Глен Кук
Жар сумрачной стали. Злобные чугунные небеса
42
Стоит мне влить в себя две-три кружки «Вейдеровского темного», как я превращаюсь в охотника до танцулек. Все девушки мои, я со всеми танцую и всех огорчаю. Разумеется, Тинни имела преимущество перед остальными, но и она недовольно фыркала, когда я приглашал на танец Аликс, Никс или Киттиджо (с нею я отважился всего на один круг). Я раздухарился настолько, что протанцевал даже с матроной, строившей мне глазки в начале вечера. Она назвалась мадам Тинстолл. Это имя было мне незнакомо. Для женщины ее возраста у мадам Тинстолл оказались замечательно стройные ножки, которые она, естественно, не преминула мне продемонстрировать.
Тинни фыркала, Аликс шипела, Никс была слишком дружелюбна для девушки, чью сегодняшнюю помолвку отмечали гости; впрочем, о помолвке мы с ней во время танца и не заговаривали. Киттиджо, этакая потрепанная жизнью Аликс, вообще помалкивала, не выказывая желания ударяться в воспоминания. Зато мадам Тинстолл говорила не умолкая; у меня сложилось впечатление, что она отнюдь не прочь сунуть Гаррета под мышку и отнести к себе домой. Что подумает об этом ее муж, я уточнять не стал.
В перерывах между танцами я утолял жажду, отдавая предпочтение напиткам с маркой моего босса. Гаррет – он такой: уж если верен, то во всем.
Интересно, куда подевался Попка-Дурак?
– Что случилось? – спросила Тинни, заметив выражение моего лица.
– Сам себя не узнаю. Вдруг озаботился судьбой той пернатой скотины, которую мне приходится содержать. Ты его видела?
– Угу. На твоем месте я бы не стала его искать. – Она лукаво усмехнулась.
– Почему?
– Его выкинули из дома. Твое счастье, что никто не вспомнил, кто его принес.
– Поделом. Надеюсь, совы его сожрут. Он давно напрашивался.
Мажордом Макса, Джеррис Дженорд, уже изрядно охрипший, неожиданно двинулся в нашу сторону. По пути он обогнул Аликс и Киттиджо. Аликс глядела на старшую сестрицу с плохо скрываемой ненавистью; Киттиджо словно не замечала этого взгляда – она явно витала в облаках.
Дженорд протянул мне сложенный вчетверо, изрядно потрепанный клочок бумаги.
– Просили передать, – просипел он. – Сказали, дело очень важное.
Тинни нахмурилась, предчувствуя новые неприятности. Неужто она научилась читать мысли? Ну вот, только я расслабился. Впрочем, мне всегда везет.
– Спасибо, Джеррис.
Записка гласила: «Надо повидаться. Сейчас. Р.». Почерк крупный, почти детский.
«Р»? Что еще за «Р»? Кто может знать, где меня искать? Шустер, больше некому. Как тут не заподозрить новую беду?
– И что? – справилась Тинни. Видно, мои мысли она читать пока не умела.
– Пойду посмотрю.
– Прямо сейчас?
– Так точно.
Я не сомневался, что дело и вправду важное: Шустер не стал бы отвлекать меня из-за пустяков.
– А как же твоя подружка?
– Что? А… Я скоро. И вовсе она мне не подружка, Тинни.
– Неужели? То-то она на тебя так смотрела, когда ты не видел. Будто сожрать хотела.
– То есть как я на тебя смотрю, даже когда ты видишь?
Призрак улыбки мелькнул на ее губках.
– Низкий льстец! Хватит ко мне подлизываться. Я объясню ей, куда ты слинял.
– Чего-чего?
– Я же тебя знаю, Гаррет. Ты уйдешь на пять минут, а сам либо получишь по голове и отрубишься, либо засмотришься на что-нибудь этакое и забудешь про все на свете, либо встретишь незнакомую красотку и побежишь за ней, виляя хвостиком…
– Женщина, ты меня оскорбляешь! Теперь, когда ты вновь признала мое существование, как я могу бросить тебя хотя бы на пять минут?
– Гаррет, на мне новые туфельки. Сшитые по особому заказу. Я их нарочно надела, чтоб в твоем вранье ноги не замочить.
