Игорь Козаков
Прежний снег
Уже под водою, запрокинул голову и в последний раз посмотрел вверх. По небу плыли замысловатые пушистые облака, ярко светило доброе и очень ласковое солнышко, на поверхности абсолютный штиль, и прямо у самой воды летают большие, невероятно красивые, с золотистыми крыльями, желто-красными телами и огромными голубыми глазами-окулярами стрекозы. Как же там великолепно! А я словно завис в полуметре от поверхности. Вроде как уже не тянет вниз, и вверх подняться нет сил. Да и задержка дыхания почти на исходе.
Стрекозы кружатся вокруг какого-то небольшого, плавающего прямо надо мною и игриво переливающегося в солнечных лучах красно-желтыми оттенками предмета. Присмотрелся – синие башмачки на ногах, белый колпак на голове, смотрящее на меня чуть грустноватое лицо клоуна. И, странно так, стрекозы как будто к нему привязаны, словно находясь в специальной упряжке. Из последних сил вытягиваю руку, аккуратно беру маленькое тельце в ладонь, причем она, ладонь моя, оказалась той самой ладошкой второклашки, в которой игрушка побывала когда-то впервые. Стрекозы взвивают вверх. Вырвавшись на поверхность, делаю вдох и просыпаюсь.
После активного поиска врученный мне когда-то талисман, наконец, обнаружился за книгами на полке. Откровенно говоря, я просто-напросто про него забыл. А он взял, да и напомнил о себе. С улыбкой смотрел на игрушку, вспоминая нашу первую встречу, и в голове вдруг созрело абсолютно неожиданное для самого решение – необходимо сегодня, даже прямо сейчас, вернуть подарок обратно.
Бывает же так, что, приняв абсолютно безапелляционно для себя какое-либо решение, мы уже не возвращаемся больше к причинам, нас к нему подвигнувшим, и уж тем более не анализируем возможные последствия его претворения в жизнь. Это был именно такой случай.
Заскочил в душ, оделся и, сунув клоуна в карман, отправился к ней. Такая поспешность говорила о том, что, если бы не сделал этого сразу же, то, видимо, не сделал бы уже никогда.
– Здравствуйте, тетя Валя, – откровенно смутился Таниной мамы.
– Здравствуй, Паша. Ты к Тане? – поспешно переспросила она.
– Да. Хотелось бы поговорить. Скоро ж разъедимся кто куда, – извлек из загашника заранее заготовленную фразу.
– Ты подождешь немного? Она сейчас в ванной.
– Да, конечно.
– Проходи тогда в ее комнату, – предложила тятя Валя и, заметив мою нерешительность, провела до самой двери, – А я скажу Тане, чтобы поторапливалась.
В комнате ничего не изменилось. Показалось даже, что я был здесь совсем недавно, чуть ли ни вчера – такой же идеальный порядок и тот же характерный аромат полюбившейся внутренней атмосферы, который врезается в сознание навсегда и в воспоминаниях всегда всплывает за несколько мгновений до видеоряда.
Извлек талисман из кармана и пристроил его сверху стопки учебников на столе. Присел на стул, и, не понимая даже зачем, явно просто механически, взял в руки одну из лежащих рядом тетрадей и, пролистав веером, раскрыл на первой попавшейся странице:
«…потому, что грех – это необычайно ароматное и сказочно аппетитное розовобокое яблоко с неимоверно сладким вкусом и безумно горьким послевкусием. Как, наверное, приятно было бы брать его из рук любимого человека. Тогда и сладость была бы гораздо ярче, и горечь могла оказаться не столь гнетущей. Нет, я не смею даже сама для себя искать оправдание. Его просто нет. Да и быть не может. Неужели я порочна? Неужели для меня самое главное это? И что такое – это? Разве таким оно виделось мне в мечтах? Сколько раз проигрывались в голове сюжеты о том, как у нас оно случится с Пашей, когда сольются наши «я», образуя единое «мы»? Представлялись счастливые, блаженно улыбающиеся лица, и совсем никакой печали. А во мне сразу же поселилась печаль. В тот момент, когда сделалось больно внутри, изо рта выскочило Пашкино имя, услышав которое, мгновенно осознала всю горечь содеянного – я принадлежала мужчине, и этим мужчиной был не он. Слезы хлынули из глаз, и я почувствовала себя абсолютно пред всеми виноватой: перед Пашей – за то, что я его предала, перед мамой – за то, что я ее порочная дочь, перед папой – за то, что я запятнала его светлую память, даже перед Игорем – за то, что я была совсем не тем, кто ему требовался, и, наконец, перед Ним …»
– Танечка, я ушла в магазин, – заглянул в форточку громкий голос тети Вали, заставивший оторваться от чтения и поднять голову.
Она стояла в дверном проеме, прислонившись плечом к косяку, и казалась самым настоящим божеством. От пушисто-влажноватых волос тянуло хвойной прохладой, а чуть порозовевшая после ванной смугловатая кожа безудержно манила благоухающим дыханием чистоты. Коротенький халатик, запахнутый на бок и повязанный на тонкой талии пояском, едва сумел объять непослушно рвущуюся на свободу грудь и прикрыть стройные босые ножки. Обозначая пленительные ямочки на щеках и обнажая идеально ровный строй белоснежных зубов, полненькие губки растянулись в робкую улыбку. Один глаз практически не виден из-под свалившейся на него челки, а другой – искрясь радостным ожиданием, с теплом смотрел мне в лицо.
– Привет, Паша, – прошелестело в ушах, и на меня как будто нашло какое-то помутнение. Впрочем, я помню все до самой мельчайшей детали, значит, ни о каком реальном помутнении не может быть и речи.
Тетрадь вернулась на стол, а я уже рядом с Таней. Без единого слова взял за руки, развел их в стороны, приподняв до уровня груди, постоял так некоторое время, восхищаясь великолепием окончательно оперившейся жар-птицы. Отпустил крылья, и они, едва взмахнув, плавно двинулись вниз. Потянул за поясок, халат распахнулся. Чуток подтолкнул, и тот податливо плюхнулся на пол. Пожирая глазами, довел до постели и жадно набросился бесчисленным множеством страстных поцелуев, разжигающих внутри небывалый до селе огонь…
Пожар потушен, и до сознания доходит, что случилась близость с ее послушным телом, но не состоялось сближения с душой. Влажность глаз напомнила о только что прочтенных строках, и подумалось, что так и не сумел подать заветный плод, и что все произошедшее очень походило на дозволенное насилие. Впрочем, весьма и весьма неумелое. Мыслью, что она была у меня первой, а я у нее нет, еще, видимо, пытался что-то себе пояснить, но…
