Карета остановилась у проема в невысоком частоколе. Каждый кол был усажен шипами из каленой стали, острия смазаны ядом. В десятке футов от проема, невидимый во тьме, смердел труп какого-то животного. Возница, впрочем, ничего не унюхал. Он принялся напевать сложную мелодию, сопровождая это дело причудливыми телодвижениями и взмахами дивного, похожего на растрепанную метелку из перьев предмета. Закончив, выждал пятнадцать секунд и погнал упряжку вперед.
Лошади нехотя повиновались.
– Нужно спешить, – снова и снова бормотал возница под нос. – У нее мало времени.
Однако, несмотря на спешку, он не забыл заново наложить на проезд смертоносные заклинания.
На поляне, что венчала холм, за частоколом стояла приземистая, покосившаяся несуразная постройка. Перед ней на пологом склоне росли редкие деревца, оставшиеся еще с тех времен, когда здесь никто не жил.
За постройкой подняли шум встревоженные прибытием кареты животные. Громче всех хрюкали свиньи.
Навстречу вознице выбежали два мастифа, дружелюбные, но молчаливые. Псы были лишены голоса.
– Ребятки, я ее привез. Теперь проверим, прав ли я был. Попробуем изменить мир.
Он осторожно вытащил девушку из кареты. Каждая потерянная минута могла поставить под угрозу успех всего предприятия, но возница сдерживался.
С девушкой он обходился аккуратно, но от нетерпения забыл загнать карету под навес и выпрячь лошадей. Никогда прежде он так не обращался с животными.
У порога он услышал отдаленный вопль – кажется, с небес, со стороны Сумрака. Мимо посеребренных лунным светом облаков пронеслось нечто большое, гораздо крупнее ночной птицы.
– Что за чертовщина?
Впрочем, ответ он знал. Один из Десяти. Колдун, порабощенный Властелином. Куда и зачем он отправился?
Возница задрожал. Дрожь усилилась, когда он предположил, что Взятый может охотиться за ним.
С чего бы? Ведь он всего лишь подобрал выброшенное тело, не нарушив никаких законов или обычаев. Выброшенное одним может быть подобрано другим, кому от этого будет толк.
Похитителю трупов хватило света спиртовок, чтобы без труда найти путь в подсобку. Спотыкаться, впрочем, было почти не обо что – он жил аскетично, храня в доме лишь необходимые для его тайных и опасных опытов вещи. Запретами властей он пренебрегал. Похищение трупа не противозаконно, однако нелицензированное колдовство карается смертью. А то, что он задумал теперь, грозит и кое-чем похуже.
Положив девушку на стол, он приступил к ритуалу.
Он практиковал некромантию и был настоящим мастером темных искусств. Чтобы стать величайшим мастером темных искусств, он должен преуспеть сегодня.
Девушка была неземной красоты. Некромант понимал это, даже несмотря на полное безразличие к женщинам. Портили ее лишь ссадины, полученные при спуске по сточной канаве. Тем не менее некроманта к ней не влекло. Если бы перед ним оказался труп столь же привлекательного юноши, разницы бы не было. Он вообще не испытывал сексуального возбуждения.
Он устал. Поездка в Сумрак, ловля трупа и возвращение измотали его и физически, и эмоционально. Но времени на отдых не было. Время – враг. Дашь ему фору, и никакие чары уже не вдохнут новую жизнь в это прекрасное тело.
Сперва нужно было остановить процесс разложения. На это ушли считаные минуты. Необходимая утварь и заклинания были под рукой.
Решив эту проблему, некромант полчаса обмывал девушку, обрабатывал ссадины и проверял наличие других повреждений. Он заключил, что не нашел бы лучшего пациента среди всех жителей Сумрака. При жизни эта девушка очень тщательно за собой ухаживала.
Беспокоило одно: совсем недавно на нее наложили серьезные чары. Остаточная магия покрывала покойницу, словно вторая кожа.
Мытье не входило в планы некроманта, но оказалось несложным и не заняло много времени.
Он взглянул на песочные часы. Отлично! Все шло гладко. В запасе оставался целый час, и некромант мог позволить себе дополнительные предосторожности.
Но вот все закончено. Осталось лишь ждать, когда подействуют заклинания, лекарства и алхимические снадобья.
