Хельга Лайс
Клон по имени Симон
Из окна виднелось ночное ясное небо с заходящей луной в окружении звёзд. Возле дивана кофейного цвета сбоку стояла акустическая гитара, подаренная отцом на тринадцатилетие. Симон провёл по грифу пальцами и горько усмехнулся. То, что он холил и лелеял в эпоху цифровых технологий, пойдёт на свалку или попадёт в руки, которые вряд ли относятся к вещам с должным уважением.
Любимое холостяцкое жилище, куда он переехал после унизительного и внезапного развода, теперь представляло собой унылым смертным одром. Именно здесь он станет угасать, как пламень на тающей свече. Да тут и самый отъявленный оптимист завоет на луну.
Симон понимал, что человечество ещё не изобрело средство, дарящее желаемое бессмертие, да и он не воспользовался бы, представься подобный случай. Вечная жизнь казалась ему той ещё пыткой: смотреть, как покидают грешный суетливый мир близкие тебе люди, которым не повезло по разным причинам. Или дожидаться таки вечно предсказываемого конца света – тоже сомнительное удовольствие. Однако он не планировал покидать бренный мир, будучи в самом расцвете сил. Ему хотелось дожить до самых седин и глубоких морщин, как отец с дедом, ныне живущих на территории штатов, решив послать к черту Евразийское Государство. И встречать свою старость с рыжей бестией, деля с ней каждый миг проносящейся жизни. Симону предстоит покинуть мир преждевременно, унося с собой все мечты и планы, отложенные на потом. Пресловутое «на потом» не наступит. Симон начал это понимать слишком поздно, потратив три десятка лет на полную чепуху. Успеет ли он хоть что-то наверстать за остаток дней? По большей части – отнюдь.
Признаваться Лизе ему было не менее легко, чем выслушивать диагноз ранее в кабинете доктора с печальным выражением лица. Самое смешное, он не помнил черты лица эскулапа, верно исполняющего свой долг.
Видеть, как её красивое лицо искажается гримасой боли, глаза тускнут, а кулачки бессильно сжимаются в возрастающей ярости. Он не знал, как её утешить, ведь что бы он не сказал или сделал – не стояло и рядом с тем, чтобы победить болезнь, а ведь именно этого они оба желали. Но этого он не мог ей обещать. Конечно, оставалась призрачная надежда на других докторов, но Симон понимал, что другого ему не дано будет услышать.
В лицо ударил прохладный ветер, доносящийся из распахнутого по приходу окна. Симон, очнувшись от горестных мыслей, сел на диван и взял в руки гитару. Его пальцы перебирали струны, выдавая первый попавшийся мотив. Даже играть не было никакого настроения. Всё лишалось смысла, не успевая он моргнуть глазом. С тобой он ничего не унесёт на тот свет, как ничего и не принося при рождении. Логично, закономерно и печально.
Внезапно на него накатила очередная волна безумной усталости. Он откинулся на холодную спинку и задремал, держа в руке инструмент.
Глава 3
Глядя на человека, который по-прежнему являлся для Лизы центром вселенной, она испытала то чувство умиротворения, что происходило каждую их встречу. Затем оно сменилось заблаговременной тоской: казалось, что с последнего их разговора на пляже (а это было три дня назад), он заметно осунулся, а в глазах потухал свет. Улыбался он как будто сквозь силу: она не задерживалась на его лице. Для девушки такие перемены служили поводом думать о худшем вопреки её страстным обещаниям самой себе держаться героически перед своим мужчиной. Ведь ей следует проявлять куда больше сил и поддержки, а не поддаваться унынию. Только глупый не поймёт, что его вряд ли радовала перспектива думать о близкой и неизбежной кончине, а Лиза не была скудной на ум. Ей до сих пор неловко было за своё поведение на пляже, хотя его можно было оправдать. В своих глазах она представлялась эгоисткой, слишком зацикленной на себе. Удивительно, как Симон так долго терпит под боком столь избалованную барышню.
