Густав Богуславский
100 очерков о Петербурге. Северная столица глазами москвича
Пётр Петров – историк Петербурга
О нем трудно говорить и писать. Потому что его жизнь постороннему человеку представляется будничной и однообразной, лишенной каких-либо событий, драматических поворотов, ярких, впечатляющих фактов. Он почти никогда не покидал родного города, каждый день, неделя, месяц и год его жизни были заполнены трудом, на чужой взгляд однообразным, рутинным, утомительным и скучным…
О нем необходимо говорить и писать. Потому что эта однообразная, внешне ничем не замечательная его жизнь была подвигом. Подвигом ежечасным, ежедневным. Подвигом не момента, а всей жизни. У подвига непременно есть смысл, цель. Самосохранение, высокий долг, жажда славы… Смыслом и целью жизненного подвига Петра Петрова было знание. Знание, непрерывно приобретаемое им самим, для того чтобы это знание передать другим людям, поделиться с ними самым главным, самым ценным, чем владеешь. И передать бескорыстно. Его любовь к знанию, тяга к нему этого человека, не получившего никакого серьезного образования и всю жизнь учившегося, не знала ни границ, ни преград. Она была смыслом, главной страстью его жизни. И результат, далеко не всегда заметный окружающим, был огромен. «Собою представлял он явление далеко не ординарное, личность выдающуюся, – писал о Петре Николаевиче один из его современников. – Ходячий архив, подвижный энциклопедический словарь…»
Опубликованных трудов, написанных Петровым, никто никогда не собирал и не подсчитывал. Но однажды промелькнуло в печати их общее число – более тысячи. Более тысячи книг и статей. По истории России, по истории отечественной живописи и архитектуры. И о Петербурге, родном городе. В том числе самый первый, основанный на громадном, до того времени совершенно неизвестном архивном материале и самый большой по объему (более тысячи страниц текста в книге большого формата) труд, посвященный истории Петербурга XVIII века. С этого сочинения начинается серьезное, исследовательское изучение истории Петербурга, начинается научное петербурговедение. И потому тоже нам дорога память о Петре Николаевиче Петрове.
О нем надо говорить и писать еще и потому, что вокруг него сложился какой-то «заговор молчания», хотя и сегодня все серьезные исследователи истории Петербурга и истории русского искусства широко пользуются его трудами, написанными более ста лет назад, но об авторе этих трудов почти никогда не вспоминают. Так, впрочем, было и при его жизни – книги и статьи Петрова жили своей, отдельной от автора жизнью, сам автор при этом как бы оказался в тени, вне зоны общественного интереса и внимания.
Его труд был его служением. Лучшими часами его жизни были те, которые он провел за книгами и рукописями – в Публичной библиотеке, в архивах. А его жизненный подвиг остался неоцененным по достоинству, полузабытым.
Петров был и серьезным ученым, и прекрасным популяризатором – нечастое сочетание. Его бесчисленные статьи исторического и искусствоведческого содержания были адресованы тому, кого мы сегодня называем «широким читателем» – читателем «Невы», «Всемирной иллюстрации», «Русской старины», «Северного сияния», газет «Новое время» или «Биржевых ведомостей». Серьезный читатель-специалист встречал их на страницах «Зодчего», «Древней и новой России», «Вестника изящных искусств», «Известий Археологического общества». И статьи эти были непременно глубоко содержательны, информативны, основаны на новом, неизвестном материале, сообщали читателю новые подробности.
Но Петров был не только исследователем и популяризатором – он был первооткрывателем. Он открыл русскому обществу множество неизвестных дотоле тем и малоизвестных имен из отечественной истории и прошлого русского искусства.
Но еще важнее, быть может, то, что именно Петров первым посвятил свои работы таким выдающимся своим современникам, как Карл Брюллов, Павел Федотов, Александр Иванов, скульптор Николай Пименов. И первые работы о замечательных русских художниках XVIII века – Левицком, Боровиковском, Лосенко, Угрюмове, скульпторе Федоте Шубине – тоже принадлежат перу Петрова.