– Очень симпатичные туфельки, и цвет у них такой приятный, зеленый, под стать твоим глазкам.
Может, послать подальше и Шустера, и его срочное дело? В конце концов, мне велено развлекаться.
Вынырнув из глаз Тинни, я твердо решил, что никуда не пойду. Не полный же я идиот, в самом деле?
Ее улыбка увяла.
– Ступай, Гаррет. Выясни, что там стряслось, и немедленно возвращайся. Если все будет в порядке, может, мистер Вейдер не заставит тебя торчать здесь всю ночь.
Ого! Звучало весьма многообещающе.
Пританцовывая, я двинулся к выходу.
– Мистер Гаррет! Мистер Гаррет!
– Да, мистер Грессер!
– У меня еще двое пропали! Что мне делать? Я не могу один со всем справиться!
А я могу? Позвал бы Гилби с Дженордом; они всяко легче на ногу.
– Грессер, меня позвали ловить грабителей и прочих злодеев, а не беглых официантов. Обслуживать гостей мистера Вейдера мне никто не поручал. Вы же дока в своем деле. Вам и карты в руки. А лучше поднос.
Я оставил его стоять с раскрытым ртом.
У самых дверей меня настигла Аликс.
– Ты куда, Гаррет?
Она подошла почти вплотную и улыбнулась так зазывно, что я чуть не откусил себе язык, чтоб не наброситься на нее прямо тут. Ну почему меня морят голодом, когда я на что-то способен, а когда времени нет, пытаются закормить?
– Получил важное послание, детка. Отлучусь на пару минут и сразу вернусь. – Я оглянулся, высматривая Тинни, но не сумел различить ее в толпе.
Зато увидел Киттиджо, наблюдавшую за мной из укромного местечка у стены. Она выглядела обеспокоенной и явно не рвалась вернуть юные годы, проведенные вместе. Может, хоть она растолкует сестрице, что со мной не стоит связываться?
Я подмигнул Аликс и шагнул к дверям.
У Морли Дотса есть правило, которым он охотно делится с друзьями: поддавайся искушению, когда только можешь, ибо всякое искушение может быть последним в твоей жизни. Лично я не готов подписаться под этим правилом. Поддаться означает, по-моему, приблизить тот пресловутый последний раз. Но когда меня искушают блондинки, брюнетки или рыженькие, я не могу устоять.
Есть и другое правило, не менее полезное: никогда не связывайся с женщиной безумнее тебя самого. Проблема в том, что женщины умело скрывают свое безумие, и его не распознать, пока не окажется слишком поздно. Наглядный пример – Киттиджо.
За моей спиной Джеррис Дженорд сипло провозгласил начало церемонии. Наконец-то Никс и Таю предстояло во всеуслышание объявить о своей помолвке.
43
Я перебросился парой слов с охранниками у дверей, предупредил, что скоро вернусь, и вышел на улицу, высматривая Попку-Дурака – и того, кому я вдруг понадобился. Вряд ли Шустер пожаловал собственной персоной. Он предпочитает держаться в тени… И в этот миг из тени у стены дома вынырнул знакомый силуэт. Я даже вздрогнул от неожиданности.
– Уф! Напугал, однако.
– Извини, – ухмыльнулся Шустер. – И за то, что вечеринку прервал, тоже извини. Я решил, тебе будет полезно на это взглянуть.
– На что? И каким ветром тебя сюда занесло?
– Я здесь потому, что в доме Вейдера собрались все интересующие меня особы. Случай уникальный, им нельзя было пренебречь. Я должен увидеть все собственными глазами.
Интересно, а внутри есть люди Шустера? Я не стал ломать голову и задал этот вопрос вслух. Ответом мне было молчание, лишь подтвердившее мои подозрения. Вполне возможно, в команде Грессера не только злодеи, но и агенты тайной полиции. Бедный мистер Грессер!
– Тихо сегодня, – заметил я.
По правде сказать, тишина настораживала. У нас в Танфере есть примета: если на улице тихо, жди неприятностей.
– Да уж.
Дальше мы шли в молчании.
Впереди мелькнул алый блик. Факел. Ни воплей, ни каких иных звуков, обычно сопровождающих митинги и драки, слышно не было.
