Говард Филлипс Лавкрафт
Ктулху (сборник)
4
К осени 1770-го Уиден решил, что пришла пора рассказать остальным о своих открытиях. В его распоряжении было множество фактов, которые легко увязывались в единое целое, и второй свидетель – на случай, если его собственное суждение было замутнено ревностью и жаждой мести. В качестве первого доверенного лица Уиден избрал капитана Джеймса Мэтьюсона с «Энтерпрайза», который, с одной стороны, хорошо знал Эзру и не усомнился бы в правдивости его слов, а с другой – пользовался достаточным авторитетом – в городе его бы выслушали с уважением. Разговор состоялся в верхних комнатах таверны Томаса Сабина рядом с доками. Пришел туда и Смит, чтобы в случае необходимости подтвердить каждое слово Уидена. Капитан Мэтьюсон был крайне поражен услышанным. Как и все жители города, он давно подозревал своего соседа Джозефа Кервена в темных делах, и теперь его подозрения подтвердились. В конце беседы он стал очень мрачен и велел молодым людям хранить полное молчание. Мэтьюсон решил сам распространить полученную информацию среди примерно десяти выдающихся жителей Провиденса, узнать их мнение и последовать любому их совету. Как бы то ни было, все нужно держать в строжайшей тайне, потому что ни городские констебли, ни армия не смогут уладить такое дело. И прежде всего нельзя посвящать в это впечатлительный народ: не приведи Бог, повторится жуткая Салемская история, которая случилась меньше века назад и погнала Кервена с насиженных мест.
Доверенными лицами Мэтьюсон избрал доктора Бенджамина Уэста, чей труд о прохождении Венеры по диску Солнца обнаружил в нем крепкого ученого и мыслителя; президента университета Джеймса Маннинга, который совсем недавно переехал из Уоррена и временно проживал в здании школы на Кинг-стрит, дожидаясь окончания строительства нового университетского здания на Пресвитэриан-лейн; бывшего губернатора Стивена Хопкинса, члена Ньюпортского философского общества и человека весьма широких взглядов; Джона Картера, издателя «Газетт»; всех четырех братьев Браун – Джона, Джозефа, Николаса и Моисея, – городских магнатов; старого Иависа Боуэна, человека весьма эрудированного и первым узнавшего о странных покупках Кервена; и, наконец, капитана Абрахама Уиппла, приватира небывалой храбрости и силы духа, который поведет за собой остальных в случае, если придется прибегнуть к активным действиям. Всех этих почтенных господ предполагалось собрать вместе, посвятить в случившееся и возложить на них ответственность за решение, уведомлять или не уведомлять губернатора колонии Джозефа Уонтона о дальнейших мерах.
Миссия капитана Мэтьюсона увенчалась неожиданным успехом; хотя среди посвященных два или три человека отнеслись к услышанному весьма скептически, все как один были убеждены в необходимости тайных, решительных и слаженных мер. Кервен, несомненно, угрожал благоденствию города и колонии в целом, и угрозу эту нужно было искоренить любой ценой. В конце декабря 1770 года компания именитых горожан встретилась в доме Стивена Хопкинса – обсудить первые пробные шаги. Они внимательно изучили заметки Уидена, предоставленные капитаном Мэтьюсоном, а также вызвали самих Уидена и Смита для дачи личных показаний. Нечто сродни суеверному страху охватило всех присутствующих еще до того, как собрание закончилось, однако в этом страхе сквозила решимость, нашедшая самое яркое отражение в грубовато-простодушной и звучной брани капитана Уиппла. Губернатора решили ни во что не посвящать, поскольку здесь требовалось нечто большее, чем вмешательство закона. Кервена, обладавшего некой таинственной силой, о могуществе которой оставалось лишь гадать, нельзя было просто попросить покинуть город – страшную неведомую кару сулила такая просьба всем обратившимся. К тому же переезд Кервена ничего бы не решил: нечистое бремя легло бы на другой город, но не исчезло. Всюду царило беззаконие, и люди, долгие годы игравшие в прятки с королевским таможенным флотом, не боялись предпринять более крутые меры, если того требовал долг. Кервена можно было застать врасплох: отправить на его ферму рейдерскую группу из матерых приватиров и дать ему последний шанс оправдаться. Если выяснится, что он обыкновенный безумец, развлекающий себя воплями и разговорами на разные голоса, надо будет просто поместить его в лечебницу. Если же под землей действительно обнаружится некая ужасная тайна, Кервен и все, что с ним связано, должно исчезнуть с лица земли. Дело можно провернуть тихо, и даже вдове не обязательно сообщать, что они узнали.