На рассвете некромант собрался отдохнуть.
Но не успел он улечься, как вспомнил, что оставил у дома карету с лошадьми.
Главный камергер склонился перед девочкой-женщиной, которая требовала, чтобы ее величали принцессой Бетдек. Это имя не было настоящим. В верхах Владычества никто не пользовался настоящими именами, особенно в присутствии наложниц Властелина. Камергер мог услышать, как какая-нибудь из сестер называла ее Криденс, но и это наверняка было ложным именем.
– Какие новости? – спросила принцесса.
– Плохие, о великая. Только плохие.
– Говори.
Бетдек сдержала гнев. Пусть ничтожный червяк думает, что завоюет ее расположение, если распластается пониже. Лиши его надежды, и он перестанет рьяно пресмыкаться перед ней. Его усилия дарят надежду и ей самой.
– Часовой у водосброса сообщил, что в означенный час поблизости стояла карета… – Главный камергер решил не искушать судьбу, упоминая сестру принцессы.
– Подробнее.
– Подробностей нет. Возможно, карета стояла там давно. Часовой выполнял обход, но не слышал, как она подъехала. Уловил всплеск, окликнул незнакомца. Карета сразу же укатила. Только поэтому стражник догадался, что она там стояла. Разглядеть ее в темноте было невозможно, я сам проверял.
– Значит, карета дожидалась, когда по желобу спустится моя сестра?
До такого главный камергер не додумался.
– Факты указывают на это, о великая.
Вот только ее сестра была уже мертва, когда… Или нет?
– Болванов, что должны были избавиться от нее, наказали?
– Нет, о великая, – осторожно ответил камергер.
Как же ему хотелось, чтобы это было не так! Девушка была еще жива, когда попала к ним в руки, но находилась под действием наркотиков. В соответствии с инструкцией использованная девственница была задушена.
– Но лишь потому, что у палача выходной. Я пошлю за ним.
– Не нужно. Так даже лучше. Пускай помучаются. В пыточную камеру их! Нужно узнать, не были ли они в сговоре с похитителем.
Главный камергер не сомневался, что никакого сговора не существовало, но промолчал. Такие сговоры были в Сумраке обычным делом, и ради своего же блага ему стоило принять эту версию как основную.
Для людей маленьких подобные истории всегда заканчивались плачевно.
Бетдек наслаждалась страхом главного камергера, пусть и не понимала, чем он вызван.
Быть может, это упоение страхом – последняя забава в ее жизни. Вероятно, и ей, и всем ее сестрам жить осталось недолго.
С каждым днем Властелин все безумнее. Это из-за мрачных пророчеств и бесконечных разговоров о кометах. Он, наверное, забыл, сколь многим обязан семейству Сеньяк.
– Камергер?
– Да, моя принцесса?
– Допроси всех охранников у всех ворот. Ночью мало кто выезжает из города.
– Как тебе будет угодно.
Это уже сделано. Но не нужно лишний раз сердить принцессу.
Бетдек жестом отпустила главного камергера. Тот поспешил уйти, а она задумалась, стоит ли поговорить с сестрами. Их это тоже касается. Но с момента происшествия прошло всего два часа. Ночь еще не закончилась. Пусть отдыхают.
Вдруг случится что-нибудь хорошее?
А вот беспокоить своего двоюродного деда, Взятого, известного под именем Ревун, она не стеснялась. Насколько помнила, тот никогда не спал.
Принцесса без труда заручилась помощью Ревуна. Она была его любимицей и притворялась, что тоже любит его, несмотря на мерзкий запах и леденящие кровь вопли.
Солнце просунуло сияющие пальцы сквозь занавески на восточных окнах. Главного камергера била дрожь. Докладывая, он запинался:
– Болваны, которые сбросили твою сестру в трубу, сначала задушили ее. Утверждают, что это стандартная процедура. Понятия не имеют, кто эта девушка. Их не предупредили, что не от всех нужно избавляться таким образом. Они категорически отрицают участие в каких-либо заговорах.
– Ты им веришь?
– Верю, о великая. Однако допрос уже близок к той стадии, когда они будут сочинять небылицы, которые, по их мнению, мы хотим услышать.
– Продолжай. Мне любопытно, чьи имена всплывут в этих небылицах.
– Как пожелаешь, о великая. – Главный камергер медленно попятился к выходу.
