Хельга Лайс
Полет на бумажном самолете
– Тихо, Дагги! Вы что-то хотели, господа? – как можно более с беззаботным голосом обратился Питер к незнакомым мужчинам. Те переглянулись между собой, и тот, кто был постарше, подал голос:
– Да, мы по делу вчерашнего крушения самолета. Вы что-нибудь слышали об этом?
– Хм, если честно, то да, мне утром в магазине сообщили, и то, что я узнал – просто не укладывается в голове! Это такая журналистская шутка про самолет из прошлого? Что курят в этих кругах газетчиков? Неужто стали плохо покупать прессу из-за отсутствия невероятного бреда в статьях?
Надо понимать, что не будучи профессиональным актером, но человеком, не любящим ложь ни в каком виде, Питер слышал во время своего пылкого монолога, как сильно бьется его сердце, насколько его переполняло волнение и страх выдать тайну. Агенты, услышав явно ничего интересного для них, не торопились удостаивать его ответом, впиваясь в него колючим взглядом.
– Вопросы здесь задаем мы, и никак не наоборот. Вы вчера не бывали в районе ближайшего от Вас поля?
– Нет, я собирался поехать на речку, как раз всегда мимо проезжаю, но знаете, у меня, как у всякого пожилого человека, прихватило поясницу, радикулит, знаете ли, еле очухался к сегодняшнему дню.
– Хм, тогда вы не видели поблизости никого, кто мог бы рядом ходить?
– Никак нет, не видел. Из-за сковывающей боли пришлось весь день отлеживаться, глядя лишь в потолок.
Питер боялся, что из-за едва контролируемого волнения по его лицу потекут капли пота, тем самым предательски выдавая, что он врет как дышит, или на крайний случай, не договаривает.
– Ладно, не видим основания вам не верить, – тон говорящего демонстрировал, что напротив у него все же есть сомнения. Второй же агент все это время пребывал в роли молчаливого напарника, но его пристальный взгляд из-за едва опущенных очков на прямом носу действовал на нервы побольше любых слов.
– А с чего бы мне что-то скрывать? Я – человек простой, отслужил на войне против фашистско-нацистской оккупации, потом отработал свое на шахте до самой пенсии! Мои интересы никогда не противоречили интересам государства! Вас еще не было на свете, а я был уже большим патриотом нашей величайшей страны в мире! Постыдитесь сомневаться в моих словах! Знал или видел бы, то обязательно сообщил бы без утайки. Оставьте меня в покое хотя бы на старости лет!
Питер, конечно, не любил заниматься подобным бахвальством, но вынужденно прибег к такому варианту, рассчитывая, что его примут за вредного старика, хоть и бесхитростного, и к нему больше не возникнут вопросы со всеми этими неожиданными визитами.
– Я и мой напарник просим у вас прощения за столь обременяющее беспокойство, сами понимаете, не наша воля, а долг государственной важности, всего Вам доброго и не болейте! – Улыбнулся тот, кто взял на себя обязанность чесать языком. Второй по-прежнему не менялся в лице, пока его не пнули локтем в бок, и тому пришлось обнажить свои зубы. «Лучше не улыбался, таким волчьим оскалом только пугать» – не без тени раздражения подумал Питер. И тут же в его венах застыла кровь: послышался глухой звук чихания, что не могло привлечь внимание агентов.
– Кто это у вас там шумит?
Питер судорожно сглотнул слюну, прежде чем пробормотать как можно более сердито:
– Да псина моя дурная чихает!
Те сунули свои головы в дом, осматривая внутреннюю обстановку. Заметив Дагги под столом, додумавшего положить лапу себе на нос, не могли найти хоть малейшую причину сомневаться в словах старого вояки.
– Еще раз просим прощения, за сим мы откланиваемся. Всего доброго!
Питер следил за ними, стоя на пороге, до тех пор, пока их машина с затемненными стеклами не скрылась из виду.
– Кажется, пронесло. – Пробормотал он, спеша убрать стол с дверцы в подвал. Мальчик сидел, уставившись в стену напротив.
– Ну, что ты там задумался, вылезай.
