Игорь Козаков
Прежний снег
Одни путешественники бороздят бездонные океаны, другие блуждают по бескрайним пустынным просторам, третьи покоряют студящие душу ледяные полюсы, четвертые… А, впрочем, нет никакого смысла перечислять все возможные направления и маршруты – бумаги не напасешься, а все равно всего не охватишь.
В стране Советов путешествия чаще всего были организованно-коллективными. Практически каждый ее добропорядочный житель имел полное право познавать необъятные просторы своей любимой Родины. Главное, что для этого было необходимым, это заслужить, завоевать или же просто «достать по блату» турпутевку.
Сейчас уж не припомню, каким именно образом эти заветные бумаженции оказались в наших натруженных ученических руках. Знаю лишь точно, что по окончании четвертого класса, в двадцатых числах июня, счастливые, словно впервые обожженные горящим присутствием рядышком с сердечком вожделенного значка с пятиконечной звездой и «золотым» мальчиком (дедушкой Лениным) по центру октябрята, мы стояли на перроне под вывеской «Станция Каневская» в нетерпеливом ожидании значительно опаздывающего, как и все прочие в ту пору, поезда в город-герой Ленинград.
В состав туристической группы входили двенадцать разновозрастных школьников и школьниц и один взрослый сопровождающий, по совместительству оказавшийся инспектором РАЙОНО. Если к тринадцати отъезжающим приплюсовать, как минимум, вдвое большее количество провожающих (меня, к примеру, отправляли в далекую культурную столицу вчетвером – мама, папа, бабушка и брат; правда Таню – только мама, Цыган остался на хозяйстве), то можно себе представить образовавшуюся сутолоку при посадке группы в один и тот же вагон в течение двухминутной стоянки скорого. Но, тем не менее, без каких-либо потерь все благополучно десантировались и рассредоточились по всему плацкартному вагону.
Мы разместились на двух «боковушках». Понятно, что я по-джентельменски уступил Танюшке верхнюю полку. Впрочем, все равно в основном проводили время именно на моей нижней.
Это была первая, и для Тани, и для меня, как потом оказалось, она же и последняя, многодневная туристическая поездка в школьные годы. Да притом ни в какой-нибудь заштатный Богомзабытинск, а в самый настоящий Ле-нин-град. Поэтому просто сказать, что настроение наше было превосходным, значит, не сказать практически ничего.
Во-первых, как бы мы их ни любили, но без родительской опеки чувствовали себя истинно свободными. Во-вторых, в течение всей поездки мы будем постоянно вместе. Разве не об этом мечтают все настоящие друзья? И, наконец, в-третьих, мы находились от Нины Павловны, так звали сопровождающую, аж через две секции. Ну, чем не праздник жизни?
А какое наслаждение эти плацкартные вагоны. Это же просто кладезь для групповой поездки. Пожалуйста – свободно перемещайся, ходи к своим ребятам, приглашай их к себе, переговаривайся на расстоянии. Кроме того, можно с интересом наблюдать за различными пассажирами-попутчиками, едущими в вагоне или проходящими сквозь него транзитом. А также нечаянно подслушивать некоторые весьма порою «познавательные» взрослые разговоры. И, наконец, внутренняя атмосфера – этот коллективный дух, если хотите, дух коллективизма, который пропитывает собою насквозь всех и вся, будто объединенных в единую большую семью, пусть даже и на не столь значительное время следования в пути. А что вас ждет в купе? Двое суток, будто в клетке? Как бы не помереть со скуки.
Так или примерно так могли бы мы рассуждать в то золотое время, но благо были еще в по-настоящему чудесном возрасте, когда лишние мышления особо не тревожат голову, и мир воспринимается таким, каким он предстает пред глазами.
Мы получали удовольствие от каждого мгновения пути: и когда в ночной тишине сквозь сон прорывалось убаюкивающее пение колес «…тык-дык…тык-дык…тык-дык-дык, тык-дык…тык-дык…тык-дык-дык …», и в дневные часы, когда за окном сменяли друг друга живописные пейзажи, большие и малые населенные пункты, мосты, туннели, встречные поезда, и даже во время многочисленных остановок.
Хотя строгая, как, очевидно, и подобает быть любому инспектору РАЙОНО, Нина Павловна категорически запретила выходить из вагона, тем не менее, мы с Таней пару раз уже успели нарушить этот запрет, выскакивая буквально на минутку во время продолжительных стоянок.
