Генри Райдер Хаггард
Жемчужина Востока
– Выпей, красавица! От этого твои бледные щеки похорошеют, и знатным людям веселее будет смотреть на тебя!
Готовая оттолкнуть чашу, Мириам взглянула на говорившую и узнала в ней христианку, часто молившуюся с ней в катакомбах; надежда вновь проснулась в душе, она послушно сделала несколько глотков, с благодарностью взглянула на старуху и продолжала идти вперед.
За час до заката шествие, миновав бесконечное множество улиц и садов, украшенных колоннами и статуями, стало подниматься на крутой холм, где возвышался великолепный храм Юпитера Капитолийского. Здесь стражи схватили Симона и за золоченую цепь поволокли куда-то из рядов процессии.
– Куда и зачем уводят они тебя? – спросила Мириам.
– На смерть! – мрачно ответил он. – Я так желаю ее!
Цезари сошли со своих колесниц и встали на вершине лестницы у алтаря. На остальных ступенях позади них становились по порядку другие участники триумфа. Потом долго-долго ждали чего-то, но Мириам не знала, чего именно. Вдруг возле Форума показались люди, бегущие по дороге. Один, бежавший впереди всех, нес какой-то предмет, завернутый в скатерть.
Остановившись перед цезарями, он сбросил эту скатерть и поднял вверх так, чтобы мог видеть весь народ, отрубленную седую голову Симона, сына Геора.
Этим убийством мужественного полководца завершался триумф римлян; при виде этого кровавого доказательства трубы загудели, знамена затрепетали высоко в воздухе, а толпа издала громкий крик торжества, опьянения своей славой, своей жестокой местью!
Затем перед алтарем всесильного божества цезари принесли жертвы благодарности за дарованную им и их оружию победу.
Так окончился триумф Веспасиана и Тита, а вместе с ним и печальная повесть борьбы народа еврейского против железного клюва и когтей грозного римского орла.
Глава XXIII
Невольничий рынок
На рассвете дня триумфа, когда паланкин с Мириам и Галлом проносили мимо храма Изиды, в город въезжали на измученных конях двое всадников. Вернее, всадник и всадница под густым покрывалом.
– Судьба благоприятствует нам, Нехушта! – произнес мужчина взволнованным голосом. – Мы, по крайней мере, не опоздали ко дню триумфа! Видишь, вон войска собираются у садов Октавиана!
– Да, да, господин, не опоздали, но скажи, куда мы теперь направимся и что станем делать? Быть может, ты явишься к Титу?
– Нет, женщина! Я не знаю, какой прием ожидает меня, пленника евреев!
– Но ведь ты был пленен в бессознательном состоянии, благородный Марк, ты не виноват в этом!
– Конечно, но закон гласит, что ни один римлянин не должен попадаться врагу, попав же в плен в бессознательном состоянии, должен заколоть себя, придя в сознание. Так должен был сделать и я. Я и сделал бы, увидя себя в руках евреев. Но ты знаешь, что все сложилось иначе. Если бы не Мириам, я, не задумываясь, наложил бы на себя руки. Теперь же постараемся добраться до моего дома около бань Агриппы. Триумфальное шествие должно пройти перед окнами этого дома, и если Мириам будет в числе пленниц, то мы увидим ее. Если же ее не будет… Значит, она умерла или ее цезарь отдал в дар кому-нибудь из своих друзей!
Здесь толпа была уже так велика, что они с трудом прокладывали себе путь, пока Марк не остановился перед мрачного вида мраморным зданием на Агрипповой дороге (via Agrippa).
Дом этот будто вымер. Посмотрев на запертые наглухо окна и двери, Марк подъехал к боковой калиточке и постучал в нее. Долго никто не отзывался. Наконец сквозь узкую щель раздался дребезжащий старческий голос.
– Уходите! Здесь никто не живет. Это дом Марка, павшего в иудейской войне. Кто ты, пришедший сюда тревожить меня?
– Отвори, Стефан! – повелительно произнес Марк. – Что ты за слуга, если не узнаешь голоса своего господина?
Маленький сморщенный старикашка в коричневой одежде писца выглянул в щель и, всплеснув руками, в радостном удивлении воскликнул:
– Клянусь копьем Марса, это сам благородный Марк! Добро пожаловать, господин мой, добро пожаловать!
