Игорь Губерман
Одиннадцатый дневник
хоть узами связаны тесными:
вечерние полнятся вечным огнём,
дневные – заботами пресными.
* * *
Я жизнь мою отладил лично,
и вопреки предупреждениям
я всё, что было нелогично,
творил с особым наслаждением.
* * *
Подлости, конечно, в мире много,
а порой – и просто до предела,
но винить не надо в этом Бога:
подлость – человеческое дело.
* * *
Мне в людях часто чудится подобие
ушедших: вон ещё один двойник,
но после вспоминается надгробие,
и сходство исчезает в тот же миг.
* * *
Везде вливая в души тонкий яд,
гуманные накинув одеяния,
евреи беспардонно шевелят
забытые Россией злодеяния.
* * *
Мне возраст не прибавил в жизни счастья,
однако же, нисколько не задев,
оставил тайный трепет сладострастья
от вида полуголых пляжных дев.
* * *
Я жизнь веду изрядно серую,
во многом я подобен зверю,
поскольку в Бога я не верую,
а людям я давно не верю.
* * *
Мыслишка пришла ко мне дерзкая:
что наша фортуна людская —
стихия, слепая и мерзкая,
и губит, надеждой лаская.
* * *
Цвела трагедия растления
в родной когдатошней стране,
и помутневший облик Ленина
мерцал в болотной глубине.
* * *
Я не трубач лихого слова
и ничего не агитатор,
я шума времени земного
всего лишь аккомпаниатор.
* * *
Всем фантазиям, грёзам, мечтам
суждено постепенно, не сразу,
но усохнуть. Подобно цветам,
помещённым в настольную вазу.
* * *
На пляже я нисколько не скучаю:
с утра и до обеденной еды
я старческую благость источаю,
любуясь, как колышутся зады.
* * *
Забавно, что звериные оскалы
направлены на нас почти в упор,
однако же гиены и шакалы
не смеют нападать с недавних пор.
* * *
Вчера читал моральный
текст, посвящённый чувствам,
там даже секс оральный
именовался устным.
* * *
Забыл он нежность незабудок,
не ждёт от жизни новостей,
теперь один только желудок —
источник всех его страстей.
* * *
Когда я лепил из песка куличи
и какал в ночную посуду,
везде не висели уже ильичи,
иосифы были повсюду.
* * *
В истории больших идей,
чей путь извилист и непрост,
есть непременно прохиндей,
авантюрист или прохвост.
* * *
Уже наружно я пожух
и перед лестницами трушу,
но стойкий юношеский пух
ещё хранит живую душу.
* * *
Мужчины были животастики
при очевидном самомнении,
а жёны их – шедевры пластики,
но в пародийном исполнении.
* * *
Жизнь – удивительное чудо,
где дни слагаются в года;
и как явился ниоткуда,
так и уходишь в никуда.
* * *
Я думаю, что, старясь в нищете,
Творцу я так же был бы благодарен,
Ему не благодарны только те,
кто смолоду был алчен и бездарен.
* * *
Эфир, экраны, микрофон
и новостей увеселение —
так создаётся наебон,
которым травят население.
* * *
Склонный отродясь к самокопанию,
сам себе слуга и господин,
я люблю занятную компанию,
часто я поэтому один.
* * *
В житейской тьме ещё мерцая,
легко живя в покое праздном,
лишь об одном прошу Творца я —
не награждать меня маразмом.
* * *
Надеясь, сокрушаясь и греша,
в нас мается бессмертная душа;
то жарко торжествуя, то страдая,
в отчаяние изредка впадая.
* * *
Не физик я, но и не лирик.
И рад весьма, что не зануда.
Себе посмертный панегирик
я перешлю уже оттуда.
* * *
Полно людей сегодня сытых,
душевно – умственно хромых,
ибо количество убитых
снижает качество живых.
* * *
Какая перспектива бесподобная:
присутствовать, участвовать, но – скрытно;
моё существование загробное
сейчас уже мне очень любопытно.