Лиза не понимала толком, как начать разговор. Её который день занимала брошенная Сашей идея клонировать Симона, таким образом сотворить наглядную реинкарнацию. Звучит безумно и в то же время заманчиво. Ей хватало понимания, что возлюбленный, будучи закоренелым консерватором, вряд ли возрадуется подобной идее о создании двойника. И всё же, придётся решаться, так как именно от него зависит реализация или её отсутствие. Именно он должен подписать бумаги и позволить взять от себя кусочек плоти. Без этого ничего не получится.
Лиза даже лишилась сна на почве навязчивых мыслей о клонировании, да и переживания за Симона тоже способствовали тому, чтобы по ночам лежать и смотреть в потолок, по котором отражался свет от соседских домов.
Глядя на Лизу, Симон прекрасно понимал, что есть о чем беседовать и терпеливо ожидал. Руки Лизы немного тряслись, и она отводила глаза в поисках решимости. Впервые за всё время их встреч они так долго сидели в напряжённом молчании. Смертельная болезнь уже разрушала между ними идиллию, которая и так слишком долго длилась.
За окном в гостиной шумело очередное аэротакси, как мы помним, Симон жил на самом верхнем этаже, и поэтому для него мелькание винтов и шум на крыше стали привычной картиной.
Набрав побольше воздуха в лёгкие, Лиза таки заговорила:
– Я думала о том, что нам придётся разлучиться…
– Надеюсь, ты не собралась уйти вслед за мной? – он спросил с предельной деликатностью, ведь меньше всего ему хотелось принимать подобные жертвы. Да и ведь в любом случае придёт и её время, если конечно она не надумает принимать изобретённые таблетки бессмертия, поэтому незачем торопить события вот таким ужасным способом. Симон считал, что самоубийства – это удел психов, а уж Лизу он таковой не считал, несмотря на её непредсказуемый ужасный характер.
– Нет, ты что! – обрадовалась Лиза тому, что возможно умирающий воспримет её истинные планы не столь категорично. – Я… я узнала, что можно поучаствовать в международной ежегодной лотерее и выиграть единственное за весь год клонирование…. Вот.
И Лиза с осторожностью повернулась к нему, чтобы оценить реакцию по его лицу. Увиденное не обрадовало её: плотно сжатый рот, насупленные брови и недоумение в потемневших глазах. Впрочем, к этому было время морально подготовиться, зная железобетонные принципы Симона.
– Ты, я надеюсь, шутишь? – Он понимал, о какой лотерее шла речь. Вот уже десять лет, как она длилась после внедрения в человеческое сознание об этической стороне данного вопроса. Вроде как клонируется человек, который покинул или покидает мир в случае неизбежного жизненного конца, а заявки подают заинтересованные личности вроде родственников. Шанс выиграть равнялся один к миллиону, а иногда и того – больше, поэтому вскоре у данного розыгрыша появились новые противники, аргументируя тем, что даётся ложная надежда, а ещё хуже того – подобная затея идёт против законов природы. На их взгляд, роботы – менее пагубный способ увековечить любимого человека. А ещё утверждалось, что клон не в состоянии повторить характер и жизненный опыт прототипа. Выдвинутые доводы и влиятельные критики едва не прикрыли эту лавочку, но лотерея вопреки всему продолжила своё триумфальное шествие. Все, кто платил за шанс обзавестись билетом с обещанием призрачного выигрыша, не получали свои деньги обратно. А победивший вносит дополнительный внушительный взнос. Симон знал об этом и считал политику Центра аморальной во имя золотого тельца7. Хотя он мог ожидать от своей девушки идиотского желания вляпаться в сомнительное дело.
– Нет, я серьёзно! И мне нужно твоё одобрение! – промолвила Лиза, чьё лицо выражало отчаянную мольбу.
– Ну уж нет! Я никогда не воспринимал клонирование так, как тебе хочется. И не собираюсь менять свою точку зрения. Более того, унесу с собой в могилу свои принципы. Забудь.
