bannerbannerbanner
О народном искусстве

Глеб Пудов
О народном искусстве

Полная версия

Роль Льва Адольфовича в комплектовании коллекции молодого отдела можно назвать определяющей. В октябре 1938 года он «получил и доставил» из Москвы в Русский музей группу «Челюскинцы», в Музее игрушки (г. Загорск) отобрал 149 вещей в обмен на произведения из ГРМ, разработал ориентировочный список экспонатов, необходимый для развертывания постоянной экспозиции83, хлопотал о получении произведений с выставок и выделении денег на покупку вещей для коллекции ОНХР84. В 1940 году заказал игрушки М. В. Дружинину85 (до этого – пряничные доски устюженскому мастеру И. Г. Романову86), также был осуществлен обмен произведениями с Музеем этнографии, Историческим музеем, Уфимским и Владимирским краеведческими музеями87, предпринимались попытки обмена и с другими музеями.

Энтузиазм и работоспособность Л.А.Динцеса были поистине безграничны. Немаловажное значение заведующий придавал организации постоянной экспозиции отдела.

Подготовка первой экспозиции народного искусства

Уже в названной статье Л. А. Динцеса и К. А. Большевой, датированной ноябрем 1938 года, шла речь о постоянной экспозиции ОНХР. Предполагалось, что первым разделом будет показ общего развития русского народного искусства, вторым – обзор современного народного искусства РСФСР, третьим – детальный показ искусства Ленинградской области в прошлом и настоящем88. 21 мая 1939 года на заседании Научного совета ГРМ Динцес сделал доклад о принципах новой экспозиции. Среди прочего он сказал: «Развитие русского народного искусства необходимо будет показать не как нечто побочное, а как органически связанное с общим развитием русского искусства. Это определяет масштабы нашей работы… Если нам удастся в Русском музее ввести в общий комплекс процесса развития русского искусства народное искусство и привести его во взаимоотношение со всеми остальными разделами русского искусства, то тогда наш музей будет по праву называться „Русским“»89. Было решено, что доклад о новой экспозиции Динцес сделает также в Москве перед авторитетными искусствоведами.

Согласно протоколам заседания по планам на 1940 год, подробный план постоянной экспозиции должен был быть представлен 16—17 марта 1940 года90. Однако Лев Адольфович сделал это только 25 апреля. Экспозицию предполагалось развернуть в последних четырех залах I этажа левого крыла здания по каналу Грибоедова, причем второй зал должен быть разделен на два, а в последний зал включалось небольшое помещение за арками. Стало быть, экспозиция должна была состоять из шести залов, включавших следующие темы:

– а) Древнейшие формы русского народного искусства б) вхождение в народное искусство творчески освоенных ранне-феодальных мотивов в) местные северные древние формы. Соприкосновение их с Ижорой и Карелой.

– а) средне-русские местные формы (на основе древних) б) соприкосновение с искусством поволжских народов в) местные формы на основе творческого освоения форм ренессанса, барокко и искусства Востока (XVI—XVII вв.)

– Формы XVIII и первой половины XIX вв.: а) в работах крепостных и иных мастерских б) в реалистической народной декоративной трактовке и в народном жанре (частично сатирическом)

– а) усиленное освоение городских мотивов в связи с развитием кустарничества с середины XIX века. Создание средней, т.н. «мещанской» струи народного искусства б) продукция мастерских земств и других организаций

– Народное искусство РСФСР. Достижения в а) росписи б) резьбе по кости в) резьбе по дереву г) керамике д) вышивке е) кружеве и др.

– Подраздел предыдущей темы: народное искусство Ленинградской области, главным образом, ткачество, строчка, резьба по дереву91.

Небольшие масштабы экспозиции объяснялись Л. А. Динцесом нехваткой произведений советского времени; недостатком средств для оформления экспозиции и изготовления музейной мебели. Сотрудники ОНХР со временем предполагали открыть более обширную экспозицию.

Произведения располагались не в зависимости от времени их изготовления, а «в порядке возникновения их форм». По словам Л. А. Динцеса, «такой метод… давал возможность… представить народное искусство, не как нечто застывшее, а как постоянно обогащающееся и развивающееся при сохранении форм глубокой старины»92.

Доклад Льва Адольфовича вызвал оживленную дискуссию в Научном Совете ГРМ (16 мая 1940 года). В итоге заседания среди прочего было постановлено: 1. Считать работу, проделанную ОХНР, ценной в теоретическом плане, отмечая некоторую спорность экспозиции, 2. Отделу НХР запланировать несколько докладов с привлечением других отделов ГРМ и специалистов-этнографов для проверки установок своей экспозиции, 3. «экспозицию ОНХР подать таким образом, чтобы она была доходчива до зрителя, на высококачественном материале, поданном в хорошем оформлении», 4. установить связь с отделами древнерусского и прикладного искусства.