Он сочинял и исторические романы («Царский суд», «Семья вольнодумцев», «Балакирев» – об известном шуте петровского времени), и публицистику (27 публицистических статей собраны в сборнике «Листки на выдержку из портфеля пишущего»), и специальные труды. Так, 123 его статьи, скромно названные «Случайными заметками по генеалогии и геральдике, топографии, истории и археологии, словесности и искусству» собраны в трех томах (1160 страниц текста) сборника, выходившего в 1871–1875 гг. и названного «Для немногих». А ведь начал он свою авторскую работу всего лишь за десять с небольшим лет до того…
А составление сборника русских народных сказок и былин? А прекрасный альбом исторических портретов русских деятелей, основанный на материалах выставки, устроенной в столице в 1870 году? А активное участие в работе специальной комиссии петербургского Общества архитекторов для участия в грандиозной Всероссийской политехнической выставке в Москве, устроенной в честь 200-летия со дня рождения Петра Великого? Многочисленные научные доклады в Обществе архитекторов, в Русском Географическом и Археологическом обществах!..
И все это делал один человек – Пётр Николаевич Петров.
Его вступление на научное и литературное поприще было необычным. Он родился 19 июня 1827 года в многодетной семье придворного пожарного, служившего «при главной кухне» Зимнего дворца. И, несмотря на звучную должность «брандмейстера», отцу пришлось определить сына Петра на учение в «Дом для воспитания бедных детей при Императорском человеколюбивом обществе», готовивший своих воспитанников для канцелярской службы. Семь лет пробыл здесь, в доме на Крюковом канале, близ Кашина моста, Пётр Петров – и этим исчерпывается полученное им систематическое образование. Все остальное достигнуто только самообразованием.
Окончив училище, 18-летний Петров поступает в Рисовальные классы при Академии художеств, где его учителем стал известный своей картиной «Княжна Тараканова» художник К.Флавицкий. Проявить себя творчески как рисовальщик Петров не смог – но последующие годы не прошли даром. Они были до отказа заполнены неутомимой внутренней работой. Чтение, чтение, чтение… Накопление разнообразных знаний, расширение диапазона интересов, размышления над прочитанным. «Обдумывание житья»…
Служебная судьба преподнесла Петрову замечательный, щедрый подарок: он стал писцом в Публичной библиотеке, в ее отделе искусств, которым руководил знаменитый Владимир Стасов. Странный, энциклопедически образованный, невероятно начитанный канцелярист обратил на себя внимание мэтра. Среди писателей и художников, составлявших обширный стасовский круг, появились знакомые. И один из них, писатель Алексей Писемский, опубликовал в своем журнале «Библиотека для чтения» первую печатную работу Петра Петрова, посвященную граверу Чемесову.
Случилось это в 1860 году, Петрову было уже 33 года. И он находился в начале нового пути, нового этапа жизни – этапа «отдачи» накопленного. Этому этапу он посвятил оставшиеся 31 год своей жизни.
Через всю творческую биографию Петрова проходят две основные темы: история Академии художеств в связи с историей отечественного искусства вообще и история Петербурга. Монументальным трудом, посвященным первой теме, является огромный по объему трехтомный «Сборник материалов для истории Академии художеств» за первые сто лет ее деятельности с 1764 года – труд, доныне не утративший своего научного и справочного значения. Работа над сборником проходила в колоссальном по объему и совершенно не изученном тогда академическом архиве – и это была прекрасная школа научного архивного поиска. Поиска, ставшего главной частью многолетней работы Петрова по истории Петербурга.
Петербургская тема в творчестве Петрова – тема особая. История города изучается и рассматривается им как некий историко-культурный феномен, в теснейшей связи с развитием отечественного искусства и его ярчайшими представителями. Это был совершенно новый подход.
В 1867 году был опубликован первый очерк историко-культурного характера: «Петербургское житье-бытье в старину», через два года – серьезнейшее, основанное на новом материале исследование «Материалы по истории строительного дела», целиком посвященное Петербургу. Позднее, год за годом – множество статей на самые разные темы истории города: «Борьба за Неву», «Аничков дворец», «Русские живописцы-пансионеры Петра Великого»… Особенно интересными и важными для читателя-петербуржца были статьи Петрова об архитекторах, строивших столицу, – не только о таких мастерах прошлого, как Растрелли, Кваренги и Камерон, но и об архитекторах-современниках: Андрее Штакеншнейдере, Николае Ефимове, Романе Кузьмине, Аврааме Мельникове и других. А за этими многочисленными статьями, связанными с Петербургом, так сказать, «вторым планом» шел непрерывный архивный поиск, выявление и накопление (на копиях и выписках) огромного документального материала, никем из историков никогда не тронутого.
Хранящийся в Российской Национальной библиотеке рукописный фонд П.Н. Петрова содержит огромное количество таких архивных выписок и заметок, научная ценность которых нисколько не уменьшилась за почти полтора века, прошедшие со времени, когда они выявлялись и собирались.
Более того, некоторые из копированных Петровым документов до нас не дошли – пропали, затерялись, и копии из личного архива Петрова – единственная сегодня возможность доступа к ним.
