Игорь Немодрук
Выстрел
Глава 5
1–2 мая
Развязку «Два столба» на въезде в город Игорь проезжал уже в сумерках. Как все последние дни, гаишный пост был обложен штабелями мешков с песком. Оттуда, из-за этих мешков, словно из осиного гнезда, исходила скрытая угроза. Она висела в воздухе, словно барражирующий бомбардировщик. Правосеков явно прибавилось, на нескольких из них появились армейские каски. Гаишники, ещё более толстые от бронежилетов, выглядели почему-то не хозяевами у себя на посту, а бедными родственниками на чужом празднике.
Ментов вокруг Куликова поля тоже прибавилось, но его автомобиль пропустили, проводив внимательным взглядом. Игорь отметил, что были они все поголовно без оружия, даже дубинок не наблюдалось, не говоря уже о пистолетах или автоматах.
Миша, как всегда, был занят любимым делом – курсировал в толпе, словно ледокол, от офицерских палаток к трибуне и обратно, плотоядно поглядывая на женский пол. Завидев Игоря, выходящего из машины, он приветственно махнул рукой и сверкнул вставными зубами, изображая улыбку. На месте «казацкой» палатки светлело пятно на асфальте. Внутри же «штабной» от былой малолюдности не осталось и следа. За столом сидело начальство в лице командира Алексея Ивановича и начштаба Трофимыча, что-то объясняющих тройке незнакомых Игорю мужчин. За боковыми столами тоже сидела группка мужиков, что-то тихо обсуждающих. Рядом с ними, но обособленно, повернувшись боком, сидел Саша Вертолётчик. Утопив в густой бороде трубку телефона, он бубнил в неё: «Туман! Витя, Туман!..», сверяясь периодически со списком. Коля сидел на спальном топчане, наворачивая из одноразовой пластиковой тарелки кашу. У его коленки дымил кофейным ароматом пластиковый же стаканчик. А в ближнем от входа углу кто-то сонно заворочался, шурша спальником.
– Привет! – Игорь уселся рядом с Колей, чуть не зацепив стаканчик с кофе. – Шо за шухер?
– Угу, привет. – Коля предусмотрительно перенёс стакан на другой бок, отхлебнув из него по дороге глоток. – Ждём нападения правосеков. Общий сбор объявили.
– Так мы его, вроде как, всё время ждём. В чём сегодняшний прикол?
– Сегодняшний прикол в том, что завтра это всё уже будет по серьёзному. – Коля дошкрябал кашу и, развернувшись, метко бросил грязный пластик в урну. – Завтра матч «Черноморца». Правосеки под это дело поезд с ультрасами гонят в Одессу. Да ещё по блокпостам накопилось их прилично. Вот, по данным разведки, на завтра назначен разгон Куликова поля. Ну, типа неуправляемые футбольные фанаты и всё такое…
– Понятно. – Игорь уже другими глазами обвёл людей в палатке.
– Ты с нами?
– Нет, японский городовой! Я тут сто километров прошвырнулся, чтоб язык вам показать! – Игорь от возмущения аж подпрыгнул.
– Не хипишись. Вон, видишь, Вертолётчик обзванивает всех. Думаешь, много приехало? – Он сунул в рот сигарету и подхватил стакан с кофе. – Идём на улицу, покурим.
– А казаки слиняли, что ли? – кивнув на пустое место, спросил Игорь.
– Слиняли, суки! – Коля затянулся дымком. – На 411‐ю батарею смылись, ещё и нашу палатку прихватили. Сегодняшней ночью. Тут наших только два человека было, не смогли помешать. Казаки и «Одесская самооборона». Суки!.. Теперь нас тут вполовину меньше стало. А чего ты, кстати, не в форме?
– В машине форма. Я ж несколько блокпостов проезжаю. На хрена мне лишний гембель?
– Ну, тогда переодевайся и заступай на дежурство. Сегодня ночью дежурим усиленными группами. Тройка дежурит, шестеро спят. Наша зона ответственности – палатки и эта часть сквера. – Коля сигаретой отрезал ломоть территории, прилегающей к Дому профсоюзов. – За остальное дружина отвечает.