Мы дошли до угла. Свернули. И уткнулись в пропавший фургон. Точно, он самый. А вот и мой старый знакомый, злобный мерин с клыками как у тигра…
Фургон охраняли четверо. Трое держали в руках факелы, четвертый нацелил копье в спину человеку, лежавшему лицом вниз на мостовой. На двоих факельщиках были ливреи. И как им удалось выскользнуть незамеченными?.. Ба! Вот на кого жаловался Грессер! Но охранники у дверей их и словом не помянули… Люди Шустера? Разумеется. Из чего следует, что он рассовал своих людей повсюду. Жаль, что нет возможности поручить им сделать за меня мою работу.
Тент был откинут именно с той стороны, с какой я подобрался к фургону, когда меня огрели по макушке. Или уронили мне на голову кусочек неба.
– Ребята видели, как тебя ударили, – сообщил Шустер. – Они прикинули, что стоит, наверное, проследить за фургоном и выяснить, что тут затевается.
Усилием воли я воздержался от комментариев, которые так и просились на язык.
Парень с копьем заставил пленника повернуть голову в противоположную от нас сторону. Шустер не хотел, чтоб я разглядел лицо моего обидчика.
Ну и ладно. По всему, эти четверо – из числа ближайших помощников Шустера. Я постарался запомнить их лица (особо пристально, впрочем, не всматривался, чтоб не нарваться на отповедь).
Заглянув внутрь фургона, я только покрутил головой.
– Вот зараза! Этого я и боялся…
Три трупа; два вообще без одежды, Том Вейдер – в том самом рубище, которое было на нем, когда я пытался отбить его у Стоквелла с Уэндовером.
– Зараза!
Меня охватило отчаяние. Как я расскажу Максу?
– Ты их знаешь?
– Дети Вейдера, Том и Киттиджо. Третий работал в пивоварне, на складе. Его звали Люк. Гилби послал его охранять Тома. Отец семейства, четверо детей… По-моему, все гораздо хуже, чем казалось поначалу. Загадка на загадке, слыхал такую поговорку?
– А если конкретнее?
– Я видел их всех в добром здравии уже после того, как фургон уехал. Хуже того, с Киттиджо я перемигнулся перед тем, как выйти к тебе.
Шустер хмыкнул:
– Звучит паскудно.
– Угу. Итак, что мы имеем? Злодеи растворяются в толпе, стоит только отвернуться. Но те, кого вроде бы похитили, все в зале…
– Оборотни? – предположил Шустер.
Я так и хотел, чтобы эту версию выдвинул он.
– Зуб даю. Или кто-то, у кого в рукаве припасена пара-тройка нужных заклинаний.
– С оборотнями у нас никогда проблем не было. Однако…
– Что?
– Капитан получил на днях письмецо с Холма. Мне он его не показывал, сказал лишь, что речь идет об оборотнях.
– В городе полным-полно пришлых. Среди них наверняка есть оборотни. Кто-то наверху мог об этом прознать.
Как правило, туда, где обитают колдуны и чародейки, оборотни предпочитали не соваться. К ним везде относились, скажем так, недоверчиво и старались поскорее спровадить добром. А если не получалось, с ними поступали как с вампирами – убивали без всякой жалости.
– Честно говоря, я давно заподозрил что-то в этом духе, – продолжал я, – но думал, что обойдется… Уж больно безрадостная перспектива вырисовывается.
Хорошо известно, что оборотни убивают других живых существ и перевоплощаются в убитых. Впрочем, на деле до убийства доходит редко: куда чаще они просто меняют облик, чтобы учинить какую-нибудь пакость, но никого при этом не убивают. И даже если они занимают места тех, кого убили, долго сохранять маску удается лишь отдельным, особо продвинутым особям. А уж обмануть родных покойного способны и вовсе единицы.
Никто не знает истинной природы оборотней. Догадок множество, но достоверных фактов раз-два и обчелся. Обычно они расхаживают в человеческом облике. Может быть, их переменчивость – результат некоего диковинного заболевания, как в случае с вампирами. Наверняка известно лишь одно (по крайней мере, в это верят повсеместно): если оборотень ни в кого не превращается, он умирает. Вот такой расклад… Возможно, и убивают они для того, чтобы раздобыть себе новую душу…
Вопреки расхожему мнению, в родстве с вервольфами они не состоят – хотя, как я полагаю, перекинуться в вервольфа им труда не составит. Был бы образец.