Пока эти серьезные меры только обсуждались, в городе произошло событие столь страшное и необъяснимое, что на какое-то время во всей округе говорили только об этом. Однажды лунной и снежной январской ночью тишину над рекой и холмом пронзили жуткие вопли. Проснувшиеся жители прильнули к окнам, и люди близ Уэйбоссет-пойнта увидели, как в проруби у «Головы Шекспира» барахтается и мечется странное белое существо. Где-то вдалеке лаяли собаки, но стоило подняться шуму разбуженного города, как лай утих. Люди с фонарями и мушкетами отправились узнать, что происходит, и ничего не нашли. На следующее утро, однако, на ледяных глыбах у южной опоры Большого моста обнаружили огромное, абсолютно нагое мускулистое тело. Личность этого человека стала предметом бесчисленных бесед и перешептываний, причем сплетничала главным образом не молодежь, а старики – застывшее лицо с выпученными от ужаса глазами пробудило в патриархах города кое-какие воспоминания. Дрожа и хрипя, они обменивались пугающими сплетнями: отвратительные черты мертвеца делали его как две капли воды похожим на человека, умершего пятьдесят лет назад.
Эзра Уиден лично присутствовал при находке; вспомнив о собачьем лае, раздававшемся минувшей ночью, он отправился по Уэйбоссет-стрит и через мост Мадди-Док к тому месту, откуда он доносился. Уиден рассчитывал на интересное открытие и не удивился, когда на краю жилого квартала, где улица переходила в Потакет-роуд, обнаружились весьма любопытные следы. За нагим великаном бежала целая свора собак и множество людей в сапогах. По следам, оставшимся на снегу, легко можно было проследить их обратный путь: преследователи бросили погоню, когда подошли слишком близко к городу. Уиден зловеще улыбнулся и на всякий случай прошел по следам до конца, то есть до кервеновской фермы близ Потакета. Он много бы дал за то, чтобы посмотреть на истоптанный двор перед фермой, однако при свете дня побоялся проявлять чрезмерный интерес. Доктор Боуэн, к которому Уиден сразу же направился с докладом, провел вскрытие найденного тела – и пришел в полное замешательство. Пищеварительный тракт великана никогда не работал, а кожа представляла собой необъяснимо грубую и рыхлую ткань. Пораженный слухами о том, что великан очень похож на давно почившего кузнеца Дэниэля Грина, чей правнук теперь работал представителем Кервена на грузовых судах, Уиден провел небольшое расследование и в конце концов нашел могилу Грина. Той же ночью группа из десяти человек посетила старое Северное кладбище напротив Герренденс-лейн. Они вскрыли могилу и обнаружили ее, как и предполагали, совершенно пустой.
Тем временем почтальонов попросили перехватывать всю корреспонденцию Джозефа Кервена, и незадолго до означенного случая с нагим трупом ему пришло письмо от некого Иедедии Орна из Салема, которое заставило участников заговора глубоко задуматься. Приводим выдержку из письма, сохранившегося в личных архивах семьи Смит:
«Я восхищен Вашими упорными изысканиями в области Древних материй, однако успехи мистера Хатчинсона из Салем-виллидж внушают куда меньше радости. Лишь толику надобного собрал Х., и из оной толики поднялось живое воплощение ужаса. То, что Вы мне милостиво прислали, надлежит исправить: или же в материалах недостает какой-то части, или Вы неверно записали слова. Я сам пребываю в растерянности, ибо нет у меня должного опыта в химии, дабы последовать по стопам Бореллия или же постичь умом книгу «Некрономикон», каковую вы мне советуете. Однако обращаю Ваше внимание на предостережение мистера Мэзера из «Magnalia —»: с осторожностью надобно взывать к неизвестному, ибо слышал я, какие неописуемые ужасы могут явиться на зов. Заклинаю Вас вновь: не взывайте к тому, что не возможете потом вернуть в небытие и что в ответ призовет на борьбу с Вами нечто, против чего даже самые могущественные Ваши заклинания и орудия будут бессильны. Зовите меньшее, дабы большее не пожелало Вам ответить. Я пришел в сущий ужас, когда узнал, что Вам теперь известно о содержимом того сундука черного дерева, что принадлежал Бену Зариатнатмику, ибо ясно мне, кто мог Вам сие сообщить. И вновь прошу Вас писать на имя Иедедии, а не Саймона, ибо в сем обществе человеку не след жить сверх отмеренного, и Вы знаете о моих планах вернуться в Салем в качестве собственного сына. С нетерпением ожидаю того дня, когда Вы откроете мне, что Черный Человек выпытал у Косидия Сильвана в склепе под римским валом. Равным же образом буду премного признателен, ежели Вы пришлете мне упомянутые материалы».
