Игорь Черепнев
Цена империи. Фактор нестабильности

Полная версия

Глава четвертая. Несколько страниц из жизни сыскаря

Иногда сыщик, занимаясь одним преступлением, случайно раскрывает совсем другое.

Анна Кэтрин Грин

Санкт-Петербург

12 сентября 1880 года

ЕИВ Михаил Николаевич

Я хорошо помню тот день, когда ко мне с докладом вошел этот человек. Начальник сыскной полиции Санкт-Петербурга Иван Дмитриевич Путилин. Он был удивительнейшим образом не похож на известные мне по книгам и фотографиям портреты.

Нет, вытянутое лицо, высокий лоб, острый нос, быстрый взгляд, мгновенно оценивающий собеседника, все это было при нем, как и роскошные бакенбарды, вот только лицо почтенного начальника сыска украшали роскошные усы и борода, так что да… не узнал бы, если бы не знал заранее, кто ко мне явился с отчетом о проведенном расследовании. Удивительным было то, что Иван Дмитриевич нашел нечто, что упустили сыскари из жандармского корпуса. А именно – печника, который работал во дворце и уволился примерно за полгода до случившегося взрыва. И этот… типус сознался, что «за денежку малую» задолго до Халтурина заложил почти в том же месте почти два пуда динамита. Причем сдал он и своего нанимателя. А выжил только потому, как осознал, что после того, как приведет адскую машинку в действие, так от него избавятся. Не дурак этот Варфоломей Присяжников, совсем не дурак. А потому попросил перед делом подкинуть деньжат – на баб, а сам – деньги схватил и в кусты. Изменил себе фамилию и имя, сбрил бороду, стал мещанином Иваном Коробкиным, мелким торговцем. «Завис» у одной вдовы в Торжке.

– И как вы этого гада обнаружили, Иван Дмитриевич?

– Сначала мне показалось странным, что человек со службы не рассчитался честь по чести, а как будто сгинул. Просмотрел сводку происшествий, но по приметам никого похожего среди неопознанных трупов за сие время не было. А дальше стал расспрашивать. Выяснилось, что у Варфоломея имеется жена и трое деток малых, которые хворают. Так что перед тем, как пропасть, оставил им наш печник деньгу изрядную, вот только не могло у него таких средств быть. Тут оставалось два варианта: либо убили и спрятали тело, либо куда-то удрал. Три месяца скрытно вели наблюдение за семьей Присяжниковых. А тут какой-то непонятный чужой к ним в дом вошел да быстро вышел, а Евдокия, значит, вышла на крыльцо и была весьма взволнована. Агент установил, что сей посетитель на искомого печника не похож никак, но за ним проследил на всякий случай. Выяснил, кто это, где остановился. Оказался мелким торговцем, как это называют англичане, «коммивояжер», а по-нашему называли бы лоточник, только он не на лотке торгует…

Увидев, что я смотрю несколько иронично, понял, что слишком уж увлекся своими объяснениями, пытаясь втолковать мне вполне очевидные вещи…

– Простите, ваше императорское величество, в общем, этот человек передал «посылочку» – деньги от своего случайного знакомого, тоже торговца. Вот так мы и вышли, шаг за шагом на Ивана Коробкина, а уж сопоставить эти две личности оказалось проще простого.

– Прекрасно, Иван Дмитриевич, я весьма доволен результатами вашей работы, а вот пригласил я вас не совсем по этому поводу…

Иван Дмитриевич Путилин

Когда меня в первый раз вызвали к государю, я был удивлен тем, как он быстро сориентировался в специфике нашей работы, мне было ясно, что он понимает все, что я ему говорю, а потом он спросил меня, знаю ли я о работах некого британца Уильяма Гершеля, полицейского чиновника из Индии. Я ответил, что нечто про папиллярные линии слышал, но в целом сия гипотеза еще не доказана, научного обоснования не имеет, а потому представляет скорее научный интерес, нежели практический.