Когда Питер закрывал дверцу, почувствовал, что за ним наблюдает пара зеленых глаз. Их обладатель сидел на табуретке, скрестив руки на груди.
– Кстати, меня зовут Питер, а тебя-то как зовут?
Но вместо того, чтобы назвать свое имя, мальчик задумался, и потом растерянно ответил: «Не знаю, не помню».
– Как это не помнишь? Все помнят свое имя, ну, конечно, кроме тех, кого настигает очень плохая болячка, но и то, это случается чаще с людьми моего возраста и старше.
– Да не помню я! – Вскочив с табуретки, мальчик бросился к своей постели, едва не впадая в истерику.
– Ну чего ты так нервничаешь? Мне же надо как-то тебя называть. Не «Эй, ты!» же, в самом деле.
– Я не знаю, не могу, у меня болит голова!
Питер вспомнил, что не ощупывал несчастного парнишку, чтобы проверить у него наличие возможных травм, а ведь могло быть место амнезии именно из-за сотрясения мозга: в падающем самолете всякое могла влететь в голову, нанося физический ущерб. Иначе с чего бы мальчику терять сознание, а уж тем более, память? Не от испуга же?
– Дай-ка я потрогаю твою голову, не бойся, я постараюсь не причинить тебе боль.
К его удивлению, по отношению к его словам и дальнейшим действиям не было оказано хоть малейшее возражение. Аккуратно запустив пальцы в волосы, Питер аккуратно ощупывал голову. Так и есть: на макушке проступала небольшая шишка. Видимо, и правда, прилетело в голову чей-то ручной кладью во время падения, хотя Питер слабо себе представлял такую возможность, ведь у кресел высокая спинка. Разве что его специально стукнули…
– Тебя что-то еще беспокоит кроме боли?
– Немного тошнит, и все.
Питер мысленно ругнулся в свой адрес. Так некстати оказался его аскетичный образ жизни, ведь можно было бы для начала приложить к ушибленному месту компресс со льдом. Да и из аптечки были такие лекарства, которые обычно пьют пожилые люди.
– Ладно, ты ложись и не вставай, тебе надо полежать, пока не пройдет головная боль и тошнота. И вновь беспрекословное послушание. Питер встал возле него, явно терзаемый целым ворохом вопросов.
– Поскольку, ты не помнишь своего имени, то придется временно называть тебя хоть как-то. Джерри, Чарли… Как тебе Арчи?
– Арчи… Мне нравится, можно Арчи, да.
– Ну и славно! Отдыхай, вечером я съезжу за чем-нибудь вкусненьким.
«Арчи» улыбнулся впервые той улыбкой, которая греет сердце, даже самое черствое аки засохший хлеб. И тут Питер впервые пожалел, что не завел детей. Нет, Марию он любил всем сердцем, и нисколько не жалел о той клятве, что давал перед алтарем. И ему на самом деле никогда не приходили мысли в голову о том, чтобы как-то решить этот вопрос, взять хотя бы чужого и покинутого на усыновление, чтобы как-то компенсировать невозможность иметь свою родную плоть. Нет, не было осознанной нужды в детских голосах и объятиях.
– О чем думаете, Питер?
– Да так, пустяки. Ты забыл только свое имя? Сморщив носик, Арчи усиленно думал, затем сказал: «Не знаю».
Дагги с присущей ему грустью смотрел издалека на Питера и Арчи одним глазом, чувствуя себя обделенным. Ведь сегодня его не гладили, не кормили, в желудке переваривался лишь тот выплюнутый кусок сардельки. Как же сосало под ложечкой! А у хозяина явно не было аппетита, потому что встав ранним утром, он за весь день ограничился кружкой холодного пива у магазина, и даже не смотрел в сторону кухни.
– Тебе не жарко в этом костюме? – с сомнением смотрел Питер на плотный шерстяной пиджак и такие же брюки, – снял бы пиджак, что ли.
Арчи послушно последовал совету, оставшись в белой рубашке с короткими рукавами. Старик пощупал карманы и с горечью понял, что они совершенно пустые. У него теплилась надежда на забытые бумаги, что пролили бы свет по поводу персоны мальчишки.