Одновременно в Управление по делам искусств при СНК РСФСР 27 мая был отправлен план экспозиции с тем, чтоб созвать видных специалистов и обсудить его. Предполагалось пригласить М. В. Алпатова, Б. А. Рыбакова, Н. Н. Соболева, Соколова, В. М. Василенко (с пожеланием расширить этот список). Л. А. Динцес в июне командировался в Москву93. Э. А. Гутнов, и.о. начальника изобразительного отдела, которому и был отправлен план, ответил согласием и дополнительно пригласил Д. Е. Аркина, Н. А. Кожина, И. И. Овешкова и З. Я. Швагер94. Доклад состоялся 26 июня 1940 года, на нем присутствовали не все названные специалисты. В числе новых лиц были Н. Р. Левинсон, Л. В. Розенталь и В. Н. Кубов95. У специалистов возникло несколько вопросов, главными из которых были следующие: будет ли понятна экспозиция массовому зрителю; не даст ли демонстрация древних мотивов на позднейших образцах ложного представления о народном искусстве; в равной ли степени представлены произведения разных областей; не будет ли преобладания вышивки. В итоге, «отмечая значительность и своевременность предложенного тов. Динцесом плана», собравшиеся предложили считать экспозицию опытной, экспериментальной96.

 

Таким образом, архивные документы свидетельствуют, что первая экспозиция ОНХР вызвала в научной среде оживленную дискуссию. Были признаны необходимость и закономерность ее появления, «ее новаторский и экспериментаторский характер»97. Тем не менее, постоянная экспозиция отдела народного искусства была открыта только в 1950 году, уже после смерти Л. А. Динцеса. План экспозиции, разработанный заведующим ОНХР, лег в ее основу.

Заключение

Резкие изменения в биографии Л. А. Динцеса, связанные с постоянной сменой мест службы и научных интересов, далеко не случайны. Для советской исторической науки довоенного времени характерна «многозадачность» ее представителей. Большинство из них работало одновременно в нескольких научных учреждениях (как бы мы сейчас выразились, смежного профиля). В частности, А. А. Миллер, научный руководитель Л. А. Динцеса в ГАИМК, служил в Этнографическом музее, одно время был директором Русского музея98. В те времена было принято совмещать несколько мест работы, так что Л. А. Динцес не является исключением. Его особенность заключалась в том, что во всех областях науки он работал на высочайшем уровне. Это было обусловлено прекрасным разносторонним образованием и подготовкой, позволявшими ему как работать параллельно в смежных отраслях науки, так и быстро переключаться с одного на другое. Л. А. Динцес, по словам Н. Н. Воронина, работал, «соединяя в своем лице археолога и искусствоведа, широко используя этнографию и фольклор»99.

Еще одной причиной этих «перепадов» стали события, связанные с историческими реалиями того времени и трагическими случайностями: убийство Е. В. Де Роберти в 1915 году и возвращение в Киев; ликвидация в 1924 году Киевского археологического института и переезд в Ленинград. Как справедливо отмечает А. Формозов, «катаклизмы конца 20-х – начала 30-х годов не миновали и археологии. Многие исторические учреждения страны были закрыты, упразднены факультеты общественных наук в университетах, практически уничтожено краеведческое движение, а десятки историков были репрессированы»100. Угрозы репрессий нависли, в частности, над научным руководителем Динцеса А. А. Миллером: 9 сентября 1933 года, по возвращении из очередной экспедиции с Северного Кавказа, А. А. Миллер был арестован, ему предъявили обвинение в ведении национал-фашистской пропаганды и использовании в этих целях возможностей научной и музейной работы. Он умер при невыясненных обстоятельствах в 1935 году. Обвинениям в космополитизме и буржуазном национализме подвергались в первую очередь ученые, занимавшиеся археологическими культурами Украины и Белоруссии101, а Динцес, как известно, был в их числе. Вероятно, по причинам, связанными с этими обстоятельствами, Лев Адольфович на протяжении всей жизни скрывал свое еврейское происхождение102. Он умер в Ленинграде 31 августа 1948 года после продолжительной болезни (поиски захоронения, предпринятые авторами статьи, на настоящий момент результат не дали).

Исследование профессиональной деятельности и биографии Л. А. Динцеса далеко от завершения. Выявление новых материалов будет возможно в скором времени, после того, как будет снят гриф секретности с его личных дел в архивах ИИМК, СПбГУ и РАН.

О предметах из коллекции Н. П. Лихачева в отделе народного искусства Русского музея

В 2011 году в Русском музее состоялась выставка «Выдающиеся собиратели народного искусства»103. Один из ее разделов был посвящен коллекции Н. П. Лихачева.

Николай Петрович Лихачев (1862—1936) известен как ученый, коллекционер, преподаватель, библиограф, автор более 160 научных работ104. «В одном человеке все соединилось: завидная эрудиция, стройная система знаний, семейная „предрасположенность“ к собирательству, „генетическая“ любовь к документу, тонкое коллекционерское чутье»105.

Собирательская деятельность Н. П. Лихачева была связана с его учеными занятиями. Это отличало его от многих собирателей. Л. Г. Климанов справедливо писал: «Разделить в Н. П. Лихачеве ученого и коллекционера невозможно, наука и коллекционерство играли в деятельной подвижнической жизни этого человека взаимосвязующую роль»106. Н. П. Лихачев стал одним из первых в России коллекционеров икон и архивных материалов. Кроме того, он стоял у истоков собирания в Европе исторических документов европейского происхождения. Ученый обладал огромной коллекцией, в которую входили, кроме автографов и икон, надгробия, штампы, перстни, древние печати Средиземноморья, античные глиняные сосуды, остраки, пряничные доски и многое другое. Н. П. Лихачев писал в одном из писем, что одной из целей его собирательской деятельности было «доставить русским ученым самостоятельный материал для изучения»107.

