Ида Мартин
Время. Ветер. Вода
– Да? Ну тогда тебе подходят.
– Шутишь? Это я им не подхожу. Это как думать, подходит ли мне Леонардо Ди Каприо. Приятно, но нереально.
Вика отмахнулась:
– Глупости. Все дело в самооценке. Если я захочу, то и Лео будет бегать за мной, как миленький, – она посмотрела мне на ноги. – Вот чего ты такие страшные джинсы носишь?
– Не знаю. Обычные.
– А давай тебе что-нибудь прикольное купим? – Мы остановились напротив торгового центра, вывеска которого пестрела модными брендами. – Что-нибудь такое, чтобы самой нравилось. Мне вчера немного денег привалило, потом как-нибудь отдашь.
Обычно всю одежду мы покупали вместе с мамой. Она говорила: «Кто-то же должен посмотреть, как сидеть будет», – но по факту выходило, что брали мы то, что нравилось ей. Совсем не модное, зато «приличное». Пару лет назад я попыталась взбунтоваться, однако мама очень сильно обиделась, что я «не доверяю ее вкусу» и хочу от нее отстраниться. Так что было проще носить эти древние шмотки, чем видеть, как она переживает.
Вика повела меня по магазинам. Но я не знала, чего хочу, поэтому бродили мы бесцельно, разглядывая все подряд. В одном месте, где продавались только джинсы, она подвела меня к куче скидочных моделей на низкой деревянной платформе и принялась активно их ворошить, доставая то одну, то другую. Черные, синие, серые – все узкие и обтягивающие, как лосины.
И тут на глаза попались широкие голубые джинсы с большими дырками на коленках и свисающей вокруг них бахромой. Моя мечта!
Я схватила их и сразу, без примерки, поняла, что они мне подходят. Вика тоже одобрила, пообещав подарить мне к ним джинсовку точно такого же цвета, которую она не носит из-за того, что слишком широкая, а она любит в обтяжку.
Домой я вернулась в семь, открыла и сразу поняла – тетя Катя приехала. В квартире было жарко, немного дымно и пахло жареной курицей с картошкой.
В последнее время мне этого очень не хватало.
Мы проболтали с ней до самой ночи, я даже о потопе рассказала, только про Дубенко и ночных гостей не стала говорить, чтобы не пугать и не расстраивать. А после ужина весь оставшийся вечер прислушивалась к музыке наверху, вспоминала новых знакомых и пыталась убедить себя в том, что они слишком непонятные и взрослые для меня и что видела я их всего ничего, а за такой короткий срок никаких привязанностей возникнуть не может. Но ни один рациональный довод не работал.
Точно так же, как прошлым летом, когда мы с родителями ездили на три недели в Болгарию к папиным родственникам в домик возле моря. По соседству с нами жили семьи отдыхающих из России. Три девочки пятнадцати – семнадцати лет. Одна из них, Лада, сначала познакомилась со мной, мы даже немного погуляли вместе, но потом приметили двух других девчонок – сестер.
Они были загорелые, с длинными, выбеленными солнцем волосами, носили тонкие разноцветные майки без лифчиков и очень короткие шорты. Сестры катались на арендованных великах босиком и купались с утра до вечера. К ним постоянно ходили какие-то ребята – то ли местные, то ли из отелей. А по вечерам, надев хорошенькие цветастые платья, они отправлялись на танцы и возвращались иногда только под утро.
Родители их за это ругали. Но они все равно потом снова уходили гулять.
Нас с Ладой так и тянуло к этим сестрам. Однажды Лада сама подошла к ним на пляже и предложила поиграть в карты. Девчонки не отказались. Мы подсели и довольно неплохо общались, до тех пор пока моя мама, загоравшая чуть поодаль, не заметила нас и не позвала меня обедать.
А за обедом строго высказала, что это нехорошие девочки, и мне с ними лучше не дружить. По ее словам, у них слишком много свободы, которая не идет им на пользу. Я, правда, не очень поняла, что нехорошего в свободе, но, зная маму, спорить не имело смысла.
Однако родители Лады не противились этому знакомству и даже взяли для нее в прокате велосипед. Так что она быстро перестала гулять со мной, и мне оставалось только наблюдать за ними со стороны.
Я изо всех сил убеждала себя, что ничего особо интересного у них не происходит. Что с ними наверняка и поговорить не о чем, но мне все равно очень хотелось купаться с ними, закапываться в песок, мазаться мороженым и бегать друг за дружкой по пляжу. Не говоря уже о вечерних походах на танцы.