Нехушта ввела коней во двор, вернулась к калитке и заперла ее на все засовы.
– Почему ты думал, Стефан, что я убит?
– Потому, господин, что о тебе не было вестей, а так как я знал, что ты никогда не опозоришь ни чести своего славного имени, ни римских орлов, которым служишь, подумал, что ты с честью пал в бою!
– Слышишь, женщина, что говорит мой слуга и вольноотпущенный? – обратился Марк к Нехуште. – Тем не менее, Стефан, то, что и ты, и я считали невозможным, случилось: я был захвачен в плен, хотя не по своей вине!
– О, утаи это, господин, от всех, утаи! Ведь двое таких несчастных осуждены идти нынче в шествии триумфа со связанными за спиной руками и позорной доской на груди с надписью: «Я – римлянин, который предпочел позор смерти!» И тебе, господин, грозит та же участь!
– Молчи, старик! – воскликнул Марк, весь бледный. – Молчи и прикажи рабам приготовить нам ванну и обед: мы нуждаемся и в омовении, и в питании!
– Рабов здесь нет; я отослал их на работы в поля, а лишних продал. Здесь остались только я да одна старая невольница, которая все приготовит тебе!
– А деньги есть у нас?
– О, денег у нас много, я даже не знаю, куда их девать!
– Они могут мне понадобиться сегодня! – предупредил Марк.
Старик поклонился и вышел распорядиться.
Время было около полудня. Марк, выкупавшийся, натертый благовонными маслами, одетый во все новое, стоял теперь в одной из великолепных залов своего дома и смотрел сквозь просвет в ставне на торжественное шествие триумфа.
К нему подошла Нехушта в чистых белых одеждах, омывшаяся и посвежевшая после продолжительного пути.
– Узнала ты что-нибудь о ней, Нехушта? – спросил Марк.
– Кое-что, господин! Она должна следовать перед колесницей триумфатора. После триумфа ее продадут на торгу в Форуме. Из-за нее, говорят, произошла страшная ссора между цезарями и Домицианом, который хотел получить ее себе в дар!
– Ссора из-за нее? Боги, вы восстали против меня, если дали мне в соперники Домициана! – воскликнул Марк.
– Почему, господин? Твои деньги не хуже его денег!
– Да, и я отдам за нее все до последней полушки, но это не спасет меня от ненависти и мести Домициана!
– К чему тревожиться раньше срока?! В свое время успеешь нагореваться! – сказала Нехушта.
А мимо них тянулось бесконечной вереницей торжественное шествие, колесницы с изображением сцен взятия Иерусалима, фигуры богини победы, драгоценные вавилонские гобелены, золотая утварь Иерусалимского храма, модели судов, взятых у неприятеля, толпы пленных и те двое несчастных римских воинов, плененных евреями, о которых говорил Стефан. Один из них – грубый, суровый воин с громадной черной бородой – смотрел зверем и со злобным равнодушием принимал издевательства толпы; другого же, голубоглазого, с тонкими, благородными чертами лица, видимо, доводило это до безумия. Он дико озирался блуждающими глазами, как бы ища сочувствия. Лицо его выражало невыносимую муку. Вдруг какая-то женщина из толпы, подняв черепок, швырнула его и попала им в щеку несчастного со словами: «Трус! Собака, а еще римлянин!» Этого позора он уже не мог вынести; его голубые глаза остановились, он обернулся и громко крикнул в ответ:
– Я не трус! Я своей рукой убил десятерых врагов, и пятеро из них – в бою один на один! Я не трус, на меня напали пятнадцать человек, когда я был ранен, и одолели. Когда я очутился в тюрьме безоружный, я хотел удавиться, но подумал о жене и детях и остался жить. А теперь я умру, и пусть кровь моя падет на ваши головы!
И прежде чем кто-либо успел его предупредить, он кинулся под колеса громадной колесницы, запряженной восемью белыми быками, и был раздавлен.
– О-о-о! – застонал Марк и закрыл лицо руками, а Нехушта, воздевая руки, молилась за душу несчастного и за эту дикую бесчеловечную толпу, которая теперь восхищалась подвигом несчастного, признав наконец доблестным римлянином.