После революции 1917 года созданный Н. П. Лихачевым Музей палеографии был передан сначала Петроградскому университету, затем перешел в ведение Академии наук. Однако избежать распада коллекции все же не удалось. Она пополнила собрания ГЭ, ГИМ, Музея истории религии, БРАН. Часть коллекции попала в ГРМ и была распределена между несколькими отделами.

В отделе народного искусства находится 47 пряничных досок, 12 различных произведений из металла, включая шесть чернильниц, изразец и пара кожаных рукавиц108. Вещи поступили 24 ноября 1940 года из Музейного фонда Государственного Эрмитажа109. Об этих предметах и пойдет речь в настоящей статье.

Пряничные доски – самостоятельная группа произведений среди других предметов из собрания Н. П. Лихачева, находящихся ныне в ОНИ. Большинство досок находится в хорошей сохранности. Некоторые из них участвовали в выставках110, в специальной литературе они упоминаются редко111.

 

Место производства большинства пряничных досок неизвестно. В инвентарных книгах они датируются очень широко: несколько вещей – XVII веком, пятнадцать – XVIII веком, пятнадцать – XIX веком, остальные – либо не датированы совсем, либо датированы XVIII – XIX столетиями. В коллекции находятся доски разных видов: «хоромные», «фигурные» и др.

М. Н. Каменская условно, по сюжетам изображений, разделила пряничные доски из коллекции Н. П. Лихачева на три вида: 1. доски с языческими орнаментальными мотивами (с изображениями розеток, птиц и животных), 2. доски с восточными орнаментальными мотивами, «своеобразно освоенными народным искусством», 3. доски с орнаментом, характерным для искусства московской Руси и более позднего периода (произведения с изображениями московского герба и различных архитектурных мотивов). По мнению М. Н. Каменской, большинство изделий происходит из среднерусских областей112.

В основном это – типичные изделия, на многих имеются следы частого использования по прямому назначению. Однако среди них есть несколько произведений, которые бесспорно относятся к шедеврам народного искусства. Это, в первую очередь, пряничная доска Матвея Ворошина, датируемая 1779 годом («орленая»).113 В инвентарной книге указано, что доска была изготовлена во Владимирской губернии, однако выяснилось, что Матвей Ворошин происходил из Городца Нижегородской губернии114. Там был развит пряничный промысел, особое значение в его истории сыграли старообрядцы115. На прямоугольном поле доски – изображение двуглавого орла в круге со скипетром и державой. Снизу – вазон с расходящимися в стороны двумя тюльпанами, сверху – также два тюльпана и изображение царской короны. Свободные места заполнены различными геометрическими и растительными мотивами. Вся композиция обрамляется надписью: «1779 году апреля десятова дня: сия доска рисована рисовал Матвей Ворошин». При безупречном ремесленном мастерстве автора рассматриваемое произведение обнаруживает ясность и четкость композиционных построений. М. Н. Каменская писала: «Заполнение резьбой плоскости доски продумано и выполнено с полным осознанием ритма композиционных приемов и обличает в Ворошине одного из немногих известных нам мастеров XVIII века, мастера, обладающего несомненным художественным чутьем и знанием техники искусства резьбы по дереву»116. Надпись обнаруживает знакомство автора с искусством рукописной книги. Изображения орла и короны придают пряничной доске торжественный, праздничный характер. Е. С. Галуева справедливо указывала: «Почетные доски Городца раскрывают многообразие художественных приемов народных мастеров пряничной резьбы. В оформлении почетных досок выражено стремление к созданию пышных, богатых узоров, отмеченных большой торжественностью и праздничностью»117. Рассматриваемому произведению Матвея Ворошина есть аналогии в собрании ГИМ118.

Исключительную ценность имеет и другая доска119, «хоромная» (другое название таких досок «терематые»). На ней изображены одиннадцатиглавый терем с двумя «луковками» на боковых главах. Терем имеет широкие «окна» и «двери». Его фасад, разделенный на три части «пилястрами», нарядно украшен. В центральном «прясле»  большая розетка, подобно звезде распространяющая в стороны свои лучи. На центральном шпиле – большой двуглавый орел, на двух боковых  фигуры, напоминающие цветы. Свободные места на доске заняты изображениями маленьких звезд. Все изображение обрамляется надписью, не имеющей смыслового значения. В углах ее – розетки. Два ряда зубчиков и один ряд желобков отделяют изображения на доске от гладкого поля. Как и предыдущее произведение, это также отличается торжественным, праздничным, даже ликующим, характером. Считается, что прообразом для изображений на «терематых» досках стало здание Московского Печатного двора. Как правило, доски с «хоромным» сюжетом связываются исследователями с Городцом120.

На другой доске изображена обернувшаяся назад птица с ветвью в клюве, клюющая ягоды121. Свободные места заполнены изображениями звезд. При передаче сложного движения птицы мастер удачно вписал фигуру в прямоугольник, обрамляющий лицевую сторону доски. Мягкие насечки прекрасно передают оперение. При всей плоскостности изображений мастер сумел передать не только динамику движений птицы, но и особенности ее строения.

Совершенно иной образ имеет птица на другой пряничной доске122. Это – сильное, гордое существо. Хохолок на голове птицы превратился в пышную корону. Плавно изогнутые линии шеи и хищного клюва придают образу птицы монументальность и торжественность. Резчик сумел создать выразительный, запоминающийся образ. «Мастера под влиянием реальных наблюдений вносили в изображения определенную конкретизацию, но это не мешало им видеть в реальном сказочное, наполнять знакомые образы ощущением необычного, празднично-прекрасного»123. Поражает техническое мастерство резчика. Тулово, шея и хвост птицы переданы разными насечками и углублениями.