– Увы, Иван Дмитриевич, понимаю, что у вас нагрузки на работе колоссальные, вы просто не успеваете следить за техническими и научными новинками, в том числе в криминалистике. Но в этом вопросе я думаю вам помочь. И сделать мы должны с вами три важнейших дела. Не изволите ли чаю? Мне прислали немного восточных сладостей, кои я распробовал еще в бытность свою наместником на Кавказе, так вот, прошу вас составить мне компанию.

Отказываться мне было не с руки, государь предложил немного кларета, который оказался превосходного вкуса, вместо аперитива, я и сейчас отказываться не стал, когда еще такое случится, с самим императором чаевничать? Попили чай, а вот потом меня Михаил Николаевич сразил совершенно. Он лично взял мой бокал, из которого я пил кларет, достал коробочку с какой-то черной пылью, после чего с ловкостью фокусника прямо над скатертью осыпал бокал порошком, после чего прошелся по нему легчайшей кисточкой. И я увидел на бокале линии. Белые линии на черном фоне. Потом государь взял лист белой плотной бумаги, попросил меня обмакнуть большой палец в черную пыль, после чего прижал оный к бумаге. И там я увидел четкий отпечаток линий.

– А теперь, Иван Дмитриевич, возьмите на столе лупу. Рассмотрите отпечаток вашего большого пальца на бокале и на печатном листе. Вы ведь не удивлены, что они совпадают. А теперь тут еще четыре листка, тут отпечатки больших пальцев трех разных людей. Сможете их различить?

Через некоторое время я понял, что это возможно, рисунки действительно не походили друг на друга и только на двух листках были как близнецы.

– Не буду говорить, какие возможности открывает перед вами сей метод. Хотя нет, вот вам ситуация. У вас есть орудие убийства: нож, но есть три подозреваемых. Кто нанес удар сиим предметом? Вот, метод поиска ответа пред вами – тот, чей отпечаток оказался на рукояти, а двое остальных получаются невиновны либо соучастники. Возьмем более сложный случай. Нашли человека, убитого ударом по голове. Рядом с ним окровавленный топор. Вот вам предмет убийства. Только оказывается, что на топоре отпечатки пальцев только убиенного. Что сие означает?

– Скорее всего, что за этот топор хватался только убиенный и это не тот предмет, что мы ищем.

– Браво, Иван Дмитриевич, вы точно ухватили суть: может быть, хозяин курицу топором зарубил, а его ударили дубьем. Вот и надо искать дальше. Правда, убийца мог быть и в перчатках, не оставить следов. Так что это не панацея, но метод, который вам очень сильно облегчит жизнь. Но только после того, как будет найден наиболее эффективный метод его использования. А посему вот мое решение: первое – создать при столичном сыскном отделении научно-технический отдел, дабы все новинки в методах расследования преступлений оказывались быстро изученными и найдена возможность их применения. Второе – создать должность эксперта, который будет применять научные методы дознания во время расследования преступлений. И именно в обязанностях эксперта будет дактилоскопия – исследование отпечатков пальцев на месте преступления. Третье – создать настоящую эффективную картотеку преступников, куда кроме их примет вносить и дактилоскопическую карточку. Что сие? В этой брошюрке, переводной, вы найдете, как правильно оценивать карты отпечатков пальцев. Думаю, что вашему эксперту и сотрудникам научного отдела будет чем заняться. Но поиск преступников значительно облегчит. Берите, прочитаете на досуге, хотя когда это он у вас бывает, этот самый досуг? И еще, подумайте, может быть, следует каждому преступнику завести еще и фотографическую карточку, где его изобразить в анфас и профиль. Сие тоже может помочь в скорейшем его обнаружении. А вот, чуть не запамятовал, возьмите на работу художника. Хорошего. Из тех, что рисуют портреты прохожих. Пусть составляют портреты преступников по описаниям свидетелей. Финансирование всего этого я вам гарантирую. Жду от вас конкретных предложений по ставкам и составу нового отдела.