– Понял. Я только машину во дворы отгоню. А то ей тут при заварушке больно будет…
Ночь выдалась шебутной. Лагерь был залит каким-то неестественным белым светом, падающим из ртутных ламп, висящих на таких высоченных столбах, что казалось, это инопланетяне рассматривают глупых и непонятных землян. Было так же многолюдно, как и днём, женщины и мужчины в камуфляже и пёстрой гражданке перемещались, говорили, пили бесконечный чай, жгли в железных бочках дрова, одноразовые стаканчики и свои страхи. Часовые бродили по своим коротким маршрутам, опутывая палатки и лагерь паутиной беспокойства и тревоги, а свободные от дежурства, вместо сна и отдыха, торчали кучками у них на пути. Пару раз прибегали из темноты дальние дозоры, деловито поправляя дубинки и вздымая громким, всему Куликовому полю слышимым, шёпотом гвалт: «Там…» И тогда вся толпа облегчённо всколыхивалась. Мужики, стуча деревянными дубинками, выстраивались по периметру агрессивными шеренгами, а женщины суетились с санитарными сумками и ещё чем-то своим, женским. Такая тревога длилась минут пятнадцать, потом оказывалось, что она ложная, и все опять расходились по своим местам. Один раз погасли белые инопланетные лампы, погрузив лагерь на двадцать минут в темноту и очередную ложную тревогу. Игорю это, в конце концов, надоело и он упал на топчан в палатке. Упал не раздеваясь, даже берцы не снял, обняв дубинку и укрывшись спальником.
Проснулся он, как ни странно, довольно бодрым и выспавшимся. Проснулся, и первое, что увидели его глаза, была широкая и добрая улыбка Вадика Негатурова. По всем правилам физиогномики Вадим, обладая лицом суровым и даже немного звероватым, должен был быть и по характеру таким же. Однако стоило ему улыбнуться, вся звероватость улетучивалась без следа, любой сразу же понимал – перед ним не медведь, а добрый плюшевый мишка. Вадим сидел поодаль и что-то требовал от Коли, однако встретившись глазами с Игорем, приветственно ему улыбнулся. В палатке уже прилично набралось народу, Иваныч снова восседал за столом, стоял лёгкий гомон. Игорь улыбнулся в ответ Вадику, потянулся, почесался под спальником и встал. До него донеслись обрывки фраз:
– Коля, ну я же должен в форме быть, солдат я? Или как?
– Да будет тебе форма, Вадик. Один только твой комплект и остался. – Коля, открыв ящик, достал из него камуфляжный пласт одежды и пару смоляных берцев. – Ремня только нету, извини, кто-то умудрился стянуть.
– Ладно, Бог с ним, без ремня переживу.
Игорь ещё раз потянулся и вышел из палатки на улицу. Палатки, площадь, высокие голубые ели и Дом профсоюзов были залиты жёлтым солнечным светом, разрезанным длинными полосами ранних утренних теней. Возле трибуны всё также толпились люди – кто с заспанными лицами, кто свежий, бодрый и геройски боевой. Телевизор вещал «Россией 24». На Куликово поле редкими ещё, одинокими фигурками начинали сходиться люди. Начинался день 2 мая 20014 года.
– Игорь, дай огоньку! – Из палатки, вставляя в зубы сигарету и охлопывая себя по карманам, вышел Коля.
– Какие новости? – Игорь протянул другу коробок спичек.
– На вокзал поезд с правосеками и ультрасами из Харькова должен подойти утром. Туда уже разведку отправили. Куда они ломанутся с поезда? Вряд ли сразу сюда. Но нас по любому не обойдут, не на футбол же, в самом деле, приехали! Так что надо быть начеку. – Коля затянулся сигаретой. – В Славянске вроде бы бои начались серьёзные.
– Понятно. Слушай, а если и на нас с оружием пойдут? Мало, что ли, они его позахватывали по райотделам в Западенщине? – Игорь сдвинул кепку на затылок. – А у нас только дубинки. Чем отбиваться будем? Будет оружие?
– Хрен его знает! Пока только за сапёрными лопатками послали. – Коля зло укусил сигарету за фильтр, размочалив его в тряпочное состояние. – Я бы сам от АК не отказался. Бл…ть! Кто бы мне в Афгане сказал, что я на старости лет буду в своей стране тянуться к автомату?!
– А я почему-то всегда знал, что у нас это рано или поздно случится. Вопрос только во времени. Вот, видать, и пришло оно, это время.