Процессию остановили, пока убирали тело и приводили все в надлежащий порядок. Против дома Марка за толпою пленных одна, сама по себе, шла девушка с дорогим жемчужным ожерельем на шее, в роскошном наряде, шитом золотом и серебром, с низко опущенной головой, вся залитая яркими лучами солнца.
– Смотрите! Смотрите! – кричала толпа. – Это – Жемчужина Востока!
– Смотри, господин! – воскликнула Нехушта, схватив Марка за плечо. – Это она!
Марк задрожал при виде той, которую он любил больше жизни.
– Как она утомлена и измучена! Душа ее исстрадалась, а я должен стоять здесь и смотреть на нее, не смея помочь ей ничем, не смея показаться! – стонал он.
Нехушта оттолкнула его и, встав на его место, осторожно раздвинула ставень и голубые шелковые шторы и на одно мгновение выставила свое лицо, так что ее можно было видеть с улицы.
– Она видела меня и узнала! – проговорила Нехушта, задергивая шторы и закрывая ставень. – Теперь она знает, что здесь в Риме не одна, здесь ее друзья!
– Я хочу, чтобы она видела и меня! – сказал Марк.
– Поздно! Видишь, шествие уже тронулось! Да она и не в силах была бы скрыть своего волнения при виде тебя!
Марк занял теперь свое прежнее место у просвета ставня и не спускал глаз с Мириам, пока та не скрылась из виду.
Солнце быстро клонилось к закату, окрашивая багровыми пятнами мраморные храмы и колонны Форума. Здесь теперь было довольно безлюдно, так как многотысячная толпа, насладившаяся великолепным зрелищем триумфа, теперь разошлась по домам восстанавливать силы; только подле публичного рынка невольниц толпились несколько десятков покупателей и праздных зевак, привлеченных сюда любопытством. Позади мраморной площадки, места торга, огороженного канатом, ютилось низенькое строение, где помещались предназначенные для продажи невольницы в ожидании покупателей. Некоторые счастливцы, пользуясь милостями сторожей, могли входить осматривать невольниц прежде, чем тех выводили на каменный помост. В числе последних благодаря золоту, сунутому в руки привратника, очутилась и старая поселянка с большой корзиной плодов за спиной. На этот раз выбор невольниц был невелик; всего пятнадцать девушек, самых красивых, выбранных из нескольких тысяч плененных еврейских женщин. В помещении, где находились предназначенные для продажи пленницы, было уже темно, при свете факелов опытные и предприимчивые покупатели заранее осматривали живой товар, не стесняясь, ощупывали его и обсуждали достоинства и недостатки. Большинство девушек сидели неподвижно в расслабленных позах с выражением тупой покорности на красивых лицах. Перед старой крестьянкой обходил невольниц, соблюдая очередь, жирный самодовольный человек, в волосах которого уже пробивалась седина. Он походил на восточного купца и всячески старался убедить смуглую красавицу-еврейку показать ему свою ступню. Но та, делая вид, что не понимает его, не двигалась. Тогда он наклонился, чтобы поднять ей юбку. Но едва он успел коснуться ее подола, как красавица наделила его такой звонкой пощечиной, что самодовольный нахал под общий смех присутствующих покатился на землю и встал с окровавленным лбом.
– Хорошо, хорошо, красавица! Не пройдет десяти часов, как ты поплатишься за это! – прошипел он злобно. Но девушка не шевельнулась.
Большинство публики толпилось вокруг Мириам, но сторожа запрещали не только касаться ее, а даже и заговаривать с нею. Покупатели подходили к ней один за другим. Перед Нехуштой шел высокий мужчина в одежде восточного купца, и ливийке показалось, что человек этот ей знаком. Наклонившись к Мириам, он хотел что-то сказать ей, но страж запретил ему: «С Жемчужиной Востока не позволено никому вступать в разговор! – строго произнес он. – Проходи, пора посмотреть и другим!» Высокий купец махнул рукой, и Нехушта заметила, что у него не хватает пальца на руке. «А, и Халев в Риме! – подумала старуха. – У Домициана есть еще соперник!»