* * *
И не случилось ничего,
но климат жизни изменился
из-за отсутствия того,
с кем ты душою породнился.
* * *
Нынче я всё реже
нежусь на природе —
ноги ещё держат,
но уже не ходят.
* * *
Я много больше мог успеть
за долгий срок земной,
когда б не так любил я петь
в компании хмельной.
* * *
Я знаю жизнь, играл я в ней
и князя, и раба,
и много сочных пиздюлей
дарила мне судьба.
* * *
Когда вконец развеяны все чары
преступной, но внушительной фигуры,
являются на сцену янычары —
последняя надежда диктатуры.
* * *
Как я люблю чужие мысли!
Питаю к ним живую страсть.
И хоть нисколько не завистлив,
чертовски хочется украсть.
* * *
Жизнь течёт прихотливым узором,
на пути её нет указателей,
и стыдливо становятся вздором
все прогнозы её предсказателей.
* * *
Никак и никогда чины и звания
с моим не сопрягались организмом;
никчемность моего существования
оправдана глубоким похуизмом.
* * *
А поиск правды и добра,
задержанный большевиками,
как начинался не вчера,
так и продолжится веками.
* * *
В силу интуиции, наития,
в силу подсознательного чувства
будущие судьбы и события
видятся мне сумрачно и грустно.
* * *
В года абсурда, лжи и страха
в пространствах тёмных и холодных
нельзя не достигать размаха
в пустых мечтаниях бесплодных.
* * *
Мы ждём, что грянет Божий глас
и прекратятся все мучения,
но молча смотрит Он на нас,
слегка слезясь от огорчения.
* * *
В распахнутом душевном разговоре
я скрытен в биографии своей:
в моих воспоминаний коридоре
есть много заколоченных дверей.
* * *
Я вкусно ем любой обед,
курить и пить я сроду призван,
а что на пользу, что во вред —
уже забота организма.
* * *
Я старый усыхающий еврей,
и горько мне от общего бесстыдства:
к интимной анатомии моей
никто не проявляет любопытства.
* * *
Живя во время беспокойное
над суетой пустопорожней,
люблю я чтение запойное,
и нет наркотика надёжней.
* * *
Выдумка, талант и мастерство,
ярая азартность молодая —
в редкое живое существо
вместе попадают, совпадая.
* * *
Когда порой стишок пишу,
подобно прочим графоманам,
я вижу в мареве туманном,
что путь в бессмертие вершу.
* * *
Стабильно в этой жизни зыбкой
текут печалящие годы;
блаженны, кто встречал улыбкой
любые новые невзгоды.
* * *
В застольной пьяной болтовне
отменно знал я толк,
но после скучно стало мне,
и я замолк.
* * *
Мои года хоть и богатство,
и волноваться ни к чему,
но окружающее блядство
вредит покою моему.
* * *
Хмельной в себя залил я много влаги,
свой дух вознаграждая за труды,
но бедной терпеливице бумаге
досталось ещё более воды.
* * *
Во время странствий и разлук
при полной внешней безмятежности
слышней сердечный тонкий звук
любви, участия и нежности.
* * *
Прожив на свете срок большой,
пришёл я к жизненному устью
с беспечной русскою душой
и коренной еврейской грустью.
* * *
Старюсь я в неге и холе,
грешная лень моя барственна,
память о долгой неволе
тоже во мне благодарственна.
* * *
На грани сна и пробуждения
царит в нас лёгкая растерянность —
тень от живого сновидения,
которое уже рассеялось.
* * *
В душе моей давно уже зима,
повсюду снег лежит разнообразно,
и сани прихотливого ума
в сугробах этих вязнут непролазно.
* * *
С подлым веком лихое соседство
я легко почитаю судьбой,
а от горечи возраста средство
я во фляге таскаю с собой.
* * *
Читать ничего не хотелось,
писать и совсем не моглось,
а думать – роскошная смелость,
её у меня не нашлось.