Второе неподписанное письмо из Филадельфии тоже наталкивало на странные мысли, особенно следующий пассаж:
«Впредь постараюсь пересылать материалы токмо Вашими судами, как Вы просите, однако я не знаю, когда их точно ждать. Относительно нашего же дела, мне осталось добыть единственную составную часть. Я бы хотел увериться, что правильно понял Ваши слова. Вы сообщаете, что ежели мы хотим добиться наилучшей пользы и результата, надобно собрать все части до единой и ничего не упустить. Однако добыть все разом представляется мне большим риском, особливо в городе (как то: в соборе Святого Петра, Святого Павла, Святой Марии или же в Церкви Христа), где это и вовсе нельзя осуществить. Памятуя, какие изъяны были в том, что явилось на мой зов в прошлом октябре, и сколько перевел я живых экземпляров, дабы найти верный способ, буду отныне всецело следовать Вашим указаниям. С нетерпением жду Вашего брига и ежедневно справляюсь о его прибытии на верфи мистера Биддла».
Третье подозрительное письмо было на неизвестном языке – даже алфавита такого никто раньше не видел. В дневнике Смита, обнаруженном Чарлзом Уордом, приведена часто повторяющаяся последовательность символов, скопированных неуклюжей рукой. Ученые Брауновского университета сказали, что это либо амхарская письменность, либо абиссинская, но слово узнать не смогли. Ни одно из этих писем Кервену так и не доставили, однако исчезновение Иедедии Орна из Салема свидетельствует, что провиденские заговорщики все же предприняли кое-какие незаметные меры. В Пенсильванском историческом обществе также сохранилось несколько весьма любопытных писем к доктору Шиппену касательно некоего подозрительного и неприятного господина, проживающего в Филадельфии. Но принимались и более серьезные шаги: главные плоды уиденовских изысканий стоит искать в действиях группы закаленных моряков и старых верных приватиров, собиравшихся на складе Брауна. Медленно, но верно план по полному искоренению Кервена приобретал все более четкие очертания.
Кервен, несмотря на все меры предосторожности, явно почувствовал угрозу: окружающие замечали его крайне встревоженный и почти напуганный вид. Его карету часто видели в городе и на Потакет-роуд, а напускное благодушие, посредством которого он пытался бороться с нелюбовью горожан, мало-помалу испарялось. Его ближайшие потакетские соседи, Феннеры, рассказывали, как однажды ночью из крыши загадочного каменного здания с высокими узкими окнами выстрелил яркий луч света – они сразу же сообщили об увиденном Джону Брауну из Провиденса. Мистер Браун был своеобразным предводителем группы, вознамерившейся сжить Кервена со света, и он заверил Феннеров, что скоро будут приняты весьма решительные меры. Посвятить их в происходящее было необходимо: они так или иначе стали бы свидетелями налета. Браун солгал им, что Кервен – шпион ньюпортской таможни и все шкиперы, купцы и фермеры открыто или тайно проголосовали за то, чтобы от него избавиться. Поверили Феннеры в эту ложь или нет (все-таки на их глазах происходило немало странного и жуткого), неизвестно, однако человека с такой репутацией легко можно было заподозрить хоть во всех смертных грехах. Мистер Браун возложил на Феннеров ответственную миссию: следить за домом негоцианта и регулярно докладывать о любых происшествиях.
