он авторитетно утверждал, что любой вооруженный конфликт в Европе будет окончательно решен на северо-восточной границе Франции и что задача состоит в том, чтобы эту границу упорно оборонять. Ни в принципах национальной обороны Франции, ни в методах их осуществления он не видел ничего такого, что следовало бы изменить, и настаивал лишь на усилении системы, которая зиждилась на этих принципах.
В том же журнале выступал и генерал Вейган. Считая априори, что концепция де Голля ведет к разделению армии на две части, он категорически возражал: «Две армии? – Ни в коем случае!»
Но в любом случае внимание общественности Франции было обращено к проблеме, и я искренне рассчитывал, что к 1940 году у Франции будет моторизованная армия, которая не даст гитлеровским полчищам её захватить за месяц.
***
Сегодня я в очередной раз встретился Эррио.
Он только что вернулся с заседание совета министров.
Там дебатировалось политическое соглашение с Советским Союзом.
– Я, господин Козырев, заявил всем, что мне оно кажется тем более необходимым, что недавно Шахт от имени германского правительства и Канделаки от имени советского правительства подписали торгово-кредитное соглашение…
– Но у меня была незначительная поддержка, – добавил он озабоченно.
Я покачал головою, а Эррио продолжил:
– Лаваль там зачитал нам свой проект франко-советского соглашения, которое заключается на пять лет и может быть продлено, текст соглашения должен сопровождаться дополнительным протоколом и обменом письмами. В целом это договор о взаимопомощи. Я был рад видеть Лаваля изменившимся в лучшую сторону. Локарно упоминается в тексте, но лишь обиняком.
– По-прежнему оставалось возможным заключение многостороннего договора, – добавил Эррио и продолжил:
– Президент республики правда сделал два замечания, одно из которых касалось отсутствия у России общей границы с Германией, а другое – состояния Красной Армии. Весь текст договора подлежал оглашению, он основывался на статьях 15 и 16 Устава Лиги наций. В общем Россия должна безоговорочно оказать нам помощь, что же касается нас, то мы будем действовать только в согласии с Англией и Италией. Генерал Морэн не очень высокого мнения о русской армии, зато он опасается влияния большевизма на французские войска. Марэн одобрил пакт, он хотел бы даже заключения военных соглашений. Лаваль был уполномочен подписать договор. Я был рад этому решению, которое я подготавливал в течение столь длительного времени, – завершил рассказ о заседании Эррио.
– Так а чего вы не в настроении?, мне, господин Эррио, казалось, что все улажено, – спросил я.
– Днём, господин Козырев, в половине второго, меня известили о том, что всё лопнуло. На Кэ д'Орсе добавили фразу «о необходимости ожидать рекомендаций Лиги наций…»
– Но на эту фразу мы не соглашались, – воскликнул я.
– Нет… господин Эррио… конечно мы допускаем саму мысль об этом, но не хотим, чтобы она была выражена в столь категорической форме, – пояснил я нашу позицию.
– Я это знаю, господин Козырев, поэтому всю вторую половину дня я вел переговоры с Лавалем. Я предложил компромиссную формулировку: «Договаривающиеся стороны обязуются немедленно обращаться в Совет Лиги наций и следовать его рекомендациям», – сказал Эррио.
– Для нас это тоже неприемлемо, – отрезал я.
– Я это понимаю, но что-то же толкнуло министра иностранных дел на такой демарш. Может ваше соглашение с немцами?, – загадочно произнёс в конце Эррио.
На этом мы с ним и расстались, договорившись держать друг – друга в курсе событий.
***
Сталин обсуждал с коллегией НКИД ситуацию с франко-советским пактом.
Ни срочный отъезд Литвинова из Парижа, ни некоторые шаги Козырева пока не привели к прорыву в этом деле. Хотя сигналы из Парижа и были весьма обнадёживающими.
Сталин ещё раз прошёлся по кабинету пыхтя трубкой, а затем обратился к Литвинову:
– Товарищ Литвинов, как вы считаете, не повредило ли нашему сближению с Францией соглашение с Германий?
Литвинов попытался вскочить, но Сталин его остановил жестом руки.