– У кого-нибудь есть серебро? – справился Шустер.
Разумная мысль. И вампиры, и вервольфы, и оборотни, по слухам, серебра боятся. Что ж, вот и проверим.
Никто не отозвался, поэтому я с неохотой выудил из кармана одну из монет Маренго, самую маленькую. При любой возможности расходы следует сокращать.
– Похоже, тебе платят куда приличней моего, – съязвил Шустер и опустился на колени рядом с пленником.
Я в двух словах пересказал историю насчет подкормки идеализма. Шустер расхохотался. Должно быть, и он подвержен переменам: раньше чувства юмора за ним не водилось.
Он задрал рубаху на спине пленника, потом ткнул пальцем в место под лопаткой. До этого места самому не дотянуться рукой при всем желании, если ты, конечно, не акробат какой-нибудь.
– Я взрежу ему кожу, а ты клади монету. Если они и вправду боятся серебра, мы не уберем монету, пока он не выложит нам все, что знает.
Я кивнул. Шустер взял нож и вспорол пленнику кожу со спокойствием военного хирурга.
Серебро подействовало мгновенно. Пленник задергался, завертелся, зашипел, принялся извиваться почище любой змеи.
– Глядите в оба, – сказал Шустер. – В письме говорилось, что они способны чувствовать боль друг друга. А может, и общаться без слов.
Я приметил какое-то движение в сумерках.
– Ты что, целую армию с собой привел?
– Армию не армию, но чтоб с человеколюбцами справиться – хватит.
Выходит, мозги оборотней устроены как у логхиров? Тогда становится понятно, почему Покойник не сумел углядеть ничего этакого в сознаниях Уэндовера и Стоквелла.
– Никогда не слыхал, что они умеют мысли читать. Совсем плохо.
– До твоего напарника им далеко. Они общаются только между собой и улавливают лишь эмоции, а не конкретные мысли.
– Уверен?
– Нет, Гаррет, не уверен. Кто-то полковнику рассказывал, а он мне передал. На всякий случай. На какой, не уточнил. Ему нравится притворяться, будто он Холму по большому счету не подчиняется… У Вейдера на приеме что-нибудь интересное было? Может, углядел чего?
– Некогда было. Правда, попал на одно совещаньице… По чистой случайности. Общий треп, ничего полезного. Разве что мне поручили раскопать подноготную «Черных драконов».
– Надеюсь, ты согласился?
– Я же сказал – мне поручили. Эта серебряная монетка, которую ты бестрепетно испоганил, – из личного кошелька Маренго Северная Англия.
– Ясно. Небось у него одного кошелек и остался: всех остальных-то он до нитки обобрал.
Пленник застонал; думаю, будь у него силы, он бы не стонал, а вопил. Шустер нагнулся и зажал ему ладонью нос и рот, чтоб усугубить положение.
– Когда согласишься заговорить, дерни головой.
В вечернем сумраке послышалась какая-то возня. Длилась она не более минуты, потом все снова стихло. Любопытно, почему нет зевак? Танферцы приучены разбегаться при первых признаках опасности, но, едва опасность минует, они возвращаются на место происшествия и пялятся почем зря. Может, от оборотней исходит некий сигнал, что-то вроде наказа держаться подальше?
Тогда почему я ничего не чувствую?
– Если они слышат друг друга на расстоянии, те, которые в доме, теперь поймут, что их раскололи.
– Не обязательно. Повторяю, они улавливают лишь эмоции.
– Откуда ты узнал, что они сегодня нападут на Вейдера? От Тупа?
– Нет. Я не знал ничего, пока не задержал фургон. Я остановил его по той причине, что думал, будто он имеет какое-то отношение к замыслам наших борцов за права. Того, что нашел, я никак не искал.
– Столько суматохи из-за шайки придурков? – Я обвел рукой окружавшие нас сумерки.