5
Вероятность того, что Кервен все же догадался о готовящемся налете и предпринимает какие-то меры (об этом, возможно, свидетельствовал таинственный луч света), заставила группу решительно настроенных заговорщиков поторопиться с исполнением плана. Согласно дневнику Смита, 12 апреля 1771 года в десять часов вечера у таверны Терстена, что находилась на Уэйбоссет-пойнте против Большого моста, собралось около ста человек. Из главных заговорщиков, помимо Джона Брауна, присутствовали доктор Боуэн с набором хирургических инструментов, президент Маннинг без своего знаменитого парика (самого большого парика в колонии), губернатор Хопкинс в темном плаще и в компании брата-мореплавателя Изека, которого он с позволения остальных недавно посвятил в готовящийся план, Джон Картер, капитан Мэтьюсон и капитан Уиппл – последний должен был повести за собой налетчиков. Эти почтенные господа собрались в задней комнате таверны на совещание, после чего капитан Уиппл вышел в большой зал, взял с собравшихся моряков обет молчания и раздал последние наставления. Елеазар Смит сидел вместе с главными заговорщиками и дожидался прибытия Эзры Уидена, задачей которого было следить за Кервеном и доложить, как только его карета отправится на ферму.
Примерно полодиннадцатого с Большого моста послышался грохот и скрип колес. В столь поздний час и без донесения Уидена всем стало ясно: обреченный на погибель человек выехал из дома – в последний раз вершить свое греховное колдовство. Минутой позже, когда тающий в ночи скрип и лязг стихли за мостом Мадди-Док, к таверне подъехал Уиден, и налетчики стали в боевом порядке выстраиваться на улице, вооружившись кто охотничьими, кто кремниевыми ружьями, а кто и огромными китобойными гарпунами. Уиден и Смит присоединились к налетчикам, а за ними вышли капитан Уиппл, руководитель налета, капитан Изек Хопкинс, Джон Картер, президент Маннинг, капитан Мэтьюсон и доктор Боуэн. Ровно к одиннадцати подоспел и Моисей Браун, который на предварительном собрании в таверне не присутствовал. Все эти почтенные граждане и около сотни моряков без промедления отправились в путь: мрачные и чуть напуганные, они вскоре оставили за собой Мадди-Док и начали подъем по Броад-стрит к Потакет-роуд. Сразу за церковью Элдера Сноу некоторые налетчики оборачивались и бросали прощальный взгляд на Провиденс, что простирался под молодыми весенними звездами. Шпили и крыши домов темными силуэтами поднимались в небо, а из бухточки к северу от Большого моста дул соленый ветер. Вега взбиралась на высокий холм на другом берегу; очертания леса на его вершине прерывались контуром недостроенного университетского здания. У подножия холма и вдоль узких улочек на склоне дремал старинный город Провиденс, ради безопасности и душевного покоя которого сто с лишним жителей решили раз и навсегда искоренить чудовищное зло.
Спустя час с четвертью налетчики подошли к дому Феннеров, где выслушали последнее донесение о будущей жертве. Кервен приехал около получаса назад, вскоре после этого небо опять пронзил яркий луч, и больше ни в одном из окон фермы свет не загорался – так было и прежде. Уже во время разговора с Феннерами на юге вновь полыхнуло, и налетчики поняли: страшное и удивительное совсем рядом. Капитан Уиппл приказал войску разделиться на три части. Один отряд под командованием Елеазара Смита встанет у берега и будет сторожить пристань – на случай, если Кервен уже вызвал подкрепление, – пока к ним не пошлют гонца с просьбой о помощи. Второй отряд под командованием Изека Хопкинса должен незаметно пробраться в речную долину, обойти ферму и топорами, порохом или иными доступными способами уничтожить тяжелую дубовую дверь под крутым высоким холмом. Наконец, третий отряд отправится к дому и прилегающим внешним постройкам. Треть этого отряда с капитаном Мэтьюсоном во главе пойдет к загадочному каменному зданию, еще одна треть под руководством капитана Уиппла окружит сам дом, а оставшиеся матросы будут держать оцепление вокруг всей фермы, пока не услышат сигнал тревоги – значит, их помощь требуется в другом месте.
