Кристофер Голден
Обманный лес
Старина Шак счел за лучшее не упоминать о том, что Ворчун ему нужен. Как и о том, что, реши гном уйти, он был бы мертв еще до того, как дошел до двери. Однако Ворчун, несмотря на то, что явно был взбешен ударом и оскорблением, ничего не ответил, ни словом, ни делом.
– Значит, – произнес Фонарь таким тоном, как будто ничего не произошло, – ты считаешь, что его нужно покормить.
– Когда он в сознании, он не соглашается проглотить ни крошки, – сказал Султанчик и тихонько заржал, потом переступил копытцами. – Он вполне может умереть, если не поест.
В углу стояло небольшое деревянное блюдо, на котором лежал размякший кусок сыра и несколько ломтей комковатого темного хлеба. Фонарь взял сыр и принялся когтями сдирать с краев заплесневевшие корочки. Когда с этим было покончено, он отломил небольшой кусочек, подошел к постели Натана и вложил его мальчику в рот.
Натан даже не открыл глаз.
Фонарь вонзил острый коготь мальчику в щеку, проколов кожу, и Натан очнулся с испуганным криком боли.
Мальчик захныкал. При виде старины Шака глаза его расширились и он вжался в матрас, пытаясь отодвинуться так далеко, как только мог, не падая с кровати.
– Пожалуйста, – прохрипел мальчик. – Пожалуйста, не надо…
Это было все, что ему удалось выдавить из себя, прежде чем его снова скрутил приступ кашля, от которого он заметно слабел с каждой минутой.
– Ты будешь есть, – сказал шакал. И только.
Затем он поднес небольшой кусочек сыра к губам мальчика. Тот отшатнулся, но потом, глядя на Фонаря и дрожа от страха, он открыл рот и позволил положить туда еду. Начал жевать, медленно, мучительно. Потом попытался проглотить, но попытка стоила ему жесточайшего приступа кашля. Пережеванный сыр заляпал грязное белье.
Натан прижимал руки к горлу, по щекам у него катились слезы, глаза начали терять осмысленность.
– Я не могу глотать, – сказал он слабым голосом. – Очень больно. Как будто там все… съежилось.
Он потерял сознание и упал на матрас. Шакалу невыносимо хотелось как-то отыграться за оскорбление, которое нанес ему мальчишка, выплюнув сыр таким возмутительным образом. Но наказать его за это явно было невозможно. Нет, как бы трудно ни было ему об этом думать, старина Шак вынужден сохранить малолетнему щенку жизнь. Во всяком случае, до тех пор, пока не появится его папаша.
А он не заставит себя ждать, это уж как пить дать.
– Позаботьтесь о нем, – прорычал шакал Фонарь, злобно зыркнув на Султанчика с Ворчуном. – Если он сдохнет, вам тоже не жить.
За час до рассвета лесные стражи подхватили остальных на свои ветви и начали подъем. Им предстояло долгое и тяжелое восхождение, но зато небольшой отряд, собравшийся штурмовать крепость, сможет вступить в бой со свежими силами, когда они достигнут вершины.
Мистер Тилибом сидел у подножия и провожал их взглядом. Сообща было принято решение – и эту весть принес ему его добрый друг Смычок, – что практически невозможно заглушить его на время приближения к крепости. Судя по тому, как перед этим генерал и Наш Мальчик о чем-то перешептывались, Брауни возражал, а крылышки Смычка издавали печальную музыку, мистеру Тилибому казалось, что что-то здесь нечисто. Неужели они ему не доверяют?
Но Смычок дал ему слово, что дело не в этом. А Смычок никогда не обманывал. Ни разу.
Тилибом хотел убить шакала Фонаря, но не хотел подвергать жизнь друзей опасности звоном своего брюшка-колокольчика. Поэтому он остался. Он сидел, всхлипывая, и смотрел, как они поднимаются в гору, примерно полчаса, пока они не исчезли из виду. Тогда он поднялся и двинулся в долгий, страшный и одинокий обратный путь к пепелищу своего дома в краю Колокольчиков и Свистулек, где, как он думал, он сможет посидеть и поплакать немного, прежде чем начать отстраиваться заново.