– Эти придурки, Гаррет, весьма опасны. Еще полчаса назад я бы сказал, что они – величайшая опасность, с какой когда-либо сталкивалась Карента. Радея за права людей, они калечат и убивают подданных Короны, занимаются шантажом и вымогательством и с каждым днем действуют все нахальнее. Я не могу допустить, чтоб они развернулись на полную. А теперь еще и оборотни…
– По-моему, он отрубился. – Я показал на пленника.
– Точно. – Шустер убрал руку. – Ты хоть что-нибудь об оборотнях знаешь, Гаррет?
– Нет. Видел одного-единственного. Венагетский шпион, строивший из себя офицера нашей контрразведки. Сам себя выдал.
Шустер сел на пленника.
– Этого я и опасался.
– Чего?
– Потом расскажу. Пускай эта тварь сначала подтвердит мои опасения.
Показались двое или трое мужчин, явно из людей Шустера. Они волокли второго оборотня, лицо которого менялось едва ли не каждую секунду. Все личины были мне незнакомы. Убедившись, что первый пленник по-прежнему без сознания, Шустер поднялся и лично обыскал второго.
– Любопытно.
Он показал мне татуировку на правом плече оборотня. В неверном свете факелов казалось, что на плече вытатуирован дракон; впрочем, надо будем глянуть днем. Под драконом виднелся армейский крест.
– Очень любопытно.
– Пожалуй, надо будет кое-что уточнить. Сдается мне, туман начинает рассеиваться.
Оборотень встряхнулся; лицо его застыло, татуировка пропала. Мы сделали вид, что ничего не заметили.
Я посмотрел на фургон.
– Мне пора. Понесу дурные вести, попробую схватить тех, кто внутри. Доставь тела в дом, ладно? Старик будет признателен.
– Помощь нужна?
– Отошли обратно своих официантов. Иначе Грессер с тоски зачахнет.
Шустер ухмыльнулся. У него был повод для радости: наконец-то появилось стоящее дельце.
– И сообщи, что сказали эти двое, – прибавил я.
– Естественно. А ты просветишь меня насчет наших общих друзей.
– Хоть сейчас. Они делят сферы влияния, заключают перемирие с Организацией и договариваются, кого в будущем трогают, а кого оставляют в покое. Им не хочется злить никого из тех, кто может послать на них регулярные войска, и между собой грызться тоже надоело.
– Какая жалость!
– С ними Белинда Контагью. Выступает от имени отца.
– Замечательная женщина. Такая молодая и такая жестокая. Кстати, ты же друг их семьи? Тебе должно быть известно, почему в последнее время мы почти не видим ее отца. Все она да она…
– У Чодо был удар. Он это скрывает и делает все, чтобы поскорее поправиться. И хворь его мягче не сделала: он все такой же безжалостный. Мало того: чем дольше хворает, тем безжалостней становится. Есть новости насчет Садлера с Краском?
– Нет. Они где-то в городе – это все, что я пока знаю.
Негусто. Эту парочку со счетов лучше не сбрасывать, если жить хочешь.
44
– Я заберу их в Аль-Хар, – сказал Шустер. – Забегай, расскажу, что удастся вытрясти.
Мы договорились, что он оставит двух своих людей в моем распоряжении: они будут сторожить на улице, пока я шарю в доме Вейдера.
– Не забудь про тела, – напомнил я.
– А забирай сразу.
Дают – бери. Я опустил тент, закрепил, взобрался на козлы, подобрал поводья – брезгливо, точно они были покрыты слизью, – и попросил шустеровских громил:
– Ребята, поглядите, эта скотина в правильном направлении развернута?
Скотина оскалила зубы. Кто-то из громил – их звали Риттер и Абенд, и они были похожи друг на друга, как близнецы, – ехидно спросил:
– Что, боишься, не управишься? Тогда слазь.
– Управлюсь, – пробормотал я, стискивая зубы. – Когда захочу, я со всем управлюсь. Но раз ты сам вызвался, на, держи.
Конечно, я умею править. На фронте научился. Но пялиться на округлую оконечность этой гнусной животины и знать, что мерин так и норовит выкинуть что-нибудь этакое, – нет уж, увольте, у меня других развлечений хватает.
Охранник у ворот бдел в оба глаза. Не так давно он преспокойно выпустил этот фургон – заодно с ребятишками Шустера, о чем благополучно забыл упомянуть, – но теперь твердо намеревался стоять стеной.