– Не задерживайся, камергер. Рано или поздно новости дойдут до его ушей.
Главный камергер обмочился.
– Ах, старый я болван! Чуть не забыл! Стражники у Нефритовых ворот сообщили, что в подходящее время пропустили карету. Внутри была девушка – по словам возницы, назвавшегося ее отцом, – пьяная. Подозрений у привратников не возникло.
– Их арестовали?
– Нет. Они выполняли свои обязанности и рассказали обо всем без утайки. Их арест ничего не даст. Они не могли ничего заподозрить.
Кто-то должен заплатить. Лучше другие, чем она, пусть на ней и не больше вины, чем на охранниках.
Во Владычестве была установлена самодержавная форма правления, однако опорой ее, о чем не задумывался даже сам Властелин, были солдаты. Они обеспечивали исполнение воли Властелина. Без солдат империя пришла бы в упадок, даже несмотря на могущественные чары, подвластные ее безумному правителю и Десяти Взятым. Не минуло бы и века, как границы Владычества можно было бы разглядеть из окна Благодатной башни Властелина.
– Понятно.
Она действительно понимала, в отличие от ее сумасшедшего повелителя, который все, кроме собственной персоны, считал иллюзорным. Он видел в себе бога во плоти. Мир и все в нем – его игрушки.
Неоспоримое могущество Властелина в конце концов обернется его погибелью. Бетдек была уверена, что эта погибель не за горами. История полнится империями и цивилизациями, чей срок однажды истек.
Любое начало предвещает конец, пусть и наступит он через многие века.
По империи уже ползут слухи о мятежниках, собирающихся под знамя некой Белой Розы где-то в Великом лесу.
Мысли о мрачном будущем не покидали Бетдек. Она осторожно начала к нему готовиться, подозревая, что сестры заняты тем же.
Но для того, чтобы пережить грядущие смутные времена, предстояло выпутаться из нынешней затруднительной ситуации.
У Капитана случился очередной приступ порядколюбия, и он ежедневно муштровал братьев с утра до ночи. В «Темной лошадке» было почти пусто. Все чересчур уставали, чтобы развлекаться. Меня встретил хмурый Маркег Зораб. Я показал ему монетку. У старины Костоправа забот было меньше, чем у остальных, – в последнее время лечить мне приходилось разве что грибок.
Гоблин и Масло играли в тонк с парнишкой, которого звали Умником. Этот Умник был в числе тех разгильдяев, которые раззадорили Капитана. То, что он вместо тренировки просиживал зад в трактире, намекало на его скорое отчисление из Отряда.
Зораб принес мне пива и забрал деньги. Я уселся на стул:
– Я тоже сыграю.
– Какими судьбами? – спросил Гоблин и сдал мне дрянные карты.
– Заняться нечем.
– Сходи в бесплатную лечебницу, найдешь чем.
– Нет предела совершенству, – заметил Масло, намекая на Капитана.
– Сам-то чего прохлаждаешься?
– Посвящаю нашего Умника в тонкости городской разведки.
– А у тебя какая отговорка? – спросил я Гоблина, с надеждой набирая новые карты.
– Такая же, как у тебя. Заняться нечем.
– Как обычно, – сказал я Умнику. – Зато других поучать горазд. Гоблин, а с подмастерьем кто заниматься будет?
– С Третьим-то? Старик опять отправил его с Одноглазым скотину считать.
Масло добавил:
– Капитана теперь хлебом не корми, дай поглумиться над Одноглазым. С тех самых пор, как Хромой у нас побывал. И чем эта какашка так разозлила Старика?
– Сам знаешь, – ответил я. – Ты же был с нами. Одноглазый попросту повел себя как Одноглазый. Хотел воспользоваться заданием, чтобы набить карман. И нас едва не угробил, включая Капитана. Вот так-то.
Гоблин осадил меня:
– Костоправ, не лезь в бутылку. Все обошлось. Твоя милашка нами довольна.
Я поспешил перевести разговор на другую тему:
– Дело в другом. Одноглазого ничто не учит.
Гоблин ласково произнес:
– Твоя очередь сдавать.
Я сдал:
– Так-то лучше. Может, я всегда буду сдавать?