Надо отметить, что пряничные доски из коллекции Н.П.Лихачева очень разнообразны по сюжетам. Кроме изображений животных, часто встречаются комбинации различных растительных и геометрических мотивов. Например, прямоугольное поле доски под номером Д-689 (датируется предположительно XVIII веком) разделено четырьмя широкими полосами. В одних размещены изображения вьющихся растительных побегов с ягодами, в других – кустов и больших розеток. Верх и низ оформлен геометрическими мотивами.

На некоторых досках есть крупные изображения цветов. Например, на прямоугольном поле доски под номером Д-684 – большое изображение тюльпана в вазе, от которого отходят в стороны растительные завитки. Слева и справа от цветка – крупные, «сияющие» розетки. Кроме технического мастерства автора, которое характерно для многих пряничных досок из собрания Н. П. Лихачева, рассматриваемое произведение отличает монументальность изображения тюльпана. Надо отметить, что оно напоминает изображения тюльпана в северных росписях. На другой доске124 тюльпан превратился в фантастический цветок, от которого подобно иглам отходят в стороны побеги и листья.

На других пряничных досках главную роль играют не растительные, а геометрические мотивы. В этой группе произведений выделяются две вещи. На одной125 представлен большой ромб, состоящий из различных узорных линий. В центре него находится крупная розетка. Свободные места также заняты изображениями розеток. Рамка состоит из нескольких точечных линий. Композиции доски свойственна четкая симметрия, «построенность», сближающая ее с украшением книжных обложек XIX века. На другой пряничной доске126 представлен большой круг, состоящий из различных геометрических узоров и розетки в центре. Узоры составлены из насечек различной глубины и формы. Несмотря на сложность соединения геометрических фигур и «плетенки», изделие не потеряло в функциональности.

Где же мог Н. П. Лихачев приобрести пряничные доски? Документы СПбФ АРАН свидетельствуют, что продавцом этих вещей Лихачеву был Федор Григорьевич Шилов (1879—1962) – известный букинист, антиквар, коллекционер, с которым Лихачева связывали долгие деловые отношения.127 Шилов родился в деревне Мишутино Романо-Борисоглебского уезда в крестьянской семье. Был отправлен восьмилетним мальчиком в Петербург на учебу и заработки, определен в книжный магазин Максима Павловича Мельникова, затем работал у антиквара Евдокима Акимовича Иванова. В 1904 году открыл собственный букинистический магазин, который находился на Литейном, д. 56128. Кроме огромной библиотеки, Шилов обладал значительным собранием монет, гравюр, фарфора, хрусталя, предметов из драгоценных металлов. После революции 1917 года работал в различных учреждениях, связанных с книжным делом.

В его письме, адресованном Лихачеву и датированном началом мая 1912 года, среди прочего написано: «Имею честь уведомить Ваше Превосходительство, что пряничные доски около 80 штук мною получены, кроме того куплены разные брошюры и книги… Благоволите пожаловать для ознакомления»129. А 7 мая 1912 года на имя Н. П. Лихачева уже поступил счет от Ф. Г. Шилова на 200 рублей за «77 и 2 половинки пряничных старинных досок»130. В следующем письме антиквара (от 29 июня 1912 года) указано: «Имею честь уведомить Ваше Превосходительство, что деньги сто рублей с Вас мною получены, остается за Вами за пряничные доски еще сто рублей, каковую сумму как Вам будет угодно мне лично уплатить или в мое отсутствие отцу моему Григорию Шилову»131. Таким образом, часть коллекции пряничных досок Лихачева, находящихся сегодня в ОНИ ГРМ, была приобретена им в 1912 году у антиквара Федора Григорьевича Шилова. Вообще историк сотрудничал с ним весьма активно. Например, в январе 1914 года он выплатил ему «1029 +12 рублей», а в марте – 175 рублей132.

Известно, что в летние месяцы Ф. Г. Шилов с семьей ездил на родину, и всегда заезжал в Ярославль для покупки антиквариата133. Поскольку одно из цитированных писем было написано именно из деревни Мишутино Романо-Борисоглебского уезда, то можно предположить, что и пряничные доски он купил в Ярославле. Ф. Г. Шилов так или иначе был связан с местным антикварным рынком, например, в 1912 году он покупал книги «ярославской фамилии дворян Архаровых»134.

Также из коллекции Н. П. Лихачева происходят шесть металлических чернильниц (как указано в акте передачи, «4 шт. чернильницы медные с растительным орнаментом и рельефной фигурой коня» и «две чернильницы медные одна из них подвесная»), обычно атрибутируемые в научной литературе как изделия мастеров Русского Севера конца XVII – XVIII века135. Среди них наибольший интерес представляет большая чернильница из латуни, украшенная растительным орнаментом. По ее верхнему краю – несколько рядов точечного орнамента. Здесь же прикреплены два небольших колечка. На двух боковых сторонах – сложное переплетение растительных завитков с ягодами и изображений тюльпанов. Две ветви как бы выходят из пышного вазона, расположенного точно посередине всей композиции. Последней свойственна ярко выраженная симметрия, все изображения как бы делятся на две равные половины. Однако при этом композиция динамична, цветам и ветвям «тесно» на небольшой поверхности чернильницы (композиция ограничена полосой ленточного орнамента с глазковым орнаментом и плетенкой). Низкий фон покрыт штриховкой, облегчающей восприятие изображений тюльпанов и растительных завитков. Они очень напоминают изображения цветов на прялках и рукописях, происходящих из старообрядческих центров Русского севера. Надо отметить, что присутствие чернильниц в собрании Лихачева объясняется их принадлежностью не столько истории прикладного искусства, сколько истории письменности.