В голосе Симона звучали несвойственные ему металлические нотки, которые давали понять, что тема закрыта и не подлежит повторному обсуждению. Девушку же они только взбудоражили.
– Да почему ты противишься моему желанию?
– Во-первых, клон никогда не унаследует всё, что делает меня мной. Только оболочка с пустым внутренним миром. А во-вторых, что с тобой будет, если тебе не выпадет счастливый билет?
– Не будь пессимистом.
– Я как раз таки реально смотрю на мир, не то что ты в розовых очках. В случае проигрыша, тебе придётся смириться с жестокими законами природы. Лучше выброси эту чушь из головы прямо сейчас.
Лиза не имела больше сил слушать нравоучения и твёрдый отказ, и она вскочила, едва не задев журнальный столик, на котором стояла надколотая чашка с недопитым кофе. Едва видя из-за слез, она потопала к выходу. В душе она ожидала, что Симон бросится вслед за ней утешать и посыпать свою голову пеплом. Как обычно, он так делал.
Однако на этот раз он не погнался за ней. Не сказал что-то вдогонку. От него вообще ничего не исходило. Лизе становилось всё невыносимее от отстранённости. Покинув дом, она пошла по шумной улице куда глаза глядят. Тишина будто неотрывно следовала по пятам и била по ушам.
И Симон понимал, что она шла к нему с серьёзными намерениями. Он ценил её просьбу, но не мог преступить свои убеждения. Современный мир ему не нравился категорически. Единственным достоинством цивилизации он считал полёты в бескрайний космос, и только. Видеть, как люди стали совершенно беспомощными с бесконечными гаджетами и благами медицины; как они слишком далеко отошли от своей первоначальной природы. Он противился этому, отказываясь от косметических процедур, голографических экранов, творчества, облачённого в бездушные электронные носители. Таких, как он, в прогрессивном обществе называли «неблагодарными ретроградами».
Лиза же хоть и не была ему полной противоположностью, но смотрела на современный мир более снисходительно. Она не находила зазорным ходить на голографические концерты таких легендарных групп, как Talking Heads8 или Led Zeppelin9. Или начать принимать пилюли, которые обещали продление молодости, хотя ей до старости было очень далеко. Типичное дитя современного общества, взращённого на постоянной рекламе и умелой пропаганде самосовершенствования.
Симон как-то смирился, что она не являлась ему единомышленником. Чары любви сглаживали недостатки Лизы, и он их практически не замечал. А если и замечал, то называл их милыми причудами. Рыжая куколка внесла в его застывшее, словно болото, существование изрядную долю авантюризма и желания совершать необдуманные поступки. При всём этом то, что он услышал от неё сегодня – превзошло всё его терпение. Ему не нравилась сама мысль о том, что его двойник будет служить паршивой заменой ему. Ему, который был личностью с богатым жизненным опытом. Лиза словно видела в нём любимую собачку, а не человека. Большего бреда придумать невозможно.
Поэтому на почве тихого гнева он не стал рваться за Лизой, которую сильно расстроило его нежелание оставить после себя хоть какую-то частичку. Ей ещё не стукнуло и двадцати. Что она понимает в жизни? Неужели она полагает, что сможет любить клона исключительно только потому, что у него окажется та же внешность? И держаться за него долгие годы?
Затем его мысли свелись и к другой женщине. С Еленой Симон сошёлся на почве бурной страсти. Он полюбил так, как никого – прежде. Она отвечала ему тем же, хотя он не мог поклясться наверняка в истинности чувств, как в своих. Но между ними летали искры, как теперь в случае с Лизой, о чём Симон боялся мечтать после расставания с женой и сыном. Чувствам свойственно угасать, в чём на собственной шкуре убедился умирающий.
Он ругал беглянку уже только за то, что она вообще заикнулась о клонировании. И её бегство лишь усилил праведный гнев. Если прозвучал отказ, то значит, у него были ещё с десяток веских причин. Но нет, слушать ей не хотелось.