– Почему это ты так уверен? – Коля выбросил бычок и тут же потянул из пачки новую сигарету.
– Да как тебе сказать… Я, ещё когда бесовки эти голые, Фемен, крест бензопилой спилили в Киеве, понял, что будет что-то очень нехорошее. – Игорь, протянув руку, вытащил из Колиной пачки сигарету для себя. – Ведь никто тогда не наказал их, не остановил эту бесовщину. Понимаешь, последние лет шестьсот по нашей земле проходит линия борьбы между Православным миром и Западным миром. И во все времена войны и беды к нам с запада приходили. То поляки нас окатоличивали, то Наполеон, то Первая мировая с её продолжением – революцией, то Гитлер, то перестройка под ручку с развалом Союза. Вот теперь Майдан этот тоже с Запада пришёл. И опять ни хрена хорошего не несёт. Все эти Сашки Билые, Турчиновы-баптисты и Яценюки-саентологи, и ложь, ложь, ложь… До власти дорвались те силы, которые во Вторую мировую проигравшими были, которые от наших дедов-прадедов во все времена звиздюлей получали. Ты думаешь, почему их так георгиевская лента бесит?.. Это у них на генном уровне за века выработалось. Потому что от носителей этой ленты всегда огребали. Вот и выходит, что снова война. Война цивилизаций, если хочешь! И линия фронта по Украине проходит! А у нас сегодня ещё и Куликовская битва, похоже, намечается. Тебе не кажется неслучайным такое совпадение: на Донбассе – Славянск, в Одессе – Куликово поле?.. Я думаю, это не случайно – так Бог распорядился, это символ. А как это их раздражает! И как же им хочется это убрать!..
– Ладно, Дмитрий ты наш Донской, вон Юра идёт. – Коля ткнул сигаретой в сторону трибуны. Там возле Миши остановился мужчина лет сорока пяти в такой же, как у них, камуфляжной форме. – Будете вместе с ним в дозоре ходить. По периметру сквера со стороны улицы Пироговской. Ваша задача: вовремя обнаружить нападающих и поднять тревогу. Ясно?
– Ясно. Позавтракать сначала можно?
– Можно, завтракай. И я с тобой тоже.
С Юрой Игорь был знаком уже несколько дней. Тот был земляком, из Луганска, в Одессу недавно приехал с женой на заработки и каким-то образом оказался в активистах Куликова поля. Высокий, прямой как гусь, и с таким же, как у этой серьёзной птицы, чувством юмора, он выглядел вроде бы неплохим мужиком. Побродив по тротуару и пошуршав в примыкающих редких кустах между деревьями, они довольно быстро выбрали удобные позиции в этих самых «зарослях». Став за деревьями, они хорошо видели и Пироговскую, и кусок Канатной с углом военкомата, и даже два переулка. И к тому же тут шёл то ли высокий бордюр, то ли низкий забор, но упасть за него в случае обстрела, было очень даже удобно. Милиционеры, дежурившие рядом с автомобилем, мельком взглянули на них и тут же потеряли всякий интерес, наверно решив, что это деревья такие в сквере выросли. Зато влюблённая парочка, сидевшая на скамейке, удивлённо и часто на них оглядывалась.
– Пусть удивляются, – тихо сказал Игорь, доставая из рюкзачка трубку и набивая её табаком. – Я тоже удивляюсь, шо это им в такую рань тут позажиматься приспичило?!
– Занятия казёнят[3], – также тихо ответил Юра.
– Ага, казёнят. Или за нами наблюдают. – Игорь пустил пару клубов ароматного дыма.
– А даже если и шпионят, то что? Будешь всех прохожих гонять?
– Да нет, конечно, пусть сидят. Шо там в Славянске, не знаешь?
– Знаю. У меня сын в Луганске в ментовке работает, звонил минут двадцать назад. Говорит, что там по-взрослому крошево заваривается. Артиллерия бьёт, миномёты. Уже и погибшие есть.
– Ох, ни фига ж себе! – Игорь поперхнулся дымом. – Да-а-а-а дела! А с чьей стороны погибшие?
– Пока не знает. Но говорит, что в Славянске мужики серьёзные стоят, не побегут.
– Мужики, держите. – К ним подошёл Коля, протягивая две сапёрные лопатки в серых брезентовых чехлах. – Слышали новость? В Славянске наши вертолёт сбили!