Каждое утро, представлялось ему, он будет подниматься и звонить по погибшим Давать по одному удару за каждого из своих близких, которых его лишила злоба Фонаря.
Через час после рассвета он оглянулся назад, на уходящий ввысь пик Плешивой горы. В своем воображении он видел там, в этих горах, Нашего Мальчика, и генерала, и Брауни, и всех остальных.
– Убейте его, – прошептал мистер Тилибом – За меня. За нас всех.
Когда-то давным-давно Обманный лес был ему уютным домом.
Теперь он превратился в ад.
В то самое время, когда Тилибом шепотом возносил свои мольбы, лесные стражи завершили восхождение и в полный рост распрямились на безжизненном плато, на котором шакал Фонарь построил себе крепость из верхушки горы. В самом высоком месте Обманного леса с одной стороны река Вверх достигала своей высшей точки и низвергалась в пустоту, чтобы начать весь путь заново. С другой стороны виднелся плоский уродливый фасад оплота старины Шака.
Капитан лесных стражей Толстосук осторожно опустил Томаса на открытую всем ветрам вершину.
– Какие будут приказы, Наш Мальчик? – спросил капитан.
Томас взглянул на лицо в коре Толстосука.
– Мой отец – военный, – сказал он. – Все, что я хочу знать, это как нам попасть внутрь.
Толстосук улыбнулся.
– Не бойся, Томас, – сказал он добродушно. – Предоставь это нам.
Томас посмотрел на отца и увидел, как тот прищурил глаза в темных сладких нитях.
– А когда мы окажемся внутри? – спросил он.
Генерал немного помолчал. Он смотрел на фасад крепости, изучая ее. Потом вновь обратил взгляд на сына.
– Нас всего четверо. Будем держаться вместе и обыщем здание сверху донизу. Все, что нам нужно, это Натан. Если кто-то встанет у нас на пути, мы его убьем, – сказал он просто, потом остановил свой взгляд на каждом из них. – У кого-нибудь из вас возникнут с этим трудности?
– За Обманный лес, – сурово сказал Брауни.
– За Нашего Мальчика, – сказал с ветки Краснолиста Смычок.
– За жизнь, – сказали деревья, все хором. Тогда Толстосук наклонился, и несколько его верхних ветвей преподнесли Томасу дар.
– Что это? – спросил Томас, когда капитан лесных стражей передал ему большой лук и колчан со стрелами.
– Это все сделано из моих ветвей много-много лет назад, – сказал Толстосук. – Они принадлежали одному знаменитому лучнику. Теперь все это твое. Тебе нельзя без оружия.
– Ты очень добр. Но я никогда в жизни не стрелял из лука, – ответил Томас, недоуменно глядя на подарок.
Толстосук засмеялся, а за ним и все остальные.
– Ти-Джей, подумай, – сказал его отец. – Может быть, ты утратил власть над этим местом. Может быть, у тебя никогда и не было подлинной власти над ним. Но иногда ты все же мог что-то изменить, верно?
– Это твоя история, Наш Мальчик, – с низким поклоном сказал Брауни. – Может быть, ты и не знаешь, чем она кончится, но уж точно можешь написать, что ты лучник.
Томас посмотрел на оперение стрел в колчане.
– Я попробую, – ответил он неуверенно.
В эту минуту массивные нижние ворота крепости отворились, оттуда выбежала великанская черная горная горилла и, подволакивая лапы, с воплем бросилась на них.
Томас вытащил из колчана стрелу, положил ее на лук, натянул тетиву и отпустил древко. Ощущение оказалось приятное. Очень естественное. Остальные с трепетом проводили взглядом оперенное красно-зеленое древко, с пением сорвавшееся с тетивы.
Стрела пролетела в нескольких ярдах от гориллы. Свирепо вереща, разъяренная обезьяна продолжала наступать. Генерал Арахисовое Масло выхватил меч. Томас потянулся за следующей стрелой.
Из ворот крепости выскочили еще две гориллы.
Битва началась.