И тот чётко доложил:
– Товарищ Сталин, я уверен, что данное соглашение только подстегнёт французов пойти нам у ступки. И как докладывает товарищ Ко…
Тут Сталину пришлось прервать Литвинова:
– Давайте без имён и должностей…
Литвинов согласно кивнул и продолжил:
– И как доносят наши источники из Парижа, правительство премьера Франции Фландена уже пожалело о затягивании, но вот неясная позиция британского форин-офиса их сдерживает.
Сталин кивнул и спросил:
– А что там за «позиция»?
– Видите ли… товарищ Сталин, английское правительство заявило через своего посла в Париже свою тревогу правительству Франции и рекомендует французам не отступать от Пакта Лиги и от Локарнского обязательства…
Сталин не дослушав, снова перебил Литвинова вопросом:
– Товарищ Литвинов … от Парижа до Лондона ведь не далеко?
Литвинов с недоумением ответил:
– Двенадцать часов… сперва на поезде, потом пароходом через Ла-Манш и снова поездом.
– А если самолётом компании Эйр-Франс?, – лукаво спросил Сталин, зная нелюбовь советского наркоминдела к этому виду транспорта.
– Тогда за четыре час можно управиться, – неохотно ответил тот.
– Да ви не печальтесь… это ж не вам лететь, – подбодрил Иосиф Виссарионович своего наркома.
Заметив, что тот пришёл в себя, Сталин продолжил:
– Попросите этот свой «парижский источник» слетать туда и уладить вопрос с англичанами…
Литвинов вскочил и чётко ответил:
– Будет выполнено товарищ Сталин.
На этом коллегия НКИД завершилась.
Уже выходя, Литвинов с запоздалым раскаянием подумал:
– Нужно было Хозяина отговорить… Как Козырев уговорит британцев?!
Глава 4.
Как всегда неожиданно, из Москвы поступило новое срочное задание…
Вернее, оно вытекало из уже полученного.
Вчера я снова встречался с Эррио, тот был подавлен и говорил, что наше соглашение с бошами о кредите в 200 миллионов марок подрывает советское возможное соглашение с Францией.
Но я видел, что причина в другом.
И тут в телеграмме от Литвинова всё и прояснилось. Оказалось, что в затягивании подписания соглашения между СССР и Францией торчат уши «друзей» с туманного острова.
Поэтому мне поручалось эту проблему устранить, для чего срочно вылететь в Лондон.
– Хорошенькое дело… А как решить?, – подумал я.
Снова никаких инструкций и даже просто советов не было, кроме указания, действовать решительно, но не нанести вред советско-британским отношениям.
Перед срочной поездкой я зашёл к Потёмкину…
Мои предчувствия подтвердились, что дело не в совсем в нашем с Гитлером кредитном соглашении, вернее французы попытались этим в последний момент неуклюже на нас нажать.
Потёмкин только что вернулся из французского МИДа и сообщил мне следующее:
– Товарищ, Козырев, какова наглость? Сегодня британский посол заявил французам, что, по сведениям английского правительства, франко-советские переговоры о франко-советском соглашении были прерваны вследствие якобы наших попыток внести в этот договор условия, не согласующиеся с Пактом Лиги…
– И что из того?, – вырвалось у меня.
Потёмкин хмыкнул и пояснил:
– Видите ли… английское правительство обеспокоено этими сообщениями и ввиду возобновления наших переговоров сигнализирует французскому правительству свою тревогу и рекомендует ему отнюдь не отступать от Пакта Лиги и от Локарнского обязательства.
Заметив моё недоумение, Потёмкин продолжил:
– Об этом демарше, явно подготовленном самими французами, Леже торжественно сообщил сегодня в моем присутствии Лавалю. В наших сегодняшних переговорах Лаваль все время прятался за англичан и их предупреждение. Сообщаю это вам, товарищ Козырев, чтобы яснее представить вам атмосферу переговоров…
Я с понимание кивнул ему и в свою очередь поставил его в известность, что срочно вылетаю в Лондон.
Потёмкин посмотрел на меня внимательным взглядом, но ничего уточнять не стал, а просто сказал:
– Тогда счастливого пути вам и удачи… И передавайте привет от меня товарищу Майскому и его дражайшей супруге…
С этим скупым напутствием и моим скромным багажом я и отправился на ту строну Ла-Манша, заказав предварительно билеты на ближайший рейс самолёта «Эйр-Франс».
