Гу Хуа
В долине Лотосов
中
БИБЛИОТЕКА
国
КИТАЙСКОЙ
文
ЛИТЕРАТУРЫ
学
Данное издание осуществлено в рамках двухсторонней ПРОГРАММЫ ПЕРЕВОДА И ИЗДАНИЯ ПРОИЗВЕДЕНИЙ РОССИЙСКОЙ И КИТАЙСКОЙ КЛАССИЧЕСКОЙ И СОВРЕМЕННОЙ ЛИТЕРАТУРЫ, утвержденной Главным государственным управлением по делам прессы, издательств, радиовещания, кинематографии и телевидения КНР и Федеральным агентством по печати и массовым коммуникациям Российской Федерации
Издательство выражает благодарность Китайскому обществу по коллективному управлению правами на литературные произведения и Институту перевода (Россия) за содействие в издании данной книги
© Семанова Е.В., наследники, 2018
© Никольская С.В., предисловие, 2018
© ООО «Международная издательская компания «Шанс», оформление, 2018
Все права защищены.
Предисловие
Увидев название «В Долине лотосов», русский читатель, возможно, подумает, что перед ним произведение о некоем райском уголке на юге Китая, идеальном фоне для романтических историй. И действительно, роман открывается описанием села Фужунчжэнь. Его главная достопримечательность – являются древовидные лотосы (китайский гибискус), отличающиеся красивыми цветами и полезными свойствами. У сельчан существует традиция угощать друг друга, а по воскресным дням собираться на базаре – еще одной достопримечательности тех мест. Все эти зарисовки – лишь небольшой пролог к рассказу о событиях в жизни сельских жителей в трудные для Китая 60-е годы XX века.
По жанру роман можно считать «деревенской прозой» или, как принято называть ее в Китае, «литературой родных мест», имеющей длительную и богатую историю. Она появилась в начале 20-х годов XX века. Описание патриархальной деревни строилось на основе воспоминаний и реконструкций, но с учетом главных тенденций того времени. Проблематику и общую тональность произведений задал Лу Синь, а его последователи продолжили следовать этой традиции. Их беспокоила полная пассивность крестьян и нежелание что-то менять в своей жизни. Поэтому «деревенская проза» 20-30-х годов вызывала у читателя ощущение безысходности и упадка, хотя в большинстве произведений явно доминировал мотив горячей любви к родным краям.
В конце 40-х-начале 50-х годов XX века основными темами «литературы родных краев» стали перемены в деревнях и селах, противостояние старого и нового в жизни и сознании людей. Главная особенность стилистики таких произведений – органичное сочетание в одном тексте лирических, драматических и комических элементов.
Политические кампании конца 50-х годов и сложная экономическая ситуация после провала политики «большого скачка» повлияли и на литературу. «Культурная революция», начавшаяся в 1966 году, уничтожила значительную часть исторического наследия и на целое десятилетие остановила развитие художественного творчества, в том числе и «деревенской прозы».
Новый всплеск произошел в 80-е годы. Сохраняя традиции писателей старшего поколения, современные авторы обратили внимание на бытовые коллизии, ведущие к серьезным, широким обобщениям, на знаки поэтизации деревенского мира, пересмотрели ценностные ориентиры. В стиле повествования они поддерживали баланс комического и серьезного. Одним из таких писателей и стал Гу Хуа. Он пришел в литературу в зрелом возрасте из другой сферы деятельности, у него не было литературного опыта. Его по праву можно считать новатором, поднимающим вопросы, актуальные для современного Китая. Гу Хуа пишет о влиянии политических кампаний на жизнь людей, далеких от политики, о нелегкой женской судьбе, об особом менталитете сельских жителей, влияющем на их мышление и образ жизни.