– Ух ты! Ай, молодцы! – Игорь сбросил мешающий рюкзак в траву под деревом и принялся прилаживать чехол лопатки к бедру, продевая кожаную полосу ремня в брезентовые петли. – А чем сбили?
– Не сказали. Я думаю, что из ПЗРК[4], – Коля вытащил из зубов Игоря трубку, обтёр мундштук о рукав, глубоко затянулся и слегка кашлянул. – Крепкий табак, не сигареты.
– «Кептэн Блэк», это тебе не баба Мотя махры отсыпала. – Игорь подрыгал задницей оценивающе и принялся переделывать перевязь заново. – Блин, наперёд вылезла, ещё яйца отрежет, буду потом тоненьким голоском пищать… Ещё какие новости? Поезд пришёл?
– Пришёл. В 8: 15. Причём не пассажирский, а специальный, заказной. Наши пришли с вокзала, говорят, правосеков там до хренища приехало! Многие с собой привезли шлемы, наколенники, щиты даже видели. Болельщики, блин, на футбол, суки, с шлемами приехали! В центр двинулись.
– В центр?! Почему в центр?
– А хрен их знает! Может, там накапливаться будут, может, ещё что. – Коля пару раз вхолостую пыхнул и озадаченно уставился на погасшую трубку. – Потухла, зараза.
– Народ подходит? – Юра, прислонившись к дереву и слушая разговор, внимательно осматривал окрестности.
– Подходит. И наши подходят, и другие. Там сейчас митингуют. – Коля вернул Игорю трубку, разочарованно махнув рукой: – Фигня, сигарета лучше. Ладно, вы тут бдите, а я пошёл.
Бдеть было легко, но не интересно. Сквозь деревья и кусты было видно, что Куликово поле бурлит и гудит, как растревоженный улей, там решалось что-то важное. А тут, всего лишь в пятидесяти метрах, стояли тишь и благодать. Влюблённая парочка уже удалилась, зато им на смену пришла другая, возраста уже пенсионного, с белой болонкой на поводке. А ещё молодая и симпатичная мамочка с коляской. А ещё тоже парочка, но с мальчуганом лет пяти, увлечённо гоняющим по тропинкам на самокате. Видеть в них шпионов было бы верхом глупости. Да и чего правосековским шпионам сидеть тут, в сквере на скамейке, когда спокойно можно крутиться в толпе, в самом центре.
Часа в два, когда Игорь от долгого стояния и уже гудевших ног, уселся в траву под деревом, Коля пришёл их подменить, чтобы они по очереди могли пообедать. Да ещё принёс новость, что в Славянске второй вертолёт сбили. Эта новость как-то взбодрила, разогнала тревогу, накапливающуюся в груди от долгого ожидания. Игорь чуть ли не вприпрыжку побежал в лагерь. А тут произошли перемены. Из палаток вынесли поддоны и соорудили из них жиденькие подобия баррикад, поставив их вертикально. В нескольких местах складывались кучки булыжника, тут же выворачиваемого из тротуара. «Офицеры», в основной своей массе бывшие в гражданской одежде – формы всего-то было комплектов десять – в пластиковых строительных касках, все были с половинками лопаточных держаков, но многие держали в руках какие-то вовсе титанические дубинки. Сантиметров десять в диаметре и длиной больше двух метров, выкрашенные в зелёный цвет, они были словно из арсенала Шрека. Но это оказались всего лишь подпорки для армейских палаток, их запасли с избытком.
Все были возбуждены и все друг другу улыбались. Улыбались по поводу и без повода, просто встречаясь взглядом. Большей плотности улыбок можно было наблюдать разве что 1 апреля на Юморине. Ну или в «Доме клоунов» во время спектакля. Но тут улыбки были другого качества. Они шли довеском к георгиевским лентам, они шли как дополнительный знак идентификации. Они словно говорили: «Мы с тобой одной крови, ты и я!» Вот и Сашка Попандопуло выплыл из-за палатки навстречу Игорю, неся свою улыбку, как транспарант на митинге.
– Ты жрал шо-нибудь?
– Не-а. У самого уже живот к спине прилип.
– Пошли, купим чего-нибудь в магазине, да и отдерём твой живот.
«Что-нибудь» уместилось в пакете и состояло из шести пончиков, полбуханки хлеба и кольца краковской колбасы.