П.Н. Петров
Результатом явилась вышедшая в свет в 1885 году (ее выпустил знаменитый петербургский книгоиздатель и книготорговец И. Глазунов) монография «История города Петербурга. 1703–1785 год» – и до сегодняшнего дня основной труд по истории города в XVIII веке. Критика встретила выход в свет 1000-страничного тома более чем сдержанно. Автора упрекали в сумбурности изложения, в «неудобочитаемости» его труда, в том, что он «утонул» под невыносимой тяжестью собранного и использованного им документального материала. Но и при всех этих упреках научное значение «Истории города Санкт-Петербурга» остается неколебимым и неоспоримым. Это – первая научная история нашего города, написанная на основе гигантского объема документального материала, впервые введенного в научный оборот. Академический труд, предназначенный не только академикам. И этого значение труд Петрова никогда не утратит…
Последние годы жизни Пётр Петров посвятил еще одному колоссальному научно-публицистическому проекту, имевшему выдающееся общественное значение. Он принял на себя всю работу по составлению словника (перечня персонажей, имен) для затеянного Русским Историческим обществом «Русского биографического словаря». Двадцать пять огромных томов этого уникального издания вышли в свет до 1918 года Петров меньше чем за два года составил основу «Словаря» – словник, насчитывавший 50 тысяч (!) имен людей, оставивших след в самых разных областях истории России, русской жизни, и организовал работу по написанию огромного числа биографических статей – работу, к которой были привлечены сотни ученых: историков, литераторов, искусствоведов, публицистов.
Это был его завершающий подвиг.
«Милый чудак», неряшливый, рассеянный, вызывавший у знавших его людей добрую усмешку, он был неутомим в труде, полон юношеской энергии, увлеченности. Он был горяч в ученых спорах, доброжелателен, равнодушен к жизненным удобствам. «Он не искал популярности, а трудился скромно и самоотверженно», не ропща на то, что его мало ценят. В одном из некрологов, посвященных Петрову, приводились строки из басни Ивана Хемницера, написанной более чем за сто лет до того:
Жил честно, целый век трудился,
А умер гол, как гол родился…
Надеюсь, сказанное выше убедило читателей в том, что о Петре Николаевиче Петрове хоть трудно, но необходимо писать и рассказывать.
Отец и сын Бычковы
Библиотекарь должен обладать энциклопедическим образованием и иметь ясное понятие об общей системе наук…
А. Бычков. 1865 год
Их судьба уникальна. Афанасий Федерович и Иван Афанасьевич Бычковы посвятили ровно целое столетие служению Публичной библиотеке и одной из ее сокровищниц – Отделу рукописей – отделу, неисчислимые и бесценные богатства которого не только составляют наше национальное достояние, но и являются важнейшей, неотъемлемой частью мирового культурного наследия.
История знает немало примеров выдающихся династий среди военных, моряков, дипломатов и предпринимателей. В области культуры их существенно меньше. А аналогии «феномену Бычковых» – целый век, отданный одному учреждению, – на память не приходят. При этом речь ведь идет не о службе, о должности, а о служении в самом высоком и чистом значении этого слова…
Мне уже не раз приходилось писать о людях, которые прожили жизнь, так сказать, «без биографии», без острых сюжетных поворотов и потрясений, без каких-либо поражающих воображение и волнующих душу событий – и при этом смогли сыграть в своей области деятельности выдающуюся роль. Большинству современников их имена и деяния были неизвестны или безразличны – они трудились в областях, находящихся на периферии повседневных людских интересов. По достоинству оценить их суждено потомкам – оценить или окончательно забыть, вычеркнуть из памяти.