И уже… в общей сложности через пять часов… аккурат к английскому обеду, то есть к шести часам вечера я был в нашем лондонском полпредстве.
Товарищ Майский был на месте. Встретил меня радушно и без лишних вопросов пригласил с ним разделить трапезу.
Я конечно же согласился…
Иван Майский был известным публицистом и любителем всяческих рассказов, в которых не упускал возможности прихвастнуть.
И в этот раз без историй не обошлось…
– Вам наверное известно, товарищ Козырев, что в начале этого 1935 года Англия и Франция решили сделать попытку договориться с Германией по вопросам разоружения, возвращения её в Лигу Наций и другим важным международным проблемам?
Я, не вдаваясь в глубину своей осведомлённости в силу своей работы в «бюро Риббентропа», просто ему кивнул, а он продолжил:
– Ну так вот… по существу, правительство Макдональда-Болдуина хотело выяснить, нельзя ли вместе с гитлеровской Германией создать «западный блок», направленный против СССР…
Тут я не удержался от вопроса:
– Товарищ Майский, а почему «правительство Макдональда-Болдуина»?
Майский явно раздосадованный тем, что я его сбил, в непривычной быстрой для него манере пояснил мне:
– Макдональд болен и уже не удел… Всем заправляет этот выскочка Болдуин…
А я про себя подумал:
– Вот незадача… Значит действовать через дочь Макдональда… очаровашку Ишбел… с которой я имел короткую интрижку… и сейчас состою в переписке… не стоит… Хотя ради приличия нужно навестить бедняжку…
А Майский тем временем продолжал свой рассказ:
– И вот тут они и решили, что Саймон и Иден едут в Берлин, затем Саймон возвращается в Англию, а Иден продолжает путь на восток и встречается с членами Советского правительства.
– Так состоялся визит Идена в СССР…, – с некой ноткой гордости сказал рассказчик, но заметив моё непонимание, кинулся пояснять:
– Товарищ Козырев… в течение 18 лет после Октября Москва была «табу» для лидеров капиталистического мира. Москва была под политическим бойкотом – не формально, а фактически. Никто из министров крупных держав Запада не считал возможным ступить ногой на московскую землю. И вдруг в марте этого 1935 года в Москве появился Иден, член правительства могущественной Великобритании!, – почти назидательным тоном сообщил известные мне вещи товарищ Майский.
Я сразу же на это отреагировал, сказав ему:
– Товарищ Майский… я знаю, что это было событием большого политического значения и вызвало бурю в мировой печати…
Майский тем временем дожевал свой стейк и с гордостью сообщил далее то, что я также знал:
– Товарищ Козырев… по решению самого Сталина я сопровождал Идена в его поездке от Берлина до Москвы…
Не дождавшись от меня знаков восторга, рассказчик продолжил:
– И вот… товарищ Козырев… наш поезд с запада приходит на станцию Столбцы…
– Там, как вам наверное известно … ввиду разницы в ширине железнодорожной колеи Польши и СССР… пассажирам приходится переходить на другую сторону вокзала, где нас уже ждал советский поезд. И вот… когда мы подошли к советскому поезду, Иден вдруг остановился и с изумлением воскликнул:
– Вот это да!.. Сразу получаешь ясное представление о гигантских размерах вашей страны!
– И как он только догадался?, – спросил я с ноткой издёвки.
– Иден при этом указал мне на таблички, висевшие на вагонах, товарищ Козырев. А на них было написано: «Столбцы – Маньчжурия». Это был дальневосточный экспресс, шедший прямым рейсом через Москву от самой нашей западной границы до восточной, – пояснил Майский.
Я с понимание ему кивнул и продолжил отдавать должное шикарному… то ли обеду, то ли ужину…
А хозяин застолья продолжал свой рассказ:
– В Москву мы прибыли 28 марта. Три дня, проведенные там Иденом, были заполнены дипломатическими беседами и приемами. Иден имел два длинных разговора с Литвиновым, присутствовал на большом обеде, устроенном в его честь Советским правительством. На этом обеде Литвинов и Иден обменялись дружественными речами…
– Причем… товарищ Козырев… Максим Максимыч там заявил, что «никогда еще со времен мировой войны не было такой озабоченности и тревоги за судьбу мира, как в настоящий момент».