Единственный громкий свист станет сигналом для берегового отряда, чтобы выломать дубовую дверь в холме и ждать дальнейших указаний, отлавливая все, что может выйти из-под земли. Еще два свистка – и они двинутся в подземелье навстречу врагу или остальным налетчикам. Ровно то же самое свистки будут означать для тех, кто подойдет к каменному зданию: сначала нужно выломать дверь, затем начать спуск под землю навстречу главному или береговому отряду. Третий сигнал – он же сигнал тревоги, – состоящий из трех свистков подряд, призовет на помощь оцепление из двадцати человек, которым надлежит разделиться и войти в подземелье с двух сторон – через дом и через каменное здание.
Капитан Уиппл был абсолютно убежден в существовании катакомб и при планировании налета руководствовался этой верой. Он взял с собой очень мощный и громкий свисток, так что ошибок с толкованием сигналов возникнуть не могло. Пристань располагалась вне пределов слышимости, и к резервному отряду у берега в случае необходимости послали бы гонца. Моисей Браун, Джон Картер и капитан Хопкинс пошли на берег, а президента Маннинга с капитаном Мэтьюсоном направили к каменному зданию. Доктор Боуэн в компании Эзры Уидена остался в отряде капитана Уиппла, которому предстояло штурмовать сам дом. Облава должна была начаться, как только гонец от капитана Хопкинса доберется до капитана Уиппла и сообщит, что береговой отряд готов к наступлению. Тогда предводитель даст первый сигнал, и все три отряда начнут одновременную атаку по всем фронтам. Незадолго до часу ночи все налетчики покинули дом Феннеров: одни ушли сторожить пристань, вторые искать дубовую дверь в холме, а третьи – окружать постройки кервеновской фермы.
Елеазар Смит, который присоединился к береговому отряду, пишет в своем дневнике о том, как моряки без инцидентов добрались до места и долго ждали, прежде чем вдалеке послышался едва различимый свисток, а за ним – вроде бы крики и взрывы. Позже одному моряку из отряда показалось, что он слышит выстрелы, а еще позднее сам Смит ощутил в небе грохот неведомых и страшных слов. Незадолго до рассвета к ним прибыл единственный изможденный гонец с безумными глазами, от одежды которого исходила странная, ни на что не похожая вонь. Он велел морякам незаметно разойтись по домам и никогда никому не рассказывать о событиях этой ночи и о человеке, называвшем себя Джозеф Кервен. Поведение и взгляд гонца оказались куда красноречивей, чем слова: увиденное раз и навсегда лишило покоя душу и разум крепкого закаленного матроса. То же самое стало и со всеми остальными, кто побывал в ужасном подземелье: увидев нечто необъяснимое и неописуемое, они словно бы навек утратили – или, напротив, обрели – какую-то частичку души. Они испытали нечто неподвластное человеческому разуму и с тех пор не могли это забыть, однако никому не поведали о случившемся: человеческим слабостям все же есть предел. А гонец своим видом и поведением так напугал береговой отряд, что страх запечатал и их губы. Лишь считаные слухи просочились в город, и дневник Елеазара Смита – единственное дожившее до наших дней письменное свидетельство той ночной экспедиции.
Чарлз Уорд, однако, нашел еще кое-какие сведения в переписке Феннеров, сохранившейся у их родственников в Нью-Лондоне. Проводив налетчиков, Феннеры, из чьих окон можно было наблюдать за проклятой фермой, ясно услышали неистовый лай кервеновских псов и первый взрыв пороха, предваривший наступление. Вслед за взрывом из крыши каменного здания вновь вырвался яркий луч, а еще через секунду, после двух свистков подряд, послуживших сигналом к облаве, раздались мушкетные выстрелы и страшный оглушительный рев, который Люк Феннер записал буквами «ваааарррр-р’вааарррр».
Свойства этого рева не передать словами: мать Люка Феннера тотчас лишилась чувств. Позже он повторился, но уже тише, а за ним вновь последовали выстрелы и оглушительный взрыв со стороны реки. Примерно через час поднялся испуганный собачий лай, а земля начала трястись и гудеть так, что задрожало пламя свечей на каминной полке. Свидетель отмечает сильный запах серы; отец Люка Феннера заявляет, что слышал третий свисток – сигнал тревоги, – однако больше никто его не распознал. Опять раздались приглушенные выстрелы, а за ними – дикий крик, уже не такой оглушительный, но еще страшней предыдущего: некий горловой, неестественный кашель или бульканье, которое можно назвать криком лишь ввиду его продолжительности и психологического эффекта, а не звуковых свойств.