– Не время для торга! Не красоток таких покупать, а собак, ведь совсем темно!
– Ба! – отозвался другой. – Домициан спешит заполучить свою красотку!
– Так он решил купить ее?
– Конечно, я слышал, что Сарториусу приказано дать за нее до миллиона сестерций, если будет нужно! Но кто же будет соперничать с принцем, кому своя голова надоела? Надо думать, что она ему дешево достанется!
И они пошли дальше. Теперь к Мириам подошла Нехушта.
– Вот тоже покупательница! – насмешливо заметил кто-то.
– Не суди об орехе по скорлупе, господин! – ответила старуха, и при звуке ее голоса невольница Жемчужина Востока подняла голову, вздрогнув, но тотчас же снова опустила. – Ничего себе девушка, но в мое время были девушки и покрасивее! Подними-ка головку, красотка, – подбодряла она ее движением руки. Мириам увидела знакомый ей перстень с изумрудом. О, Марк жив, и Нехушта пришла сюда от его имени!
Сторожа в это время предложили зрителям отойти, а на площади появился аукционист – ласковый, сладкоречивый человек. Он взошел на кафедру и произнес длинную витиеватую речь, советуя покупателям не скупиться: деньги ведь, полученные от продажи этих пленниц, пойдут в пользу бедных Рима и пострадавших на войне воинов.
Зажгли факелы, и пленниц стали выводить на помост. Первой оказалась девушка, почти ребенок, лет шестнадцати, с темными кудрями и глазами испуганной лани. За пятнадцать тысяч сестерций ее получил какой-то грек. Он тут же увел ее, рыдающую. За ней увели еще четырех проданных девушек. После них шла смуглая красавица-еврейка, ударившая старого купца. Едва вступила она на помост, как он вышел вперед и предложил за нее двадцать тысяч. Девушка была так величественна, горда и красива, что цену стали быстро набавлять. Но старый ловелас все же купил ее за шестьдесят две тысячи сестерций. Под общий смех толпы он сказал:
– Ну, пожалуй за мной в свое новое жилище, голубушка! Нам сегодня надо свести с тобой кое-какие счеты! – напомнил насмешливо старик.
Девушка пошла за ним гордо и безмолвно, но в глазах ее горел огонь мрачной решимости. Минуту спустя и красавица, и купивший ее ловелас скрылись среди домов, а на помост вызвали Жемчужину Востока. Но только аукционист начал свою хвалебную речь о красоте и совершенствах ее, как страшный крик огласил воздух. Толпа хлынула на крик, туда, куда ушел старый купец с купленной рабыней, и в ужасе остановилась перед распростертым телом богатого купца, над которым стояла, выпрямившись, гордая красавица с окровавленным кинжалом, который она выхватила из-за пояса своего хозяина.
– Хватайте ее! Держите убийцу! Запорите ее насмерть! – орала толпа, и служители Форума бросились, чтобы схватить ее. Но девушка вдруг занесла над головой кинжал и вонзила себе в грудь. С минуту стояла она, гордая, свободная, а потом рухнула на землю подле того, кто оскорбил и купил ее.
Толпа, пораженная, безмолвствовала. Даже крик ужаса замер на устах людей. Только один тщедушный патриций воскликнул:
– Какая девушка! Какое зрелище! Да благословят тебя боги, красавица, за то, что ты доставила такое наслаждение!
Спустя несколько минут аукционист уже снова взобрался на кафедру. Упомянув несколькими трогательными словами о «печальном случае», он принялся выхвалять Жемчужину Востока, стоящую на помосте.
Глава XXIV
Господин и рабыня
Народ столпился вокруг помоста. Ближе всех стояли Деметрий, александрийский купец, старуха под густым покрывалом и Сарториус, дворецкий и поверенный Домициана. Вопреки всяким правилам он, обходя помост, разглядывал девушку с видом строгого критика.
Аукционист между тем объявил, что император Тит издал декрет, по которому все значительное имущество пленницы, прозванной Жемчужиной Востока, в Тире и в других местностях Иудеи переходит к ее новому владельцу. Чем выше будут суммы, предлагаемые за эту девушку, тем довольнее будет доблестный цезарь Тит, тем довольнее будет и сама девушка, польщенная тем, что ее так высоко ценят.