ГЛАВА 17
После шока, который Эмили испытала, увидев преследователя из окна своего кабинета, она просто отключилась. Все ее тело и разум оцепенели, как будто внутри нее начал смерзаться лед. Лед, который лишь самую чуточку подогревала, подтапливала мерцающая аура злости, окружавшая его. Она устала бояться. Измучилась трагедией, в которую превратилась ее жизнь, и была раздосадована этим новым поворотом ее сюжета.
Местная полиция приехала, разумеется. Они прочесали окрестности и вернулись ни с чем, а потом один из них, по фамилии Уитни, переговорил с детективом Сарбекером из Тарритауна, и тот попросил ее увидеться с ним, чтобы обсудить какое-то подобие программы защиты. Она договорилась встретиться с ним в больнице, чтобы она успела проведать Натана и Томаса, и Сарбекер с готовностью согласился.
Когда Эмили немного успокоилась, а полицейские уехали, она позвонила Джо, просто поговорить. Она рассказала ему, что произошло, и он предложил заехать к ней домой и привезти необходимые ей вещи, чтобы она могла переночевать у него. И все.
Лорена отловила Дориана из отдела маркетинга и Гарта из отдела корреспонденции – оба они отличались крепким и внушительным сложением, – и они втроем проводили Эмили до машины. Преследователь не показывался, но его отсутствие не утешало Эмили. До сих пор он проявлял упорство. Она знала, что он появится снова. И снова.
Впоследствии, во время разговора с Сарбекером, Эмили не могла даже вспомнить, как доехала от работы до больницы. Как будто включился автопилот, а все ее тело просто подчинялось самым основополагающим импульсам. Первым делом она отправилась к Натану и поцеловала его в лоб, потом заглянула к Томасу. Все было без изменений.
Когда подъехал Сарбекер, они решили посидеть за чашечкой кофе в кафетерии. Должно быть, они попали в пересменоку, повсюду вокруг них люди ели и пили, и свободный столик они нашли с огромным трудом.
Когда она закончила пересказывать ему события дня, детектив посмотрел на нее с теплотой и сочувствием. Потом взгляд его стал озабоченным, и он взъерошил волосы с явно недовольным вздохом.
– Я видел такое миллион раз, – сказал он, – хотя в основном это были обиженные экс-супруги и все в таком роде. В таком случае защитить вас было бы куда проще.
– Что вы говорите, Уолт? – спросила она, вспомнив, что он просил ее называть его по имени. Такая неформальность ей нравилась. Она ощущала себя более значимой для него и, как следствие, почему-то чувствовала себя в большей безопасности. Она понимала, что это было глупо, но это не отменяло ощущения.
– Мне очень жаль, Эмили, – сказал Сарбекер, откидываясь на спинку стула и серьезно глядя на нее. – Но вы должны понимать, что никто не может гарантировать вам безопасность.
– Разумеется, я понимаю, – резковато ответила Эмили. Потом закатила глаза. – Но, господи, что я должна делать? Этот парень на самом деле ничего мне не сделал. Пока. Но он где-то рядом, постоянно. Он побывал в моем доме. Может быть, в эту самую минуту он преспокойно сооружает себе бутерброд у меня на кухне. Что я, по-вашему, должна делать?
На глазах у Эмили вскипали слезы, но она отчаянно противилась им, кусая губы изнутри.
– Вам нужно уехать, – серьезно сказал Сарбекер, подаваясь вперед и вынуждая ее посмотреть ему в глаза. – Пожить немного где-нибудь в другом месте. Со временем он утратит к вам интерес.
Эмили с легкой улыбкой покачала головой, потом отбросила свои светлые волосы за спину и с обиженным изумлением посмотрела на него. Судя по его выражению и тону, он ни на секунду не верил в то, что она уедет из города, пока Натан и Томас все еще в коме.
– Я не могу уехать, – произнесла она то, что он и так уже знал, – вы же знаете.
Сарбекер вздохнул.
– Тогда мы особо ничем не сможем вам помочь, – сообщил он ей без обиняков. – Я попытаюсь сделать так, чтобы патрульная машина почаще показывалась в вашем районе. И дам вам номер своего пейджера. Он всегда включен. Если хотите, могу посоветовать вам инструктора по самозащите, которого мы время от времени рекомендуем. Он из местных и довольно толковый.