«За что я люблю Лизу? – спрашивал он себя – Ведёт себя, словно ей все десять лет».
Ни маленькая девочка, ни он не позвонили друг другу в этот день. Каждый оставался при своём, не желая идти на попятную.
Глава 4
На следующий день Лиза встала раньше обычного. Придя вчера под поздний вечер, она сразу же упала на кровать и уснула, не сняв даже тесные туфли, купленных из-за непреодолимого желания отвлечься. И несмотря на несколько беспокойный сон, она проспала без перерывов, как убитая. Из не задвинутого гардинами окна солнце упрямо светило в лицо Лизы, что и привело её в состояние вынужденного бодрствования. А так возможно она и дольше бы провалялась в постели, жалея себя.
В голове вовсю вертелись мысли вокруг клонирования и вчерашнего разговора. Сегодня предстояло сделать то, чего не одобрил он. Либо Лиза идёт и обзаводится билетом, либо упускает шанс, послушав Симона. Последний день, когда можно купить пропуск к шансу обзавестись копией любимого мужчины.
«Если я куплю билет – предам Симона. Если нет – то себя», – Лиза не знала, к какой чаше весов склоняться. Мнение и одобрение Симона имело слишком большое значение, чтобы так просто взять и сразу решиться. Она уже представляла себе, как хоронит его и остаётся одна… Только представленная картина жизни без этих васильковых зеркал души, каштановых локонов с проседью, мускулистых родных рук, помогла Лизе прийти к окончательному решению.
Быстро переодевшись и собравшись после принятия утреннего душа, Лиза схватила собранные документы, коими были квитанции о доходах, заявление, скаченное на сайте и подписанное якобы Симоном, и посеменила к своей машине, стоящей на парковке в подвальном помещении здания. Она пользовалась ей редко, предпочитая рассекать по городу либо на машине Симоне либо на такси. Биение сердца заглушало её мысли, и она посчитала до десяти в попытке успокоиться. Оно не сильно ей помогло, но она всё же набрала на панели нужный маршрут. Машина плавно тронулась на пути к неизведанному. Лиза мысленно отблагодарила создателей автопилота, потому что как она ещё могла бы вести машину с трясущими руками?
Дорога ещё не изобиловала густым потоком автомобилей, но их количество заметно увеличивалось. Лизе понадобился целый час, чтобы переехать границу Государства, где располагался офис, принадлежавший Центру. И ещё полчаса – на территории Государства, прежде чем она подъехала к нужному зданию.
Несмотря на то, что в её голове всплывали противящиеся друг другу аргументы, она по-прежнему не испытывали ни капли сомнения. Если ничего не получится, то она будет знать, что было всё испробовано.
Место, где принимались заявки на лотерею, находилось в высоком здании: два десятка этажей нависали над узкой дорогой и до ужаса катастрофической ширины тротуарами. Многие, кто там жил или работал, шутили, что достаточно положить между окнами параллельно располагающих зданий любого коротышку, чтобы через него можно было пролезть в окно напротив, минуя привычные двери. Солнце здесь с трудом бросало свои лучи, так что здесь главенствовала её величество Тень.
Когда Лиза вступила на нужный этаж, то увидела, что ей предстоит высидеть не один час. Сидело двадцать человек, и ей, как человеку нелюбящему подолгу просиживать штаны, не понравилась такая длинная очередь.
Минуты ожидания пролетали мучительно долго. Перед глазами Лизы проносились довольные лица уходящих, и едва терпеливых – приходящих. С ней пытались заговорить, на что она односложно что-то мычала. Этим она показывала, что её не интересует обсуждение чьей-то несносной соседки или провалами на личном фронте.
Монотонную картину нарушил телефонный звонок со стандартной мелодией. Когда Лиза достала телефон и увидела от кого он, с опасением нажала на «ответить». Неужели он вновь станет отговаривать?