– Доволен тем буду и я, – заключил аукционист, – ваш покорный слуга, так как я не получаю определенного вознаграждения, а только комиссионный процент, почтенные господа! Итак, для начала скажем миллион сестерций. Не правда ли, господа?
Кто-то предложил всего пятьдесят, затем сто, двести, пятьсот, шестьсот, восемьсот; наконец, аукционист обратился к одному из присутствующих:
– Что же, благородный Сарториус, или ты заснул?
– Девятьсот тысяч! – промолвил как бы нехотя тот, которого назвали Сарториусом.
– Я даю миллион! – сказал Деметрий, купец из Александрии, подходя ближе к помосту.
Сарториус с негодованием взглянул на смельчака, рискнувшего идти против Домициана, и предложил один миллион сто тысяч, но тотчас же Деметрий перебил его.
– Один миллион двести тысяч, один миллион триста тысяч, один миллион четыреста тысяч! – Цифры сыпались без остановки.
– Слышишь, благородный Сарториус, за красавицу дают один миллион четыреста тысяч. Не скупись, ведь у тебя бездонный кошель, черпай из него сколько угодно: все доходы Римской империи к твоим услугам! А! Ты предлагаешь один миллион пятьсот тысяч! Ну вот! Что ты на это скажешь, приятель?
Деметрий, к которому относились последние слова, только махнул рукой и, подавляя стон, отошел в сторону.
– Ну, кажется, твоя взяла, благородный Сарториус, и хотя сумма эта невелика для такой ценной Жемчужины, все же я, наверное, не могу ожидать…
Вдруг старая женщина с корзиной выступила вперед и спокойным, деловым тоном произнесла:
– Два миллиона сестерций.
Сдержанный смех прокатился по рядам присутствующих.
– Почтенная госпожа, позволь спросить тебя, не ослышался ли я, не ошиблась ли ты?
– Два миллиона сестерций! – повторила женщина деловитым тоном.
– Ты слышишь, благородный Сарториус, за невольницу дают два миллиона сестерций. Это больше того, что предлагаешь ты!.. Я должен принять это во внимание!
– Пусть так! – сердито пробормотал поверенный Домициана. – Видно, все государи мира зарятся на эту девушку. Я и так уже превысил назначаемую сумму, больше я не решусь предложить. Пусть достается другому!
– Два миллиона сестерций, граждане! Кто больше? Никто! Так вот, госпожа, если деньги с тобой, бери ее!
– Деньги при мне, и если никто не дает больше меня, то потрудись объявить, что она продана!
– Два миллиона сестерций за номер седьмой, пленницу императора Тита, прозванную Жемчужиной Востока, никто больше? Ну, так идет… идет… пошла! Объявляю ее проданной этой уважаемой госпоже… Теперь попрошу тебя последовать за мной к приемщику, где ты уплатишь всю сумму полностью в моем присутствии, этого требует установленный порядок!
– Да, да, сударь, только ты уж позволь мне взять с собой мою собственность: такую Жемчужину не годится оставлять без присмотра!
Мириам ввели в помещение приемщика денег, и здесь, при закрытых дверях, в присутствии аукциониста и его письмоводителя Нехушта отсчитала всю сумму золотыми из корзины, которую она держала за спиной.
– Теперь, – обратилась Нехушта к присутствующим, – здесь у вас, кажется, есть другая дверь, кроме той, в которую мы вошли! Разрешите мне выйти в эту дверь, чтобы моя невольница не привлекла к себе снова внимание толпы, мы бы хотели удалиться отсюда незамеченными. Да, я вижу здесь чей-то темный плащ! Уступите его мне за пять золотых: надо чем-нибудь прикрыть эту девушку, ведь она совсем нагая. А теперь потрудитесь закрепить причитающееся мне по указу цезаря Тита имущество этой невольницы за Мириам, дочерью Демаса и Рахили, родившейся в год смерти Ирода Агриппы. Так, благодарю вас, теперь отдайте мне этот документ и примите в знак моей признательности эту горсть золотых… Да, у меня есть еще одна просьба к вам; не согласится ли этот господин проводить нас из Форума, чтобы мы на улице чувствовали себя в безопасности?!