– А в карманах брюк тоже ничего нет?
Увы, и в них звенело пустотой. Бережно сложив пиджак, Питер положил его на табуретку. И тут ему на глаза попался грустно лежащий Дагги.
– О, совсем забыл о тебе! Могу предложить только то, что и вчера, будешь?
Пес от радости присел, отвечая лаем, который стоит понимать как «Да», и никак иначе.
– Хороший пес, прости, что заставил тебя вспомнить те голодные времена! – Старик с особой нежностью потрепал пса, когда тот со свойственной всем представителям его семейства моментально проглатывал сардельку. – Хороший-хороший!
В ответ благодарный лай и виляние коротким хвостом. Все это время Арчи занял сидячую позу, прислонившись к стене. Времени к вечеру еще довольно предостаточно, и спать ему не хотелось, как и лежать. Старик обратил внимание на скучающее личико.
– Пару дней тебе пока придется не высовываться из дому, пока не утихнет кое-какая шумиха, а там будем смотреть. Ты читать любишь?
– Да, но больше всего я люблю, когда мне читают. А что за «шумиха»?
«Надо же, это он помнит, а более важного – нет».
– Хорошо, куплю тебе что-то почитать. А пока может тебе что-нибудь рассказать? – И полное игнорирование заданного вопроса.
– Я бы послушал что-нибудь о пиратах! Йо-хо-хо! Или сказку.
Казалось бы, сказка, что такого-то, но какие сказки, если они не были в своей жизни с самого детства. Почесав макушку, старику не пришло ничего лучшего в голову, как сочинить про крота и мышь.
– «Жил-был крот…».
Та, которая дождалась
Тем временем, в Новом Орлеане, который располагается, в штате Луизиана, одна ни о чем не подозревающая молодая женщина, как всегда, пылесосила после семейного ужина. Этот скучный процесс служил для нее проверенным годами снятием стресса. А нервничать было из-за чего: ее некогда прилежная четырнадцатилетняя дочь напрочь отбилась от рук. Как в ее классе появился новичок-спортсмен, и по ее же словам, красивее него не было никого, картина успеваемости испортилась. Настолько она не могла сосредоточиться на более важных вещах из-за какого-то там юнца. И ведь они даже не встречаются, так как новенький быстро нашел себе пару в лице первой красавицы среди одноклассников. До крайней степени банальная ситуация. Видя эту сладкую парочку, отвергнутая постоянно злилась на то, что она якобы недостаточно хороша на фоне более удачливой соперницы, затем ее гнев перемещался от самой себе к конкурентке.
– Да что он в ней нашел? Она же тупая как пробка! – Недоумевала она кому-то в трубку, потирая картинно свой левый висок. Шум от пылесоса ей нисколько не мешал, напротив, он помогал ей в том плане, что многое из разговора не долетало до ушей надоедливой матери. По меньшей мере, она так думала.
И тут не выдержала ее мать, не сдержав своего желания кольнуть дочь, надеясь, что тем самым повлияет на благоразумие:
– Да ты лучше бы училась как в прежние времена, а то получается, не лучше будешь в умственном плане.
Положенная на место телефонная трубка едва не треснула на кусочки, свидетельствуя о достигнутом эффекте от произнесенных матерью слов.
– Мама! Почему ты так со мной обращаешься?! Хоть бы раз похвалила, а то одни упреки в мой адрес! Не видишь, что и без того мне плохо?
– Энн, стой, я не хотела… – но ее никто уже не слушал, ответом был топот бегущих ног по лестнице вверх к себе в комнату. Ее мать инстинктивно зажмурилась, когда дверь громко захлопнулась. Затем сверху на всю мощь заиграли песни хард-роковой группы. Это был признак того, что на этом малолетняя бунтарка ставит жирную точку в столь «приятном» семейном разговоре, по меньшей мере – сегодня.
– Привет, Софи, – как можно громче крикнул вернувшийся с работы отец семейства. – Гляжу, Энн опять включила своих крашенных мужиков с длинными волосами и в узких штанах! Что на этот раз?