Каждый вечер я садилась на крыльцо нашего домика и наблюдала, как возле их двора собирается целая компания.
Вечерний воздух пах солью, нагретыми камнями и хвоей, а мое сердце замирало от тоски по чему-то далекому, необъяснимому и прекрасному.
Вот примерно нечто похожее я испытывала, шепотом повторяя за Ланой «Kiss me hard before you go» и пытаясь разглядеть на иссиня-черном небе хоть одну звезду.
Глава 5
– Ты не устала? – Ольга Леонидовна налила себе стакан воды.
Она так неожиданно это спросила, что я не сразу вернулась из своей истории в реальность.
– Совсем нет. А вы устали? Я бы могла рассказывать только то, что касается поездки, но вы просили с самого начала.
– Безусловно, я хочу знать все подробно. Мне очень важно понимать, о чем ты думала и что чувствовала перед тем, как все это случилось. Значит, ты испытывала эмоциональную подавленность и беспокойство, вызванное отъездом родителей? Проще говоря, тебе было одиноко?
– Конечно, мне было одиноко, а как может быть иначе, если впервые за шестнадцать лет остаешься одна?
– Очень хорошо тебя понимаю. Это совершенно естественно. Продолжай. Прости, что перебила.
Я поискала глазами потерянный текст и на какой-то момент задумалась: может, все-таки все началось с джинсов?
С Викой мы встречались еще несколько раз. Просто гуляли по улицам или сидели у нее в квартире, болтая обо всем подряд. Вике тоже было одиноко, она любила поговорить и в моем лице нашла отличного слушателя. Лишних вопросов я не задавала, и она рассказывала все подряд: то какие-то случаи из своего детства, то делилась грандиозными планами на будущее, то вспоминала сны, то вдруг начинала поучать, как правильно поступать и вести себя.
Ей нравилось меня опекать и назидательно делиться жизненным опытом. Вместе с тем о ней самой я знала очень мало. Лишь то, что она приехала из другого города и росла в детском доме. Вика научила меня краситься, смотрела, как я одеваюсь, и отдала мне широкую джинсовую куртку с белым мехом на воротнике.
В субботу я засиделась у нее допоздна, мы весь вечер сами готовили суши, а потом ели их и смотрели кино «Один день». Очень грустный фильм о любви и о том, как важно не упускать время, потому что его нельзя вернуть. Обхватив диванные подушки, мы обе рыдали в три ручья, так что вышла я от нее в растерзанных чувствах и смятении.
Я миновала сквер и только свернула к своему дому, как вдруг почти лицом к лицу столкнулась с Зинкевичем, Тарасовым и Дубенко. Все трое с банками пива в руках просто стояли посреди дороги. Увидев меня, Зинкевич присвистнул:
– Вот это сюрприз. А мы то думали, чем заняться.
Я попятилась.
– Эй, жирная, ты че, плакала? – Передразнивая, Дубенко громко зашмыгал носом.
Тарасов быстро забежал мне за спину, отрезая путь к отступлению.
Я поискала глазами прохожих, но как назло никого не было. Слезы мигом высохли, а ладони вспотели.
– Пожалуйста, только не сейчас.
Из-за всколыхнувшихся эмоций я чувствовала себя очень слабой и неспособной противостоять их напору.
– Что значит «не сейчас»? – сказал Тарасов. – А когда?
– Ой, гляди-ка, – воскликнул Зинкевич. – А коленки-то тебе кто ободрал?
Он сделал шаг навстречу, и я, машинально отпрянув, уперлась в Тарасова.
– Да что-то плохо рвали, – хмыкнул Дубенко, резко наклонился и, уцепившись за разрез на джинсах, дернул.
Послышался треск. Они заржали.
– Хорошо пошло, – Дубенко дернул за нитку с другой стороны.
Я попыталась оттолкнуть его, но получилось только хуже. Дырка над коленкой увеличилась.
В радостном возбуждении Зинкевич подключился к раздиранию моих джинсов, а Дубенко, схватив за лицо, с силой сжал пальцы на подбородке и обдал дыханием перегара:
– Сейчас мы проверим твое тело на прочность.
В ту же минуту я почувствовала его руки на своих голых коленях.
«Нужно закричать, нужно закричать», – твердила себе, но от ужаса не могла и слова проронить. Даже звука издать.