Писец согласился, и три минуты спустя две женщины, Стефан и письмоводитель, никем не замеченные, прошли по темным мраморным колоннадам Форума и вверх по широкой мраморной лестнице на тихую, пустынную улицу. Здесь письмоводитель простился со странной старухой и ее свитой и еще долго стоял и смотрел им вслед.
Он повернулся, чтобы уйти, и столкнулся лицом к лицу с высоким мужчиной, в котором узнал александрийского купца.
– Друг, – спросил тот, – куда пошли эти женщины?
– Не знаю! – отвечал письмоводитель.
– Постарайся припомнить, – продолжал Деметрий. – Может, это поможет твоей памяти? – добавил он, сунув ему в руки пять золотых.
– Нет, нет! И это не поможет! – прошептал письмоводитель, желая остаться верным своему обещанию.
– Безумец! Если не то, так это уже наверное поможет! – воскликнул александрийский купец, и в руке его сверкнул кинжал.
– Они пошли направо! – сказал оробевший помощник аукциониста. – Но пусть покарают тебя боги за то, что ты угрожаешь ножом честному и мирному человеку, вынуждая его поступать против его правил!
Но Деметрий был уже далеко. Он спешил, не оглядываясь, туда же, куда пошли женщины.
Когда помощник аукциониста вернулся на свое место, там уже продавали номер тринадцатый, очень привлекательную и милую девушку, которую приобрел Сарториус, рассчитывая подсунуть ее Домициану вместо Жемчужины Востока.
Тем временем Нехушта с Мириам и Стефаном спешили ко дворцу Марка на via Agrippa, держа друг друга за руки. Стефан всю дорогу ворчал и не мог успокоиться, что за одну невольницу отдали такую уйму денег, сбережения нескольких лет…
– Успокойся, – не выдержала Нехушта, – имущество этой невольницы стоит больше того, что за нее заплачено!
– Да, да! Но какая от этого прибыль моему господину? Ведь ты же записала все на ее имя!
Теперь они были уже у калитки, и Нехушта торопила старика:
– Скорей, скорей! Я слышу чьи-то шаги!
Едва они успели проскользнуть в дверь, как Стефан задвинул засов, а потом еще долго возился с запорами. Женщины же вошли в слабо освещенные сени, где Нехушта порывисто сорвала с себя плащ и покрывало, обвила шею Мириам своими длинными, сильными руками и принялась целовать ее, захлебываясь от счастья.
– Скажи мне, Ноу, что все это значит? – спросила Мириам.
– Это значит, что Господь внял моим молитвам и дал мне средство и возможность спасти тебя!
– Чьи средства? Где я, Ноу?
Нехушта, не отвечая, сняла с нее плащ и, взяв за руку, повела через ярко освещенный коридор в большой, великолепно убранный дорогими коврами и мраморными статуями зал, уставленный ценной мебелью. В дальнем конце за столом, освещенным двумя светильниками, сидел неподвижно мужчина, опустив голову на руки. При виде его Мириам, вся дрожа, прижалась к Нехуште.
– Тише, – шепнула старуха и остановилась в неосвещенном конце зала. В этот момент мужчина поднялся – свет упал ему прямо на лицо. Мириам чуть не вскрикнула: то был Марк, сильно постаревший, исстрадавшийся, с прядью седых волос на том месте, где удар Халева рассек ему голову. И все же это был прежний Марк.
– Нет, я не в силах терпеть долее! – произнес он, не замечая вошедших. – Уже три раза выходил я к калитке, и все никого! Быть может, она теперь уже во дворце Домициана! Пусть будет что будет. Я пойду и постараюсь все разузнать! – И он направился к ложу в амбразуре окна, где лежал темный плащ. Взяв его, Марк обернулся и увидел Мириам, стоявшую в полосе света, нежную и прекрасную.
– Что это? Сон? Я брежу!
– Нет, Марк! – сказала она. – Это не сон, не бред, это я стою здесь перед тобой!
Он сжимал ее в объятиях, и она не сопротивлялась: в объятиях Марка она чувствовала себя, как под родным кровом, в надежном убежище.