– Доброе утро! – начал он благожелательным тоном, даже чувствовалась бодрость. – Я звоню, чтобы попросить не обижаться на меня…
– Я – там… – прошептала она, жалея о том, что ей вновь пришлось разрушить было налаживавшую идиллию.
Он протяжно застонал, словно застал неугомонного ребёнка за запретным занятием.
– Я не могу поверить, что ты так поступаешь так со мной! Почему ты не считаешься с моим мнением?
Лиза мысленно поблагодарила небеса, что никто из очереди не слышал ни слова от Симона. Затем она хотела ответить ему, но её тут же вызвали. Она положила телефон обратно в карман. Надежда в глазах, лёгкая улыбка, ускоренный шаг – такой видел её молодой человек, принимавший заявки.
– Представьтесь, пожалуйста, и прошу предоставить бумаги.
Пока парень тщательно изучал предоставленные документы, сердце Лизы едва не выскакивало из груди. Ей было за что волноваться: она подделала подпись любимого, когда поняла, что тот будет стоять на своём. Принимающий изредка бросал свой взор и на Лизу; только для того, чтобы сопоставить информацию на бумагах с поведением Лизы. Она спиной прилипла к стулу и мило улыбалась парню. Тот, покончив с тщательным анализом, принялся выписывать билет. Лиза едва не вскричала, ведь ей казалось, что обман раскроется и её потащат вниз с последующим вечным запретом на участие.
– Как участник будете подписываться или предпочитаете подтвердить получение билет отпечатком пальца?
Лиза едва по инерции не выбрала первый вариант, но потом вспомнила, что вчера вечером она слишком рьяно старалась скопировать чужую подпись и, кажется, уже забыла какова её личная. Нет, зачем рисковать и она молча протянула руку.
Молодой человек мастерски взял у неё отпечатки, после вручил ей билет, не забыв при этом встать, что придавало сему моменту торжественность.
– Ваш номер 5542560874. Добро пожаловать в розыгрыше!
– Спасибо, надеюсь, мне повезёт.
Парень провёл её понимающим выражением лица, улыбаясь одними губами.
Лизу настолько переполняли эмоции, что ей хотелось кричать на весь мир. Но потом в её сознание, помутнённое приступом счастья, ворвалось осознание того, что участие ещё ничего не даёт. Вдобавок, Симон умирает, и она противодействует его принципам. Билет перекочевал в глубину сумки и она пошла прогуляться, надеясь на возвращение былого хорошего настроения.
Однако этому не суждено было случиться – вновь зазвонил телефон. Лизе совершенно не хотелось пребывать в роли оправдывающей, но тем не менее, бегом ответила.
– Так что, ты дошла до победного конца? – Лиза молчала, и он продолжил, но уже более спокойно, понимая, что её ничем не проймёшь, – Лиза, не полагай, что я не думаю о тебе. Просто хочу, чтобы ты готовилась к худшему как можно раньше, а теперь ты обрекла себя на двойной удар. Как ты это перенесёшь?
Лиза стояла посреди торгового центра, и её лицо помрачнело пуще прежнего. Ей стало стыдно за своё упрямое непонимание его позиции.
– Как-нибудь переживу, как и новость о том, что эти чертовы доктора не могут тебе помочь!
– Ладно. Приезжай ко мне, нам следует проводить больше времени, прежде чем я…
– Хорошо, буду через час! – Лиза не хотела, чтобы он закончил свою мысль тем, чего ей слышать не хотелось.
Для начала она вернулась домой, где спрятала билет в надёжном месте. Ей казалось, что он станет рыться в сумке и изымет билет, лишая призрачного шанса. Не доверять тому, кого любишь – уж не так ли умирает то сильное чувство, что веками движет людьми и их поступками?
Её встретили со серьёзным лицом. Он смотрел на неё так, словно изрезала перочинным ножиком семейный портрет. Лиза напустила на себя беззаботность и радость, что удавалось с шатким успехом.
Глава 5
Через три недели после получения лотерейного билета, Лиза, успев пообедать, получила тревожное сообщение: «Приезжай как можно скорее. Симон».