Трясущимися от азарта пальцами Зинкевич принялся расстегивать на мне джинсовку, Тарасов держал сзади за плечи. Дубенко же, довольно похрюкивая, продолжал терзать штанины, все яростнее возя своими лапами по оголенным ногам.
Я понимала, что должна сопротивляться, но вместо этого с испуганной покорностью ждала, что они опомнятся и остановятся сами.
Однако, когда Зинкевич, справившись с пуговицами, сунул под куртку руку и схватился за грудь, во мне все-таки что-то включилось, сработал какой-то первобытный инстинкт самосохранения, и, не отдавая себе отчет, я вцепилась зубами в удерживающую плечо руку Тарасова.
Вскрикнув, он отпустил меня, а я, нагнувшись, прошмыгнула мимо их ног и бросилась бежать.
Сердце было готово выскочить от паники и ужаса.
Парни, конечно же, бегали быстрее, их было трое, и с веселым пьяным улюлюканьем они кинулись вдогонку.
На счастье, по дороге проехала машина, заставив их притормозить, и расстояние между нами увеличилось.
Вдалеке мелькали силуэты людей, но добежать до них я бы точно не успела, оставалось только кричать, но тут, сообразив, что я мчусь прямиком к Викиному дому, я рванула прямо в ее подъезд и, стараясь не думать о том, что будет, если они догонят, открыла металлическую дверь рывком, так же как Артем, когда я его в первый раз увидела.
Бежать нужно было на пятый, но уже на третьем этаже я услышала внизу их голоса.
Я подлетела к Викиной двери и принялась звонить и стучать, как полоумная.
Вика опасливо выглянула на площадку. Отпихнув ее, я заскочила внутрь и со всей силы захлопнула дверь.
Вика недоуменно уставилась на мои голые ноги и болтающиеся вокруг лохмотья. Я всхлипнула раз-другой и внезапно дико, безудержно разревелась, осев прямо на пол в коридоре.
Она быстро нашлась: подняла меня, отвела в ванную, умыла, переодела в свой розовый спортивный костюм, уложила на кровать и принесла горячий чай с лимоном. После чего села рядом и пристроила мою голову у себя на коленях.
– Только не вздумай заморачиваться. Такое сплошь и рядом происходит. В детском доме все в разы хуже. Один раз физрук среди ночи пьяный завалился, еле отбились вчетвером. А наутро оказалось, что мы ему палец сломали, и нас две недели заставляли туалеты мыть. В другой раз уборщица мокрой тряпкой избила прямо в душе за то, что у меня с сапог комья грязи насыпались в комнате. В душе видеокамер нет, и они постоянно там нас подлавливали. А воспитателям по фиг. И там, знаешь, никто тебя жалеть не будет. Поэтому ни ныть нельзя, ни расслабляться. Просто пойди и убей их.
– Что? – Я решила, что ослышалась.
Вика весело рассмеялась:
– Ладно. Шучу. Но я бы это так не оставила.
И она принялась подробно рассказывать, как однажды в девять лет собрала вещи и решила сбежать из детского дома.
Выбралась с утра пораньше и пошла пешком до поселка, чтобы там сесть на автобус. Однако далеко уйти не успела, потому что по дороге на нее набросилась дикая собака, разорвала одежду, искусала руки и ноги и если бы Вика не дотянулась до палки, то, возможно, и загрызла бы насмерть. Так что обратно пришлось почти ползти.
Потом ей наложили множество швов, которые сильно болели до тех пор, пока она не договорилась со старшими мальчишками, чтобы они нашли и убили ту собаку. И только после этого у нее перестало болеть.
Колени у Вики были мягкие, а руки теплые, от нее пахло гелем для душа и кремом. В глубоком вырезе халата на пышной груди мерно покачивалась тонкая золотая цепочка, Вика гладила меня по волосам, и это действовало очень успокаивающе.
– А потом появился Фил и увез меня оттуда.
– Кто такой Фил? – У нее отлично получалось заговаривать мне зубы, не давая возможности вспомнить о Дубенко.
– Парень мой. Мы не часто встречаемся.
– Почему?
– Он женат. Но иногда приходит переночевать.
После этих слов Вика стала в моих глазах существенно старше. Такие отношения казались мне запредельно взрослыми.
– Ты его так сильно любишь?
– Я никого не люблю, – Вика пожала плечами. – Ну и потом, Фил сказал, что убьет меня, если я буду ему изменять с кем-то постоянным.
Я смотрела снизу-вверх на ее красивое лицо и пыталась представить, как можно быть с человеком, которого не любишь.
– От любви вообще одни неприятности, – сказала она. – А у меня большие планы на жизнь.
– Но разве любовь не может входить в эти планы?
– Конечно, нет. Любовь заставляет людей совершать всякие глупости и страдать.
– И тебе не обидно, что он живет с женой, а к тебе приходит только ради… Ради ночи. Мама говорит, что это унизительно.
Вика выразительно закатила глаза:
– Много твоя мама понимает. Секс для мужчин равен любви. Если у тебя с этим все хорошо, значит, и любить будет именно тебя. Ты как будто с неба свалилась. Так что это пусть его жена обижается.
– Но получается, что он тебя использует.
– Ничего подобного. Это я его использую. Это его квартира. И денег он мне дает. Ты такая еще маленькая, Вита, просто не верится. Я в твоем возрасте уже двоих бросила и с Филом начала встречаться. Он к нам в командировку приезжал. Все, спи. Завтра проснешься и уже не вспомнишь про этих своих придурков.
Вика встала и погасила свет. Я подвинулась, она легла с краю, ко мне спиной, и через минуту до меня донеслось ее размеренное дыхание, а у меня перед глазами все еще стояли омерзительные морды Зинкевича и Дубенко.
Проснулась я от громкого разговора в коридоре и пока не разлепила глаза, думала, что это мама с папой снова спорят из-за старых папиных ботинок, которые он десять лет не может выкинуть. Но потом услышала Викин жалобный голос и сразу все вспомнила.
В следующий миг дверь в комнату распахнулась, зажегся свет, и из-под прикрывающей глаза руки я увидела молодого пухлого мужчину в расстегнутом пальто. Лицо его было красное, большой, с уже наметившимися залысинами лоб блестел от пота, глаза сверкали. Он нервно сжимал-разжимал кулаки и явно был сильно зол.
– Ну вот, видишь, подружка. Говорю же! – суетилась возле него Вика.
– Тупая ты, бестолочь, – зло рявкнул он. – И какого, спрашивается, черта я к тебе перся?
– Ну прости, пожалуйста, Фил, я же не знала. Ты должен был предупредить.
– Что? – взревел он. – Должен?
– Извини, я не так выразилась. Я имела в виду…
– Еще вякнешь что-нибудь в этом духе – вылетишь отсюда со свистом. Поняла?
– Конечно, прости, пожалуйста. Если бы я знала…
Видеть унижающуюся Вику было удивительно и неприятно.
– Еще докладывать тебе о своих планах. Много чести. Захотел – приехал. Все! Ты должна сидеть тут и всегда быть готовой к моему приходу. Одна! Ясно?
– Я могу уйти, – сказала я.
– Поздно. Все настроение испортили.
– Умоляю, успокойся, – Вика ласково обхватила его руку, прильнула к плечу, но он с силой оттолкнул ее и вышел из комнаты.
Она побежала за ним:
– Приходи завтра, хорошо? Придешь?
Дверь громко хлопнула.
Перемену, произошедшую с Викой, когда она вернулась в комнату, описать трудно. Это была странная смесь горечи и отчаяния. Она постояла несколько секунд, глядя на меня немигающим взглядом, а потом, вцепившись пальцами себе в волосы, рухнула на колени и разрыдалась.
Мигом соскочив с кровати, я кинулась к ней.
– Тварь, тварь, тварь, – повторяла она.
– Не волнуйся, он простит тебя. Ты же ничего плохого не сделала.
– Простит, конечно, – сквозь рыдания проговорила Вика. – Только я не могу больше его терпеть.
– И не терпи. Он некрасивый, грубый и старый.
– Ему тридцать два.
– Я и говорю, старый. Ты такая красивая и добрая. А он плохой человек, это видно.
– Спасибо, – горячими от слез губами она прижалась к моим, и я почувствовала привкус ее слез. – Но что со мной станет, если я не буду его терпеть? Как я буду жить и где?
– А если тебе устроиться на работу и снимать комнату? Папа про студентов своих рассказывал, они приезжают из других городов и так живут.
– На работу? – Ее голос снова дрогнул. – Это значит не видать мне никакого театрального. Но это невозможно. Раз я решила, то должна добиваться своей цели. А Фил еще пожалеет. Найду себе кого-нибудь другого и сразу пошлю его. И не просто пошлю, а приду к его жене и расскажу, какой он гад…
Внезапно она замолчала и с неожиданно вспыхнувшим живым интересом подняла на меня глаза:
– Слушай, помнишь, ты про тех ребят рассказывала? Соседей своих? Говорила, что один из них богатый? Познакомь.