– Извините, ваше императорское величество, дагерротипирование или, как принято сейчас говорить, фотографирование преступников дело весьма дорогое, тут лаборатория отдельная нужна.

– Хочу сказать вам, Иван Дмитриевич, что сейчас получен новый материал, целлулоид, его использование для фотографирования делает сей процесс более дешевым и простым. Так что вскоре это будет вполне обыденное занятие, а вот насчет лаборатории вы правы, а я запамятовал. Вам без лаборатории никак не возможно! Так что жду ваших предложений… через неделю. Справитесь? Вижу по вашим глазам, что… ладно, через десять дней…

Думаю, что глаза мои были не квадратными, а кубическими, и как не вылезли из орбит – понятия не имею! Я никак не ожидал, что государь в своих пожеланиях превзойдет мои самые смелые мечты и прожекты. Чтобы добить меня окончательно, он сказал:

– И вообще, Иван Дмитриевич, ваше дело сыска надо ставить на научные рельсы и начинать готовить профессионалов своего дела. Скажите, где у нас готовят на сыщика? Вот именно! Такого учебного заведения нет. Думаю, необходима школа, нет, даже училище полицейских кадров, с отделением сыска. И вам не отвертеться от того, чтобы не поделиться своими знаниями с теми, кому это станет необходимым в ближайшем будущем.

А уже через месяц в штате моего сыскного отделения появился и научно-технический отдел, к которому были приписаны криминалист-фотограф Альфред Качинский и криминалист-дактилоскопист Карл Стандарт, а также уличный художник Калистрат Хамовников. Но новость о том, что такие же криминалисты вскоре окажутся во всех крупных городах России, меня искренне обрадовала. Ведь теперь нам, сыщикам, стало работать намного легче.

Надо сказать, что отечественная криминалистика развивалась более в направлении медицинских исследований, тех же описаний ран от холодного и огнестрельного оружия, последние подробно составлены Николаем Ивановичем Пироговым. Были исследования по обнаружению ядов. Но исследование доказательств преступления, обнаруженных во время следствия на научной основе, серьезным образом хромало.

Я решил рассказать вам историю, которая не войдет в мои мемуары, если у меня будет время и силы их составить. Почему не буду? Ибо в этом деле выявились интересы государственные, что стало для меня полнейшей неожиданностью. Ибо ничто не предвещало ничего необычного. Банальное убийство мещанки С., двадцати одного года, сделанное, скорее всего, в приступе ревности. Кинжал, которым было сделано убийство, был найден на месте преступления, даже более того, оставлен в ране. Удар был нанесен весьма профессионально – в сердце со спины, очень может быть, что жертва пыталась кричать, а ей закрывали рот, во всяком случае, мне так показалось. Девица сия была росту среднего, довольно упитанна, со слов соседей и дворника, ничем особо не занималась, деньги на содержание ей присылали родители из Казани. Живет в доходном доме купчихи П. уже второй год. Платит исправно, в скандалах не замечена. А вот кинжал, точнее, кортик, был весьма примечательным, хотя бы тем, что это было оружие морского офицера. Стали спрашивать, не было ли у нее поклонников. Было, и даже несколько. Причем дворник заметил, как однажды девицу к дому подвез экипаж и выйти ей помог как раз морской офицер, ибо был при мундире и с оружием. Но вот у себя госпожа С. мужчин не принимала – это в один голос утверждали и дворник, и соседи. Вела себя более чем скромно, работы не искала, много читала, по словам одной из соседок, готовилась к поступлению на Бестужевские курсы. Во всем этом была какая-то странность, но мне пока что не удавалось ее уловить. Первый тревожный звоночек прозвучал в ответе на мой запрос из Казани: никаких господ Д., чьей дочерью сказывалась и значилась госпожа С., в сем городе никогда и не было. Вторая странность – деньги к ней приходили не из Казани, а из Москвы, через весьма солидный банк с анонимного счета. Это было весьма подозрительно. На орудии убийства оказались отпечатки пальцев, достаточно четкие, что не могло не радовать. Осталось найти того самого морского офицера, которому оные «пальчики» принадлежали.