Со стороны лагерь на Куликовом поле напоминал наскоро сооружённый форт в ожидании нападения дикарей. А тут, чуть в стороне шла обычная жизнь. Семнадцатый трамвай, пробившись наконец сквозь пробки, перекрёстки, снизку станций Большого Фонтана, словно беременная горбуша сквозь тяжёлые речные пороги, вываливал из своего чрева толпу пассажиров, как будто метал икру. На скамейках сидели влюблённые, пенсионеры и мамаши с детьми, а в открытых забегаловках пиво превращалось в отходы жизнедеятельности. Но все эти люди, молодые и старые, спешащие и не очень, смотрели на двух куликовцев, одетых в форму, хотя из знаков отличия на них были только георгиевские ленточки, повязанные в петлицах, отнюдь не равнодушно. Кто с интересом, кто с благожеланием, а кто и отводя по-быстрому взор в сторону, но равнодушия не было. Это было заметно. Игорь шел, отмечая на себе эти взгляды, помахивая пакетом и вполуха слушая Сашку. И вдруг у него в один миг по телу пробежала волна огня и холода, а кожа покрылась мурашками.
Идущий им навстречу под ручку с женой старичок, в кремового цвета матерчатой кепочке, с орденскими планками на пиджачке, поравнявшись с ними, вдруг переложил палочку из правой руки в левую и отдал им честь. Они с Сашкой от неожиданности едва успели ответить ему, взметнув руки к вискам. Старички, не спеша и не оглядываясь, пошкандыбали дальше.
– Офигеть можно! – Игорь едва проглотил подступивший к горлу комок. – Скажи кому, не поверят. Вот если бы и были у меня сомнения, шо я тут делаю, то после такого – напрочь! Мы на правильной стороне!
– Эт точно! – только и смог ответить товарищ.
Выходили они с Сашкой из палатки сытые, довольные, разглаживая под ремнём гимнастёрки животы и орудуя в зубах языком, словно удостоверяясь, что все они на месте и ни один не проглочен вместе с краковской. И в это время по Куликову полю прошла незримая волна, что-то изменилось. Гул стал другой тональности.
– Шо случилось? – Игорь остановил Витю Гунна, пожимая его маленькую, но твёрдую как дерево ладонь.
– На Греческой заварушка началась. Стреляют! – Виктор пригладил рукой седой ёжик на голове. – Вроде уже и раненые есть.
– Охренеть можно!..
– Мужики, кто Колю видел? – подошедший незаметно Александр Иванович вопросительно уставился на них из-под ярко-оранжевой строительной каски.
– Он в сквере, меня подменяет в карауле. – Игорь махнул рукой в сторону зарослей, за которыми караулили Коля с Юрой.
– Давай его сюда.
– Есть!
Под отеческой командирской рукой Коля отсутствовал минут сорок, за которые Игорь с напарником измучились в неизвестности и ежеминутном ожидании какой-нибудь гадости из проносящихся мимо машин. Глаза их смотрели вперёд, выискивая врагов, а уши были повёрнуты назад, слушая пульс Куликова поля. Коля прибежал взъерошенный и возбуждённый, рассыпая вокруг себя клубы адреналина.
– Там такое творится! – Он невидящим взглядом окинул прилегающие окрестности. – Стрельба идёт полным ходом, раненых полно! Убитых тоже!..
– Чья берёт? – Юра, как всегда, был немногословен.
– Наших там зажали где-то. Крепко зажали. Они говорят, что долго не продержатся.
– Охренеть можно! – похоже, эта фраза сегодня начинала привыкать к Игорю. – И шо делать?
– А шо делать?! Ничего не делать! Ждать! – Коля с остервенелым отчаянием рубил слова. – Не фиг было вообще туда идти, здесь всем надо было быть! Им говорили, шо это провокация, нет же – попёрлись! И раздробили силы! Вон минут двадцать назад кто-то из «Одесской самообороны» собрал человек семьдесят, самых молодых и крепких, и увёл на помощь. Ни с кем не согласовав, никому ничего не сказав. А только что из их группы позвонил один и сказал, что их перехватили по дороге и отдубасили по самое не горюй! По подворотням расползлись избитые и раненые. Помогли?..