Гу Хуа (псевдоним, настоящее имя – Ло Хунъюй) родился в 1942 году в деревне Цзяхэ округа Чэньчжоу южной провинции Хунань. Он рано потерял отца и с десяти лет был вынужден работать, чтобы помочь семье. Вспоминая свое трудное детство, Гу Хуа подчеркивал, что только книги скрашивали его жизнь. Он читал и танские новеллы, и классические китайские романы, и произведения 1920-х годов. Потом обратился к европейской литературе XIX века. Гу Хуа сравнивал попытки расширить свой кругозор и углубить знания в области истории, философии, литературы с крестьянским трудом на полях и обработкой заброшенных земель.
В 1961 году он окончил сельскохозяйственное училище в Чэньчжоу и в течение четырнадцати лет был сначала рабочим, потом техником в горных районах провинции Хунань. К этому же времени относится и первая проба пера – рассказ «Сестричка Сян». Сам автор считает этот рассказ ученическим и предпочитает не говорить о нем как о серьезном произведении.
Осенью 1975 года Гу Хуа перешел на работу в Чэнь-чжоуский ансамбль песни и пляски. В 1976–1978 годах опубликовал роман «Шум горных рек» и сборник рассказов «Песнь бурного потока». В 1980 году поступил на литературные курсы в Пекине, посвящал время творческим занятиям и вскоре стал членом Союза писателей Китая.
1981 год стал знаменательным в судьбе Гу Хуа: в журнале «Дандай» был опубликован роман «В Долине лотосов» (оригинальное называние – «Село древесных лотосов»). В этом же году он вышел отдельным изданием и прославил автора, а через год Гу Хуа получил за него престижную литературную премию Мао Дуня.
В издание 1982 вошло также послесловие автора. В нем он ответил на вопросы читателей о процессе создания произведения, его структуре, прообразах главных героев и рассказал о себе. Гу Хуа подчеркивает, что его роман – плод многолетних наблюдений, обобщений и переосмысления событий, свидетелем которых он стал. По словам автора, он опирался на опыт тридцатилетней жизни в деревне, поэтому хорошо знал, о чем надо писать, но очень боялся, что ограниченное пространство повлияет на масштабность изображения и сузит его кругозор как писателя. Опасения оказались напрасными. В жизни маленького села, о котором рассказал Гу Хуа, как в капле воды отразились события, происходившие в большой стране.
В каждой из четырех частей романа «В Долине лотосов» после названия следует год, когда происходили описанные события – 1963, 1964, 1969, 1979. Эти годы – вехи в современной истории Китая. В 1963 году правительство развернуло кампанию по «социалистическому перевоспитанию», чтобы устранить противников политики «трех красных знамен» и сторонников возвращения к прежним (до политики «большого скачка» и создания «народных коммун») методам хозяйствования. В 1964 году начались гонения против деятелей литературы и искусства, ставшие предшественниками «культурной революции» (1966 г.). Последствия этой эпохи были еще более разрушительными, чем последствия «большого скачка». В 1969 году на IX съезде КПК на официальном уровне была окончательно закреплена маоистская идеология, узаконены теория и практика «культурной революции». В 1979 году было принято решение перейти к политике урегулирования народного хозяйства, «культурную революцию» признали «чудовищным бедствием» и бескомпромиссно осуждали. Именно в это время началась массовая реабилитация репрессированных.
Содержание романа «В Долине лотосов» не ограничивается повествованием о периоде длиной в семнадцать лет, а значительно расширяется за счет воспоминаний о событиях предыдущих эпох. В центре сюжета – рассказ о судьбе молодой крестьянки, занявшейся предпринимательством.