Я встала и, обдумывая ее слова, перебралась на кровать.
– Тебе хорошо, у тебя и мама, и папа есть, – продолжала она. – Они тебя всем обеспечивают: и жильем, и едой, а мне как-то крутиться нужно. На актерское поступлю, отучусь, потом в Голливуд уеду. Приедешь ко мне в Голливуд? Я тебя хоть с Лео, хоть с Диланом познакомлю. С кем попросишь, с тем и познакомлю.
– Я этих ребят больше не видела.
– Ну так зайди, позови куда-нибудь.
– Да это как-то не очень прилично. Девушки не должны сами навязываться.
– Глупости, – Вика пересела ко мне и положила руку на коленку. – Я тебя очень прошу. Ты же хочешь мне помочь?
– Хочу, конечно, только нужно подумать.
– Правильно! Ты подумай немного, а потом познакомишь.
В понедельник я встала, как обычно, в семь двадцать, на автопилоте умылась, сварила сосиски, которые до маминого возвращения могла есть беспрепятственно, надела школьные форменные брюки, блузку, серый кардиган.
За окном шел дождь. Барабанил, шелестел, капал. Ветер тихонько гудел в правой створке кухонного окна.
Прислушиваясь к этим звукам и глядя то ли на себя, то ли в себя, я просидела перед зеркалом бог знает сколько времени. Затем, поймав осуждающие взгляды плюшевых друзей, сообразила, что опаздываю. Вылетела из подъезда, на ходу открыла старенький зонт, которым не пользовалась с прошлой осени, и поняла, что ткань на трех спицах оборвана. Вода лилась потоком. Ничего не различить. Первый настоящий дождь в этом году.
Ноги в коротких ботинках промокли сразу, рукава куртки тоже. Жалкий перекособоченный зонт приходилось держать над головой обеими руками, как шляпу. С горем пополам, шлепая по лужам, я все же добежала до школьного двора, но потом вдруг остановилась и со всей ясностью поняла, что не могу туда идти. Просто не могу, и все. Что-то екнуло внутри и застопорилось. Добровольно подняться на эшафот и то было бы проще.
За спиной – тихая, уютная квартира с еще не остывшим чайником и кроватью, стопка новеньких книг, дожидающаяся каникул, теплые носки и жестяная коробка с фигурным печеньем, впереди – пустые и озлобленные лица, при мысли о которых меня начала колотить дрожь.
Домой я вернулась потрясенная простотой освобождения. Из-за все еще витавших запахов вареных сосисок, зубной пасты и моих духов казалось, словно в квартире кто-то есть.
Раньше я думала, что стоит один раз прогулять школу, и вся Москва тут же узнает об этом. Тебя заклеймят позором и заставят прилюдно раскаиваться. Что вечером того же дня телефон будет разрываться от звонков: классная руководительница, директор, завуч – все захотят высказать моей маме, как они меня осуждают. А еще в этот день обязательно случатся все возможные контрольные и проверочные, переписать которые уже никогда в жизни не получится. И еще много чего ужасного произойдет из-за одного только прогула.
Но я не пошла в школу, и ничего страшного не случилось. До меня никому не было никакого дела.
Когда у тебя хорошее воображение, справиться с неприятностями гораздо проще. Достаточно лишь закрыть глаза, включить любимую музыку, и удивительные истории начинают складываться сами собой.
Например, что я умею предчувствовать плохое и могу предупреждать людей о грозящей им опасности: о гибели в автокатастрофе, страшном пожаре или о грабителях. Или что я научилась останавливать время, чтобы избежать плохого, как Хиро Накамура в «Героях». Или ко мне в школу приходят братья Винчестеры и наказывают Дубенко.
Мама говорила, что для того, чтобы чувствовать себя уверенно с людьми, нужно тренироваться перед зеркалом – ведь только так возможно понять, как ты выглядишь в периоды расстройства, радости, злости, удовольствия. И я смотрела. Долго смотрела. В конечном счете почти уверившись, что по ту сторону зеркальной поверхности нахожусь совсем другая я. Смелая и решительная. Способная уверенно подняться на второй этаж и без малейшей доли смущения пригласить на свидание двух ребят, которым это приглашение совершенно не сдалось.