Это в полной мере относится и к обоим Бычковым. Ни отец, ни сын никогда не были в центре общественного внимания, их неутомимая деятельность никогда не была «злободневной». Их личная жизнь текла размеренно и благополучно – сегодня, как вчера, неделя за неделей, год за годом. Много десятков лет прожил Иван Афанасьевич в доме 4 по Кабинетской улице (улица Правды) – и сотни жителей улиц Разъезжей и Ломоносова (Чернышева переулка), прохожие на Чернышевом мосту и Театральной (ныне – Зодчего Росси) улице могли, как за полтора века до того кенигсбергские обыватели с Иммануилом Кантом, сверять часы по движению необычайно аккуратно одетого человека очень небольшого роста – средних лет, потом пожилого, потом совсем старого – по этому ежедневно совершаемому и до минуты измеренного маршруту от дома на службу – в Публичную библиотеку…
Но за этой обыкновенностью, внешней «бессюжетностью» и однообразием биографий и отца, и сына скрывалось глубочайшее содержание, касавшееся малоприметной и малопривлекательной для обывателя, но беспредельно важной для интеллектуального генофонда нации области…
Но… Вот что писал Афанасий Бычков 137 лет назад о библиотекарях, которых он называл «проводниками Просвещения в обществе»: «Они должны быть так обставлены, чтобы действительно имели возможность делать свое дело», а общество должно научиться «смотреть на библиотекарей как на лиц ученого сословия…»
Когда-то на 14-м ярусе высотного здания главного книгохранилища московской Ленинской библиотеки, в рабочем кабинете известного книговеда Сократа Александровича Клепикова, я подолгу рассматривал вывешенную на стене литографию «Книжный червь»: согбенный старик, лохматый и в очках, сидит на верхней ступеньке лестницы, прислоненной к книжным полкам, углубившись в книгу; на его лице выражение страсти и наслаждения – он читает для собственного удовольствия, для себя…
Ни отец, ни сын Бычковы, бывшие великими книжниками, влюбленными в книгу, как в одно из величайших – наряду с природой, музыкой, любовью – благ жизни, не мыслили о существовании книги только для себя. Собирание книг и рукописей, их каталогизация, хранение, подготовка к публикации и опубликование в интересах науки, в интересах общества составляли главный смысл их деятельности, их служения.
Ныне слишком часто приходится встречаться с музейщиками, архивистами, библиотекарями, которым поручено хранить, беречь некое культурное богатство, к созданию, собиранию которого они сами не имеют никакого отношения, но которое тем не менее рассматривают как свое собственное, присвоив себе право решать: кого допустить, от кого оградить, кому что позволить, а кому запретить…
Бычковы ведь были не только хранителями рукописной коллекции Публичной библиотеки (Афанасий Федорович – 37 лет, а Иван Афанасьевич – 63 года), но и в самом прямом и полном смысле ее создателями, собирателями, устроителями. И при этом – какой масштаб общественного служения, какая доброжелательность, какая готовность помочь тому, кто в этой помощи – знаниями, советом, книгой, неизвестной рукописью – нуждается, любому, в чью искренность и любознательность они поверили. Думаю, что сегодня я – единственный исследователь, занимающийся в Отделе рукописей Российской Национальной библиотеке, кто знает об Иване Афанасьевиче Бычкове не понаслышке, а помнит его живым. Я пришел к нему школьником, пытающимся изучать эпоху Петра (был 1940 год). Маленький, подвижный старичок в галстуке – «бабочке» и с седым пушком на голове – не первый академик, которого мне довелось встретить (Иван Афанасьевич был принят в Академию наук в 1903 году а отец его – в 1855), но мне он представлялся не просто академиком и хранителем Рукописного отдела, но всемогущим патриархом этих мест. «Патриарх» сам доставал бесценные рукописи из огромных шкафов, собственноручно их записывал в книгу, любовно поглаживал переплеты, показывал наиболее интересные документы или миниатюры; для меня он открыл и дивные миниатюры в средневековых персидских рукописях, подлинной красоты которых я тогда не ощущал. Он был первым встретившимся мне человеком, который ко всем (даже ко мне, мальчишке) обращался старомодно: «господин», «госпожа»…
Каждое посещение Рукописного отдела было великим праздником – и не только от предвкушения встречи с редчайшими подлинными документами, но и от ожидания встречи с Иваном Афанасьевичем. Спуск в отдел по лестнице, ведущей из центра знаменитого Круглого зала второго этажа Публички, был не спуском, а «вознесением в иные сферы».
А.Ф. Бычков
Мои занятия эпохой Петра были близки и личным научным интересам самого Ивана Афанасьевича. Восторженное отношение к этому этапу российской истории он перенял «по наследству» от отца. Афанасий Федорович подготовил ряд важнейших публикаций о петровском времени: ежегодные «юрналы» Петра, перепечатку всех текстов петровской газеты «Ведомости», а в 1872 году по его инициативе и под его редакцией начало выходить в свет самое фундаментальное академическое издание источников о Петре и его эпохе – «Письма и бумаги Петра Великого». После смерти отца издание продолжал Иван Афанасьевич. Оно продолжается и поныне, доведено до 1713 года.
