Иероним Иеронимович Ясинский
Тайна Оли
Уехали от Бруевичевых перед вечером. Все барышни высыпали на крыльцо. Обернувшись, гости видели, как им махали белыми платками, как массивные фигуры девиц, облитые красноватым светом, протягивали выразительно руки, качая головами с сожалением, причём горбунья скрещивала на груди огромные кулаки и нежно закатывала глаза.
После этой поездки Оля стала сдержанно вести себя с Николаем Николаичем и часто краснела. Гуляя в лесу, она старалась идти рядом с братом, упорно потупляя ресницы. Купалась она до чая, когда все спали. Пушкин был снят с полки и усердно читался. Всё больше и больше уходила она в себя, и были дни, когда её видели только за столом, похудевшую и молчаливую.
Гаврила Иванович посмеивался как всегда и рассказывал анекдоты. Костя, по временам, уличал его в произвольном искажении фактов, излагавшихся им прежде не в том порядке, и тогда старичок сердился и угрюмо шевелил бровями. После обеда играли в шашки или карты. Иногда кто-нибудь приезжал.
V
Накануне своих именин, 11 июля, Оля оживилась. Уже с утра лицо её приняло озабоченное выражение.
Войдя в сени, Николай Николаич застал её за делом. Голова её была повязана, рукава засучены. На розовой щеке белела мука. Оля стояла над кадочкой, и локоть её прыгал, рыхлое тесто чмокало. Увидев Николая Николаича, она капризно крикнула, чтоб он уходил.
На другой день собрались гости. Оля получила в подарок флакон одеколона, шёлковую косыночку, серёжки, фунт конфет в стеклянной коробке, ситчику на платье, а от Гаврилы Ивановича – полуимпериал. Все находили, что она выросла, стала красавицей. Она улыбалась, застенчиво протягивала мужчинам руку, с женщинами целовалась. Приехал становой, жирный, курносый, в сюртуке с золотым воротником. Он с ликующим видом взглянул на Олю и любезно предложил ей огромный пряник, внесённый, вслед за ним, его рассыльным. Пряник имел форму петуха, с сусальным гребешком. Бруевичевы подарили Оле веер.
Сели за стол в два часа. Пирог вышел редкостный. Все хвалили искусство молодой хозяйки, жадно набивая рот пухлыми кусками, с яичной, рисовой и мясной начинкой, пропитанной маслом. Запивали душистой вишнёвкой, сливянкой, грушовкой. Становой шутил и так смеялся, как будто ржал. Глазки его останавливались на Оле, которая, поджигаемая с одной стороны Липочкой, а с другой – Раисочкой, звонко хохотала, уверяя, шёпотом, что он ужасно похож на «весёлого поросёнка». Она успела осушить две рюмки наливки, чокаясь с гостями. Николай Николаич был серьёзен и не дотрагивался до бутылок, накачивая себя водою, с непонятным прилежанием. Костя был пьян и говорил Липочке глупости, по её словам. Гаврила Иванович, в накрахмаленной рубахе и новом пиджаке, смотрел сначала торжественно и, вооружившись вилкой, широко раскрывал рот над тарелкой, чтобы не капнуть на манишку. Но бледные глаза его становились ласковее и ласковее, и, наконец, он начал всем подмигивать, проливая на грудь вишнёвку. За пирогом был подан суп с курицей, рыба под белым соусом, дикие утки, настрелянные Грицьком, бланманже с миндальными кольцами.
Гости поели и встали. Становой подошёл к Оле, покачиваясь, и хотел что сказать, но выпучил глаза и громко икнул. Она засмеялась и убежала. Мужчины отправились в гостиную курить. Гаврила Иванович, молодцевато поводя плечами и притопывая ножкой, козырем прошёл перед хохочущими барышнями, напевая сладеньким баском: «Туды-сюды вон куды!»
Раисочка перехватила на дороге Олю и сказала ей шёпотом, чтоб она принесла в спальню грушовки и пирожного. В спальне расселись как попало – кто на подоконнике, кто у пяльцев. Раисочка забралась на кровать. За общим столом было совестно много есть и пить, и девицы вознаграждали себя теперь за воздержание.