– Костоправ, – раздался над моим правым плечом голос человека, который выглядел так, будто когда-то упал с высоченного уродливого дерева и сшиб по пути все ветки.
– Леденец?
Что третий по рангу брат в Отряде забыл в такой дыре?
– Капитан хочет отнять минутку твоего драгоценного времени.
Я переглянулся с Гоблином. Масло с Умником отвернулись в надежде, что их не узнают.
Раз Леденец добрался до меня так быстро, значит он вышел из лагеря, когда я был еще на полпути к «Темной лошадке».
Собрав выигрыш, я отдал колоду Гоблину. Выйдя на улицу, спросил:
– В чем дело?
– Узна́ешь, – ответил Леденец и не произнес больше ни слова.
Если не считать залежей глины, из которой получались прекрасные кирпичи, со строительными материалами в Алоэ было туго. Все постройки в лагере, включая стену, которой был обнесен город – по мнению Капитана, недостаточно высокую и прочную, – были глинобитными. Услада для глаз любителей коричневого цвета.
Жаркий ветер был достаточно силен, чтобы гнать по дорожкам листья и пыльных чертиков. Один мелкий вихрь кружил прямо напротив штаба. Я спросил Леденца:
– Это нормально?
– Не похоже. Он уже был тут, когда я пошел за тобой. Однако Молчун утверждает, что опасности нет.
В этот самый момент вихрь решил пересечь строевой плац, но рассеялся, не продвинувшись и на сотню футов.
Старик принял меня за своим массивным, грубо сколоченным столом. Жестом велел сесть напротив.
Я сел. Кроме нас и Леденца, внутри никого не было, но и Леденец быстро ретировался.
Капитан был настоящим человеком-горой, без капли жира в теле. Никто не помнил, как и почему его выбрали, но командир из него получился отменный. Отряд никогда не нес существенных потерь.
Откинувшись на неотесанном стуле, Капитан сложил руки домиком под подбородком. Уставился на меня. Все как обычно.
– Что случилось? – спросил я.
– Гоблин с Одноглазым не вели себя странно в последнее время?
– Если и вели, как это понять?
– Тут не поспоришь. Но все равно подумай.
Я подумал. Ответ остался прежним.
– Если не считать, что Одноглазый вдруг перестал врать, – добавил я.
Колдун-коротышка уже несколько недель не мухлевал в карты и не придумывал подпольных схем обогащения.
– Приму к сведению. Раз Одноглазый не врет, то наверняка он что-то задумал и не хочет привлекать внимания.
– Капитан?
Я взволновался. Если Старик берет официальный тон, значит он видит серьезную, требующую решения проблему.
– Я все думаю о визите Хромого. А ты его помнишь?
– Как такое забыть? У меня до сих пор кальсоны не отстирались.
– Вы хитро все обстряпали. Умело. Но до меня дошла правда. Что, если дойдет и до Хромого?
– А кто ему расскажет?
– Среди нас друзей у него нет, это верно. Но дело в другом. Тут и не нужен донос – твой план сам себя раскрывает.
– Ох…
Мне стало ясно, кто нас выдал. Я сам. Ведь я все записываю в Анналы. Старик изредка их почитывает.
– Сосредоточься. Хромой куда-то увозил Гоблина и Одноглазого. На два дня. И мы об этом забыли.
Я-то не забыл. Гоблин тоже вспомнил, когда я ему рассказал. Но он не помнил, что делал в эти два дня.
– Костоправ, не спускай с них глаз. Раз в деле замешан Хромой, жди подлянки. И другим передай, чтобы ни на секунду не оставляли этих двоих без присмотра.
– Заметят и разозлятся.
– Плевать. Может, хоть дурью перестанут маяться. Выполняй приказ.
Я в раздумьях вышел. Беседа с Капитаном выбила меня из колеи.
Что он задумал? Неужели правда волнуется за этих дураков и надеется, что слежка обуздает их непредсказуемый нрав?
Мы уже давно торчим в Алоэ. Одноглазый мог что-нибудь выкинуть просто от скуки.
Тут до меня дошло. Старик четко все выразил, а я пропустил мимо ушей. Одноглазый перестал вести себя как Одноглазый, и началось это после того, как Хромой улетел на своем ковре на запад.
По дороге в город ко мне прицепился Крутой:
– Отлыниваешь от дела? Заметил, что ты не заглянул в лазарет.