Она взглянула в его добрые печальные глаза. Сегодня седины в его волосах казалось больше, но она подозревала, что это всего лишь игра кошмарного освещения в кафетерии.
– Это все, что вы можете сделать? – спросила она без особой надежды.
Он так настаивал на встрече с ней, и Эмили почему-то решила, что здесь кроется что-то большее, что теперь, когда еще кто-то увидел человека, который преследует ее, полиция займется ее делом более тщательно. Перепуганная Лорена описала приметы человека с лицом, которое, как она сказала, так заросло бородой, что он «был похож на оборотня».
– Так все? – подстегнула Сарбекера Эмили, когда он не ответил немедленно.
– Такова горькая правда, – признал Сарбекер с явным огорчением, – но, поскольку нам неизвестно, имеет ли этот псих дурные намерения или просто одержим навязчивой идеей, никто не даст нам разрешения на упреждающий арест или наблюдение.
– Значит, он должен убить меня, чтобы в полиции решили, что мне нужна защита? – спросила она.
Сарбекер ничего не ответил.
Распрощавшись с детективом, Эмили провела остаток дня у Натана – просто сидела в палате, иногда принималась читать ему книжку, которую принесла из дома; он любил, когда она читала ее ему перед Рождеством, «Полярный экспресс»[16], вот как она называлась. До Рождества было еще далеко, но он не знал об этом. Или, во всяком случае, она считала, что он не знает. Единственное, что имело значение, это слова, успокоительные, чудесные слова и обещание надежды.
Несколько раз она подумывала о том, чтобы спуститься и снова проведать Томаса, но так и не проведала. Он сам повинен в своем состоянии, а сыну она нужнее. Натан в жизни и мухи не обидел. Эмили неусыпно дежурила у его постели, как будто надеялась сделать для сына то, что полиция, скорее всего, не могла сделать для нее самой.
В шесть часов тридцать семь минут зазвонил ее сотовый. Она достала его из сумочки и раскрыла.
– Слушаю.
– Привет. Ты еще в больнице?
– Привет, Джо. Да, я как раз собиралась тебе звонить.
– Я захватил твои вещи. И подумал, что никуда больше не поеду. Закажем доставку в каком-нибудь китайском ресторанчике и носу никуда не высунем до второго пришествия.
Тон у него был шутливый, но шутка вышла натянутой. Он хотел развеселить ее, разрядить напряжение в их разговоре, во всей ее ситуации, но с треском провалился. И все же эта попытка подняла его в ее глазах. Он был по-настоящему хороший человек.
– Вот что, – сказала она. – Позвони в «Сады Пекина» и сделай заказ, а я заберу его по дороге.
На том конце трубки повисла пауза. Некоторое время спустя Джо спросил:
– Думаешь? Совсем скоро уже стемнеет, а заказать доставку мне вовсе не сложно.
– Не нужно, я сама, – заверила она.
У Эмили было такое ощущение, как будто она целый день купалась в своем страхе, как будто она сидела под водой, задержав дыхание, скрываясь от света над поверхностью. Не помешает, подумала она, увидеть этот свет хотя бы на миг, украдкой приобщиться к реальному миру на несколько минут, когда она не едет в машине, не сидит в больнице и не замурована в спальне своего приятеля. Всего-то – забрать заказ из китайского ресторана, но это повод пообщаться с людьми.
– Ладно, – согласился Джо. – Я закажу. Курицу с кунжутом?
– Гуньбао, – сказала Эмили. – Хочется чего-нибудь остренького. Может быть, это меня взбодрит. А не заехать ли мне еще и за пивом?
– От пива тебя потянет в сон, – заметил Джо, искренне обрадованный переменой в ее голосе. – Но если хочешь, ради бога. Тебя точно не нужно встретить?
– Нет, мне ведь не надо заезжать домой, – сказала она. – Думаю, мне ничего не грозит, по крайней мере сегодня вечером.
После этого они закончили разговор, и на лице Эмили задержалась легкая улыбка. Ничего еще не кончено. Она остро это чувствовала, В глубине души она не могла избавиться от страха, который за прошедшие два дня возрос экспоненциально. Но даже если от нее потребуются титанические усилия, она, чего бы это ни стоило, снова станет реальным человеком, всего на одну ночь.