И тут были свои сложности. Морские офицеры всегда считали себя элитой, полицейские чины ими были презираемы, как найти среди них того единственного, что был нам нужен? Учитывая странности с госпожой С., я решил обратиться к одному жандармскому чиновнику, с которым сложились давние приятельские отношения. Я пригласил оного господина на обед в весьма недурственное заведение, которое использовал для тайных встреч, ибо оно имело несколько кабинетов, в которых можно было говорить приватно и не бояться быть подслушанным. Ротмистр М. сразу же понял мои проблемы, впрочем, среди морских офицеров к голубым мундирам отношение было еще хуже, чем к полицейским. Но нами была разработана весьма остроумная операция. Правда, последствия ее я сам не мог представить себе, но это оказалось уже не совсем в моей компетенции. 27 июля в Морском собрании торжественно отмечалась первая победа морского флота России в сражении у мыса Гангут над шведской эскадрой. На сем действии собрались практически все офицеры, пребывающие в Кронштадте, а также сотрудники Адмиралтейства. Официанты были заменены нужными людьми, предоставленными жандармерией. В одном из помещений расположилась команда криминалистов-дактилоскопистов, оказалось, что в жандармском управлении сии новшества уже были введены самым скорейшим образом, и все политические преступники проходили через обязательное фотографирование и снятие отпечатков пальцев. В общем, операция проводилась силами политического сыска или контрразведки. Каким образом удалось «уломать» администрацию Морского собрания и была ли она в курсе происходящего вообще, сказать не берусь. Я наблюдал за тем, как официанты приносили бокалы то с одного стола, то с другого, эксперты снимали с них отпечатки. Шел уже второй час работы, когда один из них сказал волшебное слово «есть»! Это был один из столиков, за которым веселились шестеро офицеров с одного из кораблей Балтийского флота. Но кто конкретно из них нам нужен? Официанты пошли на «второй заход», при этом внимание было уже непосредственно к искомому столику. Новых шесть бокалов… и пусто! Нет совпадения. Проверили. Совпадение было! Неужели агенты что-то напутали? Но тут один из «официантов» вспомнил, что к этому столику подходил кто-то с соседнего, вроде они с одного корабля. Третий заход – уже с прицелом на новый стол, оказался результативным. Это был лейтенант М. с того самого корабля, на офицеров которого мы невольно обратили свое внимание. Тут же был разработан план операции, в результате которого сей офицер был арестован. Его увезли жандармы. А мне пришлось составить докладную записку насчет того, что лейтенант М. подозревается в убийстве госпожи С., совершенном на почве ревности. А еще через две недели я встретился с бывшим ротмистром М. Почему бывшим? Да потому что он был повышен в чине, и мы обмывали и его повышение, и его новое назначение. М. и шепнул мне, что обыск в доме лейтенанта дал весьма интересные результаты. Там были найдены чертежи кораблей, набросок плана новой морской программы и вообще секретные документы, к которым сей лейтенант никакого отношения не имел. А еще жандармы получили «пальчики» почти всех офицеров Балтийского флота. Зачем это им? М. только загадочно пожал плечами. Хотя я могу себе это представить. Не обошли своим вниманием и меня. Государь лично поблагодарил за проявленную инициативу и подарил мне табакерку с драгоценными каменьями и благодарственной надписью, которую моя супруга обязалась хранить до конца наших дней.

А 1 ноября сего года я начинаю преподавать в Санкт-Петербургской полицейской академии основы сыскного дела. Из-за огромной занятости я начал чувствовать усталость, да и сердечко стало пошаливать. Мелькнула мысль подать в отставку, оставив себе только преподавание, но пока еще не решил. Врачи советуют все-таки временный отдых. Да знаю ведь себя – не тот я человек, чтобы сидеть ровно на одном месте и ничего не делать. А мемуары мне писать рановато. Есть еще неотложные дела!