Торговля с лотка идет успешно, семья строит новый дом, но девушку объявляют «капиталисткой» и «вредительницей», отбирают все имущество. Ее мужа доводят до самоубийства, а она становится изгоем общества и должна ежедневно подметать главную улицу села, чтобы «исправиться». Вместе с ней работает бывший учитель музыки и руководитель уездного ансамбля, уже давно причисленный к «правым элементам» и «контрреволюционерам». Они становятся поддержкой и опорой друг другу, но начать новую жизнь им удается только после завершения «культурной революции». В этой истории воплотились размышления Гу Хуа о сильных и слабых личностях. Он писал, что «в жизни сильные презирают слабых, а слабые симпатизируют друг другу и ощущают взаимную близость, поэтому они способны понимать такие чувства, которые остаются для сильных закрытой книгой». Его любимые герои даже под ударами судьбы не теряют силы духа, поэтому выходят победителями из столкновения с тем, кто силен только благодаря общественному положению. Такие персонажи тоже присутствуют в романе. Это жестокая карьеристка Ли Госян, которая мнит себя вершителем человеческих судеб, и демагог Ван Цюшэ – воплощение худших качеств активиста «культурной революции», «мерзавец, шагающий по чужим головам» и стремительно поднимающийся по служебной лестнице. Он всю жизнь прожил в селе, но принес ему одни беды и несчастья. В конце истории лишенный власти Ван Цюшэ сходит с ума: «Он бродил по селу как привидение, как призрак. Все жители, едва завидев его, прятались в свои дома и крепко запирали двери, но не могли укрыться от его зловещего, тоскливого крика, от которого сжималось сердце, и все тело охватывала дрожь». Дрожь охватывает от его мечты, что «культурная революция будет повторяться каждые пять-шесть лет», все умрут, а он останется. Те, на чью долю выпали самые тяжелые испытания, называют предсказания сумасшедшего лишь «отзвуками печальной эпохи, достойной сожаления».
80-е годы стали самыми плодотворными в творческой жизни Гу Хуа. Через три года после романа «В Долине лотосов» вышел сборник «Домик, обвитый плющом», название которому дал одноименный рассказ. Автор снова сосредотачивает внимание на судьбе женщины. Его героиня живет с мужем и детьми в лесу, вдали от цивилизации. Грубый и жестокий лесник, за которого ее в свое время выдали замуж, держит ее в изоляции, потому что боится, что она может от него уйти. Женщина терпит издевательства и побои, воспринимая все его действия без возражений, как должное. Однако появление репрессированного интеллигента в корне меняет ее мировоззрение. В 1981 году «Домик, обвитый плющом» был признан лучшим произведением года в жанре малой прозы.
В 1983 году вышли сборники рассказов «Магнолия с золотыми листьями» и «Народные обряды», а в 1986–1987 годах – сборники повестей «Горный хребет Будды» и «Легенды туманных гор». В них прослеживается внимание автора к национальному фольклору, мифологии и классической литературе.
В это же время Гу Хуа активно сотрудничает с кинематографистами. Он пишет сценарии и заметки о кино. В 1987 году на Пекинской киностудии режиссер Хуан Цзяньчжун снял фильм по повести Гу Хуа «Добродетельные женщины», сценарий которого написал сам автор. В этот раз писатель создает двуплановое повествование о событиях личной жизни с промежутком в целое столетие. Гу Хуа намеренно стирает временные рамки, рассказывая то о женщине, живущей в гареме в конце XIX века, то о простой работнице из придорожного ресторанчика конца XX века. Этим приемом он подчеркивает, что традиционные взгляды на права и обязанности женщин за сто лет практически не изменились, запрет на любовь по-прежнему актуален, а о свободе выбора и счастливой личной жизни остается только мечтать. И сама повесть, и фильм «Добродетельные женщины» до сих пор вызывают интерес у читателей и зрителей.
В настоящее время Гу Хуа обращается к разным жанрам, пишет эссе и заметки, сценарии и пьесы. Но роман «В долине лотосов», ставший «визитной карточкой» писателя, остается одним из самых читаемых и любимых произведений современного Китая.
С. В. Никольская,
переводчик, доцент кафедры китайской филологии ИСАА МГУ
Часть I
Картинки из жизни горного села. 1963 г
Глава 1
Природа и люди
Село Фужунчжэнь – Лотосы – раскинулось в небольшой, но известной долине, где сходятся границы сразу трех провинций: Хунань, Гуандун и Гуйчжоу. Здесь, среди гор Улиншань («Пяти кряжей») издревле останавливались торговые люди, собирались герои и разбойники, происходили ожесточенные сражения. По одну сторону от села течет река, по другую – горный ручей, чуть ниже впадающий в эту реку, так что село с трех сторон окружено водой и стоит будто на длинном полуострове. На юг через реку пролегает путь в Гуандун; на запад, через каменный мост над ручьем, тянется дорога в провинцию Гуанси.