Щелкнул выключатель пылесоса, и теперь в гостиной тишину нарушала только орущая сверху музыка.
– Да обиделась, что я ей напомнила о необходимости взяться за ум.
– Да, подростки нынче ранимые создания, чуть что – сразу проявляют свой юношеский максимализм и бескомпромиссность.
– Ладно, перебесится. Эд, ужинать будешь?
– Спасибо, но если честно, мне совсем не хочется, наелся сандвичей на работе. А вот спать очень хочется, при том, что за день выпил ведро кофе. Мне завтра снова надо рано вставать, авралы, сама понимаешь.
Софи посмотрела на Эда, и ее переполнила легкая грусть: некогда стройный красавец уже обзавелся такими возрастными признаками, как небольшое брюшко и залысины, а ведь ему не было и сорока. Хотя высокий рост и лучистые карие глаза все еще были при нем, в отличии от пресса и кудрей цвета угля. «Время так бессердечно».
– Ну, тогда я послушаю вечерние новости, и присоединюсь к тебе.
Через несколько минут музыка умолкла: видно, Эд, по ходу в их общую спальню, поговорил с дочерью, уж между ними отношения были куда более дружескими. Усевшись поудобнее на диване абрикосового цвета с чашкой любимого ромашкового чая, Софи включила телевизор.
– «Мы прерываемся на экстренную новость! В деревне, которая находится в штате Иллинойс, произошло крушение самолета, никто не выжил…».
Чашка выскользнула из рук прямо на ковер кремового цвета, в полете которая при падении рисовала содержимым огромное причудливое пятно, достойное модных современных полотен, но на данный момент Софи это мало волновало. Ее внимание полностью поглотили снятые кадры на экране. А телевизионщики с присущей им беспощадностью не брезговали демонстрацией жутких сцен с места происшествия. Но хуже то, что рассказывалось за кадром бесстрастным голосом:
– «По предварительным данным, этот самолет не был зарегистрирован ни в одной компании из всех ныне существующих в мире. Есть версия, что этот самолет, который пропал 30 лет назад…»
Дальше Софи не имела сил слушать страшные подробности, и не выключая телевизор, она в безумном волнении побежала в супружескую спальню, где Эд уже вовсю выдавал рулады своим храпом, что свидетельствовало об его сильном переутомлении.
– Эд, проснись сейчас же! – Софи трясла мужа, пока тот не уставился на нее с сонными глазами, не понимая толком, что случилось за то время, пока он спал. – Самолет разбился!
– Как? О чем ты говоришь, какой самолет? – Тот аж вскочил на кровати, будучи все еще в сильном недоумении, но уже без остатка драгоценного сна. – Почему ты так нервничаешь?
– Эд, тот самолет, в котором летели мои родители и брат! Они разбились сегодня!
Выпалив как духу, Софи с громкими рыданиями обессилено присела на краешек кровати, закрывая свое раскрасневшейся лицо.
И тут Эда накрыла волна воспоминаний об их первой встрече. Они познакомились в библиотеке, которая находилась при университете. Их разделяли несколько лет разницы: она – первокурсница, он же заканчивал последний курс. Это был ясный весенний день, и вместо того, чтобы прогуливаться и наслаждаться видами проснувшейся природы, Эду пришлось безвылазно корпеть над книгами, потому из-за вечных «потом» он рисковал завалить последние экзамены. Устав переваривать внезапно навалившуюся гору сложной информации, Эд вытянул ноги под столом, уставившись бесцельно куда-то в зал. И тут его внимание привлекла невысокая худенькая девушка с темной косой до поясницы. Он всегда находил сочетание темно-каштановых волос с голубыми глазами невозможно сногсшибательным, и это в полной мере относилось к ней. Когда прекрасная студентка проходила мимо него, она заметила пристальный взгляд на себе, и ее четко очерченные пухлые губы поджались, чтобы спросить:
– Чего уставился? Дырку собрался на мне приделать?
Эд от неожиданности уронил ручку под стол, пристыженный ее неожиданным в плане тона вопросом.
– Да так, ничего. Прощу прощения.
Незнакомка хмыкнула, подняв бровь, и пошла дальше своей дорогой. Больше в ее сторону никто не глядел, вместо этого вновь зашуршали страницы скучных учебников.
Как и в любые последние дни, Эд засиживался до самого закрытия библиотеки, проклиная свою безалаберность, с которой он родился. И когда наш горе-студент собирал свои канцелярские принадлежности, за его спиной появилась та самая девушка с косичкой.
– И снова здравствуйте.
Эд удивился ее уже более доброжелательному обращению в его адрес. Оглядел зал, и увидел, что они здесь единственные задержавшиеся, не считая сотрудников, которые косились, намекая, что пора и честь иметь.
– Ну, здравствуй, хочешь опять мне нагрубить? Если что, я не являюсь обладателем третьего глаза на затылке. – В его душе горел маленький костер обиды и чувства несправедливости.
– Нет, хочу попросить прощения, я вела себя очень грубо. Просто не знала как реагировать на такие внимательные рассматривания. Ты ведь первый, кто на меня так смотрел.
– Ну, девушка ты довольно привлекательная и красивая, почему бы не любоваться?
– Ой, шутник! На меня никто из парней не обращает внимание. – В последнем предложении можно было услышать, что ее это задевало.
– Ну, значит, дураки безнадежные! И очень слепые! Либо ты просто не замечала этого.
В этот вечер они вместе ушли из библиотеки, проболтав всю дорогу к общежитию обо всем, о чем можно было поговорить новым приятелям.
Спустя два месяца после знакомства, как раз после третьего свидания в кинотеатре, сидя на лавочке в парке, Софи с озабоченным лицом попросила выслушать ее внимательно, потому что все, что она сейчас расскажет, прозвучит слишком невероятно. Чем больше она говорила, тем сильнее ощущалось, как нелегко дается ей это.
– Да, конечно, я слушаю. – Хоть Эд старался сохранять участливое выражение лица, он не без опаски раздумывал о том, что она ему хочет поведать. Неужели в ее роду не обошлось без вампиров? Или она отметила двухсотлетний юбилей? В общем, в душе он почему-то был настроен на шутливый тон.
– Эд, ты ведь заметил, что я говорю больше о бабушке, но ничего об остальных членах моей семьи. Это тебя удивляло, ведь так?
– Да, заметил. Но я решил, что ты просто не хочешь поднимать эту тему.
– Придется начать издалека, хотя нет, подожди: для начала, мой дедушка умер четыре года назад, его сердце не выдержало, и тому была причина, годами точившая его изнутри.
– Соболезную, смерть близких – это всегда ужасно.
– Так вот, помимо дедушки, пусть земля ему будет пухом… Черт, мне так сложно об этом даже думать! Когда мне было всего шесть лет, в моей семье случилось трагедия, – и тут Софи запнулась, глаза ее повлажнели, – я тогда наелась грязных ягод с бабушкиных кустов в саду, тогда как мой брат… – на этом слове в голосе отдавалась боль, – их не ел, потому что слушался маму и папу, которые ему внушили, что нельзя есть немытое. А, я будучи маленькой непослушной девочкой, наелась от души, и к вечеру слегла с болью в животе и повышенной температурой. Именно в этот вечер у нас были билеты на тот злосчастный рейс, чтобы лететь к себе домой, в Кристал Лейк. Речи о том, чтобы взять меня, быть не могло, слишком плохо себя чувствовала для двухчасового полета. Родители не хотели улетать без меня. Но бабушка уговорила их, убеждая, что она лично привезет меня домой, как только самочувствие это позволит. Никто не мог предугадать того, что случилось во время полета…
Эд не торопил, потому что понимал, как тяжело ей дается рассказывать ему о семейной трагедии, ограничиваясь лишь понимающим выражением лица. Конечно, всякие глупости о вампирах покинули его голову.
– Дедушка вызвался их провести, потому что за мной надо было кому-то смотреть, и эта миссия возлагалась на бабушку. Когда он вернулся, все было в порядке, и на этой ноте мы проспали спокойно до утра, не ведая о том, что случилось нечто ужасное и не поддающееся логике.
Эду казалось, что он догадывается, что случилось с тем самолетом, но его насторожили последние три слова. Если самолет упал, то почему такое должно подаваться логическим умозаключениям?
– Утром по радио сообщили, что самолет, на котором летели мои родители и Кевин, бесследно исчез.
– Как это «бесследно исчез»?
– А так! Его потеряли из радаров на 54-й минуте полета. Сообщалось, что пилоты указывали на сбой и сильные тряски, и потом все. Самолет искали по всем местам, где он теоретически должен был упасть, то есть в лесах, пустынях, так и в водоемах, прочесывая каждый дюйм. Но безрезультатно.
И тут Софи перестала себя сдерживать, и по ее румяным щекам градом покатились горячие слезы. Эд обнял ее, приговаривая: «Не плачь, малышка!».
– Понимаешь, хоть это жутко прозвучит, но если бы они и правда погибли, мне было чуточку легче, но нет, живу двенадцать лет с надеждой, что когда-нибудь они объявятся целыми и невредимыми. Не было ни одного дня, когда я когда просыпалась утром и не думала: «Это, наверное, мне снится плохой сон. Сейчас ко мне зайдет мама, чтобы чмокнуть в щеку и сказать «Доброе утро». С того злосчастного дня я не возвращалась к себе домой, бабушка с дедушкой не могли найти в себе силы посещать пустой дом пропавшей дочери, боялись, что не выдержат, и оставят, в таком случае, меня совсем круглой сиротой. Хоть дед ни разу не заговаривал на эту тему, однако как-то раз я застала его за просмотром фотографий с моей мамой и братом. Его лицо было ужасно печальным, от чего морщины приобретали еще большую резкость, придавая ему на двадцать лет более старший вид. Особенно ужасно воспринимались нами периодические новости об упавших самолетах, но всякий раз, ни один из них не был тем САМЫМ. В общем, мы никак не могли абстрагироваться и жить дальше. Каждого из нас троих переполняло страдание и непонимание того, как можно пропасть так бесследно, обладая такими габаритами.
Софи замолкла, переводя дух в объятиях Эда. Тот ничего не отвечал, потому что боялся сказать по неосторожности что-то неуместное, предпочитая роль понимающего слушателя. Но то, что он услышал далее от нее, не могло не повергнуть его в состояние растерянности:
– К чему была эта исповедь: я хочу впервые за столько лет посетить свой родной дом.
Так уверенно это прозвучало, что свидетельствовало о том, что сие решение принималось не спонтанным образом пять минут назад.
– Ты действительно уверена, что хочешь этого?
– Конечно, я давно желала проведать то место, где прошли мои самые ранние годы. Теперь мне достаточно лет, чтобы совершить задуманное. Правда, бабушке я еще не говорила об этом. Ты – первый, кому довелось услышать о моих намерениях. Думаю, она не будет возражать. А если и будет, то все равно не сможет мне ничем помешать. Но…
– Да?
– Но мне нужен тот, кому я доверяю как самой себе, чтобы полететь туда. И поэтому я прошу тебя: пожалуйста, окажи мне свое сопровождение.
Эда настолько порадовал тот факт, что она ему оказывает такое доверие, что стало причиной его рефлекторного: «Да без проблем!». Тот случай, когда язык – враг своему владельцу.
Упав в свою кровать, Эд почувствовал, как у него бешено бьется сердце, а тело охватывает неприятный холодок. Ему ни разу за всю свою недолгую жизнь не доводилось пользоваться услугами воздушного перевозчика, так как не было особой нужды куда-то далеко отправляться, ведь было достаточно старых добрых автобусов и поездов. Помимо тех страшных новостей о падениях самолетов, его страх усиливала история от Софи. Меньше всего хотелось отказывать ей в просьбе, хотя он и в самом деле искренне вызвался ей помочь, не думая в ту секунду о своих страхах. Одиноко валяясь в полутемной комнате, Эду стало трудно отвлекаться от размышлений, тяготивших его душу.
– Привет, Эд! – В комнату завалился сосед, и судя по шаткой походке и помятой одежде, уже успевший накатить Он еле стоял на ногах, глядя невидящим взором куда-то в сторону.
– Привет, Гарри! Что на этот раз?
– Почему сразу «что на этот раз»? Не могу я повеселиться, а? На то они и студенческие годы, что куражиться как в последний раз! Не будь таким скучным!
Эд не стал ему говорить, что помимо вечеринок есть обязанности вроде учебы. Но, во-первых, раньше Эд и сам практически не вылезал из типичных студенческих развлечений, уделяя время образованию лишь в самых последних моментах, но благо, ему хватало способностей наверстывать и сдавать на «Отлично». А во-вторых, сосед – типичный представитель тех богатеньких детишек, которым постоянно все сходит с рук. Гарри задумчиво почесал свою макушку, после чего упал ничком на свою кровать, чей громкий храп отзывался эхом по небольшой комнате.
Эд за годы жизни с Гарри в одной комнате привык к его редким руладам, но все же, сейчас они ему мешали сосредоточиться на своих размышлениях. «Черт, ничего страшного не случится! Туда и обратно, больше не буду рисковать, а за эти два рейса не обязательно произойдет катастрофа. Что я как мальчишка, ей-богу!». Почти убедив себя, Эд незаметно для себя уснул.
Радости Эда не было предела, когда он вступил на землю по прилету в город, где когда-то жила Софи. Будь его воля, он бы так и поцеловал асфальт на взлетной полосе. Несмотря на то, что перед рейсом он выпил пару рюмок крепкого напитка, он все равно сильно нервничал весь полет. Лишь голова слегка кружилась – сомнительный эффект вместо желанного успокоения. Софи же, наоборот, сохраняла недюжинное самообладание, хотя никому не дано залезть ей в голову, чтобы узнать, какие, на самом деле, ее переполняют эмоции. За все время знакомства, ей не было свойственно проявлять отрицательные эмоции, от чего казалось, что в ней есть что-то искусственное, словно это не живой человек со своими «тараканами».
Как и в самолете, в такси Софи, по большей части, опять сохраняла молчание, лишь крепко держалась за руки Эда. Чем ближе они подъезжали к дому, тем сильнее тряслись руки Софи. Последней оставалась длинная улица, по которой располагались одно- и двухэтажные дома преимущественно светлых цветов. Эд, будучи человеком выросшим в каменных джунглях, не мог оторвать свой взгляд от ухоженных лужаек и клумб, а также ряда густых деревьев. Но среди всего этого великолепия выделялся дом, кричащий о своей заброшенности и запущенности. Вот именно возле него и остановилось такси. Пока Эд расплачивался с таксистом за поездку, Софи с нарастающим волнением шагала к видавшим лучшие времена дверям, сжимая в кулаке запасной ключ, столько лет хранившийся у бабушки. Кругом возле дома заросло сорняками, а кое-где можно было обнаружить следы мелкого мусора. В одном из окон на первом этаже зияла огромная дырка. Снаружи краска уже порядком облезла, а лестница угрожающе скрипела под ногами.
Софи набрала побольше воздуха в легкие, прежде чем сунуть ключ в замочную скважину. Словно обрадовавшись долгожданному появлению хозяйки, замок моментально отворился. Распахнув дверь, Софи едва не задохнулась: в воздухе витала многолетняя пыль и душный аромат сырости. Сочетание все этого производило удушающий эффект. Софи оперлась рукой об стену, чтобы не упасть. Когда она уезжала из этого дома, казалось на время, в холле стояли два огромных напольных горшка с непонятными растениями, а у дорожки лежал коврик, купленный мамой накануне отъезда к бабушке.
– Как же мне повезло его схватить из рук миссис Джервилл, уж наивно было с ее стороны думать, что такая красота пройдет мимо меня! Три раза ха! Не на ту напала!
Коврик служил очередным украшением в придачу к вышеупомянутым горшкам с растениями, а также еще к десяткам фотографиям и картинам в рамах, которые висели на стене под лестницей, и как раз напротив входной двери. Теперь из всего этого остались лишь порванные и потрепанные фотографии, вытащенные из рамок и брошенные на пол.
– Софи, тебе следовало подождать меня, – послышался сзади обеспокоенный голос Эда, едва перебивающий торопливый топот его ног по угрожающе скрипящему полу.
И тут Софи прорвало: она бросилась к Эду, намокая его полосатую рубашку прорвавшимся потоком из своих слез.
– Они осквернили мой дом, опустошив его! Ты видишь, здесь ничего не осталось, кроме совсем личных вещей! Как они могли?! Неужели у этих уродов нет ничего святого?!
Эд, как всегда, мудро не отвечал, давая ей выговориться, а сам временем осматривал удручающую обстановку. Действительно, кругом стояли голые стены, лишь местами где-то лежали изувеченные фотографии, бумаги, засохшие растения, мусор в виде окурков и упаковок из-под еды, принесенные явно извне. Помимо этого, присутствовали следы значительного повреждения; вон в гостиной зияла дырка в стене, а под разбитым окном набух пол, потолок частично обвалился, обнажая деревянные перекрытия. «Как они еще входную дверь не сняли» – подумал Эд, кипя от возмущения, поглаживая благоверную по спине, пока она не успокоилась.
– Ладно, поднимемся на второй этаж. – Заявила она глухим голосом.
– Зачем, там же наверняка та же картина, и вдруг еще чего, например, свалимся вниз и переломаем себе все кости?
– Я не уйду отсюда, пока не осмотрю каждый квадратный дюйм. Не для того я прилетела, чтобы так сразу уйти, переступив порог.
С опаской поднимаясь на второй этаж, Софи крепко прижимала к своей груди собранные фотографии, словно священную реликвию. В ее спальне, как и в других, точно так же было пусто. Ей не оставили даже тот домик, который был сделан из пластилина ее руками. И альбомы с многочисленными рисунками, на которых изображалась ее семья в полном сборе. Да вообще ничего! Казалось бы: вещи, которые никому и не нужны даже даром, а оказывается, и им нашлось применение. Повторяя про себя словно мантру обещание данное самой себе не терять самообладания, Софи не становилось легче. Напротив, отчаяние только приобретало больше мощи, и в каждую секунду оно могло вырваться наружу девятым валом.
– Меня лишили воспоминаний, понимаешь? – надрывная нотка в голосе красноречиво свидетельствовала о требовании в немедленной поддержке и помощи. Эд вывел ее на улицу, не встречая никакого сопротивления со стороны несчастной сироты. Софи на этот раз не рыдала, но в ее руках фотографии снова превращались в мятые комки.
Из дома напротив вышла пожилая дама худощавого телосложения. На ней был брючный костюм темно-вишневого цвета, а седую голову украшала маленькая шляпа черного цвета с цветком с кружевным обрамлением. Увидев двух молодых людей у заброшенного дома, она явно передумала идти своей дорогой и засеменила к ним, придерживая свою сумочку, которая постоянно спадала с ее плеча. Приближаясь к неведомой ей паре, она заметила, что входная дверь забытого дома открыта нараспашку.
– Вы, наверное, дом хотите купить? Так вот я бы не рекомендовала… Недалеко отсюда есть вариант получше.
Софи, услышав это, вытаращила красные глаза на чересчур любопытную тетку, пытаясь вспомнить ее имя. А та продолжала гнуть свое:
– Ну, знаете, говорят, семья, что жила здесь, разбилась в небе, а вдруг их призраки обитают здесь? Оно вам надо? Или вам просто не карману купить дом без сомнительной истории? Тогда не стоит торопиться.
Эда разозлила такая словоохотливость и бестактность.
– Нет, мы не покупатели! И призраков не существуют, поменьше смотрите второсортные фильмы. Или не читайте желтые газетенки, откуда Вы там берете всю ту сверхъестественную чушь.
– Да Вы – хам, молодой человек! – поджала свои тонкие губы старуха, в очередной раз поднимая упрямую сумку к плечу.