– Пойдем? – шепотом предложил я, когда объявили очередную пятнадцатиминутную стоянку.
– Только не сразу. Немножко посидим сначала для видимости, – обозначила свое согласие Танюшка-конспиратор.
Подождав пока Нина Павловна, окно которой выходило на противоположную от перрона сторону, пронзающим взглядом мадам Ку-Ку из фильма «Безымянная звезда» отметила для себя галочку нашего присутствия, неспешно поднялись и выпрыгнули из вагона.
На перроне вдоль поезда тянулся достаточно длинный торговый ряд, где в основном бабульки торговали продуктами питания. Если можно так выразиться, конечно. Ибо весь ассортимент состоял в основном из жареных семечек (правда, выбор последних был огромен – у бабуль десяти, не менее), фруктов, пирожков и всякого рода солений. Мы, не скажу, что совсем без интереса, прошли вдоль прилавков и уже собирались развернуться в обратном направлении, как вдруг Танин взгляд приковала к себе небольшая деревянная статуэтка в виде вставшего на дыбы жеребца.
– А можно ее в руках подержать? – застыв с умиленным взором, выдохнула Таня.
– Конечно, возьми, девочка, – ответила продавщица, – чай не стеклянная, не разобьется.
Танюшка взяла коника, и тут же сработал классический детский инстинкт – как только понравившаяся ребенку вещь попадает в его руки, он инстинктивно начинает считать, что эта штука непременно должна быть его.
– А сколько стоит?
– Лошадка? Ой, дорого, деточка. Пять рублей.
И тут Таня убивает меня наповал. Она ныряет своей маленькой ручонкой в карман шорт и извлекает из него огромную пятирублевую купюру. Пять рублей – это же целое состояние. Мне всего в поездку дали двадцать, и я считал себя весьма богатым человеком.
Подбираюсь к уху окрыленной мещанско-собственническими мечтаниями Танюшки, и пытаюсь убедить, что в Ленинграде она непременно купит себе коня, причем гораздо лучше этого и намного дешевле. Она же уперлась и ни в какую. Мол, не хочу другого, хочу этого.
– Вы чего это у спекулянтов покупаете? – откуда ни возьмись перед нами вырастает усеянный задорными веснушками рыжеволосый мальчуган-очкарик, наш ровесник, в шортах, в белой рубашке и с повязанным на шее пионерским галстуком. Ему не хватало разве пилотки да горна, а так – вылитый тимуровец, – Вон в магазине за станцией такой конь два пятьдесят всего лишь стоит, – добродушно сообщает рыжий. Ну, точно тимуровец.
Слово спекулянт мне уже было весьма знакомо, как-никак коммунистическо-пропагандистская машина свое дело знала. Сейчас, правда, подобных людей по большей части называют коммерсантами с коммерсантками или бизнесменами с бизнесвуменами.
– Ну, вот, я же говорил, что дорого, – довольно торжествую я.
– А далеко до этого магазина? – приструнила мое довольное торжество Танюшка.
– Тань, у нас же поезд, – рвануло из меня, тем не менее, прикидываю в уме, что времени еще предостаточно.
– Да здесь рядом. Если бегом, одна минутка всего. Хотите, могу показать, – предложил красногалстучный борец со спекуляцией.
– Побежали, – принимаю решение, и все втроем лихими скакунами срываемся с места.
«Обскакав» здание железнодорожной станции, устремляемся к перпендикулярному ей магазину. Танюшка первой взлетает на ступеньки, дергает за ручку – закрыто. Читаем: «Часы работы: с 9-00 до 19-00». А время уже вечернее, явно после 19-ти.
– Что не хотят пускать? – прилетело сзади. Оборачиваемся и обнаруживаем себя в полукольце разношерстной ребячьей ватаги. Старшему, судя по габаритам, порядка четырнадцати.
– А ну-ка, кто, – язвительно протягивая букву «О», принялся грозно надвигаться на нас крупногабаритный, – у нас тут?
– Вот у нее пять рублей в кармане, – громко озвучил пионер, и навсегда был вычеркнут мною из списка истинных тимуровцев.
– Быстро вывернули карманы.
Что было делать? Конечно же, мы выполнили требование.
– Покажи, что в руках, – скомандовал здоровяк, когда обнаружилось, что наравне с моими Танины карманы также оказались пустыми.
Совершенно бездумно, на автомате я шагнул перед ней и застывшим взглядом уставился в противную харю дылды. Спина тут же ощутила такое родимое в этом чужом городе, так поддерживающее в кругу этой неприятной и даже страшноватой компашки тепло прижавшейся ко мне Танюшки.