Затянувшуюся паузу прервал автомобильный сигнал и визг тормозов. Дорогу пересекал паренёк лет двадцати пяти. Решительно пересекал, игнорируя правила и матерящихся водителей. И вид он имел такой же решительный, какой имел рыцарь Кихот Ламанчский перед атакой на ветряков-великанов. И уверенность в своей правоте была у него не меньшая, это было видно по всему – по взгляду, по походке. Он перебежал дорогу, перепрыгнул бордюрный забор и устремился на Куликово поле. Но увидев дозорных, не снижая скорости, слегка отклонился от своего курса и подошёл к ним.
– Где тут отряды, которые против правосеков? – Его глаза горели гневом, а ноздри раздувались как у рысака. – Они, твари, на Греческой людей убивают!
– Ты туда собрался? – Игорь переглянулся с друзьями и покачал головой. – Туда не стоит идти. Они скоро здесь будут.
– Тогда я здесь буду с ними драться.
– Иди вон к палатке. Возьмёшь там дубинку. – Игорь, нащупав в кармане клубок георгиевских ленточек, протянул одну парню. – На, возьми.
Парень взял ленту и, не сказав ни слова, побежал сквозь деревья к лагерю, прилаживая на ходу ленту на груди.
– Значит так, мужики, – после прихода незнакомца Коля стал более спокойным. – Площадь нам не удержать. Периметр большой, всё со всех сторон открыто, сметут нас в пять минут. Поэтому принято решение занять Дом профсоюзов и держать оборону в нём.
– Оружие будет? Или как? – Игорь задал всех мучивший вопрос.
– Не знаю! – Коля в упор уставился на друга и по слогам повторил: – Не знаю! Короче! Остаётесь пока ещё здесь. По моему звонку выдвигаетесь к главному входу в Дом профсоюзов. Мы с вами будем штурмовой группой. По приказу Иваныча открываем двери и обеспечиваем заход всем остальным куликовцам. Если потребуется ломать – то ломать. Понятно?
– Без вопросов.
Звонок с приказом пришёл совсем скоро – минут через двадцать. Лагерь за это время опять изменился. Поддонные баррикады переехали к ступеням у главного входа. Пяток мужчин, среди них и Сашка Попандопуло, разматывали невесть откуда взявшуюся бухту колючей проволоки, опутывая эту баррикаду. Женщины уже выносили из палаток первые узлы пожиток – матрасы, одеяла и покрывала. Среди них мелькнули Игоревы покрывало и уголок спального мешка. Мелькнули и пропали, как в мыслях, так и в реальности. Несколько старушек вынесли из походной церкви иконы и крест, и с Ниной во главе, читая вслух молитвы, двинулись крестным ходом вокруг Дома профсоюзов. Жиденькая процессия, жиденькая баррикада, жиденькое колючее ограждение. Игорь осенил себя знамением на крест, который нёс, высоко подняв, какой-то незнакомый мужчина.
– Ждите здесь, у входа. – Коля подскочил к тяжёлым, из дуба и стекла, дверям и подёргал их за массивную бронзовую ручку. – Закрылись, заразы!
– Конечно закрылись. И я бы закрылся. – Игорь подошёл ко второй створке и, приложив ладошки к ушам, заглянул сквозь стекло. В полусумраке холла увидел турникет сразу за дверьми, широкую лестницу и спины не молодых мужчины и женщины, поспешно уходящих из холла куда-то вглубь здания. – Ты шо думал, тебя тут оркестр встречать будет и девки в кокошниках?
– Ладно, будьте здесь, никуда не уходите. Я кувалду притащу, кажется, была у нас где-то…
Игорь тут же бросил своё уставшее тело на широченный, в лучших традициях сталинского неоклассицизма парапет, ограждающий лестницу главного входа. Тёмный полированный камень хранил скупое майское тепло. Игорь вытянул ноги, спиной прижал к колонне свой рюкзак и блаженно вздохнул. Юра, потоптавшись немного, продублировал его у противоположной колонны, и они изображали из себя таких себе атлантов, горизонтально подпирающих задницами восьмигранные колонны одесского Дома профсоюзов. У их ног лагерь одесских федералистов умирал также шумно и бурливо, как и жил. На трибуне, с которой уже куда-то эвакуировали дорогой телевизор, продолжали громким криком и спорами решать, что же делать дальше. Одинокую идею разойтись «по добру, по здорову» так гневно запинали, что больше никто этого не предлагал. Впрочем, таким инициаторам никто и не мешал улизнуть. Каждый решал сам. Кто хотел уйти, тот уже ушёл, кто решил остаться – тот остался. Младший Давидченко, Артём[5], нервно и долго пытался убедить идти на помощь в центр. Кто-то соглашался, кто-то нет.