Не знаю уж, в какие времена местные правители – то ли желая продемонстрировать свою гуманность, то ли мечтая войти в историю – повелели посадить несколько черенков древесного лотоса[1], и с тех пор он покрыл здесь все берега, став главным украшением села. Более того, по приказу правителей крестьяне выкопали под горой запруду, посадили водяные лотосы и развели рыбу, превратив запруду в нечто подобное чиновничьему подсобному хозяйству, где и семена лотоса, и его корни – все шло в пищу. Каждый раз, когда в запруде расцветают водяные лотосы, а на берегах – древесные, долина, окруженная горами, кажется самым богатым краем на свете.
Из древесного лотоса – его корней, стеблей, цветов, кожуры – делаются преимущественно лекарства; у водяных лотосов находят применение даже огромные, похожие на позеленевшие медные гонги листья: на них отдыхают стрекозы, лягушки, скапливается красивая, словно прозрачные жемчужины, роса. Носильщики в дороге подогревают на этих листьях еду, торговцы или женщины, спешащие на базар, прикрывают ими свои бамбуковые корзинки, а крупные лягушки, называемые бычьими, не только восседают на листьях лотоса, но и скрываются под ними от жары, как под соломенными шляпами. В общем, все пользуются лотосами, и каждый по-своему. Немудрено, что река здесь называется Лотосовой, ручей – Ручьем нефритовых листьев, а село – Лотосы.
Село это, по здешним понятиям, не очень велико: десять с небольшим лавок да несколько десятков домов, вытянувшихся вдоль улицы, мощенной темными каменными плитами. Дома стоят так тесно, что если в одной семье варят собачатину, то запах стоит по всей улице. Если чей-то ребенок споткнулся, выбил зуб или разбил чашку, то об этом моментально узнают все. Я уже не говорю о ссорах между супругами или о разговорах соседей – главной пище для сплетен, насмешек и пересудов. Все страшно возбуждаются, бегают по селу, жалуются друг на друга, дают советы и долго не могут угомониться – совсем как стая переполошившихся уток. Когда день не базарный, то со всех этажей хозяйки высовывают из окон длинные бамбуковые шесты и сушат на них всевозможные рубахи, штаны, юбки, одеяла и прочее. Ветер с гор картинно развевает эти разноцветные «флаги всех стран», а рядом, под каждой стрехой, висят связки красного перца, желтых кукурузных початков, бело-зеленых тыкв-горлянок… Под ними снуют и кудахчут куры, лают собаки, мяукают кошки – в общем, жизнь бьет ключом.
У жителей села есть привычка угощать друг друга. А поводов для таких угощений в году полно: в третий день третьего месяца по лунному календарю, в день поминовения усопших, пекут расписные пряники; в восьмой день четвертого месяца варят на пару мясо с рисом; в пятый день пятого месяца, во время праздника начала лета, лепят сладкие пирожки из клейкого риса и пьют желтую полынную настойку; в шестой день шестого месяца снимают ранние огурцы и «грушевые тыквы»; в седьмой день седьмого месяца пробуют ранний рис; в восьмом месяце, в праздник осени, пекут «лунные пряники»; в девятом месяце, во время осеннего равноденствия, собирают хурму; в десятом, называемом «месяцем золотой осени», устраивают свадьбы; в восьмой день последнего месяца варят «рисовую кашу с восемью бобами», а в двадцать третий день провожают на небо Цзаована – бога домашнего очага… И хотя во всех семьях набор продуктов почти один и тот же, каждая хозяйка непременно положит в кушанье что-нибудь свое, да и приготовит его по-своему, так что разница все-таки есть. Получается нечто вроде кулинарного конкурса, на котором самое приятное – похвала соседей. Да и в обычные дни, приготовив что-нибудь вкусное – скажем, мясной суп из голов или ножек, – сельчане обязательно угощают соседских детишек. Те торжественно несут добычу в свой дом, дают попробовать родителям, а потом мать с ребенком идут к соседке посидеть и поговорить. Это считается лучшей благодарностью за угощение.