Глава пятая. О пользе серебра

Для войны нужны три вещи: деньги, деньги и еще раз деньги.

Ответ маршала Джан-Джакопо Тривульцио (1448–1518) на вопрос Людовика XII: какие приготовления нужны для завоевания Миланского герцогства?

Где деньги, Зин?

В. Высоцкий

Санкт-Петербург. Ново-Михайловский дворец

27 августа 1880 года

ЕИВ Михаил Николаевич

В последнее время мысли о деньгах, а точнее об их хронической нехватке, не просто не покидали мою голову, а грозили разнести ее на части, взорвавшись подобно перегретому паровому котлу. В ушах постоянно звучали мелодии и слова песен на эту же вечную тему. Причем справа доминировала Лайза Минелли, а слева – шведская четверка «АББА». Черт возьми, до чего же обидно: в казино сотни тысяч не просаживаю, яхты и пудовые брюлики своим любовницам не дарю, по причине отсутствия таковых, все заработанное непосильным трудом несу в дом, в смысле в казну. А финансы продолжают выть свои нескончаемые романсы… Насколько проще было с правителями и сатрапами прошлого, с которыми меня частенько сравнивают в некоторых иностранных газетах и в кулуарных разговорах, ведущихся при плотно закрытых дверях и окнах в домах пока еще недобитой гидры прозападной оппозиции. Мои августейшие коллеги из веков минувших в подобной ситуации действовали по простейшей и отработанной схеме: обвинение в измене государству или религии, в попытке сменить сюзерена, сменив в некотором роде прописку, в наведении порчи на обожаемого народом царя, цезаря, султана, падишаха или эмира. А далее вынесение приговора справедливым судом, в котором монарх выполняет обязанности прокурора, судьи и адвоката по совместительству. Как дань веяниям демократии и плюрализму мнений, возможен широчайший выбор реализации выше озвученного вердикта: от кола, петли или плахи до более утонченных: чашечки кофе с алмазной пылью, шелкового шнурка иль добровольного ухода из жизни с помощью пяти выстрелов в спину. Потом имущество в казну, членов семьи врага государства и веры в гарем, монастырь или в папскую капеллу после предварительной хирургической операции. Плебсу – хлеба и зрелищ.

Да, от таких тяжких никак крыша съезжает? Надо остановиться. Еще неделька пребывания в подобном состоянии и придется обращаться к местным светилам психиатрии, а современная мне психиатрия она такая штука, что и до отречения от царства можно докатиться. Тьфу на нее! Дабы успокоиться, приведя при этом мысли в порядок, я занялся делом, которое полюбил не так давно. В ТОЙ реальности я курил. Не так чтобы активно, но полпачки сигарет в сутки у меня уходило. Сигарета с утренним кофе, сигарета на сон грядущий – это обязательная программа. Когда думал, мог организовать несколько перекуров, во время которых выкуривал две-три сигареты подряд. Алкоголем я не баловался. Коньяк, подобно убиенному Николаю Александровичу, терпеть не мог, даже с лимоном в закуску, иногда мог выпить немного водки – не из ложного патриотизма, а потому как считал сей продукт единственно стоящим. А тут как-то пристрастился к курению трубки. Трубку курил академик, я его не понимал никогда. Но тут такой табак! Вот что значит экология! В общем, далеко не каждый день, но вот в таких сложных случаях… да, беру паузу, набиваю трубочку отличным табаком, вот в чем британцам не откажешь, так в том, что умеют они сделать табак необычайно вкусным и ароматным. Послал я не так давно одного человечка. Есть в Боснии одно местечко, там выращивают такой табак… закачаешься! Получил коробку от него на дегустацию. Оно! Крепкий, ароматный, самое то… Очень аккуратная нарезка, из листа удалены все прожилки, такую нарезку называют флор. Что, догадались? Да-да, именно этот табак в моей реальности стали закупать для фабрики «Ява», так и получились знаменитые папиросы «Герцеговина Флор». Вот только мало кто знает, что кроме папирос этот табак выпускался и в коробках, как раз для любителей трубок. Вот и задумал я прикупить там имение, заняться табаководством. А там и у нас надо в южных регионах о табаке серьезно задуматься. Очень серьезно. Табак – это деньги, особенно хороший табак. Нажал кнопку вызова. Витте, увидев, что я набиваю трубку, все сразу понял, через пару минут появился снова – на подносе был небольшой кофейник и несколько квадратиков черного шоколада. Трубка у меня тоже особая – передали из Турции, морская пенка, длинная (турецкая классика) и курится замечательно.