Затем в той стороне, где должна была находиться ферма Кервена, что-то вспыхнуло и послышались испуганные человеческие вопли. Застрекотали мушкеты, и полыхающее нечто рухнуло на землю. За ним появилось второе объятое огнем существо, кричавшее явно человеческим голосом. Феннер пишет, что ему даже удалось разобрать несколько слов, исторгнутых в предсмертной муке: «Всемогущий, защити агнца своего!» Затем вновь раздались выстрелы, и второе пламенеющее существо тоже рухнуло на землю. На три четверти часа воцарилась полная тишина, в конце которой маленький Артур Феннер, брат Люка, якобы увидел «красный туман», поднимающийся к звездам от проклятой фермы. Кроме ребенка этого никто не видел, но сам Люк признается, что по странному совпадению именно в ту секунду три домашних кошки в ужасе выгнули спины и зашипели.
Пятью минутами позже подул холодный ветер, и воздух наполнился невыносимой вонью, которую береговой отряд и жители Потакета не почуяли лишь благодаря свежему морскому бризу. Ничего подобного этой вони Феннеры никогда не обоняли: она пробуждала в груди некий липкий бесформенный страх, чем-то похожий на ужас человека, попавшего в темный склеп, но гораздо сильней. Затем прозвучал кошмарный глас, каковой в памяти любого услышавшего останется до конца жизни. Он прогремел с небес, точно предвестие конца света, и сотряс даже стены домов. Он был низкий и мелодичный, мощный, как орган, и зловещий, как запретные писания безумного араба. Никто не знает, о чем говорил глас, но в своем письме Люк Феннер так запечатлел эти демонические слова: «ДЭЭСМЕС ЙЕХЕТ БОНЕ ДОСЭФЕ ДУВЕМА ЭНИТЕМОСС». До 1919 года ни одна живая душа не могла соотнести эту грубую транскрипцию с какими-либо известными человеческими знаниями, но Чарлз Уорд побледнел, узнав в них то, что Мирандола с содроганием объявил ужаснейшей из магических формул.
В ответ на этот зловещий глас с кервеновской фермы раздался человеческий вопль десятков людей, после чего к неведомой вони примешался в равной степени невыносимый смрад. Затем раздался громкий вой – то слабеющий, то нарастающий. Временами в нем словно проскальзывали какие-то слова, но никто не мог их разобрать, а в какой-то миг он почти перешел в истерический или дьявольский хохот. Из человеческих глоток вырвался крик невыносимого, наивысшего ужаса и безумия – ясный и отчетливый, хотя и шел он из подземных глубин. Затем воцарилась полная тишина и мрак. Едкий дым спиралями поднимался в небо и застилал звезды, однако пламени никто не видел, и на следующее утро все постройки на ферме оказались целы.
Ближе к рассвету в дверь Феннеров постучали два перепуганных насмерть гонца в чудовищно провонявшей неизвестно чем одежде. Они попросили бочонок рома, за который щедро заплатили. Один из них сказал, что с Джозефом Кервеном покончено и о событиях этой ночи надлежит забыть раз и навсегда. Как бы надменно ни прозвучал этот приказ, тон и взгляд говорящего не дали Феннерам повода для возмущения или ослушания. Лишь в тайной переписке Люка Феннера с коннектикутским родственником (последний должен был сразу сжигать письма, но ослушался) сохранились воспоминания семьи о тех страшных событиях, и только упрямство этого родственника спасло ту ночь от полного забвения. Расспросив множество потакетских жителей на предмет семейных легенд, Чарлз Уорд смог добавить лишь одну любопытную подробность к рассказу Люка. Дедушка старика Чарлза Слокума рассказывал ему жуткую байку об обугленном трупе, найденном в поле через неделю после смерти Джозефа Кервена. Останки эти, хоть и серьезно пострадавшие от огня, явно не были человеческими, но и зверей таких никто из потакетских жителей даже в книгах никогда не видел.