– Нате, – выросла впереди меня ее рука.
Здоровяк схватил купюру, и, брызжа слюной, рявкнул в самое мое лицо:
– Бегом отсюда!
Но прежде, чем нам удалось сделать хотя бы шаг, вся ватага вместе с не состоявшимся тимуровцем сорвалась с места и бросилась врассыпную.
Примчав на перрон, мы буквально врезались в одинокого милиционера, который мирно созерцал хвост удаляющегося поезда.
4.
– Так, ребятишки, сейчас чуток отдышимся и спокойненько, по порядочку все изложим. Договорились? – неспешно и вдумчиво, словно определяя степень угрюмости каждого, изучал наши лица Александр Вячеславович, когда мы расположились в милицейском кабинете, комнате в здании станции с отдельным входом и низким, уставившимся на перрон окном.
Звание, честно признаться, не знаю, какое он носил. Не помню даже, звезды или лычки росли на погонах. Но, в остальном, внешний облик Александра Вячеславовича запечатлелся в памяти довольно основательно, будто буквально вчера с ним виделись.
Коротко остриженные скудные остатки русых волос вокруг огромной сверкающей лысины казались практически не тронутыми сединой. Однако, по множеству мелких морщинок у глаз и одной глубокой, делящей, будто экватор, лоб на южное и северное полулобия, можно с достаточной уверенностью зачислить в жизненный актив их обладателя порядка сорока-сорока пяти лет. Черты лица довольно крупные и достаточно выразительные. Особенно сильно впечатлял нос. По форме – как у разведчика Штирлица, только у Александра Вячеславовича он был не прямой, а замысловатым образом, начиная от середины, резкой дугой уходил в сторону. Я тогда еще для себя определил, что в неравной схватке тому, очевидно, довелось познакомиться с увесистым бандитским кулаком. Высокий рост, широченные плечи и весьма суровый взгляд поначалу заставляли держаться на опасливой дистанции, но стоило Александру Вячеславовичу улыбнуться, собрав в замысловатые узоры морщинки в уголках глаз, так сразу же и расположил нас к себе.
Отведав налитой из классического графина в классический граненый стакан водички, мы принялись сбивчиво рассказывать кто такие, куда держали путь, что, собственно, с нами произошло на станции и, в том числе, горестно посетовали на безвозвратно утраченную возможность побывать в заочно полюбившемся нам Ленинграде.
Александр Вячеславович в течение всего нашего повествования пристраивал извлекаемые из полулобий уточняюще-наводящие вопросы и изредка делал краткие пометки в блокноте.
– Ну, что ж, главное, что вы сами целы и невредимы, – акцентируя на слове «невредимы», подытожил он услышанное изложение и, совершенно по-доброму, даже можно сказать по-отечески ласково взглянув на совсем уж расстроенную Танюшу, добавил, – А ты чего, красавица пригорюнилась? А ну-ка выше нос. Сейчас со всеми согласуем и отправим вас ближайшим поездом вслед за группой в Ленинград.
Как только слова блюстителя порядка достаточно комфортно расположились в нашем ранимом сознании, повисшие было головы не преминули выпрямить свои шеи, погрустневшие было глаза поспешили посмотреть друг дружке в лица, а опустившиеся было руки устремились в радостные объятия.
– Для более оперативного решения вопроса, вынужден оставить вас одних. Чтобы не скучно было, вот вам, – из заточения в большом железном сейфе выпущена на свободу потертая клетчатая коробка с запертыми в ней фигурантами индийской игры, – шахматы. А за старшего у нас остается Павел. Смотри, – в шутку пригрозил мне своим огромным кулачищем, – головой за нее отвечаешь, – милиционер покинул помещение, заперев дверь на ключ.
Стояла ночь.
Делясь друг с другом скопившимися в ожидании заявить о себе впечатлениями от пережитых событий, мы действительно расположились на видавшем виды диванчике напротив окна и принялись расставлять фигуры на шахматной доске. Вернее, делал это я один, поскольку, в отличии от Тани, знал их правильную расстановку. Более того, я даже еще имел понятие, как им следует, в соответствии с установленной табелью о рангах, перемещаться по клеткам. Ибо уже не раз доводилось слышать «шах-мат» от отца. А этого, в принципе, было вполне достаточно, чтобы приступать к игре, что мы и попытались сделать.