Все шумели, спорили, и только «офицеры» мало обращали внимания на этот гвалт. Они продолжали готовиться к битве. Колючку, протянув справа налево одну нитку, потянули теперь слева на право. Прямо на ступенях, между колоннами, сооружали вторую линию баррикад. Женщины у подножия колонн уже нанесли приличную кучу всякой мягкой рухляди. Нина с соратницами вышли из-за угла и, произнеся хором: «Господи помилуй!» аккуратно поставили крест, а иконы, согнав Юру, прислонили к колонне. Игорь тоже встал, потянулся, разминая мышцы, оглядел с высоты Куликово поле. Артём, психуя и нервничая, спустился с трибуны и, громко матерясь в телефон, уселся на заднее сиденье припаркованного у туалетов «мерседеса». Из палатки вышел Коля и, переваливаясь как утка, устремился ко входу в здание, держа в одной руке тяжёлую кувалду, а в другой баклагу с вином. «Мерседес» рванул с места и, едва разминувшись с кувалдой, уехал.
Миша, выставив пузо как таран, разрезал толпу с невозмутимым спокойствием, словно не бой его ожидал, а вкусный ужин у телевизора. Отсюда, с высоты, было видно, что на Куликово поле продолжали приходить люди. То с одной стороны, то с другой на площадь выходила одинокая фигурка и вливалась в человеческую массу. Вот слева, от вокзала, вышел из-за елей парень с фанерным щитом, с лыжным шлемом под мышкой и черным рюкзачком за плечами. Он молча взбежал по ступенькам, положил щит и устало уселся на него. Уже минут пять тут находился высокий паренёк лет двадцати пяти в кубанке, прихрамывающий, с неловкими движениями с явными признаками церебрального паралича. Он всем улыбался и рассказывал, что он потомственный казак, не просто кубанский казак, а правнук сотника, что зовут его Витя и что он не смог сидеть спокойно дома. На парапет рядом с Игорем уселся, по-мальчишески свесив ноги, злой старичок. На пиджаке у него рябила красно-жёлто-чёрным небольшая полоска орденских планок, а в руках он нервно перебирал самодельную кожаную нагайку с увесистой гайкой на конце.
– Не смотри, что я старый, – глянув снизу вверх на Игоря, сказал он, – уж хотя бы одного фашиста ухайдакаю. Бегать я не смогу и руками махать тоже, но приёмы знаю, учили нас хорошо. Пусть хотя бы один подойдёт вплотную, живым не уйдёт, вцеплюсь и пусть сдохну, но и его утащу с собой! Этих тварей фашистских только убивать надо, иначе никак! Я знаю!..
Игорь только молча кивнул в ответ.
Людская суета на площади напоминала труд муравьёв. Каждый был занят делом – кто камни таскал или вещи, кто баррикаду укреплял. Вдруг кто-то из этой толпы поднял голову, удивлённо ахнул и, дёрнув соседа за рукав, указал тому на небо. Сосед, придерживая рукой каску, чтобы не свалилась, тоже задрал лицо к зениту и тоже от удивления и изумления рот открыл. И сам поспешил позвать окружающих. Там, высоко в небе, кружились журавли! Они, выстроившись кольцом над Куликовым полем, сделали кругов семь, а потом, разорвав кольцо, потянули один за другим, жалостно курлыкая, куда-то в сторону Пересыпи. Кто-то увидел это, а многие не увидели за суетой.
Коля с грохотом бросил кувалду у дверей, аккуратно поставил вино за колонну и, подёргав безуспешно дверь, посмотрел внутрь.
– Начинаем? – Игорь, спрыгнув с парапета, также подошёл к дверям, но к другим, тем, что справа.
– Нет пока. Приказа нету. – Коля ещё подёргал дверь, но уже в исследовательских целях, пытаясь, по-куриному повернув голову, рассмотреть её изнутри.