* * *
Когда в гипотезах рабочих
томятся следственные власти,
вина евреев легче прочих
ложится в корень всех несчастий.
* * *
Бывают в жизни жуткие часы,
когда внутри всё пусто и недужно,
и клонятся душевные весы
к тому, что продолжать уже не нужно.
* * *
Конечно же – судьба, фортуна, рок
над нашими делами полновластны,
однако в каждой жизни есть порог —
и дальше их усилия напрасны.
* * *
Всё, что знаю, уже старо,
всё былое ушло, как дым,
острым было моё перо,
а теперь я пишу тупым.
* * *
Цветы ещё многажды зацветут,
заметно станет чище мироздание,
и где-нибудь совсем уже не тут
назначится нам новое свидание.
* * *
К чему тревожить Божью высь,
моля, чтоб наглый сгинул бес?
Ему сказал я: «Отъебись!»,
и он исчез.
* * *
Остаток лет пустив на доживание
и каждый год ещё старея на год,
одно теперь я пестую желание:
уйти, не причиняя близким тягот.
* * *
Мне сон дурной приснился этой ночью —
о некоем волшебном хулиганстве:
я занят был любовью, но не кончил —
подружка вдруг растаяла в пространстве.
* * *
В избытке все века многострадальны,
мы дети изнурительных исходов,
успехи наши ярки и скандальны,
поскольку будят зависть у народов.
* * *
Незыблемы законы естества:
когда лежит на совести короста
из вечного вранья и воровства,
всё прочее к ней липнет очень просто.
* * *
В Москве сперва гулял я неприметно,
потом дела приятней обернулись:
прохожие кивали мне приветно,
и даже две собаки улыбнулись.
* * *
Страна сама собой горда —
огромная и разная,
а позади её горба
висит котомка грязная.
* * *
В обаянии каждого вечера
полюбил я гастроли недаром,
и с цветов моего красноречия
собирал я пыльцу гонораром.
* * *
В судьбе такие были полосы,
когда кренился хлипкий плот,
я самого себя за волосы
тащил из жизненных болот.
* * *
Японских традиций мудрёней,
затейливей секса французского,
тюремного мата ядрёней
загадка терпения русского.
* * *
Не став ни прозорливей, ни умней,
о людях я подвержен беспокойству:
не зря мы так похожи на свиней
по внутреннему органов устройству.
* * *
Перспективы возникают очень ясные,
и уютно всем живётся в их преддверии:
инвалиды, старики и несогласные
будут вовсе не нужны большой империи.
* * *
К торжественным гимнам и маршам
почтения нет ни на грош:
военным становится фаршем
и гибнет под них молодёжь.
* * *
Пусть потомки из текстовой пыли
восстановят былое, что было:
как евреи Россию любили,
как евреев она не любила.
* * *
Когда страну объял заметный мрак
и лучшего уже никто не ждёт,
то это совершил не внешний враг,
а собственный повсюдный идиот.
* * *
Весьма земной исток у суеты.
Ещё я столь же полон убеждения,
что в нас тоска от вида красоты —
небесного она происхождения.
* * *
Есть у судьбы забавный завиток,
его увидеть странно и занятно —
когда уже увянувший цветок
вдруг начинает пахнуть ароматно.
* * *
С отменными друзьями-златоустами,
душой соприкасаясь и плечом,
годами говорили мы без устали
о чём придётся, чаще – ни о чём.
* * *
Те, кто заботился об истине
с мечтами, время превозмогшими,
потом годами ждут амнистии
и возвращаются умолкшими.
* * *
Промчалось бесконечно много дней,
и понял я, потрёпан разной бурей,
что я не стал нисколечко умней,
но сделался я опытней и хмурей.
* * *
Мной по свету немало пройдено,
и проезжено, и проплыто,
и мила мне былая родина,
и старуха возле корыта.
* * *
Ни словом, ни жестом, ни мимикой —
а силы в себе я найду —
не выдам я близким, что клиникой
уже обречён на беду.