Само по себе село Лотосы невелико, но в базарные дни сюда стекаются тысячи людей. И собираются они не столько на главной улице, вымощенной каменными плитами, сколько на просторной площади за домами, обращенной к реке. Еще до революции тут поставили черепичный навес на каменных столбах, а напротив соорудили ярко размалеванный помост для торговцев и для ярмарочных представлений. По старому обычаю базарные дни устраивали на третий, шестой и девятый день каждой декады, то есть девять раз в месяц; так было и в первые годы после революции. Здесь собирались жители всех восемнадцати уездов трех провинций: китайские торговцы, охотники народности яо[2], крестьяне, лекари, разносчики-коробейники и все кому не лень. Торговали свиньями, коровами, овощами, фруктами, «ароматными грибами» сянгу и съедобными древесными грибами, называемыми «древесные ушки», живыми змеями и обезьянами, трепангами и прочими дарами моря, галантереей, хозяйственной мелочью, всевозможными кушаньями и напитками. Люди заполняли всю площадь, толкались, разговаривали, гомонили. С горы рынок выглядел как сплошное море косынок, головных платков, соломенных шляп, а в дождливый день – мохнатых травяных накидок, матерчатых зонтиков и зонтов из промасленной бумаги. Казалось, будто люди не ходят по земле, а плавают в этом море.
Многие в Долине лотосов кормились рынком – от продавцов холодной воды до зубных лекарей. Рассказывают, что один бедняк здесь разбогател, собирая навоз от свиней и коров. Но в 1958 году, во время «большого скачка», все были брошены на кустарную выплавку чугуна и стали, которая должна была прославить нас на весь мир не меньше, чем запуск спутника Земли. К тому же из района и уезда была спущена бумага, ограничивающая частную торговлю, называющая ее отрыжкой капитализма, и рынок в Лотосах стали открывать сначала раз в неделю, потом раз в декаду и в конце концов раз в полмесяца. Считалось, что если рынок ликвидирован, то социализм у нас уже построен и мы приближаемся к коммунистическому раю, вот только господь бог, погода и природа не благоприятствуют да мешают всякие империалисты и ревизионисты. Короче говоря, порог у коммунистического рая оказался слишком высоким, преодолеть его с помощью «большого скачка» мы не смогли, а, напротив, свалились с небес на землю, прямо в нищету общественных столовых, где в котлах варились одни пустые щи. Во время редких базарных дней на рынке торговали только мякиной, плодами разных дичков, съедобными кореньями да грибами. С голоду люди желтеют и пухнут, а лошади тощают и обрастают гривой. Вот народ и пух, как от водянки, а настоящие торговцы забыли дорогу к рынку – на нем процветали лишь воры, грабители, шулера и проститутки… В конце 1961 года уездные власти прислали новую бумагу, пошли на послабление, разрешив устраивать базар раз в пять дней. Но торговать было почти нечем, и рынок в Лотосах уже не смог стать прежним – местом сбора тысяч людей из восемнадцати уездов.
Теперь этот рынок славился не своими мясными рядами, а лотком местной уроженки Ху Юйинь, торговавшей рисовым отваром с кусочками соевого сыра. Это была молодая красивая женщина лет двадцати пяти или двадцати шести, и все, кто сидя, стоя или примостившись на корточках поглощал ее еду, звали ее «сестрицей Лотос». Некоторые в шутку называли ее даже волшебницей, это было, конечно, преувеличением, но несомненно, что все с удовольствием смотрели на ее круглое, как полная луна, лицо, большие глаза, черные брови, крепкую грудь и живую, подвижную фигурку. Заведующий сельским зернохранилищем Гу Яньшань говаривал, что она белизной и мягкостью вполне может сравниться с соевым сыром, которым знаменит ее лоток.