– Как меня зовут? – требовательно спросил я.
– Гаррет.
– И кто я?
– Ты главный за…
– Вот именно! Я – главный! Давай пропускай.
– Ты ж ничего не говорил по поводу…
– Считай, что сказал. Ты проспал этот фургон, дал ему улизнуть. Я нашел его и привез обратно. Открывай ворота!
– Но…
У парней Шустера кончилось терпение. Они перескочили через забор и открыли ворота изнутри. Охранник завопил. Я пустился втолковывать ему по новой, и тут подоспел встревоженный Гилби. Хвала небесам! А то мало мне четвероногого чудовища, с которым сладу нет, – еще и двуногий олух попался!
– Я думал, ты ушел с мадам Тинстолл, – сказал Гилби. – Твоя подружка в истерике.
– Какая из?
– Та, с которой ты пришел. Что у тебя?
Я молча поднял тент. Во дворе было достаточно светло, чтобы разглядеть содержимое фургона. Гилби оперся рукой о козлы, другой прикрыл глаза.
– Что это значит? – выдавил он.
– Оборотни.
Я пересказал ему наши с Шустером подвиги.
– Я только что видел Киттиджо… Днем она была веселая, а вечером из нее вдруг стало словечка не вытянуть. А я-то гадал…
– Как по-твоему, зачем шайке оборотней проникать в дом Макса?
– Может, они пива захотели? Или пивоварню?
Это был вовсе не образчик черного юмора – Гилби спрашивал на полном серьезе.
– Думаю, ты прав. Но зачем им пивоварня? И почему сейчас?
– Спроси лучше у них, Гаррет. Может статься, пивоварня здесь и ни при чем. Что будем делать?
– Как это ни гадко, придется рассказать боссу.
– Разумеется. – Гилби тяжело вздохнул. – Но я о другом: что нам делать с теми, кто в доме? Надо их поймать. Или нет?
– Надо, и поскорее. Пока они не спохватились, не сменили обличье и не удрали. Думаю, их всего трое. Остальные увезли тела…
Я ничуть не сомневался, что, если мы не изловим тех, кто в доме, они в скором времени приведут под кров Макса своих дружков-приятелей. И тогда дом Вейдера станет оплотом оборотней.
Но все-таки почему Вейдер? Есть немало других семей, не менее зажиточных и куда более фанатичных, да и дома покрепче найти тоже можно.
А если к этому имеет какое-то отношение сборище наших правозащитничков? Если оборотни заинтересовались Вейдером только из-за списка гостей на приеме? Если они подменили Маренго и Бондуранта Алтуну? Самое главное, никто и не заметит подмены…
Как бы то ни было, вряд ли они лелеют долгосрочные планы. Все ухищрения оборотней выйдут наружу. Во всяком случае, как утверждает молва, раньше оно так всегда бывало. Едва по Танферу разойдутся слухи о событиях в доме Вейдера, оборотням не поздоровится: за них возьмутся наши тяжеловесы с Холма. А заодно прихлопнут и человеколюбцев – чтоб блюли чистоту рядов.
Все боятся оборотней. Судебные психиатры сколачивают состояния, доказывая безутешным родичам, что их ненаглядные не были ни одержимы демонами, ни подменены. Или наоборот – были (сами знаете, народ разный попадается, одним нужно одно доказать, другим другое, а денежки капают).
Психиатры сродни адвокатам. Правый, виноватый, справедливость, улики – для них ничто не имеет значения. Значение имеет только результат. Неудивительно, что на танферских улицах полно бедолаг с пустыми кошельками и ошарашенными физиономиями.
Клиент психиатра, как правило, не желает слышать, что его зазноба спуталась с другим. Это неэстетично. А вот если приплести сюда какое-нибудь сверхъестественное объяснение, чем мрачнее, тем лучше…
Мало того, в суде некоторые особо дальновидные убийцы пытаются оправдаться тем, что совершили убийство по закону: дескать, думал – оборотень, кто ж знал, что обычный человек окажется. Правда, я не слыхал, чтобы на основе этого довода оправдали хоть кого-нибудь.
– Идем, – сказал я Манвилу. – Оттого, что мы тут стоим, слезами давимся, ничего не изменится.