Как и в прошлый раз, открыл Макс, и я с порога выложила, что зову их в субботу гулять. Он внимательно, но без удивления выслушал и махнул рукой в сторону кухни: «С этим туда».
Артем сидел, развалившись на стуле и закинув босые ноги на подоконник. В поврежденной руке он держал планшет, а второй что-то быстро писал. Бандаж в этот раз был надет поверх широкой домашней майки с низко свисающими прорезями рукавов.
На столе стояла коробка с половиной торта, в центр которого была воткнута большая ложка, и открытая бутылка вина. Он мельком глянул на меня, просто сказал «ща» и продолжил переписываться.
Я села возле стола и могла видеть только его профиль: коротко стриженный висок, круглую черную сережку, темные опущенные ресницы, немного нервно раздувающиеся ноздри и сосредоточенно поджатые губы. Потом он вдруг обрадованно улыбнулся своим мыслям, скинул ноги с подоконника и уперся локтями в колени. Предоставив мне еще несколько минут любоваться рваными перьями волос на затылке, черными полосами тату на предплечье и гуляющими под майкой лопатками.
Затем, резко отложив планшет, развернулся ко мне и строго оглядел:
– Раздевайтесь.
– Что?
Он тут же расхохотался:
– А чего ты как на приеме у врача? Сидит тут, стесняется. Возьми себе бокал.
– Нет, спасибо, я по делу.
– Хорошее вино, кстати. Итальянское, – Артем сделал большой глоток прямо из бутылки и помахал ею передо мной. – Что за дело?
Его расслабленная непосредственность смутила сильнее, чем сдержанность Макса.
– У меня есть подруга… – сказала я, чувствуя, что краснею.
– Так…
– В общем, я просто пришла позвать вас погулять в субботу. В парк Горького сходить или еще куда.
– Серьезно? – Не скрывая насмешливого умиления, он наигранно вскинул брови. – Вы с подругой зовете нас с Максом на свидание?
– Нет. То есть да, но не совсем. Лично я нет, но в целом да, – и, прежде чем он успел что-то ответить, добавила: – Ты не думай, моя подруга очень красивая. Она актрисой будет. Она классная. Честно.
– Тоже школьница?
– Нет. Ей девятнадцать.
Он отломил ложкой кусок торта, целиком отправил в рот и запил вином:
– Когда, говоришь?
– В субботу.
– Эй, Макс, – крикнул он в коридор. – Ты что в субботу делаешь?
Затем, не дожидаясь ответа, быстро встал, весело потрепал меня по волосам, достал из шкафчика над раковиной бокал и, поставив передо мной, наполнил вином.
– Подруга – это хорошо, – он чокнулся бутылкой с бокалом и выпил. – Но дело в том, что у меня тоже есть подруга, и она не особо одобряет прогулки с чужими подругами. Понимаешь?
Предположить, что он ответит нечто подобное, было несложно, поэтому я оказалась готова.
– Вот и отлично, – я бодро поднялась со стула. – Тогда пойду.
Артем поставил бутылку, сунул руки в карманы штанов и озадаченно нахмурился:
– Не понял. В чем подвох?
Его искреннее удивление придало еще большей уверенности.
– Для дела нужно было. Но теперь все в порядке.
Я развернулась, чтобы выйти, и тут же врезалась в Макса, который неслышно подошел и стоял у меня за спиной.
– Что я пропустил?
– Кажется, это был какой-то прикол, – Артем растерянно потер подбородок. – Но я его не понял.
– Ничего не прикол, – как можно беспечнее ответила я. – У меня было задание пригласить на свидание кого-то, кого по доброй воле я бы никогда не стала звать. Я пригласила. Вы отказались. Все отлично.
– От кого задание? – спросил Макс.
– От подруги. Мы с ней играем в «Правду или действие».
– С той самой, которая классная? – уточнил Артем.
Я кивнула.
– Я не отказывался, – сказал Макс. – У меня вся суббота свободна.
– Так я тоже не отказывался. Лишь расставил некоторые акценты.
– Это совсем необязательно, – внутренне я уже ликовала. – Это просто игра.
– А мы любим игры, – Артем картинно облокотился о плечо Макса. – Да, котик?
– Мы очень любим игры, – подтвердил Макс, которого «котик» ничуть не смутил.
– Короче, в субботу. В три. У главного входа в парк, – объявил Артем так, словно сам все это затеял.
– Хорошо, – я была очень довольна собой. – Поговорю с подругой.