Из металлических вещей также заслуживают внимания небольшая печатка в виде животного, серьга и подвесок. Эти предметы не атрибутированы: ни время, ни место их происхождения неизвестны.

Печатка (как указано в акте передачи, «печать медная двойная в виде животного») изготовлена в технике литья136. Передние лапы животного слиты воедино, задние – раздельно. Мастер воспроизвел выпуклости ушей, хвост и закрытый рот животного. На его спине  пластинка с рельефным узором в виде нескольких симметричных крестов. Подножие выполнено в виде большой пластинки с рельефным узором в виде свастики.

Вещь находится в хорошей сохранности и может рассматриваться не только как интересный этнографический предмет, характеризующий некоторые стороны человеческой жизнедеятельности, но и как произведение прикладного искусства. Думается, печатка не случайно оказалась в коллекции Н.П.Лихачева. Как известно, он «стремился к созданию такой коллекции, где были бы представлены образцы греческого и латинского средневекового письма, выполненные на металле, кости и камне, где можно было бы сопоставить различные по времени распространения и месту бытования типы посвятительных надписей, заклинательных формул и тайнописи, виды штампов-матриц для изготовления эвлогий»137. Сегодня такие вещи относятся к редким образцам прикладного искусства, многие из них – возможно, и печатка из ОНИ – связаны с Византией.

Серьга состоит из двух соединяющихся пластинок с семью подвесками.138 Верхняя пластинка  округлая, с узором в виде небольшого куста с расходящимися завитками на концах, в обрамлении из цепи маленьких колец. Нижняя пластинка – в форме груши, с узором из трех расходящихся полосок, находящихся в обрамлении цепи круглых звеньев с парными кружками внутри. Узор подвесок имеет два варианта: четыре подвески выполнены в виде переплетающегося растительного завитка, две подвески изготовлены в виде распускающегося цветка (наподобие узора на верхней пластинке).

Стиль рассматриваемого изделия поначалу указывает на принадлежность его татарскому прикладному искусству139 (серьги на татарском языке назывались «алка»). По классификации С. В. Сусловой серьга из коллекции ОНИ относится к типу Г II140. Серьги этого вида считаются «национальными серьгами казанских татар». В XIX веке они преобладали в комплексе головных украшений. С. В. Суслова указывает, что основой этого типа стали местные традиции, поскольку серьги подобной формы были обнаружены при археологических раскопках древних булгарских памятников141.

Однако в изделии из собрания ОНИ нет драгоценных и полудрагоценных камней, оно выполнено не из серебра и без золочения, что было характерно для татарских серег. Возможно, что серьга была изготовлена во II половине XIX века мастерами Рыбной слободы, расположенной в Лаишевском уезде Казанской губернии142. Известно, что местные (русские) «серебряки» ориентировались в своей деятельности на привозные татарские изделия. Аналогии из собрания ГРМ подтверждают предложенную атрибуцию143.

Происхождение Николая Петровича Лихачева из Казанской губернии не только делает это предположение еще более вероятным, но и указывает пути приобретения коллекционером этой вещи. Здесь также уместно напомнить, что в коллекции его дяди Андрея Федоровича Лихачева (1832—1890) было несколько сотен подобных украшений. А. Ф. Лихачев не только собирал ювелирные изделия казанских татар, но и занимался их изучением144. Современные исследователи указывают на высокий научный уровень его работ и их прекрасные иллюстрации145.

Подвесок (точнее, привесок) – это произведение в виде небольшой круглой пластинки с изображением птицы с поднятыми крыльями, сидящей на ветви146. По сторонам от нее – две веточки и две звездочки. Все изображения обрамлены тонкой полосой (оборотная сторона подвески оставлена без украшений). Наверху – граненая петелька с крестовидным узором. Не исключено, что этот подвесок надо рассматривать в контексте нумизматических увлечений Н.П.Лихачева.

Необходимо упомянуть и о двух металлических ключах и части от безмена.147 О коллекционерском интересе Лихачева к этой категории вещей известно – ключи, изготовленные в Восточном Средиземноморье в IVVII веках, были в его коллекции148. Поэтому и наличие в его собрании двух названных вещей, ныне находящихся в ОНИ, неслучайно. В инвентарных книгах отдела предполагается их ярославское происхождение (время не определено).

Один ключ имеет круглую ручку, украшенную узором в виде треугольника, спаянного с тремя колечками. В завершении – прямоугольная петля. Бородка с двумя зубцами. Другой ключ (он больше по размерам) имеет также круглую ручку со сквозным узором в виде двух соединенных треугольников. В завершении ручки – круглая петля. Бородка с тремя зубцами.