Железная рука тревоги сжала сердце. Симон, будучи человеком, который не стремился кого-либо упрашивать, никогда не писал подобного. Должно было что-то случиться совершенно форс-мажорное, чтобы послать данный текст.
Собравшись впопыхах, едва не роняя на ходу сумку и от дома и машины ключи, Лиза обулась и выскочила в подъезд. Из-за дрожащих рук она еле закрыла дверь.
По пути опять же Лиза с трудом держала себя в руках. В голове творился хаос, из-за чего она едва не сбила старушку. Почему-то в это раз она решила, что поведёт машину сама, не прибегая к помощи к самоуправляющему механизму. Объяснить её решение довольно просто: ей требовалось чем-то занять себя, пока машина доберётся до нужного дома, где живёт Симон. Пожилая дама стукнула капот кулаком.
– Смотри, куда едешь, бестолочь! – таковы были напутствия. И она тут же скрылась, явно опасаясь, что ей отомстят.
Лизу мало волновали «любезности» в её адрес. Важнее всего было попасть к Симону. В горле стоял ком, едва дававший глотать, а из глаз предательски лезли слезы. Лиза никогда не была плаксой, но после того, как Симону вынесли смертельный приговор, она преисполнилась излишней чувствительностью. Даже мягкие укоры и просьбы держаться с его стороны не возымели особого успеха. Девушка улыбалась всё реже, не в силах абстрагироваться от надвигающей утраты. Каждое утро, как только она просыпалась, тут же мрачнела при рефлекторном воспоминании о раке у любимого человека. Теперь вот очередной удар.
Дверь отворилась с помощью биометрического ключа Лизы, который Симон дал когда-то. На ключе располагались отпечатки пальцев владельца квартиры. Жест показался ей довольно приятным, как будто он преподносил ей нечто большее. Теперь же она входила в квартиру, где было всё слишком тихо, и поэтому слышала собственный учащённый пульс. Ни тебе дурацких старых песен, ни бренчания на гитаре, ничего. Здесь жил человек, не представлявшего свою жизнь без навязчивого музыкального фона. Так что полная тишина полностью отражала серьёзные изменения.
Хозяин квартиры лежал на своей кровати в огромной спальне. Если бы не рубашка и джинсы, то можно было бы решить, что он отдыхал. Увидев Лизу, Симон слабо растянул губы, но в глазах отражались муки, которые должны были начаться рано или поздно.
– Ты так быстро приехала…
– Не разговаривай, если тебе трудно, – с горячностью выпалила Лиза в ответ. Она бросилась к нему, но осторожно присела на боку кровати. Ей не хотелось причинять своими порывистыми движениями и усиливать страдания. Испарина над верхней губой и на лбу, а также сведённые к переносице брови демонстрировали непосильные физические муки.
Однако тот не послушался и рассказал, как оно было до её приезда. Два часа назад он внезапно почувствовал себя довольно прескверно: ему стало трудно дышать, руки едва слушались, а тело пронзала острая боль. Симон ожидал, что возникшее недомогание пройдет, но тщетно. Только после получаса валяния он решился отправить сообщение. Которое было набрано и сохранено после озвучки диагноза. На том настояла Лиза. Симон не хотел этого делать, говоря, что можно и позвонить. Но требование было исполнено. Симон был ей благодарен, так как говорить ему было действительно трудно.
Лиза смотрела на него, лежащего в постели, где они проводили много времени, и едва сдерживала слезы. Теперь ложе любви становилось предсмертным пристанищем.
Если до этого критического момента она слабо понимала происходящего с ним, точнее, не хотела, то теперь вынуждена всячески убедиться в этом. Лицо Симона теряло краски и бледнело, носогубная складка ещё сильнее углубилась, а глаза закрывались от боли. Лизе казалось, что и ей становится так же больно, как и ему. Она с ужасом понимала, как молодой мужчина теперь умирает из-за формы рака, которая не поддавалась какому-либо лечению. И это в то время, когда другие формы побеждались как по мановению палочки. Почему именно с ним случилось досадное исключение?