– Пусти меня, – произнесла наконец девушка, – я чувствую, что силы изменяют мне; я не могу устоять на ногах!
Он осторожно опустил ее на подушки ближайшего ложа и присел рядом.
– Ну, теперь расскажи мне все… все…
– Я не могу, спроси Нехушту! – прошептала она, почти теряя сознание.
Нехушта принялась растирать ей виски и руки.
– Полно тебе расспрашивать, господин! Ты видишь, она здесь, довольно этого!.. Лучше позаботься о еде: бедняжка с утра не имела ни крошки во рту!
Марк засуетился, придвигая стол, на котором стояли мясо, плоды и доброе старое вино. Нехушта заставила девушку выпить несколько глотков вина и проглотить несколько кусочков дичи, после чего Мириам немного ожила.
– Какого бога должен я благодарить за то, что он внушил моему старому Стефану скопить все эти деньги, которые в данный момент мне оказались нужнее самой моей жизни? – воскликнул Марк, выслушав рассказ Нехушты. – Как необходимы оказались теперь все эти сбережения!
– Какие сбережения? Твои, Марк? Значит, ты купил меня? Значит, я теперь твоя раба?
– Нет, Мириам! Нет, не ты, а я – твой раб; ты это знаешь, и я молю тебя только об одном: согласись стать моей женой!
– Ах, Марк! Ведь ты же знаешь, что этого не может быть! – Стон вырвался у нее из груди.
Марк побледнел как мертвец.
– И это ты говоришь после всего, что было? После того как ты готова была отдать за меня жизнь? Если так, если это уж так необходимо, я готов стать христианином!
– Нет, Марк! Этого недостаточно! – печально возразила девушка. – Не в том дело, что ты будешь называться христианином, ты должен стать им по духу, по убеждениям. А если Господь не призовет тебя, этого никогда не случится!
– Что в таком случае должен я делать?
– Что? Ты должен отпустить меня… Но я – твоя невольница!
– Да! – воскликнул он, точно обрадовавшись последнему слову. – Да, ты моя невольница. Так почему же мне не оставить тебя у себя? Зачем мне отпускать тебя?..
– Ты можешь не отпускать меня. Да, но этим погрешишь против своей чести, Марк!
– Где же тут грех? Ты не соглашаешься стать моей женой не потому, что этого не хочешь, а потому, что на тебя положен зарок. Любовь же твоя свободна. Мы так многим жертвовали друг для друга: ты жертвовала для меня своей жизнью, а я даже большим, чем жизнью, – своей честью, Мириам!
– Честью? Как это честью? – спросила девушка с недоумением.
– Тот, кто имеет несчастье попасть в плен, считается у римлян жалким трусом. И если узнают, что со мной это было и я не покончил с собой, как должен был сделать, то меня ждет позор, выше которого нет для римлянина! Но я остался жив ради тебя, ради тебя, Мириам, пошел навстречу позору!
– О, что мне делать! Что мне делать! Горе мне! – воскликнула Мириам, ломая руки в порыве отчаяния.
– Что делать? – повторила Нехушта. – Отпусти ее, Марк, не унижай себя в ее глазах положением господина, а ее – положением невольницы, не оскверняй ни ее, ни свою душу! Не говори ей, что стать возлюбленной своего господина не грех! Возьми ее имущество в Тире в уплату за сегодняшний выкуп и отпусти ее, а сам посвяти себя изучению Писания, и тогда, быть может, ты назовешь ее своей женой!
– Да, – произнес Марк, бледный как смерть, – друг Нехушта права. Мне не нужно злоупотреблять настоящим положением Мириам. Я возвращаю ей свободу. Никаких документов не нужно, так как никто не знает, что она принадлежала мне. Имущество же в Тире пусть пока остается на ее имя, мне неудобно переводить его на себя. Ну прощайте! Нехушта отведет тебя в твою комнату, а на рассвете вы уйдете куда хотите! – И он круто повернулся к ним спиной.
– О, Марк, что ты хочешь сделать? – воскликнула Мириам.
– Вероятно, то, о чем тебе лучше не знать!.. Впрочем, может, я последую совету Нехушты и стану изучать Писание. Прощайте!