В обширной описи предметов из коллекции Н. П. Лихачева есть указания и на русские ключи. Ввиду расплывчатости описаний можно предположить два варианта их происхождения: «от Лихачевских амбаров» или «из Великого Новгорода, найдено в разное время»149. Не исключено, что ключи (если они куплены в Великом Новгороде) Лихачев приобрел через Василия Алексеевича Квашонкина (? – 1941). С последним его связывали длительные деловые отношения (судя по письмам, приблизительно с 1909 по 1921 год) «по части печатей», хотя Квашонкин предлагал ему и другие предметы150. Он был агентом Лихачева в Новгороде, после революции служил при Губернском отделе народного образования в Секции по охране памятников искусства и старины.

Часть от безмена (названная в акте передачи «кольцо медное многогранное с рельефными фигурами птицы и льва») могла быть изготовлена в Калуге в XVII веке151. Она представляет собой кольцо с четырьмя ромбическими гранями и восемью треугольными. На двух ромбических гранях – рельефные изображения львов с поднятыми лапами и хвостами. Один помещен в круге, другой – в квадрате. На двух других ромбических гранях – птица с раскрытыми крыльями в круглом обрамлении (изображения животных, заключенные в квадратные или круглые рамки, напоминают печати). Вещь находится в хорошей сохранности и представляет возможности для дальнейшего изучения.

Печной изразец с изображением старца152 также ранее находился в коллекции Н. П. Лихачева. В инвентарной книге он датируется предположительно XVII веком, место производства не указано. На зеленом пригорке изображен полулежащий старец с протянутыми руками, фон – белый. По краям – две ветви, подобно занавесу обрамляющие композицию. На пригорке, снизу, – «притча», то есть надпись в прямоугольном картуше (она плохо читается). Каждое изображение подчеркнуто тонкой линией коричневого цвета. Это придало плоскостность всей композиции. Полива белого, зеленого и коричневого цветов. Несмотря на ограниченность палитры, мастер сумел придать красочное богатство своему произведению. Необходимо отметить, что он гораздо более уверенно чувствовал себя при изображении растительных мотивов, чем при изображении старика. Однако главным героем сюжета росписи на изразце является все же человек. Как справедливо писала С. И. Баранова, «как бы ни были разнообразны темы росписи изразцов XVIII в., главным персонажем этих картинок был человек, его естество, внешние и внутренние свойства личности…»153.

В описи произведений Н. П. Лихачева, размещенных в различных шкафах в его доме, упомянут «русский изразец из печки XVIII века», и указано его возможное московское происхождение, а также вероятное приобретение в Москве154. Судя по многочисленным аналогиям155, изразец должен быть датирован II половиной XVIII столетия, но место производства следует указать менее конкретно  Россия.

И, наконец, необходимо упомянуть две пары рукавиц156. Они предназначены для соколиной охоты. Информация о месте и времени их производства в инвентарных книгах отсутствует157. Рукавицы изготовлены из кожи, бумаги, шелка, металлических нитей. Орнаменты состоят из растительных и геометрических мотивов: пальметт, раковин, изображений сердцевидных фигур, больших цветов, и полос, состоящих из различных фигур (треугольники, полуовалы и др.). Они складываются в сложные композиции, которые условно можно разделить на центричные и горизонтальные. На обеих рукавицах – надписи, исполненные в технике тиснения: «прошу сiи рукавицы купить прошу сiи рукавиц» и «прошу сiи рукавицы купить с любовию носи» соответственно. Круглые металлические пуговицы при всей функциональности являются превосходным украшением изделий. Обе вещи повреждены. Несмотря на это, они являются первоклассными произведениями народного искусства. Скорее всего, это  произведения одного центра, в собрании ОНИ есть аналогии им.