Почти час покоя, за время которого смог перебрать множество вариантов улучшения денежного состояния моего родного государства. За это время и чуток попустило. Затем достал из сейфа тетрадку, в которую мы с Сандро заносили идеи по экспресс-обогащению. Несколько страниц были уже заполнены, отдельные пункты вычеркнуты, как неэффективные или трудноисполнимые. Сейчас же я вспомнил случайно прочитанную главу романа «Императрица», относящегося к жанру альтернативной истории, весьма популярной на многих легальных и пиратских электронных библиотеках. Там попаданка из будущего в тело и сознание моей прабабушки, то бишь императрицы Екатерины II, загрузила своих фрейлин работой по срезанию драгоценных камней, в изобилии покрывавших бесчисленные платья почившей в бозе Елизаветы Петровны. Таким способом главная героиня намеревалась закрыть бреши в финансировании флота и Академии наук. Иронично усмехнулся. На столе у меня лежала записка, в которой значилось, что из платьев покойных государынь драгоценные каменья весьма споро перекочевывали в распоряжение двора и шли на побрякушки и украшательства очередного поколения Романовых. Не надо считать предков дурнее себя! Самым важным и самым сложным был проект передачи всех приисков из концессий и частных рук в руки государства. Слишком много спорных вопросов и слишком сильно взвоют сильные мира сего. А без наведения порядка в золотодобыче так и алмазы Якутии разворуют быстрее, чем мы начнем их добывать. Нет уж, тут нужно создание концерна, в котором будет очень серьезная силовая структура, осуществляющая контроль за добычей столь важных ресурсов. По плану, через пару минут ко мне должен зайти Менделеев и занести черновик сметы, блин, опять проклятые деньги, – по строительству опытового бассейна. А память из будущего уже заботливо подсказывает сумму – миллион рублей, но не ассигнациями, а золотом! Не успел подумать, как в обоих ушах на уровне подсознания загремели куплеты Мефистофеля из оперы «Фауст» в одновременном исполнении еще не родившихся Муслима Магомаева и группы «Агата Кристи». Причем постоянно звучала одна и та же строка: «Люди гибнут за металл!» Желая максимально отложить неприятную тему, я предложил пришедшему Дмитрию Ивановичу почаевничать и немножко перекусить. С наслаждением попивая ароматный и сладкий напиток, в котором великий химик великолепно разбирался и предпочитал только китайские сорта чая, мы отдали должное и бутербродам. Поедая третий или четвертый сандвич с сыром, я кое-что вспомнил и по-дружески попенял Менделееву, что тот игнорирует нашу договоренность о непременном патентовании всех изобретений, не только сделанных его подчиненными, но и личных достижений. Дмитрий Иванович едва не поперхнулся, и пришлось сперва оказать ему первую помощь путем постукивания кулаком по спине, а потом покаяться в том, что сие обвинение было частично шуткой.

– Видите ли, Дмитрий Иванович, мне тут сорока на хвосте принесла весть о том, что вы помимо неоспоримых заслуг в физике и химии, еще и изобрели рецепт необычайно вкусного сыра. Так могу ли я, как искренний поклонник сего продукта, надеяться, что на моем столе, как и на столах миллионов россиян, появится сыр «по-менделеевски»?