– Доктор сказал, что я тот единственный на миллион, который заболел раком, по-прежнему не поддающий лечению. – Сказал Симон Лизе, когда они стояли тогда на пляже. Тогда днём он как узнал так и решил что надо сразу же поставить девушку в известность. В этом виделось благое намерение: чем дольше знаешь, тем проще принимаешь смерть.
– Но как так? Сейчас же не осталось никаких неизлечимых болезней!
– Всегда бывают исключения из правил.
Нельзя сказать, что умирающий флегматично отнёсся к тому, что его дни – сочтены. Ему, как и любому на его месте, хотелось кричать от несправедливости. Прожить три десятка лет – ничто по сравнению с тем, что мало кто теперь мрет раньше ста лет по естественным причинам. Симон успел наделать ошибок: женился не на той женщине, с которой развёлся через три года, несмотря на наличие ребёнка; не испытывал должной страсти к своей работе программиста, которую всё же бросил. Став владельцем небольшой картинной галереи, он подолгу запирался в своей рабочей комнате и водил кистью по холсту. Правда, выставлялись чужие картины, так как свои он считал недостаточно достойными для всеобщего обозрения. Он два года жил тем, чтобы начать жизнь с чистого листа, и вот пошли последние часы.
Спустя три дня после врачебного вердикта он решил для себя, что не пойдёт на терапию, призванную облегчить течение болезни. Двух дней под капельницей оказалось достаточно, чтобы понять, что смотреть на таких же редких «счастливчиков» – плохая идея. В любом случае, его час предрешён, и он решил, что лучше провести остаток короткой жизни в своё удовольствие.
И вот лежит он, недооценивший мощи рака. Неужели всё запланированное придётся перечеркнуть и уйти из жизни в качестве ничего не добившегося овоща? Симон смотрел на Лизу и размышлял о том, насколько тяжело ей. Изредка у него мелькали мгновения ненависти к себе за, что не может избавить её от душевных мучений.
Суетливый город за панорамным окном впадал в плен сгущавшимся сумеркам. Симон к тому времени успел поспать пару часов. Лиза лежала рядом с ним и следила за каждым подёргиванием на его лице. И вот распахиваются некогда ясные глаза, в которых ей хотелось тонуть всё глубже и глубже.
– Как ты себя чувствуешь? – спросила она шёпотом, настолько тихим, что он мог бы не услышать её.
Он зажмурился и посмотрел на Лизу.
– Боюсь сглазить, но кажется, полегчало.
– Рада это слышать.
И в этих словах не было ни доли лукавства. Только Лиза по-прежнему не смела сделать лишнее движение. Приходилось подавлять в себе даже желание провести кончиками пальцев по его запавшей щеке. Она боялась причинить ему боль.
Пока Симон пребывал в спасительном забытье, ей пришлось задуматься о своём поведении. Причитания о себе и только о своих чувствах… Как же она была эгоистична и думала только о себе, не задумываясь, что делает ему хуже. А он не смел и перечить, понимающе выслушивая её вздор, более достойный маленькой девочки, нежели женщины. Лиза пообещала себе, что посвятит всё своё время ему. Правда для этого придётся взять небольшой отгул в Академии, где она изучала историю живописи. Но то всё можно наверстать, а с человеком надо быть, пока он с тобой дышит одним воздухом.
Симон удивленный смиренным молчанием, снова посмотрел на неё. В Лизе ничего не поменялось, только лицо выражало полную задумчивость. Он всегда видел её или хохотушкой, или слезливой, но никак не серьёзной. Ему не понравилась перемена.
– На тебя так посмотреть, то можно решить, что я уже умер.
Лиза бережно приложила указательный палец к его губам, и затем так же тихо промолвила:
– Пожалуйста, не говори о себе в подобном ключе. То будет потом, а сейчас лучше забудь об этом. Ты живой и точка.