83ВА ГРМ, ф. ГРМ (I), оп.6, ед. хр. 1308, л. 26.
84ВА ГРМ, ф. ГРМ (I), оп.6, ед. хр. 1310, лл. 148—149.
85ВА ГРМ, ф. ГРМ (I), оп.6, ед. хр. 1421, л.1.
86ВА ГРМ, ф.231,оп.1, ед. хр.83, лл. 3—5.
87ВА ГРМ, ф. ГРМ (I), оп.6, ед. хр. 1421, лл. 8,9, 33, 36, 44.
88ВА ГРМ, ф. ГРМ (I), оп.6, ед. хр. 1292, лл.19—20.
89ВА ГРМ, ф. ГРМ (I), оп.6, ед. хр. 1379, лл. 3об, 20об.
90ВА ГРМ, ф. ГРМ (I), оп.6, ед. хр.1411, л. 31об.
91ВА ГРМ, ф. ГРМ (I), оп.6, ед. хр. 1288, лл. 66—67.
92ВА ГРМ, ф. ГРМ (I), оп.6, ед. хр. 1288, л.65.
93ВА ГРМ, ф. ГРМ (I), оп.6, ед. хр. 1411, лл.33—36.
94Давид Ефимович Аркин (1899—1957) – искусствовед, художественный критик, историк и теоретик архитектуры, изобразительного и декоративно-прикладного искусства; Николай Александрович Кожин (1893—1983) – искусствовед, палеограф, педагог, специалист по истории архитектуры; Иван Иванович Овешков (1877—1942) – художник декоративно-прикладного искусства, мастер игрушки, живописец, график, педагог; Зельма Янисовна Швагер (1901—1978) – искусствовед, видный деятель народного искусства.
95Лазарь Владимирович Розенталь (1894 — 1990) — искусствовед, экскурсовод и исследователь экскурсионного дела, педагог, литератор и мемуарист.
96ВА ГРМ, ф. ГРМ (I), оп.6, ед. хр. 1421, л.14.
97Богуславская И. Я. Проблемы народного искусства в трудах Л. А. Динцеса. С.6.
98Русский музей (Петербург). Государственный Русский музей: из истории музея. С. 22—23.
99Воронин Н. Н. Указ. соч., С. 107.
100Формозов А. А. Археология и идеология (20—30-е годы). С. 70.
101Там же. С. 75.
102ВА ГРМ, ф. ГРМ (I), оп.2а, д.38, л. 26.
103См.: Выдающиеся собиратели народного искусства: из серии «Не корысти ради» коллекции и коллекционеры Русского музея, вып. 3 / ГРМ; [авт.-сост.: М. А. Сорокина и др.]. – СПб.: Palace Editions, 2011. Выставка была организована на материале коллекции Отдела народного искусства.
104Соболевский А., Карский Е., Перетц В., Платонов С. Записка об ученых трудах Н.П.Лихачева//Известия АН СССР. 1925, серия VI, т. 19, №18, С. 844 – 858.
105Степанова Е. В. «Он был ученым «с головы до ног» и никем другим быть не желал и не был…» (по материалам личного архива Н.П.Лихачева) //«Звучат лишь письмена…». К 150-летию со дня рождения академика Николая Петровича Лихачева. Каталог выставки. ГЭ. – СПб., 2012, С. 24.
106Климанов Л. Г. Николай Петрович Лихачев — коллекционер «сказочного размаха»//Из коллекций академика Н.П.Лихачева. Каталог выставки. ГРМ. Ленинград, 1991. – СПб.: Седа-С,1993, С.18.
107Н.П.Лихачев – М. С. Большаковой – Майковой, 17 января 1933 г., из Астрахани (ЛО ААН, ныне – СПбФ АРАН, ф.738, оп.4, ед. хр. 40, л. 1 об.). Цит. по: Климанов Л. Г. Ученый и коллекционер, «известный всей России, еще более Европе»//Репрессированная наука. Л., 1991, С. 425.
108Иллюстрации многих из этих произведений см. ниже, в других статьях этого сборника.
109ГРМ, акт №989/1649 от 24 ноября 1940 года.
110На постоянной экспозиции ОНИ сегодня находятся пряничные доски Д-679, Д- 689, Д- 697, Д-709, Д-710. Доски Д – 680, Д-707, Д-710, Д-711 участвовали в выставке «Русское народное искусство XVII – XX вв.», проходившей в Елагином дворце в 1962 году. Кроме того, подавляющее большинство пряничных досок из собрания Н.П.Лихачева участвовало в выставке «Из коллекций Н. П. Лихачева», проходившей в Русском музее в 1991 году (см.: Из коллекций академика Н. П. Лихачева. С. 194 – 197). Каталог пряничных досок составлен Н. В. Тарановской.
111См., например: Каменская М. Н. Пряничная доска работы Матвея Ворошина// Сообщения ГРМ. Вып. II. – Л., 1947, С. 36—37; Мальцев Н. В. Пряничные доски//Добрых рук мастерство. – Л.: Искусство, 1981, С. 64, 65, 68, 69.
112Каменская М. Н. Тезисы доклада, прочитанного в отделе народного искусства 15 февраля 1946 года. Рукопись//ВА ГРМ, оп. 6, ед. хр. 1609. Л. С. Смусин писал, что пряники, изготовленные с помощью печатных досок, характерны для «губерний и областей, тяготевших к Волжскому торгово-культурному району … (Тверская, Костромская, Нижегородская, Саратовская…)», а также для Вологодской губернии (см.: Смусин Л. С. Русский пряник//Сообщения Государственного Русского музея. Вып. XI. – М., 1976, С. 100, 102).
113Инв. № Д-697. Размеры 49х38х5.
114Черняховская Ю. С. Город-пряник// Пряник, прялка и птица Сирин. – М.: Просвещение, 1983, С. 94.
115См.: Еранцев А. Н. Городецкие пряники//Городецкие чтения. По материалам научно-практической конференции «Городец на карте России: история, культура, язык». Апрель 2002 года. – Городец, 2003, С. 147—157.
116Каменская М. Н. Пряничная доска работы Матвея Ворошина. С. 37.
117Галуева Е. С. Почетные пряничные доски Городца// Народные основы искусства художественных промыслов. Сборник научных трудов НИИХП. – М., 1981, С. 68.
118И.Н.Уханова также упоминает буфет из собрания Рыбинского государственного историко-архитектурного и художественного музея-заповедника, собранный из пряничных досок. Среди них, возможно, есть изделия Матвея Ворошина (Уханова И. Н. Пряничные доски Пошехонья// Сообщения ГЭ. Вып. XXXII. – Л., 1971, С. 35).
119Инв. № Д-679. Датируется XVII веком. Размеры 104х72х7.
120См., например: Гончарова Н. Н. Тверские пряничные доски// Памятники русской народной культуры XVII—XIX веков. Труды ГИМ. Вып. 75. – М., 1990, С. 134.
121Инв. № Д-710. Датируется XVIII веком.
122Инв. № Д-709. Датируется XVIII веком.
123Галуева Е. С. Указ. соч., С. 60.
124Инв. № Д – 685. Датируется предположительно XVII веком.
125Инв. № Д – 691. Датируется XVIII—XIX веком.
126Инв. № Д – 707. Датируется XVII веком.
127Ф.Г.Шилов писал в своих воспоминаниях: «Мое знакомство с Лихачевым началось с первых дней моего приезда в Петербург, то есть 1891 года, когда Лихачев был еще студентом» (см.: Шилов Ф. Записки старого книжника. – М., 1959, С. 111—112).
128Объявление в адресной книге Петербурга за 1911 год гласило: «Антикварная книжная торговля Ф. Шилова. Литейный пр., д.56 (Мариинской больницы). Телеф. 133—30. Антикварные и новые книги, гравюры и рисунки, картины, миниатюры, рукописи, автографы и всевозможные редкости. Покупка и продажа. Высылка книг в провинцию аккуратная. Каталоги высылаются бесплатно» (см.: Весь Петербург на 1911 год. Адресная и справочная книга г. С.-Петербурга. – СПб., 1911, С. 1332).
129СПбФ АРАН, ф.246, оп.2, ед. хр. 79, л. 285.
130СПбФ АРАН, ф.246, оп.2, ед. хр. 79, л. 287.
131СПбФ АРАН, ф. 246, оп.2, ед. хр. 79, л. 288.
132СПбФ АРАН, ф. 246, оп.2, ед. хр. 77, л. 541, 638.
133Он писал в воспоминаниях: «…я позволял себе каждое лето ездить месяца на два в деревню, куда уже с весны отправлял жену с детьми. До моего приезда жена обычно жила у своих родителей в Данилове, а когда я приезжал, мы отправлялись в деревню Мишутино, где у нас было небольшое крестьянское хозяйство… Когда я ехал за женой в Данилов, то проездом на день останавливался в Ярославле и непременно покупал что-нибудь у местных букинистов и антикваров…» (см.: Шилов Ф. Указ. соч., С. 92).
134СПбФ АРАН, ф. 246, оп.2, ед. хр. 79, л. 292.
135Инв. №№ М-209 – М-214. Они имеют многочисленные аналогии в других музеях, в т.ч в ГРМ. Л.Н.Гончарова, привлекая в своем исследовании подобные вещи из коллекций Великоустюжского и Вологодского краеведческих музеев, атрибутирует их как работу вологодских мастеров XIX века (см.: Гончарова Л. Н. Металл в народном искусстве Русского Севера. Чеканка и медное литье. – М.: ГИМ, 2000, С. 71,73).
136Инв. № М-208 (размеры 4,5х2,5).
137Залесская В. Н. Памятники византийской и поствизантийской эпиграфики// Из коллекций академика Н.П.Лихачева. С. 66.
138Инв. № М- 205 (размеры 10х3).
139См.: Валеева-Сулейманова Г. Ф., Шагеева Р. Г. Декоративно-прикладное искусство казанских татар. – М.: Советский художник, 1990, С. 69, 75, 91, 95, 103, 105 – 107.
140Суслова С. В. Женские украшения казанских татар середины XIX – начала XX в. —М.: Наука, 1980, С. 23—26.
141Там же. С. 24.
142Мастера изготавливали серьги, кольца, пряжки, перстни и др. вещи. На 1891 год в промысле значилось 89 «серебряков»: 27 чеканщиков, 16 наборщиков и 47 литейщиков (см.: Давыдова С. А. Производство металлических изделий в Рыбной слободе, Лаишевского уезда, Казанской губернии// Отчеты и исследования по кустарной промышленности в России. Т. III. СПб., 1895, С. 114 – 117; Русское народное искусство на второй Всероссийской кустарной выставке в Петрограде в 1913 году. Петроград, 1914, C. 66, 67, табл. LXIII, LXIV). Приношу глубокую благодарность за содействие ведущему научному сотруднику отдела древнерусского искусства ГРМ С.М.Новаковской-Бухман.
143Например, ожерелье из ОНИ (инв. № М-184).
144См.: Лихачев А. Ф. Бытовые памятники Великой Булгарии. СПб., 1876; он же. Рисунки к трудам II – го археологического съезда. – СПб., 1876, вып. 1.
145Суслова С. В. Указ. соч., С. 8—9.
146Инв. № М-206 (размеры 3х2,5).
147Инв. №№ М-203, М-204, М- 207 соответственно.
148Из коллекций академика Н.П.Лихачева. С. 71.
149СПбФ АРАН, ф, 246, оп.2, ед. хр. 136, л. 87об. В научной литературе указывается, что происхождение многих вещей из собрания Лихачева установить крайне сложно, т.к. «коллекционер по вполне понятным причинам не афишировал свои источники пополнения коллекции» (Степанова Е. В. Коллекция Н. П. Лихачева// Византиноведение в Эрмитаже. – Л., 1991, С. 56).
150СПбФ АРАН, ф. 246, оп.2, ед. хр. 79, лл. 76—96.
151По определению Н. Р. Левинсона.
152Инв. № Г-1343.
153Баранова С. И. Русский изразец. Записки музейного хранителя. – М.: МГОМЗ, 2011, С.304.
154СПбФ АРАН, ф. 246, оп.2, ед. хр.136, л. 88.
155Баранова С. И. Указ. соч., С. 298, 306.
156Инв. №№ В-3197, В-3198.
157По определению заведующей ОНИ ГРМ Н. И. Ковалевой, рукавицы могли быть изготовлены в России в XVII – начале XVIII века.
Рейтинг@Mail.ru