Об этом я и не подумал.
– Вдруг тебя там человек пятнадцать дожидаются?
– Разве что уставших от муштры симулянтов.
– Многие жалуются на головокружение.
– Не слышал таких жалоб. Ко мне приходят только с грибком, вошками и триппером. А в последнее время – только с грибком. У местных храмовых проституток никакой заразы нет. Если кто-то скажет, что у него триппер, я даже не взгляну. Пускай верещат, когда мочатся.
– В чем тебе, Костоправ, не откажешь, так это в безграничном человеколюбии.
Что-то было не так.
Крутой тоже это почувствовал:
– Мы в Алоэ или где? Куда народ подевался?
На улицах было почти безлюдно. Ветер – горячий, сухой и грязный – все усиливался. По дороге катились клочья сухой травы.
Я сбавил шаг и вынул нож, пожалев, что нет при мне оружия посерьезнее. Крутой отошел вправо, чтобы нас не смогли уложить одной атакой, и тоже обнажил нож.
Клубок травы едва не прилетел мне в грудь. Я дважды полоснул его и почувствовал себя как дурак. Но расслабляться было рано.
Ветер стих. Трава перестала летать. Возникли и тут же рассеялись пыльные вихри.
– Плевать, что там говорит Молчун. Я боюсь.
Крутой лишь фыркнул. Он был настроен на драку, а не на размышления.
– Чертовщина какая-то. Неспокойно мне, – пробурчал я.
– Просто ты не доверяешь Алоэ.
Золотые слова. Это чересчур приветливый город. На меня не бросаются из каждой подворотни. Люди искренне благодарят, когда я лечу их детей. Ценят спокойствие и порядок, которые принес им Отряд. Сообщают о любых злодеяниях.
По приказу Капитана наши бойцы работают в полях и на стройке – не для того, чтобы завоевать симпатию, а чтобы лишний раз не буянить.
– Ты прав, – признался я. – Чем дольше Госпожа оберегает нас от неприятностей, тем сильнее чувство, что мы вот-вот окунемся в дерьмо с головой. Всякие ужасы мерещатся.
Перед нами закружился и растаял пыльный вихрь. Крутой не обращал на такие мелочи внимания.
– Через пятьдесят шагов будешь в безопасности.
Все верно. Ровно столько оставалось до «Темной лошадки». Буквально рукой подать. А когда я расслабился, то увидел вокруг людей и понял, что на улице мы не одни.
Мы вошли в трактир. Мой час еще не пробил.
– Крутой, надо бы мне обзавестись каким-нибудь хобби.
В трактире не оказалось ни Гоблина, ни Одноглазого. Зато был наш третий колдун, Молчун. Играл в тонк на своем привычном месте. Ему составляли общество Масло, приятель Крутого, и Эльмо. Несколько солдат следили за игрой.
– Сержант, и ты сачкуешь? – спросил я Эльмо.
– В яблочко, черт побери. Старик совсем из ума выжил.
– Может, и его этот город допек.
– В смысле?
Крутой объяснил:
– У Костоправа мурашки по коже оттого, что в Алоэ все такие дружелюбные и приветливые.
– Он из тех, кто смотрит в зубы дареному коню, – кивнул Эльмо.
Облюбованное Одноглазым место, где проще мухлевать, было занято Причиндалом.
– Костоправ, садись, я выхожу. Устал проигрывать.
Вид у меня, наверное, был чересчур озабоченный. Молчун жестом показал, что готов подвинуться.
Я признался:
– Покоя не дает мысль о том, что грядут большие неприятности. Мне едва ли не хочется, чтобы они наконец начались.
– Совсем спятил, – заключил Эльмо. – Околесицу несет.
– Костоправ, много думать вредно, – добавил Масло.
Эльмо с ним согласился:
– Вот что с людьми делает образование. Ну, чего там Старик хочет?
– Беспокоится о Гоблине с Одноглазым. Думает, Хромой с ними что-то сотворил.
– С запада не было вестей? – спросил Эльмо.
– Нет.
Послания из Башни обычно передавались воздушными курьерами. В случае чрезвычайной важности – через Гоблина. Но после отбытия Хромого летучих ковров мы не видели.
– А из главного штаба?
Уже ближе. Депеши оттуда привозили конные гонцы.