Далее мы оба дружно рассмеялись, а то, что Дмитрий Иванович оценил шутку и не обиделся, было подтверждено торжественным обязательством оформить необходимые документы и надзирать за изготовлением на сыроварнях Верещагина. Главный научный советник и консультант императора всея Руси успел приноровиться к моему стилю работы и перестал удивляться и задавать сам себе риторический вопрос: «Но, черт возьми, как?!» Закончив трапезничать, мы приступили к обсуждению дел технических и финансовых. И начал Менделеев с жалобы на капитана первого ранга В. П. Верховского, назначенного адмиралом Поповым представителем от Адмиралтейства для участия в строительстве опытового бассейна.

– Понимаете, Михаил Николаевич, что сей офицер, обладающий недурственными техническими знаниями, одновременно явно одержим маниакальным синдромом. Во-первых, он уверен, что все вокруг жулики, и требует предусмотреть покупку самых дешевых материалов, а заказ на оборудование и приборы размещать не там, где их лучше делают, но где меньше запрашивают плату. Во-вторых, неукоснительного повторения британского проекта, вплоть до цвета стен, я уже не говорю о конструкции механизмов. В итоге мы рискуем построить заведомо устаревший бассейн, который будет требовать постоянных ремонтов. Я пытаюсь объяснить сему горе-вояке, что скупой платит дважды, так он чуть ли не за кортик хватается. Прошу вас, Михаил Николаевич, избавьте нас от такого куратора проекта. Жалко, что Степан Осипович убывает по служебной надобности, с ним-то мы уже общий язык нашли.

«Так-с, понятно, – подумал я. – Похоже, вырисовывается конфликт типа „генерал Лесли Гровс и Роберт Оппенгеймер“ образца 1880 года. Придется разруливать, ибо иначе получится то, что было в реальной истории с бассейном: мы его слепили из того, что было».

– Хорошо, Дмитрий Иванович, ваше замечание принимается, и если мне не удастся убедить Владимира Павловича изменить отношение к сему проекту, то придется его заменить. Но пока давайте рассмотрим остальные вопросы…

Разговор продолжился еще почти час, и когда он уже подходил к концу, в мой кабинет не вошел, а влетел растрепанный и разгоряченный Сандро, отмахиваясь от дежурного адъютанта и секретаря толстым книжным томом, на коричневом корешке коего можно было прочитать: граф Л. Н. Толстой «Война и мир».

– Папа, мне нужно срочно сообщить тебе важную вещь, – начал он с порога, но, заметив Менделеева, чуток смутился и извинился: – Простите, Дмитрий Иванович, но я не знал, что отец не один.

А вот такое поведение недопустимо. И сейчас следовало публично, но очень тонко отчитать своего сыночка. Кстати, давно мечтал это сделать, ибо мой дражайший учитель, разместившийся с максимальным удобством в теле и сознании Сандро, иногда позволял себе лишнее в разговорах и действиях. Но хвала небесам, сие происходило обычно без свидетелей. Ну что же, приступим к экзекуции.

– Присаживайся, сынок, – с обманчиво теплой улыбкой начал я отеческим тоном. – Позволь на секунду взглянуть на книгу. Что тут у нас? «Война и мир», роман, том четвертый. Взгляните, Дмитрий Иванович, как бежит время. Мой Сандро уже читает романы, тем паче самого графа Толстого. Похвально, весьма похвально.

Менделеев, который отлично понял мою игру, охотно меня поддержал:

– Да, Лев Николаевич великий писатель, кудесник слова. Но позвольте полюбопытствовать, что же вас так встревожило и поразило, юноша? Поле битвы Аустерлица или описание первого бала Наташи Ростовой? Признаться, когда моя супруга перечитывала сцену смерти князя Болконского, то просто расплакалась. Да и я, чего греха таить, немного прослезился.

Сандро покраснел, ибо давненько академик Коняев, а точнее его память и душа не подвергались подобной экзекуции. А тем временем воспитательная работа продолжалась.