Лотос относилась ко всем покупателям – и знакомым, и незнакомым – с исключительным радушием, даже сердечностью. Любого, пусть самого распоследнего человека она встречала улыбкой и приговаривала:
– Может, еще мисочку? Отвару добавить?
– Счастливого пути, не споткнитесь! И еще заходите!
Посуда у нее всегда была чистая, порции большие, специй сколько хочешь, растительного масла тоже больше, чем на соседних лотках. За миску отвара с сыром она брала всего один цзяо[3], отвару добавляла без разговоров, поэтому у ее лотка всегда толпился народ.
«Настоящая торговля держится на приветливости», «покупатель за покупателем – будет и еда, и платье» – такие наставления получила Ху Юйинь от родителей. Рассказывают, что ее матери в молодости пришлось торговать собой в портовом городе, но потом она бежала из публичного дома вместе с одним приказчиком. Супруги обосновались здесь под другой фамилией. Они открыли небольшой постоялый двор для торговцев и, будучи уже в возрасте, возжигали ароматные свечи перед Буддой, чтобы он послал им ребенка. Наконец у них родилась Ху Юйинь – единственная дочь, которую они и назвали-то в честь бодхисатвы Гуаньинь, покровительницы деторождения. В 1956 году, вскоре после перехода постоялого двора в смешанную государственно-частную собственность и замужества Ху Юйинь, ее родители умерли. В то время в деревне еще не существовало разделения на крестьян и служащих, поэтому Ху Юйинь и ее муж входили в сельскую производственную бригаду и считались крестьянами. Торговлей она занялась лишь в последние два года и несколько стеснялась этого. Сначала, как и многие, она торговала мякиной, мукой из папоротника, потом перешла к овощам, в том числе к батату, и, наконец, открыла свой лоток. Она вовсе не собиралась продолжать родовое дело, а просто в трудное время пыталась прокормиться, как умела.
– Сестрица Лотос, дай две миски, да перцу побольше положи!
– Ладно, только смотри, чтоб живот не заболел!
– А если заболит, полечишь?
– Еще чего!
– Хозяюшка, одну миску и стаканчик белой!
– И так жарко, да и суп горячий! А если уж без водки не можешь, возьми в лавке напротив!
– Сестрица Лотос, дай сырку побелее, вроде твоих ручек, чтоб ноги легче несли!
– Какой в котле есть, такой и дам. Больно много болтаешь! Наверно, опять жена к себе не подпускает, да еще за уши треплет?
– А может, ты меня потреплешь?
– Уши слишком длинные, да и язык тоже! Ешь лучше суп, чтоб на языке типун не вскочил, а то на тот свет немым отправишься!
– Что это ты о том свете заговорила? Неужто не жалко будет лишиться постоянного покупателя?
Но даже во время таких перебранок глаза Ху Юйинь продолжали светиться улыбкой, а голос звучал точно музыка. Она любила разговаривать со своими покупателями и относилась к ним по-родственному. Среди них были и такие, что ходили к ней каждый базарный день, как, например, Гу Яньшань.
Я уже упоминал этого заведующего сельским зернохранилищем. Старый холостяк лет сорока, приезжий с севера, он был человеком исключительно простым и честным. Тем удивительнее, что в прошлом году он вдруг сказал Ху Юйинь, что перед каждым базарным днем может продавать ей из зернохранилища до шестидесяти цзиней[4] рисовых отходов. Лотос и ее муж так обрадовались, что готовы были на коленях благодарить его за милость. С тех пор Гу по-хозяйски присаживался перед лотком и, молча любуясь хлопочущей Ху Юйинь, впитывал в себя аромат ее молодости. Но поскольку его знали как человека серьезного, никто не осуждал его даже за то легкомысленное определение молодой женщины, которое приводилось выше.