– А почему его нет, приказа? – Игорь рассмотрел сквозь стекло, что за ним делается. За этой дверью была небольшая торговая точка, Игорь помнил, что там торговали всякой съедобной всячиной. Витрина-холодильник спиной упиралась прямо в дверь, надёжно перекрывая её.
– Иваныч приказа пока не даёт. – Коля дёрнул напоследок и, словно обидевшись, развернулся к преграде спиной.
– А почему Иваныч не даёт приказа? – Игорь, пройдя мимо Коли, принялся за изучение третьей, левой двери.
– А потому, что если мы захватим здание, а правосеки сюда из центра не придут, то будет шо?.. Будет незаконный захват государственного здания.
– Охренеть можно! В Киеве весь Майдан и полстраны незаконно захватили, а мы тут боимся, шо за нас подумают, шо мы плохие мальчики! – Игорь не прерывал изучения дверей, и эти двери ему нравились больше остальных. Они были закрыты всего лишь на одну задвижку и ходили с большим люфтом. – А ничего, шо здание большое, сложное, шоб там оборону организовать, надо время? Или как?..
– Игорь, мы солдаты! У нас приказ. И мы будем действовать по приказу.
– Ладно. По приказу, так по приказу. – Игорь зло пнул невинную дверь и повернулся к другу. – Давай вино по флягам разольём, а то не найдём его потом или правосекам, не дай Бог, достанется.
Приказ пришёл, когда нервы у всех были на пределе, когда на ступенях между колонами толпа уже плотно утрамбовалась, когда ежеминутно приходилось отвечать на вопросы «Почему не входим?», и даже довольно жёстко пару раз пресечь попытки вскрыть двери.
Наконец внизу, среди людей, показалась горчичного цвета куртка Александра Ивановича и раздался его зычный голос: «Коля, давай!» В толпе несколько голосов с облегчением продублировали: «Давай, Коля…». И Коля дал.
Подёргав в тысячу первый раз ручку, схватил кувалду, сказал всем: «Отойди» – и ухнул по дубовой створке. Зазвенело рассыпающееся стекло, глухим стоном отозвался старый, наверняка ещё довоенный, а то ещё и дореволюционный дуб. Простонал и устоял. Хорошо строили при Сталине и вещи делали крепкие. Коля вместе с подоспевшим Юрой, принялись, мешая друг другу, метелить безответную дверь. Игорь, видя такое безобразие, подскочил к «своей», левой двери и стал её расшатывать, дёргая на себя – от себя. На третьем или четвёртом рывке шпингалет не выдержал, и створка широко распахнулась. Игорь едва удержался на ногах, повиснув на бронзовой ручке, тут же отпустил изделие сталинского ампира и ворвался в вестибюль. По пустому помещению, отражаясь от стен и высоких потолков, словно густая стая летучих мышей, носились звон разбиваемого стекла, крики людей и звуки ударов. Створки средних дверей изнутри были заложены деревянным бруском, плотно лежащим на ручках. Достаточно было поддеть его снизу или, просунув руку в разбитый проём, убрать его. Однако куликовцы, не видя этого, самозабвенно лупили дверь. Осколки стекла, как шрапнель, летели вперёд, усеяв пространство от дверей до широкой лестницы блестяще-хрустящим ковром.
– Коля, притормозите! – Голос Игоря утонул в шуме, и его не услышали. Тогда он, избегая летящих осколков, сбоку постучал дубинкой по проёму и громко крикнул: «Ша! Коля, угомонитесь!» Звон и удары прекратились и, стукнув снизу кончиком дубинки по бруску, Игорь впустил в Дом профсоюзов людское цунами.
Из холла внутри было три направления – широкая, парадная лестница прямо по центру вела на верхние этажи и два длинных коридора уходили вправо и влево. Камня только не хватало с надписью «Прямо пойдёшь – смерть найдёшь…» Какой-либо организации или командования не наблюдалось и в помине. Люди были разные, в большинстве своём не знакомые друг с другом. Каждый делал то, что считал нужным. Кто-то рванул по лестнице на верхние этажи, кто-то затаскивал вовнутрь всё то имущество, что было сложено у входа, два людских ручейка брызнули по коридорам, но правый ручеёк уперся в небольшую запруду – запертую белую пластиковую дверь. Какие-то молодые парни, безуспешно подёргав её и пару раз стукнув тщедушными плечами, махнули рукой и убежали искать менее прочную преграду.