Было около половины восьмого, когда она въехала на стоянку у «Садов Пекина». Эмили не спешила, в основном потому, что этот ресторан прославился своей выдающейся неторопливостью в исполнении заказов на вывоз. Потому, когда она зашла внутрь и обнаружила, что еда до сих пор не готова, это не вызвало у нее удивления, разве что легкую досаду.
В животе у нее урчало, когда она уселась на обитую красным дерматином скамью и изо всех сил попыталась не слушать посетителей, которые дурными голосами пели под караоке в соседнем зале. Владельцам повезло, что в их ресторане готовили лучшую китайскую еду во всем округе Вестчестер.
К тому времени, когда еда была готова, одна особенно неуемная девица успела изнасиловать, казалось, весь репертуар Барбры Стрейзанд. За окнами быстро опускалась ночь.
Эмили обеими руками обняла пузатый пакет из коричневой бумаги и почувствовала тепло, исходящее от его дна. Сквозь щель между двумя скрепками, которыми официантка сколола верхушку пакета, просачивался восхитительнейший из запахов. Судя по аромату, Джо, наверное, попросил их приготовить курицу гуньбао поострее. Эмили улыбнулась. У нее потекли слюнки.
Она преодолела четыре бетонные ступеньки крыльца и пошла через стоянку, держа пакет обеими руками, прижимая его к груди, как будто пыталась защитить его от зла. Небо заметно посерело, и окруженная деревьями стоянка казалась еще более темной. И все же ночь пока не вступила в свои права, пока не до конца.
Слева от нее раздался хлопок, потом треск, и Эмили вздрогнула от неожиданности. Сердце на миг затрепыхалось в груди, потом она огляделась и поняла, что это трещал трансформатор на телефонном столбе, когда на краю стоянки вспыхнули фонари.
Она негромко рассмеялась себе под нос.
Но это было не смешно. Ее тревога, ее страх – они были реальными и небезосновательными. Пора ехать к Джо и покончить с этим. Подхватив пакет правой рукой, она освободила левую и принялась рыться в сумочке, которая висела у нее на левом плече. Покопавшись немного в ее недрах, она в конце концов извлекла ключи. Нажатие кнопки – и сигнализация на машине пискнула, давая понять, что она отключилась.
Эмили распахнула заднюю дверцу и устроила пакет на полу.
Когда она захлопнула ее и потянулась открыть переднюю, прямо у нее за спиной стоял он.
– Эмили, послушай, – произнес он полуворчливо-полужалобно.
И захохотал – этот нервный звук исходил откуда-то из глубины его тела.
Эмили ткнула его в грудь обеими руками, отпихнула и бросилась бежать. Но он оказался сильнее и проворней, чем она думала. Засмеявшись еще громче, еще безумней и схватив обеими руками, он развернул ее к себе лицом и так приложил о бок машины, что спину Эмили прострелила боль, а голова безвольно мотнулась назад.
– Ради бога, пожалуйста, не де…
– Посмотри на меня! – рявкнул он.
Она подчинилась.
– Ты должна выслушать, – сказал, почти прорычал он. – Ты должна поверить, а не то им обоим конец. Нам всем конец.
Все его лицо покрывал светлый мех. Нос слегка выдавался вперед. В свете фонаря блестели клыки. Но хуже всего были его уши. Они располагались почти на самой макушке, остроконечные, как у волка или кого-то в этом роде. Он был ужасен.
– Ты не узнаешь меня? – спросил он, и снова расхохотался.
Эмили завизжала.
– Отойди от нее! – раздался голос. Голос Уолта Сарбекера.
Голова у Эмили шла кругом, руки, которые стиснул нападавший, разламывались от боли, она вскинула голову и увидела, что Сарбекер медленно приближается к ним, целясь в ее обидчика. Ее охватило облегчение. Должно быть, он сам «вел» ее, несмотря на то, что тогда сказал. На свой страх и риск.
Но у него пистолет, а этот… это существо ничем не вооружено.
– Ты должна поверить, – прорычал незнакомец снова и припер ее к машине, глядя ей в глаза. – Взгляни на мое лицо, – потребовал он. – Ты меня знаешь. Ты же читала все его книжки, я знаю, что читала.