Вторым постоянным посетителем был Ли Маньгэн – секретарь партбюро объединенной бригады, в прошлом кадровый военный. Он приходился родственником мужу Ху Юйинь, и она считала его своим названым братом. Каждый базарный день он съедал пару чашек бесплатно, что имело не только родственный, но и глубоко символический смысл: его трапезы как бы подтверждали законность торговли Ху Юйинь, говорили всем, что ее лоток разрешен сельской парторганизацией или по крайней мере ее секретарем.
Был и еще один бесплатный посетитель – известный сельский активист Ван Цюшэ, человек тридцати с лишним лет, с круглой головой и жирными ушами, похожий на статую смеющегося Будды. Все знали, что он подловат, но каждый раз, когда власти присылали своего представителя для проведения какой-нибудь кампании, Ван оказывался незаменим: дул в трубу, оповещая о начале собрания, первым выкрикивал лозунги, чтобы создать необходимую атмосферу, оставался на ночное дежурство, присматривая за осужденными. Словом, он вел себя исключительно активно, но, едва главный накал кампании проходил, остывал и Ван Цюшэ: весь раж и пыл из него выходили, точно воздух из спущенного мяча. С лицом, лоснящимся от жира, любитель вкусно поесть, он всегда обходился одной монетой там, где другой тратил три. Подойдя к лотку Ху Юйинь, он просто бросал: «Сестрица, две миски, запиши на мой счет!» – и без малейшего стеснения ждал еду. Иногда, даже в присутствии Ху Юйинь, он, похлопывая по плечу ее мужа, позволял себе такие шуточки:
– Что это с тобой братец? Женат уже семь или восемь лет, а жена твоя как девушка, все еще порожняя ходит. Может, тебе учитель нужен – показать, как дети делаются?
Супруги густо краснели, смущались, но одернуть его не смели. Человека, незаменимого во время проработочных кампаний, нельзя задевать: уж лучше даром кормить его, выслушивать его пошлости да улыбаться ему.
Среди постоянных клиентов Ху Юйинь был еще один достойный упоминания странный человек: Помешанный Цинь, а точнее – Цинь Шутянь, причисленный к «пяти вредным элементам»[5]. Когда-то он состоял на хорошей работе: был учителем музыки в средней школе, потом руководителем уездного ансамбля песни и пляски, но в 1957 году был объявлен правым за «реакционное» представление с песенками критического содержания и сослан в деревню на перевоспитание. Отличаясь большим упрямством, он не признал себя виновным в преступлениях перед партией и социализмом, сознался лишь в нескольких любовных связях и постоянно просил секретаря партбюро Ли Маньгэна сменить ему политическую «шапку правого» на «шапку уголовника». Можно не сомневаться, что это было коварным тактическим ходом. К лотку Ху Юйинь он всегда подходил, когда оставалось поменьше народа, хитро улыбаясь и что-то напевая.
– А что это ты поешь? – спросили его однажды.
– Гуандунскую мелодию «Все выше и выше».
– Ты же причислен к пяти вредным элементам, а рассчитываешь подняться выше?! Тебе впору петь «Все ниже и ниже»!
– Да, вы правы, я ведь послан сюда на перевоспитание и должен стараться изо всех сил…
Цинь Шутянь явно интересовался Лотосом, но вел себя вполне прилично: не оглядывал бесцеремонно и не позволял себе лишних слов. А Лотос всегда считала, что «тощую собаку стыдно пинать, больную лошадь стыдно обижать». Она сочувствовала Циню, даже жалела его и всегда подкладывала ему побольше то риса, то соевого сыра, то кунжутного масла.
На рынке ей приходилось сталкиваться с самыми разными людьми: добрыми, злыми, притворно добрыми, держащими нос по ветру, плывущими по течению, умеющими красно поговорить, способными выдать черное за белое, а белое за черное, продать все и кого угодно. И человеческая жизнь тоже временами начинала казаться ей похожей на рынок, в том числе жизнь тех, с кем она постоянно сталкивалась. Об этих людях мы сейчас и расскажем, какую бы роль в нашем повествовании – главную или второстепенную, положительную или отрицательную – они ни играли.