– Нет никаких вестей. Смотри не сглазь. Я бы предпочел, чтобы о нас совсем забыли.
Молчун поддержал меня, подняв вверх большой палец, после чего сдал мне просто ужасные карты.
Колода пошла по столу. Делались ставки, забирались выигрыши. Завязался разговор о том о сем.
– Если бы я был Госпожой и хотел отправить Капитану тайное послание, то сделал бы это через Шепот, – сказал Эльмо.
– Тебе что-то известно?
– Просто мозгами шевелю.
Мы повернулись к Молчуну. Недовольный всеобщим вниманием, он жестами показал:
– Чую опасность.
– И как я этого не понял? – буркнул я.
– Успокойся, – произнес Эльмо. – Тебе сдавать.
Он показал пальцем на дверь. Пришел Гоблин.
Низкорослый колдун втиснулся между Маслом и Эльмо. Сегодня он, как никогда, напоминал жабу.
– С севера надвигается сильная буря, – произнес он.
Масло сказал:
– Может, это от погоды всем не по себе.
– С севера? – удивился Эльмо. – Странно. В это время года здесь случаются бури?
– Примерно раз в пять лет. Да еще какие!
– Надвигается сильная буря, – повторил Гоблин. – Костоправ, у меня нарыв. Ты бы взглянул, а?
– Прямо здесь? – Я пил пиво с жареной курицей и старался поаккуратнее брать карты жирными пальцами.
– Приду завтра в приемные часы. Ты, главное, сам не забудь появиться.
Эльмо с Маслом нашли эту хохму смешной.
– Да я вкалываю больше всех в Отряде.
– Не знаю насчет «больше всех», но в число самых усердных шестисот пятидесяти человек ты входишь, – поддел меня Эльмо. – А теперь кончай жрать и ныть, играй по-человечески.
Но карточные богини по-прежнему не благоволили мне.
– Гоблин, сядешь вместо меня?
Колдун пробурчал что-то неразборчивое. Вид у него был смурной. Неужели нарыв так сильно болит?
Или у него что-то похуже?
Гоблин стар как сам мир. Кто знает, какая гадость могла к нему прицепиться.
– Тебе плохо? – спросил я.
– Нормально. Но с севера буря надвигается.
Масло перебил нас:
– Костоправ, бери карты. Надо снять с тебя шкуру, пока ты теплый.
После завтрака я открыл лазарет. Воздух был тяжелым, влажным и спертым. Один из тех дней, когда у всех плохое самочувствие, дурное настроение и никакого желания работать. Вскоре с севера подул резкий холодный ветер.
На осмотр пришли трое. Ни одного симулянта. Двое – с очагами фиолетового грибка на ногах. Каждый день он у кого-нибудь появляется. Откуда берется – никто не знает. Солдаты говорят, что перед возникновением пятен у них кружилась голова. Борная мазь с солью избавляет от грибка за три втирания.
Эта напасть постигла не только Отряд. Для местных врачей грибок тоже стал сюрпризом. Однако он не был опасен, и повторных заражений не случалось.
Гоблин появился, когда я уже устал его ждать. Он был явно не в своей тарелке. Непривычно для него. Я осматривал и лечил его уже много лет. Ему нечего было стесняться.
– Что-то ты на себя не похож.
– Не знаю… Думаю, со мной что-то сделали.
– Ты говорил про нарыв?
Гоблин начал что-то бурчать о себе в третьем лице на два голоса. Я перебил его:
– Кончай придуриваться, коротышка. Раздевайся.
Он заткнулся. Разделся. Его бледную одутловатую тушку едва ли можно было назвать магнитом для девушек.
Нарыв был на пузе, справа от пупка. Диаметром полтора дюйма, округлый, гнойный и вонючий, но без признаков гангрены. Чем-то похожий на мишень: внешний круг ярко-красный, с признаками воспаления, средний – черный, а посередине – гнойная головка в треть дюйма диаметром.
– И давно ты с этим ходишь?
– Давненько. Сначала был обычный прыщик. Я его выдавил. Он снова вырос. А теперь стал вот таким.
– Похоже на паучий укус. – В здешних зарослях водились весьма злобные пауки-отшельники. – Сейчас почищу и проверю. Магией пытался лечить?
– Замедлил рост да зуд унял, но вывести эту дрянь не получилось.
– Забирайся.
Я уложил его на операционный стол и достал скальпель. Удалил гной и омертвевшие ткани, продезинфицировал ранку чистым спиртом. Одну унцию для тела, две – для души. Гоблин сильно орал, и пришлось дать ему еще две. Затем я положил в ранку кусочек серы и капнул серной кислоты. Промыл и уже собрался закрыть свежим лишайником, когда заметил в глубине черную точку.
– Не дергайся. Я что-то нашел. – С помощью скальпеля и пинцета я извлек вероятную причину воспаления.
Перебинтовав рану, я выдал Гоблину еще две унции медицинского спирта.
– Садись. Видишь? Вот это было в ране.
Гоблин скривился:
– Едва разглядишь.
– Мог ты о шип уколоться или занозу посадить?
– От занозы такого не бывает. Дай-ка пробирку, положу туда эту хреновину.
– Приходи завтра утром. А пока попробуй разузнать, что это. Кстати, у тебя прыщик не после поездки с Хромым появился?
Гоблин нахмурился:
– На что намекаешь?
– Капитан подозревает, что с тобой и Одноглазым что-то неладно.
– Из-за Хромого?
– Да. В первую очередь, конечно, с Одноглазым. Он странно себя ведет.
– Как это?
– Мухлевать перестал.
– Твою же мать!.. И правда! Он не мухлевал с тех пор, как… как задумал налет на храм Оккупоа. Проклятье! Кажется, лекарство начинает действовать. Надо повязать засранца и допросить под гипнозом.
– Неплохая мысль.
Я подумал, что самого Гоблина неплохо бы отвести в «Темную лошадку», чтобы там над ним поработал Молчун, но тут вмешалась погода.
Северный ветер превратился в настоящий ураган. Раскатился гром. Запахло грозой.
– Пойду отосплюсь. Глядишь, и буря уляжется, – сказал Гоблин и принял очередную дозу «лекарства».
– Пожалуй, пропишу и себе алкогольно-постельный режим.
Небесные владыки устроили жестокую сечу. Двери и ставни тряслись, дождь хлестал по крыше лазарета. С порога текло. После бури понадобится серьезный ремонт. Стоит отвалиться штукатурке – и глинобитные стены быстро придут в негодность. Крыша тоже начала протекать.
Взбодрившись «лекарством», я решил вернуться в «Темную лошадку».
Но тут дверь резко распахнулась и в лазарет ворвался Капитан. Даже ему не хватило сил закрыть дверь против ветра, и я был вынужден помочь.
Внутрь летели градины размером с голубиное яйцо и били больно.
Старик разразился несвойственными ему проклятиями. Затем уже спокойнее произнес:
– Что за чертовщина? Лето на дворе!
– Местные говорят, такое случается раз в пять лет. Гоблин тоже еще вчера предсказал.
– А он откуда узнал?
– Без понятия. Думаю, могло быть и хуже.
Капитан посмотрел на меня с пристрастием:
– Нам месяц понадобится, чтобы все восстановить.
– Ты чего-то хотел?
– Два «чего-то». Во-первых, доклад о Гоблине. Во-вторых, лекарства от этой фиолетовой фигни. – Он закатал правую штанину. – Быстро разрослось. Вчера только чесалось, а сегодня вот.
– Снимай штаны.
Он подчинился:
– Так что там с Гоблином?
– Сперва я решил, что его паук цапнул. Когда обработал рану, заметил крошечную черную соринку, вроде занозы. Гоблин сам ее проверит. Залезай на стол. Не шевелись, пока мазь не засохнет. Голова не кружится?
– Кружится. Откуда знаешь?
– Все, у кого этот грибок, жалуются на головокружение.
– У городских он тоже бывает?
– Бывает. Лечатся точно так же.
– Кажется, помогает. Зуд как рукой сняло.
Гром загремел с новой силой. Здание встряхнуло. Град забарабанил по крыше, пробив новые дыры.
Капитан заворчал:
– Еще паводка нам не хватало. Беда. Пришлю к тебе Одноглазого. Осмотри его как следует. Ясно?
– Что искать?
– Поймешь, когда увидишь. Если увидишь.
Воздух был переполнен влагой. Мазь на ноге Капитана отказывалась подсыхать. Он сел и потыкал ее пальцем:
– Вся эта вода отвлекает нас от дела.
Снова гром. За окном ослепительно сверкнули молнии. Эпический потоп и не думал прекращаться.
Кругом грязь. Под ногами ничего не увидишь из-за расходящейся волнами воды. Казалось, лагерные постройки тают. Те, которые не успели подновить, больше не пригодны для жилья.
Ветер не ослаб, но стал суше. Хоть какое-то облегчение.
Ни в лагере, ни в городе никто не погиб. Несколько человек пострадали. А вот многим зданиям был причинен непоправимый ущерб. Жители в отчаянии спасали хоть какие-то пожитки.
Местные утверждали, что в этот раз их защитили боги. Раньше бури бывали куда разрушительнее.
Объявился Одноглазый. Выглядел он так, будто хотел перещеголять саму смерть. Третьего он оставил на свиноферме. Одноглазый сказал, что буря застала Третьего в открытом поле и его сильно побило градом.
Чернокожего уродца в вонючей шляпе потащили ко мне в лазарет. Он сопротивлялся и верещал, что не хочет меня видеть.
Лазарет отремонтировали после столовой. Такие уж приоритеты.
– Раздевайся, – приказал я.
– И не подумаю! Костоправ, какого черта?!
– Господа, помогите нашему брату разоблачиться. Только не забудьте потом помыть руки.
Одноглазый был нечистоплотен. Носил одежду, пока та не превращалась в труху или пока не добывал обновку путем кражи. В его нынешнем одеянии могла скрываться какая угодно зараза.
Леденец снял с него шляпу. Одноглазый попытался врезать сержанту по шарам, но тот в ответ двинул ему кулаком в солнечное сплетение.
Одноглазый завизжал, как брошенная в костер девочка. Все замерли. Колдун осел на пол.
Черт побери!
– Господа, продолжайте.
Господа закончили его раздевать, стараясь не причинить лишних увечий. Сам Одноглазый больше никого не провоцировал.
Пришел Гоблин. Он мог мне пригодиться.
– Вставай, шмакодявка. Леденец, надо положить его на стол.
Одноглазого подняли и уложили.
– Боги! – вырвалось у кого-то.
Из-за фиолетовых ног колдуна? Или из-за запаха? Удар Леденца сорвал с живота Одноглазого заскорузлую тряпку, открыв мерзкого вида рану.
– Прежде чем копаться в нем, надо бы его усыпить. Гоблин?
– Ничего не могу предложить.
Я попросил его принести нужные для сонного снадобья ингредиенты, замешал их в сладкое инжирное вино. Пока я возился, Одноглазый очухался. Вернулся к нему и привычный гонор. Пришлось силой вливать в коротышку пойло.
Наконец Гоблин объявил:
– Уснул.
– Можете идти. Он продрыхнет несколько часов, а когда очухается, у него не будет сил брыкаться.
Леденец с ребятами удалились. Кто-то предложил сжечь шмотки Одноглазого, в которых могли водиться и вши, и кое-что похуже.
– Это перебор, – сказал я. – Просто выстирайте.
Появился Капитан, с головы до ног в грязи. Он работал наравне со всеми.
– Ну что здесь у тебя, Костоправ?
– Пока лишь худший случай заражения фиолетовым грибом. Обе ноги от ступней до бедер. В некоторых местах цвет уже серо-зеленый. Полагаю, Одноглазый специально скрывал заражение.
– С него началось?
– Похоже на то. Подумываю, не оставить ли все как есть: неплохо бы узнать полный цикл болезни. – Я соскоблил часть посеревшего грибка, чтобы взглянуть на то, что под ним.
– А что за рана на животе?
– Как у Гоблина, только глубже и запущенней. Выглядит и пахнет так же. Быстро не вылечишь.
– А сам он не лечился.
И это странно. Одноглазый – мой помощник в медицинских делах. Ему следовало бы лучше за собой следить.
– Узнаем причину, когда очнется.
– Оставляю его тебе. Мы с Гоблином перекинемся парой словечек.
Ух! Бедняга Гоблин!
Я достал несколько пробирок. В одну положил образец гноя, в другие – соскобы грибка. Прочистил рану Одноглазого и нашел похожую на занозу соринку.
– Так-так. Опять то же самое.