Эмили взглянула на нападавшего, и глаза у нее расширились.
Детектив переместился, теперь он стоял меньше чем в десяти футах, справа от нее.
И снова ее ударили о бок машины. Ей показалось, она услышала, как одно из ребер треснуло, и ее пронзила острая боль.
Эмили запоздало закричала. Изо всех сил всадила колено ему между ног. Это было единственное, что пришло ей в голову, а нападавший не сделал ни единой попытки защититься. Он закричал, как раненое животное и посмотрел на нее испуганными глазами, при виде которых ей на миг захотелось протянуть ему руку.
– На землю, живо! – крикнул Сарбекер.
Он бросился к нападавшему, который двинулся на детектива, заливаясь своим пронзительным, плачущим, истерическим смехом, а потом ринулся вперед, как будто собираясь напасть. Или обороняться.
Сарбекер выстрелил.
Существо с телом человека и лицом зверя как подкошенное рухнуло на асфальт. Под ним быстро начала растекаться лужа крови.
Не сводя с нападавшего глаз и дула пистолета, Сарбекер кошачьим движением встал рядом с Эмили.
– Вы не ранены? – спросил он.
– Похоже… похоже, нет, – ответила она.
– Он что-то говорил? Вы знаете, почему он преследовал вас?
Эмили поглядела на обмякшее тело.
– Вы толком его не рассмотрели, да? – спросила она.
– Что, это кто-то из ваших знакомых?
– Возможно. В некотором роде. Переверните его, пожалуйста.
– Что? – переспросил Сарбекер. – Зачем?
– Пожалуйста, – сказала Эмили.
С огромной осторожностью, все время держа его на мушке, Сарбекер правой ногой перевернул тело. И выругался себе под нос при виде меха, клыков и ушей.
Он был еще жив. Еще дышал. Хотя, судя по луже крови, натекшей из него, продлиться этому суждено было недолго.
– Боже правый, это еще что такое? – прошептал Сарбекер, обращаясь больше к себе самому.
Раненое и умирающее существо слабо захихикало.
Эмили опустилась рядом с ним на колени, хотя Сарбекер кричал, чтобы она держалась от него подальше, и махал пистолетом.
– Это все правда, да? – спросила она и протянула руку – коснуться его лица. – Ты… Прости, прошло много времени. Я не помню, как тебя зовут. В последних книгах ты не появлялся. Как же тебя звали…
Эмили на мгновение задумалась.
И в ту же секунду существо испустило дух. Его глаза навеки закрылись, сердце перестало биться. И почти сразу же оно начало таять, истончаться, как солнечный свет, ускользающий за край мира на закате. Через несколько секунд после того, как процесс начался, он исчез, как будто его и не было.
– Хохотун, – негромко произнесла Эмили Рэнделл.
Уолт Сарбекер стоял все на том же месте, таращась на пустую мостовую, когда на подмогу ему подъехали другие полицейские. Мужчина, который напал на нее, объяснила Эмили, сбежал. Детектив Сарбекер сделал один выстрел, который спугнул его. Он спас ей жизнь, заявила она.
Нет, она не может объяснить, почему он не говорит.
Пение крыльев Смычка, словно призыв к оружию, огласило воздух. Дракон взмыл высоко над полем битвы и исчез. По прибытии они решили, что Смычок проникнет в крепость и попытается оценить масштабы сопротивления, с которым им придется иметь дело. Если ему удастся быстро отыскать Натана, тем лучше.
Почему-то, когда дракон влетел в одно из высоких окон и оказался вне пределов видимости и даже слышимости, Томаса охватила дрожь. Пронзительный ветер, гулявший по каменистому плато на вершине горы, пробирал до костей, но дело было не в нем.
Где-то в недрах этой крепости его сын до сих пор жив. Он знал это. И они вытащат его, так или иначе.
– Ти-Джей, берегись! – проревел тягучий голос.