Отец и сын Бычковы готовили к изданию несколько томов такого важнейшего исторического источника, как «Полное собрание русских летописей». Они выступали не только как члены многих ученых обществ (Русского исторического, Истории и древностей российских, Любителей древней письменности, Любителей русской словесности и других), но и как хранители и «хозяева» подлинников многих летописей начиная от «Лаврентьевского списка» Несторовой «Повести временных лет». Отделу рукописей принадлежит и старейший из дошедших до нас памятников русской книжности – «Остромирово евангелие» 1056 года. И бесчисленное множество других бесценных сокровищ, без которых многие события и тайны отечественной истории не были бы описаны и разгаданы. Впрочем, зачастую раскрытие одной тайны истории порождает десятки новых загадок и тайн – любое знание обнажает незнание.
Начавшись с рукописей из варшавского собрания Залусских и из огромной коллекции документов, собранных дипломатом Петром Дубровским, Рукописный отдел Публичной библиотеки непрерывно пополнялся все новыми и новыми сокровищами. Дары, приходившие из самых разных и отдаленных уголков России от самых разных людей, покупки на аукционах и у частных лиц отдельных ценнейших документов и целых коллекций (сенатора Фролова, петербургского военного губернатора генерала Вязмитинова, посла в Стокгольме Сухтелена, чиновника Ханыкова)… Огромные собрания Толстого и знаменитого московского историка Михаила Погодина, коллекционера Коробанова и переданное в 1852 году Публичной библиотеке эрмитажное собрание рукописей… В ежегодно печатавшихся на протяжении десятков лет «Отчетах» Публичной библиотеки самую большую по объему и самую интересную часть неизменно составляют описания новых поступлений в Отдел рукописей: фонды учреждений и частных лиц – государственных деятелей, ученых, деятелей культуры. Среди них и имеющие выдающееся значение для петербурговедения фонды крупнейших историков Петербурга П.Н. Петрова и П.Н. Столпянского…
И.А. Бычков
Греческие, арабские, персидские рукописи, средневековые иллюминованные (снабженные раскрашенными миниатюрами) рукописи на всех европейских языках, собранный Петром Дубровским в первые дни революции во Франции «Архив Бастилии», тысячи различных источников и автографов – книги, свитки, листы, клочки бумаги – весь этот бесценный исторический материал бережно сохраняется и широко используется учеными из самых разных городов России и самых разных стран мира. Мировая известность, мировой авторитет и непререкаемая научная репутация Отдела рукописей Российской Национальной библиотеки исключительно высоки. Да и не случайно: ведь здесь документы не только обрабатываются и хранятся, но и глубоко изучаются; недаром среди сотрудников Отдела во все времена были крупные отечественные ученые. И восходит эта прекрасная традиция к академикам Бычковым – отцу и сыну.
Отец был сыном артиллерийского офицера, родился в Финляндии и окончил Московский университет. Сын всей своей жизнью был связан с Петербургом – здесь родился, здесь окончил 2-ю гимназию на Казанской улице и юридический факультет Университета, здесь прожил всю жизнь, здесь провел страшные годы блокады, был в 1943 году награжден орденом Трудового Красного Знамени и медалью «За оборону Ленинграда» и здесь же встретил великий день снятия блокады. Он скончался через два месяца после этого, 23 марта 1944 года, в возрасте 85 с половиной лет; Афанасий Федорович умер на 81-м году жизни в апреле 1899 года.
Уникальная судьба, удивительная жизнь. Жизнь сына была прямым продолжением жизни отца – ив профессиональном, и в нравственном отношении. Свой высший общественный долг они видели в том, чтобы своим трудом способствовать обогащению исторической памяти русского народа, совершенствованию его национального чувства – без аффектации, без громких слов. Это было истинное служение – служение непреходящим ценностям, а не минуте, не «злобе дня».
Дело, которому отец и сын Бычковы посвятили свои жизни, живет и развивается. Жаль, однако, что нет сегодня в Библиотеке видимых знаков их памяти: мемориальной доски и портретов в читальном зале Рукописного отдела, мемориального уголка Ивана Афанасьевича – там, где стоял его рабочий стол… Ведь судьба отца и сына Бычковых – уникальный пример династической преемственности. Уникальный – а потому заслуживающий не словесной, а истинной, вечной, памяти и почитания.
Зал редких книг (Кабинет Фауста)
В заключение еще одна цитата из заметки Афанасия Бычкова «О должности библиотекаря», написанной в 1856 году: «Дать другое положение библиотекарям – значило бы поставить личный состав отечественного книгохранилища в странный контраст с личным составом подобных же учреждений, находящихся в первенствующих столицах Европы, и отнять возможность у библиотеки определять в службу лиц, которые своими познаниями были бы полезны и ей самой, и отечественному просвещению…»