Глеб Иванович Успенский
Наши добровольцы в дороге
Были в числе «искренних» также любители, «специалисты драки», которым дорого не столько то, что они идут защищать ограбленного, сколько то, что есть «хороший случай раззудить плечо»; эти не оттачивали отточенного, зная, что и без того отточено хорошо, и не волновались ожиданием подвод, зная, что «успеется», что от его «закуски» (тоже большею частью кинжал громаднейший) не уйдет никакая шельма. Были, наконец, в числе искренних любителей драки просто-напросто необычайные какие-то верзилы, гиганты, невероятнейшие силачи, которых никуда не решаются брать: в артиллерию – не умеет, горяч; в кавалерию – сломает лошадь; в пехоту – тоже не идет, странно как-то взять такого верзилу. Такие страшилища идут без оружия, чувствуя (да и постороннему это видно), что и с голыми кулаками они возьмут свое, что добром от них не отвертится ни один нехристь. Такой гигант-силач не предъявляет никаких объяснений своего волонтерства, кроме своей фигуры, – он идет, потому что куда же деть ему такую гибель силы? Всю дорогу он пьет, не шумит (потому что он сам боится своей силы: – «Боюсь ударить… убью ведь – потом не разделаешься!» – говорит он и остерегается), таскает, на удивление всех (с улыбкою, чисто детскою, на лице), сундуки, пудов по восьми, одною рукою поднимает столы и т. д. Тут только силища. Но вообще весь этот род искренних вояк почти ничего не знал: ни что такое Сербия («называется губернский город Белград, – сердился один такой-то: – а извозчика не дозовешься!»), ни что такое всеславянство, а просто шел потому, что нельзя грабить человека, и не было у них предела негодованию на грабителя, благо за это негодование не будет ничего худого. С другой стороны, в числе «искренних» были еще и такие, которые надевали мундир только потому, что без него нельзя обойтись, но задачи которых широки и определенны Были также простые русские люди, жертвовавшие собою «за свои грехи»: «за мои грехи мне назначено, – говорил мне старик-солдат: – вот я и иду!» Были фанатики, люди, покорявшиеся велению свыше, исполнявшие повеление божие, еще до рождения их на свет указавшее им этот подвиг. Один такой, отправлявшийся по повелению божию, всю дорогу постился, не пил, не ел, не отрывал глаз от евангелия. Много, удивительно много чудного, хорошего обнаружила эта сербская история в русском народе, но вместе с тем должно сознаться, не мало обнаружила она и весьма печального.
До сих пор я говорил об искренних; но в каждой партии добровольцев были и «неискренние добровольцы». Не могу забыть одного чиновника, всю дорогу толковавшего мне «об афере», которую он сделал с «этой Сербией». Он высчитывал мне все выгоды этого предприятия. «Ну, и начальство взглянет – все-таки в Сербии был… а в случае чего (то есть настоящего дела) можно сказаться и больным. Тем временем и жене идет пенсион, а месяца три протянется – и из эмеритуры выдадут… От комитета получил столько-то, да по званию моему капитана от сербского правительства… вот оно и образовалось кое-что… а там, может быть, и мир!»
При этом слове он весь засиял и, очевидно, ждал, что я приду в восторг от его ловкости, от его уменья всех – и начальство и историю – провести и вывести, купить и продать. Не могу высказать, до чего тяжело было видеть здесь этих представителей всякого вилянья и лганья, во имя веры только в прогоны, суточные, двойные какие-то выдачи. Тяжело потому, что по необычайной точности и тонкости отделки этих плутовских дел вы не можете не заключить о том, что явление это существует на Руси, что уже есть породы, которые именно и видят «настоящее» дело и настоящую жизнь только в лытаньи от дела. Я бы мог привести подробности, но боюсь утомить ими читателя. Скажу коротко: в числе добровольцев были люди, видевшие в сербском деле случай положить в карман копейку (точно ли они кладут, я скажу ниже). Но, помимо этих тонких знатоков своего дела, этих прожженных обманщиков, совершавших все на законном основании, то есть не ехавших из Белграда до последней возможности, упиравшихся на всевозможных льготах и т. д., были, кроме их, и простые проходимцы и даже просто пьяные люди, с удивлением узнававшие, что они каким-то образом попали в Белград; пьянствовал в Петербурге, пьянствовал в Москве, в вагоне, на пароходе, – и, наконец, очнулся с ружьем и в сербской куртке. Даже и такие были.