– Сандро, как человек военный и к тому же артиллерист, я бы не советовал тебе полностью доверять тому, что пишет граф Толстой, ибо порой его гениальное перо делает непростительные ошибки. Во всяком случае, упаси тебя бог изучать историю России и Отечественной войны по сему роману. Для начала постарайся прочитать трактат Авраама Сергеевича Норова «Война и мир 1805–1812 с исторической точки зрения и по воспоминаниям современника». Это написал человек, который лично бился на Бородино и потерял там ногу.

Сандро попеременно то краснел, то бледнел, но молчал и явно не собирался покидать мой кабинет. Тем временем Дмитрий Иванович, который сам имел сына, вежливо решил откланяться и оставить нас наедине. Едва он покинул кабинет, мой отпрыск метнулся к двери, убедился, что она надежно закрыта, и перешел в контратаку:

– Ну что, ученичок, покуражился? Отвел душу? – яростно, но не громко прошипел он. – Хотя… – он на мгновение замолк, явно прислушиваясь к своим мыслям и ощущениям, – каюсь, и я был неправ. А теперь, как говорил Фемистокл: «Бей, но выслушай!» Мы попали в прошлое не нашей ветви истории, сам это знаешь, отличий есть достаточно. А вот что я сумел обнаружить, читая Толстого. Смотри сам, здесь в томе четвертом написано, что губернатор Москвы граф Ростопчин погиб, когда поджигал свой дворец в поместье Вороново. Я позволил себе некую вольность и обратился к твоему секретарю Витте с просьбой перепроверить эти сведения, ссылаясь на твое задание по написанию доклада о войне двенадцатого года. Кстати, он полностью поддерживает твою оценку о той вольности, с которой Толстой относится к отдельным историческим фактам. Но в данном случае граф не соврал. И более того, при пожаре и взрыве дворца погибла и жена Ростопчина, и почти все дети, а в нашей реальности она дотянула до 1859 года. Единственным наследником сего имения остался его сын Андрей Федорович Ростопчин, родившийся за год до вторжения Наполеона. Его загодя отправили с кормилицей, воспитательницами и прочей свитой в Калугу, где проживала Александра Ивановна Протасова, вдова сенатора Протасова, отца его матери. То бишь к тетушке. Когда он вырос и вступил в права наследования, то не пожелал восстанавливать сгоревший дворец, от которого остался лишь фундамент.

– Ну и какой наш интерес в этом деле? – осведомился я, ибо уже изрядно устал и мечтал лишь об одном: принять ванну и проспать хотя бы часов шесть.

– А в том, мой любимый, но порою бестолковый ученик, – немедленно отпарировал академик, – что есть весьма большие шансы на то, что громадные запасы серебра, да и золотишко, которое губернатор Ростопчин по некоторым данным вывез с Московского монетного двора, лежат теперь в громадных подвалах и ждут тех, кто их разыщет. В нашей прошлой жизни мне пришлось пересекаться с серьезными историками, которые были уверены в этой версии. Да и в воспоминаниях Шарля Бенара, сержанта 4-го линейного полка, который вместе с иными вояками Бонапарта изрядно ограбил Москву, черным по белому написано, что, попав одним из первых на Монетный двор, они нашли там лишь жалкие крохи серебра и немного слитков его сплавов для покрытия куполов церквей.

– А знаешь, «сынок», кое-что я припоминаю. Если не ошибаюсь, то при раскопках в бывшем поместье Ростопчина была обнаружена большая тайная галерея, через которую можно было не то чтобы пройти, а протащить телеги с грузом. И была версия, что ценности были вывезены после войны при помощи британского посольства. И за границей Отчизны Ростопчин вел весьма роскошный образ жизни, ни в чем себе и своим родным не отказывая. Интересно. Кстати, Александр Павлович его в чем-то таком подозревал, ибо ничем не наградил после победы над Наполеоном.