Небо хмурилось. С крыши капал дождь. А в комнате веселье росло. Барышни сбились в тесную кучку вокруг Верочки. Она давала советы, как кокетничать. Она говорила серьёзно, со странным юмором, и обмахивалась Олиным веером, с грациозностью великосветской дамы. Липочка предложила сыграть роль вздыхателя. Она утащила из передней шапку Николая Николаича и, надев её, расшаркалась перед Верочкой, сжав губы, а та любезно кивнула головой, далеко оттянув углы рта. Тогда начался разговор. Липочка восторгалась красотою горбатой Верочки и хвалила её талию. Верочка презрительно улыбалась и приходила в ужас от усов Липочки. Слово «усы» несколько рассердило Раисочку, у которой пробивались даже бакенбарды, и её поддержала Мимушка, находя игру глупой.
– Я другое выдумала… – кричала Раисочка. – Эй, позовите сюда молодых людей… Сейчас устроим живую картину!
После розысков оказалось, что Костя спит в своём чуланчике, среди клеток с птицами, рыболовных и иных сетей. Николая Николаича притащили под руки Липочка и другая барышня, Сквозикова, белокурая, с шалыми глазами, дочь купца, торгующего лесом на пристани.
– Отчего вы ничего не пили? Вы мрачны? Грустите?
Николай Николаич напряжённо улыбнулся.
– Как! Не пить здоровья именинницы?! – воскликнула Раисочка.
– Я только воду… – ответил он, пожимая плечами. – Впрочем, – прибавил он, – если вам угодно, я могу выпить хоть бочку наливки…
Он любезно поклонился в сторону Оли, ухитрившись шаркнуть, несмотря на плен.
– Так дать ему стакан вишнёвки! – приказала Раисочка с театральным жестом.
Ему поднесли, он выпил и охмелел. Барышни стали заигрывать с ним. Его заставили декламировать стихи и объясняться в любви всем поочерёдно. Он хотел это сделать по возможности благовоспитанно, чтоб видна была тонкая шутка; и всякий раз присутствующие шатались от хохота, взвизгивали, широко раскрывая рты, опуская, в слезливом изнеможении, руки. Раисочка требовала, чтоб он доказал свою любовь на деле.
– Целуйте нас… Начните с меня! – кричала она пронзительно, поднося кулаки к груди.
Оля всё время молчала, холодно улыбаясь. Но тут она не выдержала и вмешалась.
– Николай Николаич не маленький, – сказала она строго, – чтоб целоваться со всеми.
– А-а-а! Ну, хорошо! – произнесла Раисочка. – Подите сюда, молодой человек…
Когда он подошёл, она посадила его к себе на одно колено и схватила Олю за талию.
– Помогите, пожалуйста! – крикнула она со сверкающим взглядом.
Олю усадили к ней на другое колено.
– Пусть он поцелуется с одной Олей! – объявила она, сильными пальцами обняв их затылки и сближая лица.
Оба сопротивлялись. Их держали, не позволяя им двинуться. Раисочка смотрела на них, тоскливо прищурившись. Они повернули головы в разные стороны, упёршись руками друг другу в грудь, тяжело дыша…
Вошла Алёна.
– Миколай Миколаич… До вас пріихали…
– Зачем? Кто? – спросила Верочка.
– Якій-сь чоловік.
Раисочка пустила руки. Николай Николаич выбежал как угорелый.
В передней ему поклонился невысокий человек, в свитке с кожаными обшлагами и в красном поясе.
– Игнат!
Игнат усмехнулся и, почесав темя, объяснил, что маменька приказали ехать домой и прислали лошадей.
– Да вже таки и пора! – прибавил он от себя тоном упрёка.
– Хоть сегодня…
Дверца из коридора распахнулась. Появилась Оля, бледная и испуганная, с распустившимися косами.
– Ну, только не сегодня, – сказала она резко. – Ты иди, – обратилась она к Игнату, – на кухню. Алёна тебя накормит… А вы, Николай Николаич…
Она взяла его за руку и торопливо увлекла за собою в коридор.
– Ради Бога, – продолжала она с тревогой, – скажите, неужели вам так надоело у нас?..
– Не то, чтобы…
– Ах, Боже мой!
Пальцы её хрустнули.
– Вас ничто здесь не привлекает?
– Мне очень нравится Безлюдовка, – тихо отвечал он, – я так люблю Костю… И тут отличная охота… Острова – это чудо! Но видите ли…
– Послушайте, – сказала она тоскливо, – я вчера закричала на вас… Простите меня… Так меня мучило это! Мне кажется, вы рассердились…
– Нет!..
– Ну, ну… А зачем вы так много выпили? – спросила она, приближая к нему лицо, с виновным выражением.