Я сообразно моменту важно поддакнул и спросил:
– А что Иден?
Майский дожевав ростбиф и запив его хорошим глотком виски, ответил мне:
– Иден в своей речи на это ответил всего лишь, что «нынешнее опасное положение может быть улучшено только откровенным обменом мнений с помощью личного контакта между представителями великих стран мира».
– Старая лиса, – прокомментировал я.
Майский согласно кивнул, а потом надувшись воздухом, продолжил более торжественно:
– А 29 марта, товарищ Козырев, сам товарищ Сталин принял Идена…
– Встреча происходила в Кремле в кабинете предсовнаркома товарища Молотова.
– На ней присутствовали… конечно сам товарищ Сталин, Молотов, Литвинов и я!, – со значением и ударением на «Я» сообщил этот факт мне рассказчик.
Снова мне пришлось отдать дань традиции чинопочитания и важно закивать.
Майскому это понравилось, наверное принял на свой счёт…
Затем он продолжил:
– С английской стороны там был естественно сам Иден и английский посол в Москве лорд Чилстон…
– Туда я шёл по коридору вместе с Литвиновым и Иденом, и я заметил, что Иден сильно волновался в связи с предстоящей встречей…
– И вот мы в кабинете… Все мы были одеты в обычные костюмы с галстуками и только наш великий вождь и учитель товарищ Сталин… не изменял себе… и составлял исключение…
– На нём был привычный серый френч, серые брюки и высокие сапоги. Он был спокоен и бесстрастен.
В этот момент я сделался само внимание, а рассказчик продолжал:
– Переводил там в основном Литвинов, иногда помогал ему я. Центральным предметом разговора являлась опасность войны. Сталин прямо поставил Идену вопрос:
– Как вы думаете, опасность войны сейчас больше или меньше, чем накануне 1914 года?
– Иден был не совсем определёнен, но все-таки из его ответа явствовало, что опасность войны в 1914 году была больше.
– Сталин возразил:
– А я думаю, что сейчас эта опасность больше. В 1914 году имелся только один очаг военной опасности – Германия, а теперь два – Германия и Япония.
Иден подумал и признал, что мнение Сталина имеет под собой серьезное основание. Потом говорили о других международных проблемах, рассматривали висевшую на стене карту мира и в конце концов пришли к утешительному выводу, что во всяком случае между СССР и Англией сейчас нет никаких серьезных вопросов спорного характера, – с ноткой удовлетворения повествовал Майский.
Я тогда подумал:
– Хорошо, что Сталин не даёт себя убаюкать заверениями политиков…
А Майский продолжал:
– Товарищ Сталин спрашивает у Идена, который только что был в Берлине, каковы его впечатления?
– Тот ответил английским изречением: «я удовлетворен, но не обрадован», – и пояснил, что он удовлетворен тем, что ситуация прояснилась, но не обрадован тем, что он в результате этого прояснения увидел.
– Сталин согласился с ним, что радоваться нечему и сказал, что, по его мнению, в Берлине сидят сейчас странные люди… И привёл пример, что вот около года тому назад германское правительство предложило нам заём в 200 млн. марок. Мы согласились и начали переговоры, – и после этого сразу же германское правительство вдруг начало распространять слухи, будто бы Тухачевский и Геринг тайно встретились для совместной выработки плана нападения на Францию. – Ну разве же это политика?, – спросил товарищ Сталин у Идена и сам же ответил: – Это мелкая политика.
Затем товарищ Сталин привёл Идену другой пример, что вот буквально сейчас ему товарищ Литвинов говорил, что Идена в Берлине всё время пугали военной опасностью со стороны СССР. – Не так ли?, – спросил у того товарищ Сталин.
– Иден ему ответил, что да, Гитлер заявлял, что он очень обеспокоен могуществом вашей Красной Армии и угрозой нападения на него с востока.
– На что Сталин усмехнулся и сказал: – А знаете ли Вы, что одновременно германское правительство согласилось поставлять нам в счет займа такие вещи, о которых как-то даже неловко открыто говорить, – вооружение, химию к так далее…