* * *
Не знающий ни зависти, ни злобы,
я стойко это качество храню;
от них происходящие микробы
съедают организмы на корню.
* * *
А старость – время очень тусклое,
и странно мне живётся в нём:
окно наружу стало узкое
и всё мутнее день за днём.
* * *
Уже давно мне стало ясно,
что нам как дар она дана,
что жизнь мучительно прекрасна
при всём обилии гавна.
* * *
А в личные музеи с неких пор
я не хожу: хозяина там нет,
судьбы уже свершился приговор,
а на хер мне остывший кабинет.
* * *
На внешность – жуткий образина,
однако же везёт мерзавцам:
он так умён невыразимо,
что дамам кажется красавцем.
* * *
Я скептик, циник, пессимист,
ещё охальник я в придачу,
почти опавший жёлтый лист…
Но я смотрю кино и плачу.
* * *
Мои стишки душе не надоели,
я не ищу в них яркой необычности,
поскольку я пишу на самом деле
о мыслях небольшой, но всё же личности.
* * *
Дряхление меня не поломало,
я к жизни сохраняю обожание
и формой изменился очень мало,
но сильно оскудело содержание.
* * *
Исчезает моё поколение,
кому годы в России достались;
позже правнук придёт в изумление
от того, что мы живы остались.
* * *
Когда оглянешь весь свой путь
с его конца печального,
то камень хочется швырнуть
в кого-нибудь случайного.
* * *
Я заметил свойство личное
у идущих напрямик:
совесть есть, но эластичная
и забывчивая вмиг.
* * *
Пускай меня сразит небесный гром,
если мои лукавы оправдания,
но двигало весь век моим пером
единственное чувство – сострадание.
* * *
Для холуя весьма типична
потуга слыть интеллигентом,
хотя смешно и непрактично
сучить ногами под клиентом.
* * *
Ко всему на свете толерантен,
я боюсь обид и перебранки,
с дамами к тому же я галантен,
только привередливы засранки.
* * *
Когда смех колышет зрителей моих,
то колеблются недвижимые своды:
щекотание извилин мозговых
вызывает ощущение свободы.
* * *
Смотрю на всё вокруг я со спокойствием,
пристойным для души на склоне дней,
о зле пишу с большим я удовольствием,
поскольку мне сейчас оно видней.
* * *
Я, признаться, жил неадекватно —
вне моралей всяческих и этик:
я бывал обманут многократно
и всегда прощал мерзавцев этих.
* * *
Смотреть вокруг необходимо,
чтоб осознать картину дня:
пока что в мире много дыма,
но нет повального огня.
* * *
Одна мечта явилась нынче мне:
когда в судьбе наступит завершение,
из жизни я хочу уйти во сне,
и чтобы сон тот был – про воскрешение.
* * *
Когда-то, в год изрядно утренний,
я охладел к чужим советам,
и с той поры лишь голос внутренний
мне главным был авторитетом.
* * *
Я пишу путевые заметки,
не вникая в подробности местные —
так ворона, взлетевшая с ветки,
озирает угодья окрестные.
* * *
Две дряблости на месте бывших щёк,
рот искривлён в неведомой обиде;
хотелось бы чуть-чуть пожить ещё,
но грустно жить в таком убогом виде.
* * *
Кошмарный вздор, абсурд и бред
сегодня в мире торжествует,
поскольку дикий винегрет
в умах и душах существует.
* * *
Наблюдаю – тяжело порой дыша,
тихо помня о присутствующем муже:
если женщина в одежде хороша,
то она и без неё ничуть не хуже.
* * *
О власти российской останется память,
которая будет совсем не сложна:
такое количество душ испоганить —
для этого адская сила нужна.
* * *
Нет, я нисколько не мыслитель
и не актёр с его ломанием,
я всех событий только зритель
с его убогим пониманием.
* * *
Закону я всегда бывал послушен,
однако был юродивый калека:
