Игорь Атаманенко
«Пророк». КГБ изнутри глазами профессионала
Глава девятая. Пророк
21 октября 1969 года бригадный генерал Мохаммед Сиад Барре во главе преданных ему офицеров армии Сомалийской республики совершил военный переворот, сверг и умертвил всенародно избранного президента, провозгласив себя Верховным правителем, но уже Сомалийской демократической республики. Большинство находившихся за пределами страны сомалийских дипломатов, курсантов военных училищ, слушателей военных академий, студентов высших учебных заведений не приняли авторитарного режима Барре и не вернулись в Сомали. Многие чиновники администрации свергнутого президента с семьями спешно покинули страну в направлении прежней метрополии – Италии.
Как правило, и невернувшиеся, и покинувшие руководствовались в своем неприятии удерживаемой штыками послушной армии новой власти не только политическими соображениями. Чаще потому, что принадлежали к другому, нежели самозванец Барре, тейпу.
Октябрьская революция застала Мохаммеда Али Самантара, слушателя третьего курса Бакинского высшего военно-морского училища, в Риме, куда он прибыл по вызову своего отца, советника-посланника Сомали в Италии.
Отец – Али Осман Самантар – пользовался личным расположением и поддержкой низложенного президента. В силу этого и других обстоятельств он автоматически перешел в ряды противников режима Сиада Барре.
Указом президента-узурпатора Али Осман был смещен с должности заместителя посла и лишен, как и его семья, сомалийского гражданства и всего имущества на территории Сомали. Таким образом, одним росчерком пера Али Осман лишился своего основного источника существования – поступления денежных средств от продаж тысяч голов бродивших по просторам Сомали верблюдов и крупного рогатого скота. В одночасье он из богатого человека и влиятельного дипломата, почитателя римских бонвиванов (из-за привлекательности его трех дочерей и устраиваемых в их честь приемов) превратился в нищенствующего чернокожего, коим в Италии несть числа.
Али Осман рассчитал в тот же день личного шофера, врача, повара, садовника и прочую челядь, населявшую его дом в центре Рима.
Бывший дипломат без иллюзий смотрел в будущее. Он не обольщался насчет обустройства личной жизни своих дочерей. При всем том, что каждая из них могла составить конкуренцию некоторым западноевропейским фотомоделям, спросом чернокожие дивы в Европе уже не пользовались.
Но самое большое беспокойство Али Османа вызывала судьба единственного сына и продолжателя фамилии и рода – Мохаммеда Али Самантара.
В 16 лет мальчик окончил в Могадишо итальянскую школу. Сдал экзамены экстерном, получил аттестат с отличными оценками. После прошел конкурсный отбор придирчивых русских советников и был направлен в Бакинское Высшее военно-морское училище. Советские военные наставники прочили Мохаммеду блестящую карьеру в сомалийских ВМС, видели в нем будущего командующего сомалийским флотом, адмирала. Первого адмирала-сомалийца!
Ах, если бы не этот выскочка – генерал Барре!
Вызвав сына в Рим, Али Осман поставил наследника перед выбором: окончить училище в СССР и получить диплом, который закроет ему двери в военно-морские силы Западной Европы. Или, бросив училище, устроиться в торговый флот Италии. Последнее было вполне реально благодаря полученным Мохаммедом флотоводческим навыкам и теоретическим знаниям в Бакинском училище, а также, что немаловажно, обширным, и еще действующим, связям его отца.
Доводы отца были бесспорны. То обстоятельство, что семья Али Османа была лишена сомалийского гражданства, – было решающим. Выбор был небольшой. Либо немедленно устроиться на какое-либо итальянское коммерческое судно в должности помощника капитана, либо, окончив училище в Баку, остаться офицером без звания, без должности и без флота.
Мохаммед Али Самантар был равно эмоционален и рассудочен.
Первое, что он сделал: принял предложение умудренного опытом своего отца.
Затем напился. Благо, питейных заведений в Риме хватало. А почти три года, проведенные в Бакинском училище, научили мусульманина Мохаммеда пить русскую водку и есть свиную колбасу.
Надо сказать, что лучшего пития и снеди Мохаммед – по его собственным оценкам – ни до, ни после ухода из Бакинского училища не пробовал.
По человечески младшего Самантара можно понять. Он не состоялся как адмирал. А ведь русские на похвалы отнюдь не щедры. Да и сам курсант видел: то, что ему удавалось с первого раза, было недоступно его сокурсникам-сомалийцам и с третьего. Мохаммед, по независящим от него обстоятельствам, принял контрастный душ: из-под теплых лучей обожания своих русских наставников и перспектив продвижения по службе в сомалийских ВМС, он чуть было не попадал в сырую яму нищеты.
Каждый человек приходит в этот мир, как письмо до востребования. Востребует его мир – и он состоится как личность, а не востребует… Мохаммеда не востребовали как флотоводца, как адмирала сомалийских ВМС. И виной тому – решение президента Сомалийской демократической республики – Сиада Барре. Как Мохаммед Али Самантар должен был относиться к нему? В будущем же, узнав, что генерала поддерживает военными поставками Москва, он круто изменил свое отношение к СССР. Больших врагов, чем русские, у него теперь не было. Танки, пушки, корабли, самолеты – Сиаду Барре – только для того, чтобы удержать его у власти? А искореженные судьбы несостоявшихся адмиралов и генералов? Нет, этого простить Советам Мохаммед Али Самантар был не в состоянии!
* * *
Вчитываясь в документы оперподборки «Пророк», Казаченко не переставал удивляться зигзагам судеб людей, о существовании которых он и не подозревал.
Готовясь к докладу генералу Козлову, Олег составил справку по изучению объекта оперативной подборки «Пророк» – Мохаммеда Али Самантара, – в которой, в частности, отметил:
Первое. В поведении сомалийца явственно прослеживается комплекс невостребованности. Исполняя на итальянских коммерческих судах должность первого помощника капитана уже около пятнадцати лет, он отдавал себе отчет, что из-за своего происхождения никогда не станет капитаном. К должности ли первого помощника готовил себя Самантар, этот несостоявшийся адмирал сомалийских ВМС?
Второе. По агентурным данным, объект постоянно высказывает в своем окружении недовольство своим статусом. Искренне сожалеет о безвременной кончине своего отца. Негодует по поводу праздности, в которой проживают его сестры, полностью находящиеся на его содержании. Заходя в иностранные порты, ведет разгульный образ жизни, злоупотребляет спиртным.
Третье. Самантара преследует хроническое безденежье. Из-за отсутствия денег он не может устроить свою личную жизнь, вынужден принимать предложения на рейсы, которые сулят наибольшие гонорары, но не приносят удовлетворения чувству профессионального достоинства флотоводца.
«Не на этом ли “посадить на крючок” объекта?» – подумалось Олегу.
Идею он отверг: Пророк догадается, что деньги предлагаем ему мы. Ибо «Пакет» – собственность НАТО и США. Кто еще может за ним охотиться? Только – русские. Учитывая настрой объекта к нам, было бы неразумно идти на столь рисковый шаг. Рвать паутинку, ох, как не хочется!
«Нет, деньгами его не соблазнишь, – решил для себя Олег. – Кроме того, Пророк – отпрыск знатного рода. Может проснуться самолюбие нищенствующего аристократа: “Что мне деньги? Честь дороже!” – Нет, надо искать что-то другое».
Следующий блок материалов оперподборки подсказал Казаченко, в каком направлении искать подход к иностранцу. Вот оно – четвертое!
Четвертое. По данным наших источников, Пророк в конце 1970-х подружился с человеком сходной судьбы. Пьер Бенжамин, выходец из аристократической семьи, также подвергся гонениям после свержения законной власти в Сьерра-Леоне.
Пьер окончил Одесское военно-морское училище. Как и Мохаммед, грезил адмиральскими погонами и получил бы их, если бы не государственный переворот на родине. Чувство невостребованности и собственной ущербности были в основе отношений африканцев. Действительно, взлеты разъединяют, а схожие несчастья объединяют. Моххамед и Пьер стали друзьями. Но судьба была безжалостна: Пьер, выполняя коммерческий рейс, погиб во льдах Арктики.
«Это – то, что нужно! – Казаченко жирнофломастерно подчеркнул абзац. – Арап заменит Пьера Бенжамина!»
Глава десятая. План выемки «Пакета»
– Подполковник, – обратился Козлов к сидящему напротив Казаченко, – с вашими выводами по справке я ознакомился. Анализ, достойный заместителя начальника Службы. Удивляюсь, как до Вас аналитики не пришли к нужному выводу! – В голосе генерала звучала нескрываемая ирония. – Но дело, в конце концов, не в этом… Вам кое-что удалось… Поддерживаю ваши предложения, но…
Козлов сделал паузу, продолжая по-кошачьи передвигаться по кабинету.
– Скажите, как за три дня Аношин сумеет сдружиться с Мохаммедом настолько, что… Нет-нет, я полностью согласен с вашим предложением… Действительно, сегодня лучшей кандидатурой, чем Арап, мы не располагаем, но…
Генерал опять сделал многозначительную паузу.
– Заметьте, с Пьером Бенжамином объект осваивался не один месяц! По-вашему выходит, что за три дня общения с Арапом Пророк настолько проникнется к нему дружескими чувствами, что выдаст ему «Пакет»?
– Товарищ генерал, но они же – африканцы! Да и потом, Арап – не лыком шит. Школу милиции окончил, имеет приличный стаж оперативной работы, наконец, что немаловажно, имеет опыт общения с иностранцами, он же в УВИРе ими занимается… Его и инструктировать не надо… Дать приказ – и всё тут!
– Во-первых, приказ мы давать не можем… У Ганнибала Ганнибаловича есть свое начальство… Положим, вопрос с «соседями» из МВД мы решим… Вопрос в другом… Времени мало… Растягивать дружбу Арапа с Пророком на месяцы, как это было у него с парнем из Сьерра-Леоне, нам никто не позволит. Там, – генерал указал на потолок, – требуют немедленных результатов… Тебе не приходило в голову, что мы можем организовать катализатор?
– Катализатор?
– Ну, скажем, создать какую-нибудь нестандартную ситуацию, чтобы подтолкнуть Пророка к сближению с Арапом. Как считаешь? Вокруг «Пакета» Центр ползает уже двадцать лет… Будь наши предложения – Центру деваться некуда!
– Я свои соображения изложил в справках…
– А я свои изложу тебе устно! – Козлов потер руки и, остановив свой кошачий шаг, сел за стол. – Слушай! Потом составишь рапорт на мое имя, а я подпишу…
– Спасибо, товарищ генерал-майор! День рождения у меня еще не скоро…
– Ершистый ты, Казаченко… Избаловал я вас… Я свой капитал уже нажил, а тебе еще только предстоит… В общем, слушай и запоминай. А насчет подарка ко дню рождения – ты не прав. Не тебе – нашей Службе подарок.
– Если это – приказ…
– Приказ!
* * *
Слушая генерала, Казаченко был откровенно восхищен простотой и, без преувеличения, гениальной находчивостью шефа.
В октябре в Новороссийской бухте, – а Пророк должен был прийти туда 12 октября, – изрядно штормит, значит, каждое прибывающее судно, чтобы закрепиться на рейде, будет беспрестанно передвигаться в траверзе порта, и штурман не станет отмечать на судовой карте все детали перемещений корабля. А по памяти восстановить их невозможно. Это – первое условие – залог успеха операции.
Второе. Натовской разведке было известно, что по дну Черного моря пролегает кабель стратегического назначения, идущий от Штаба Краснознаменного Черноморского флота в Севастополе до военно-морской базы в Поти. Проходит ли он через Новороссийск, в штаб-квартире Североатлантического блока, не знали. Почему бы, не используя обозначенные обстоятельства, не обвинить итальянца – «Джулио Чезаре», где первым помощником капитана как раз и служил Пророк, в повреждении стратегического кабеля при спуске якоря?! Выведение из строя средств связи государственного значения в соответствии с Гаагской конвенцией карается огромным штрафом – 100 000 долларов за каждый день дисфункции кабеля.
И последнее. Капитаны иностранных судов, виновные в повреждении стратегического кабеля, независимо от национальности, стажа работы, страны принадлежности корабля могли быть списаны на берег без выходного пособия. Нет, они не подвергались судебному преследованию, их имущество не подлежало конфискации. Но попробуй устроиться на работу в прежней должности, если ты уволен решением международной Ллойдовской страховой компании, которая и должна была компенсировать пострадавшей стороне затраты на восстановительные работы.
План генерала Козлова предполагал использование всех этих нюансов.
«Чем же занимались наши аналитики-разработчики, за что деньги получали, если один генерал додумался до всего этого?! – спрашивал себя Казаченко, слушая рассуждения Козлова. – Пофантазируй немного те, кому это по должности положено, и мы давно бы уже поставили на колени любого из натовских капитанов, чьи суда обременены “Пакетами”. Чего проще? Устрой скандал по поводу повреждения стратегического кабеля. Предъяви капитану иск. Да он ради сохранения реноме и должности почтет за счастье приползти на коленях к советской контрразведке с “Пакетом” в зубах! Ай да Леонид Иосифович! Да вам, с вашей головой, заместителем председателя давно пора быть!» – Казаченко даже тряхнул головой от нахлынувших открытий.
– А вот когда портовые службы доведут до сведения капитана и его первого помощника, то есть Пророка, всю тяжесть, якобы ими содеянного, когда они окажутся в состоянии стресса, а ты знаешь, – тут Козлов пристально посмотрел на Олега, – что делает обычно выпивоха в тупиковой ситуации… Я имею в виду пристрастие Пророка к бутылке… Как только он бросится топить свое горе по новороссийским кабакам, тут уж не зевай, выпускай твоего Арапа!
– Если б моего… Леонид Иосифович. Вы же сами говорили, что решение о его привлечению к операции будет приниматься на уровне руководства КГБ и МВД СССР…
– Ну что ж, решим!
– А может, не гоняться за объектом по местам питейным? Может, сначала организовать им встречу в здании администрации порта? Предположим, Пал Палыч, то есть, – наш Арап, является туда под видом бизнесмена… ну, и так далее…
– Механизм вывода Арапа на Пророка додумаешь сам… Это уже будет зависеть от тобой разработанной легенды прикрытия для, как ты говоришь? Пал Палыча?
– Ну да. Вообще-то он, Ганнибал Ганнибалович, но в миру – Пал Палыч.
– Ну, вот так и зашифруй новороссийским коллегам операцию: «Пал Палыч». Большего им знать не полагается. План доложить мне сегодня же. Ступай… Нет, постой! Разговор с Арапом начнешь с его отца, его увлечения русским языком, посещения Фестиваля, ну, и так далее… Закончишь тем, что из-за этого с его отцом и разделались западные спецслужбы… У тебя в справке это очень живописно подано… Согласен?
– Насчет живописи?
– Что эффекты любишь, что ершистый, – это я знал… Но чтобы еще и лесть любил… У меня сегодня день открытий в тебе, Казаченко! Запомни, я – предпенсионер, а значит, – либерал… С другими так не остри… Обрежешься! Усвоил? Теперь – ступай!
Когда Олег отпирал дверь собственного кабинета, у него в ушах продолжали звучать слова шефа: «Я – предпенсионер, а значит, – либерал».
«Плохо, если старик уйдет. Да и старик ли? Что-то рано он засобирался. Может, наверху не жалуют и хода не дают? Быть того не может! Он же в фаворе у самого председателя значится! Значит, что-то другое… Но что?! А голова у шефа светлая, слов нет! Умница! Чего стоит, один лишь способ взять на крючок Пророка! До этого ведь еще никто не додумался!»
* * *
Вечером была получена санкция руководства Комитета на проведение операции «Пророк» и использование в ней капитана милиции Аношина Ганнибала Ганнибаловича.
Еще через два дня Арап был поселен на загородной конспиративной квартире по Успенскому шоссе. Согласно предложенной Казаченко легенде, руководством ГУВД Москвы до матери и сослуживцев была доведена информация, что Аношин срочно помещен в инфекционное отделение эмвэдэшного госпиталя по поводу вирусного гепатита. Диагноз и местонахождение больного исключали возможность навещать его.
Обучением Арапа на «курсах бойцов невидимого фронта» занимались бывшие нелегалы советской разведки, проработавшие много лет в африканских странах проамериканской ориентации.
Контроль за продвижением курсанта через «тернии к звездам» генерал возложил на Казаченко, который каждую пятницу приезжал на загородную явку, где в течение 2–3 часов общался с обучаемым, чтобы последний мог расслабиться и излить душу в присутствии знакомого человека.
Через месяц интенсивных занятий, во время их очередного свидания, Арап, заговорщицки подмигнув и придвинувшись к Олегу, сказал:
– Олег Юрьевич, между нами, шпионами, говоря, я в недоумении…
Казаченко насторожился. Чего стоила одна форма обращения! Если бы не обезоруживающая улыбка адепта, Олег решил бы, что Аношин перезанимался. Мало ли, – нервное истощение. Работать-то, кроме воскресений, капитану приходилось по 14–16 часов ежесуточно. Да еще в отрыве от привычной обстановки, матери и друзей. Английский язык, аутотренинг, проработка легенды прикрытия, занятия по практической психологии, инструктаж о светских манерах и т. д. и т. п.
– Говори! – невозмутимо бросил Казаченко.
– Да вы наверняка в курсе, – улыбаясь и не сводя глаз с собеседника, нараспев произнес капитан.
– Нет! – отрезал Олег.
– Видите ли, Олег Юрьевич, со следующей недели в мою учебную программу вводится еще один предмет.
Арап по-прежнему протяжно смотрел на подполковника.
«Черт побери, – мысленно выругался Казаченко, – зерна упали в благодатную почву. Ученик в достаточной мере овладел механизмом выведывания: ничего конкретного не спрашивая, недомолвками подвигает меня к раскрытию моих же собственных карт, провоцирует на непроизвольное речевое высказывание. То есть, меня пытается превратить в полигон только что приобретенного им оружия. Ловок, стервец!»
Оба молча смотрели друг на друга. В глазах Арапа Казаченко читал немой вопрос: «Ну как, удался мой психологический этюд?»
– Знаешь, Пал Палыч, похвально, что ты блестяще демонстрируешь усвоенные навыки психологического манипулирования собеседником. Не обижайся, но я ведь давно это уже проглотил и успел переварить, а переваренное, оно вошло в мою кровь и плоть. Ты же – только начал откусывать…
– Нет-нет, погоди! – Олег поднял руку, заметив, что Аношин намерен возразить. – Еще раз прошу: не обижайся. Просто знай, что я здесь еще и для того, чтобы тебе не быть всё время другим, чтобы ты мог побыть самим собой. Умей переключаться, выпускать пар из котла, выходить из роли в присутствии своих, иначе от постоянного напряжения получишь нервный срыв. Хотя, с другой стороны, оттачивать тот клинок, который ты мне сейчас продемонстрировал, вернее, не давать ему тупиться, – надо! Пусть непричастные, сидя перед экраном, восхищаются умением разведчика жить двойной жизнью. Они ведь не знают, что привычка к раздвоению оказывает разрушающее воздействие на человеческую душу, убивая в нем самом некоторые качества, которые являются необходимыми для нравственного здоровья человека.
Знаешь, японские регулировщики на особо загазованных улицах Токио каждые двадцать минут меняют друг друга. Сменившийся сразу же припадает к кислородной маске и двадцать минут от нее не отрывается. Так и у разведчиков: с чужими играешь роль, то есть дышишь угарным газом, – со своими же, став самим собой, – насыщаешь кровь кислородом. По-другому – хана! Сам себя перехитришь… Всё! Теперь говори ты – я слушаю.
– На следующей неделе, – Аношин вновь заулыбался, – мне предстоит пройти краткий курс истории КПСС и марксистско-ленинской подготовки. Лекции будет читать генерал Уткин. Возможно, будут семинары. Он сообщит дополнительно. Я, конечно, судить не берусь… Может, в вашей системе так принято. Но всего лишь месяц назад я получил диплом об окончании факультета партийного строительства в московском Университете марксизма-ленинизма. Так ли нужно через месяц начинать всё заново? Если предстоят семинары, то мне не помешали бы мои конспекты, которые у меня в сейфе на работе… Но как объяснить моим сослуживцам, что мне вдруг для лечения гепатита понадобились теоретические труды классиков марксизма-ленинизма? Разумеется, если кто-то возьмется мне их передать в больницу… В противном случае, мне придется всё, что скажет Уткин, конспектировать, готовясь к семинару…
Олег не верил своим ушам. Всё, что угодно, даже обучение искусству икебаны, даже изучение римского права, но история КПСС?! Маразм крепчает. Похоже, кто-то в руководстве Комитета решил, что коммунизм – это советская власть плюс идиотизация всей страны.
А почему бы не прочитать «Краткий курс ВКП(б)» в детском саду, психбольнице?
…Казаченко наслышан был о генерале Уткине. Долгое время тот был секретарем парткома КГБ СССР. Величина! А лет пять назад, уйдя в запас, начал объезжать союзные веси с лекциями о развитом социализме. Не хватало, видно, генеральской пенсии! Ну не сводил старик концы с концами, и всё тут! А так – 12 рублей за лекцию, плюс оплаченные гостиница и проезд в оба конца, плюс суточные, плюс машина с водителем, опять же при деле, на виду!
Как сказал бы генерал Козлов, Олегу был нанесен удар «ниже пейджера». Он внутренне посуровел. Наконец, мысленно одернув себя, пристально посмотрел на Аношина. Во взгляде можно было прочесть:
«Не дрейфь, мой смуглый губошлеп! Козлов, твой ангел-хранитель, в обиду уткиным тебя не даст». Вслух же произнес совсем другое:
– Ну, во-первых, не «в вашей системе», а уже в нашей… А во-вторых… Ничего не конспектировать… Перевяжешь руку… Порезался… На кухне!
* * *
Зная обыкновение шефа работать по субботам – не отвлекают звонки, доклады, не вызывает руководство, – Казаченко утром следующего после общения с Арапом дня вошел в приемную генерала. Переступив порог кабинета, застал Козлова над ворохом бумаг.
Генерал оценивающе взглянул на подчиненного. Неожиданное появление без вызова и предварительного согласования по телефону свидетельствовало о необходимости безотлагательного принятия им, начальником, какого-то серьезного решения. Второстепенные по значимости и обстоятельствам решения подчиненные Козлова умели принимать сами. Поэтому генерал, после взаимных приветствий, лишь кивнул головой на стул.
Не дослушав до конца доклад Казаченко о нелепости введения в курс обучения Арапа дополнительной спецдисциплины, генерал поднял руку.
– Я в курсе. Лекции и семинары по «Краткому курсу ВКП(б) – КПСС» я отменил. Арапу будет рекомендовано ознакомиться со сборником речей Генерального секретаря…
Козлов явно был не в духе. В таком случае вопросы ему лучше было не задавать. И всё же…
Казаченко пошел от противного. Полагаясь на свою интуицию, рискнул:
– Леонид Иосифович, но ведь в изначально утвержденной вами программе…
– Знаю. Но время-то идет. Происходят разные события. Полагаю, что скоро предстоит введение политзанятий и в нашей среде…
– Съезда вроде никакого не проходило, – как бы рассуждая с самим собой, подлил масла в огонь Олег.
– Ты вот что… – Козлов потер переносицу. – Кончай меня «прокачивать»! Не стажер перед тобой…
Казаченко понял, что преступил дозволенную грань, более того, схвачен за руку при попытке переиграть шефа и сейчас будет вежливо удален из кабинета. Ошибся.
– В понедельник огласят приказ… В Японии заместитель резидента ушел… Но до приказа ты от меня ничего не слышал, а я тебе ничего не говорил!
Последнее было сказано, скорее, для самоуспокоения.
– Левченко?! – только и вырвалось у Олега.
– Левченко. По отцу. А по матушке – Эстеррайхер.
Из последующего рассказа Козлова следовало, что генерал Левченко из Первого Дома в свое время скрыл от кадров одну пикантную деталь своей личной жизни, что был женат на еврейке Музе Эстеррайхер, от которой имел сына Аркадия. Расставшись с женой более двадцати лет назад, когда мальчику еще не было десяти, генералу, в ту пору еще не служившему в органах, удалось мытьем и катаньем оставить мальчика при себе. Женившись вторично, он во всех анкетах указывал новую жену как мать Аркадия. Служебное расследование выявило, что Муза Эстеррайхер до отъезда на постоянное место жительства в США в 1967 году регулярно общалась с сыном, а уехав, поддерживала с ним переписку, используя адрес общих знакомых. Общение было достаточно плотным.
«А каким оно еще может быть между любящими друг друга людьми?» – подумалось Казаченко.
Мальчик – впоследствии офицер внешней разведки СССР Аркадий Левченко – всецело находился под влиянием матери. Он даже проживал подолгу у нее. К отцу он перебирался, когда необходимость его присутствия в доме Левченко-старшего диктовали обстоятельства. Например, когда он оформлялся в органы КГБ, когда его направляли во внешнюю разведку и т. п. Так сложилось, что сызмальства Аркадий был приучен жить двойной жизнью. Но не его в том была вина. Основной груз вины и ответственности одновременно лежал на Левченко-старшем.
С отъездом за рубеж первой жены Левченко-старший успокоился. Сигнал тревоги прозвучал, когда он однажды в письменном столе сына обнаружил открытку из США. Аркадий в то время уже был в системе Комитета.
Объяснение с сыном было бурным. Нет-нет, открытка не была прислана на адрес семьи Левченко. Даже в письме Муза обращалась к сыну, называя его Ароном. Действительно, по адресу, куда поступали письма от Эстеррайхер, проживал некто Арон Трахтенберг. Эти детали свидетельствовали о заранее разработанной системе условностей, призванной скрыть от контрразведки истинные лица отправителя и получателя, как и сами почтовые контакты между ними.
О факте обнаружения почтового отправления Левченко-старший в кадры Комитета не доложил. Промолчал он и тогда, когда сына направляли в длительную командировку в одну из натовских стран Западной Европы. Промолчал, потому что решался вопрос: быть ли ему, полковнику Левченко, генералом. Его молчание тогда обернулось для него золотом генеральских погон. Теперь вернется военным трибуналом.
Добравшись – не без стараний отца – до должности заместителя резидента в Японии, Аркадий Левченко ушел не к японцам – к американцам. Разумеется, не без обработки и помощи матери.
– Ну а бороться с этим злом – предательством – можно только усилением политико-воспитательной работы в среде оперативного и руководящего состава Комитета… Марксистско-ленинское учение, оно, брат, не догма – панацея! – в тоне Козлова, как ни странно, не прозвучало ни нотки сарказма – только патетическое благоговение. Сарказм подразумевался.
– Так что уж говорить об Арапе? – продолжал Козлов. – Краем крыла и его достали… Ну ничего… Схлынет и эта волна! Знаешь, что горько? – Генерал брякнул кулаком о крышку стола. – То, что у нас контрразведывательной системы противодействия устремлениям противника нет. Сплошная кампанейщина… А была бы система…
– Так, – генерал вдруг заторопился, – если ко мне больше ничего нет, то ступай! А «Сборник речей» пусть Аношин все же полистает, устал уж небось от вестернов да эротики по видаку… – Козлов махнул рукой и углубился в чтение очередной бумаги под грифом «Сов. секретно».