Сестры Примат выскочили из крепости и бросились в бой. Громадные горные гориллы могли одним движением разорвать человека на куски. Но для этого им нужно было до него добраться. Лесные стражи двинулись им наперерез. Их ветви хлестали обезьян, сдерживали их напор. Брауни прорвался сквозь их строй и схватился с одной из тройки горилл. Томас слышал его яростный рев и видел рваные раны, которые когти Брауни уже оставили на морде обезьяны.
Но теперь одна из сестричек прорвалась сквозь строй стражей. Они были великанами, но временами это оборачивалось против них же. Их хлещущие ветви мешали друг другу.
– Это которая? – крикнул генерал Арахисовое Масло, с занесенным мечом бросившись горилле наперерез.
Томас взглянул на нее, громадную, слюнявую тварь, которую шакал Фонарь послал уничтожить их. Он знал ее. Ведь это он ее создал. Когда Томас впервые попал в Обманный лес, сестер Примат не существовало.
– Ребекка, – ответил он.
Генерал преградил Ребекке Примат путь, и Томас посмотрел в ее глаза. Его охватила ужасная грусть. Она жаждала его смерти. Да, таков был приказ Фонаря, но все равно знать это было жутко.
Генерал Арахисовое Масло занес меч, рубанул Ребекке по рукам, чтобы помешать ей ударить его. Она упала навзничь, он подскочил и изо всех сил всадил в Ребекку клинок; она взревела от боли и ярости.
И испустила дух.
Томас заплакал.
А деревья закричали.
Двое из лесных стражей – Чернокорый и Краснолист, на взгляд определил Томас, – были объяты огнем. Он с ужасом смотрел на них, потом охватил взглядом все поле сражения. Генерал мчался к горящим деревьям, в то время как Брауни все так же дрался с Абигайль Примат, а капитан Толстосук пытался поймать ее сестру Коретту в кольцо своих ветвей. Защищал Томаса, хотя его подчиненные были в огне.
Это было уже слишком.
Томас бросился к ним, умоляя прекратить. Остановить смерть. Он даже не понимал, что говорит, в голосе его звучал один лишь ужас. Слезы высохли, и он ощущал внутри только онемение и пустоту, пустоту, где должен был быть Натан.
Двадцать футов отделяло его от битвы, от пылающих деревьев и от его отца, который даже в эту минуту забирался на кричащие деревья, отсекал горящие ветви, пытаясь спасти их этой ампутацией. Томас увидел, как солнце отражается от жирного коричневого арахисового масла, которое покрывало все тело Шона Рэнделла, и передернулся от отвращения.
Это не вымышленный мир.
Внезапно в единой вспышке он вспомнил, как обедал с Франческой, казалось, так давно и далеко. Она сказала, что Обманный лес в каком-то смысле пугает ее. Томас тогда не понял ее. Но теперь он взглянул на своего отца, на это безумное страшилище со сверкающим мечом, и осознал, что именно она имела в виду.
Понял этот страх.
В вышине раздалось безумное кудахтанье, заключающее в себе одновременно карканье и злобный хохот. Они слились в единое целое. Над ним на крыльях черных как ночь парил ворон Барри, поглощая солнечный свет и с презрением отражая его. Еще одно существо, которое Томас считал другом, считал добрым, перекинулось на сторону свирепого шакала Фонаря, когда настал момент истины.
Относительно судьбы ворона Дэйва, брата Барри, который предупредил его, у Томаса не было никаких сведений. И никакой надежды.
В когтях Барри держал длинную веревку, с которой капала вода. Она была мокрой насквозь. Но к концу веревки был привязан горящий факел, завернутый в шерстяные тряпки. Массивная штука, невероятно большой огненный шар. Теперь, глядя на него, Томас понял, каким образом загорелись Чернокорый и Краснолист.
Ворон спустился ниже, готовясь протащить пылающий факел сквозь верхние ветви капитана Толстосука.
С упавшим сердцем и мгновенно заледеневшими легкими Томас быстро потянулся за спину, вытащил из колчана стрелу, кинул ее на лук, натянул тетиву и спустил ее. Он смотрел, как стрела плывет по воздуху, и понимал, что до сих пор лишь присутствовал при битве. Они сражались за него, за него и за Натана, а он умышленно держался в стороне от собственно сражения.
Стрела нашла свою цель. Она пронзила тело Барри, остановив его на лету. Ворон без единого вскрика камнем понесся вниз и беззвучно рухнул наземь.
Томас убил ворона Барри. И тем самым начал убивать Обманный лес.
Краснолисту и Чернокорому пришлось отступить, чтобы огонь не перекинулся на их товарищей стражей. Несмотря на все усилия генерала Арахисовое Масло, который в самый последний миг был вынужден спрыгнуть на землю, оба дерева пожирало неугасимое пламя.
Капитан Толстосук вместе с двумя уцелевшими лесными стражами, Козодоем и Осенью, обступили распахнутые ворота в крепость шакала Фонаря. Они были слишком велики, чтобы войти внутрь, но очистили дорогу. Или почти очистили. Абигайль и Коретта Примат продолжали преграждать им путь, хотя генерал и Наш Мальчик теснили Коретту.
Абигайль молотила себя в грудь и готовилась кинуться на Брауни. Рваные раны у нее на морде сильно кровоточили. На его горле остались отметины от ее пальцев в том месте, где она стиснула ему шею, вероятно, пытаясь сломать ее.
Никогда в жизни Брауни не приходилось вести себя, как тот, кем он являлся, – громадный медведь гризли.
Абигайль Примат набросилась на него, ее толстые кожистые лапищи пытались ухватить его так, чтобы нанести как можно больше вреда. Брауни взревел, привлекая внимание Томаса и генерала. Но они вели свой собственный бой. Он развернулся, пытаясь сбросить гориллу, но та обеими лапами уже вцепилась ему в пасть и пыталась сломать ему челюсть.
– Нет! – закричал Брауни.
Он сгибался под ее чудовищным весом, пытаясь стряхнуть обезьяну. Задними лапами она обвила его брюхо, передние дергали за челюсти, растягивали мышцы допредела. Боль была невыносимая, но еще несколько секунд… и Брауни бешено замолотил лапами в отчаянной попытке вырваться.
Абигайль Примат взвизгнула: стрела пробила ей плечо, и острие оцарапало медведю спину. Лапы ее разжались, и Брауни отшвырнул ее прочь. Взревев от боли и ярости, подобных которым не испытывал никогда в жизни, гризли налетел на нее. Он рвал ее зубами, как самый обычный пес, и, как самый обычный пес, прижимал ее к земле, наступив передними лапами ей на грудь.
Потом он встал на задние лапы, потянулся к стреле, которую Томас пустил в Абигайль, и вытащил ее из обезьяньей груди. Кровь забрызгала его морду, и от ее медного привкуса на губах он впал в еще большее безумие. Охваченный первобытным неистовством, Брауни взмахнул правой лапой и распорол горилле брюхо. И снова брызнула кровь, пачкая его шкуру, а лапа взлетала и опускалась снова и снова.
Потом его челюсти сомкнулись на ее потрохах, и он принялся драть их.
Томас мог лишь смотреть. У него не осталось больше слез. Но глядя, как Брауни зубами рвет тело Абигайль, он знал, что мишка никогда больше не будет танцевать.
Мгновение спустя гризли оторвался от своей добычи, его рев расколол небо, словно гром, и он бросился бежать ко входу в крепость какой-то первобытной рысцой. Томас почувствовал на своем плече чью-то руку и, обернувшись, увидел отца – тот смотрел на него с сочувствием. За спиной у него лежала мертвая Коретта Примат. Голова ее была почти отделена от шеи.
– Боже правый, что я наделал? – спросил Томас.
– Ты выбираешь, – ответил генерал. – Ты выбираешь свою жизнь, своего сына и свою кровь.
Теперь покрытое арахисовым маслом лицо казалось невыразимо печальным.
– К каким бы ужасам это ни привело, Ти-Джей, ты выбрал правильно. Я сделал неверный выбор, но сейчас я здесь, чтобы исправить ошибки прошлого.
С этими словами генерал бросился следом за Брауни с обнаженным мечом.
Томас последовал его примеру с луком в руке, хотя и без отцовской уверенности. Он смирился с мыслью, что ему не удастся спасти ничего из того, во что превратился Обманный лес. Если он сможет спасти хотя бы Натана, этого будет довольно.