Симон не ожидал подобных мудростей с её стороны. Она только что перечеркнула одиннадцатилетнюю разницу в возрасте. Лиза теперь превращалась в его ровесниц, умудрённых жизнью. Он ухватился за её руку, когда она стала убирать её от его лица и приложил вновь к губам. В уголках глаз стояли слезы. Он впервые готов был разрыдаться.
Про него всегда говорили, что более морального кремени не найдёшь. Он либо улыбался, либо ничего не выражал. Никто не слышал от него повышенного голоса ни злого слова. Хотя многие пытались вывести его из себя, но он всегда уходил от навязываемого словесного боя. Даже бывшая жена не выдержала, назвав его скучным и безэмоциональным. Симон даже в детстве не имел привычки капризничать, но тогда никто не ставил ему в упрёк его поведение. Но с другой стороны, ему мало кто доверял, не в силах залезть в голову.
И вот Лиза сорвала с него кокон. Он готов был рыдать и кричать, как она в последнее время. Но он только привстал, тупо глядя на пустую стену. Грудь распирало, но он продолжал сдерживаться.
– Симон, ты почему не ложишься обратно? – раздался за спиной встревоженный голос Лизы.
– Не хочу я лежать! – почти вскрикнул он. – Успею ещё наваляться!
Лиза вскочила с кровати. Она никогда видела его, выходящего из себя. Для неё стало сложной задачей понять, какие чувства её переполняют. Симон тоже встал и направился к окну, за которым солнце отражалось в окнах таких же высоких домов напротив.
– Вот умру я, а мир этого и не заметит! Кроме тебя, конечно.
Лиза подошла к нему сзади и обхватила его руками. её голова покоилась возле его длинной шеи. Из её губ не доносилось ни слова.
– Как можно спокойно сидеть и умирать, зная, что тебе всего четвёртый десяток? Чем я хуже долгожителей? Перед моими глазами проносится вся моя короткая жизнь: безрадостная работа после долгих лет учёбы, неудавшийся брак, гибель родителей… И стоило мне начать жить, так же всё заканчивается!
Лиза по-прежнему молча выслушивала его внезапный поток, который напоминал о её словах. Она не подозревала, что за маской спокойствия спрятался испуганный человек с желанием жить, но никто не может ему помочь.
– Интересно, что там за пределами нашей реальности? Ад? Или меня определят в чистилище? А может и вовсе ничего?
– Симон, давай попытаемся обратиться к другим докторам!
Он повернул голову к Лизе. По щекам катились слезы, а на губах играла улыбка неверующего в спасение.
– Глупенькая. Я обращался ко многим врачам в городе, никто не дал мне никаких шансов. Я не говорил об этом, чтобы ты не нервничала.
Она оторвалась от него. На лице застыла бледная маска боли. В её уме назревал план, который тут же разрушился.
– Скажи, то ты шутишь?
– Нет. Всё, что мне предлагали – это проходить терапию, которая притупляет болевые ощущения. А это надо ходить в больницу. Ну уж нет, никогда там не лечился и сидеть там отказываюсь. Лучше уж в родных стенах.
В спальне повисла гнетущая тишина. Она длилась до сих пор, пока Симон не застонал, хватаясь за голову. Лиза испуганно приблизилась к нему.
– Симон, приляг, пожалуйста.
Он отмахнулся, убирая руку.
– Ничего, всё прошло.
И тем не менее он направился к кровати. Присев на краешек, он подозвал Лизу сесть рядом.
– Знаешь, у меня есть дела, которые придётся возложить на тебя, если я не смогу.
– Симон, ты всё сможешь! – с горячностью запоздало парировала Лиза, осознавая как тому нелегко было принимать происходящее как факт. А тут ещё и говорить приходиться об этом.
– Пожалуйста, не перебивай. – Мягко промолвил он, беря её ладонь в свою руку. – Пообещай, что ты сделаешь всё, что я попрошу.