Игорь Озеров
Родина, вертолёт и ржавая скамейка
– Да кому вообще понадобилось его убивать? – воскликнул я.
– Может быть вам, Дмитрий Федорович? Всё это происходило рядом с вашим домом. А алиби у вас нет. Вы сказали, что всю ночь пьянствовали в этом доме. Может, пьяным были и не помните? Этот молоток нашли под вашим крыльцом.
– Каким крыльцом? – у меня закружилась голова.
– Под вашим крыльцом. И вот ещё что… Я получил информацию, что вы, Дмитрий Федорович, несколько лет назад проходили лечение в психиатрической клинике. Это так?
– Да, – обессилено ответил я.
Через мгновение я ощутил то беспомощное подавленное состояние, в котором по собственной глупости оказался тогда, много лет назад. Мне захотелось сжаться в маленький комочек и забиться в какой-нибудь дальний угол, где никто не сможет меня найти.
– Значит, хороший адвокат вам точно необходим. Есть у меня один… Но скажу сразу – берет дорого. Зато, как только вы с ним заключите договор, мне придётся вас выпустить. Он свою работу отлично знает.
– Дорого – это как? – обреченно спросил я.
– Когда дело касается свободы, то слишком дорого не бывает.
– Мне нужно подумать.
– Хорошо. Вас сейчас отведут в то место, где это будет очень удобно сделать.
Он нажал кнопку на столе и через пару минут в кабинет вошёл полицейский.
– Куда его, Герман Алексеевич? – спросил он.
Следователь посмотрел на меня.
– Попробуем для начала синюю таблетку, – улыбнувшись, ответил он. – А вам, Дмитрий Федорович, я советую принять решение побыстрее.
Камера, в которую меня привели, была не приспособлена для длительных размышлений. Тусклая лампочка над зелёной железной дверью, широкий деревянный помост вместо кроватей, унитаз за низкой перегородкой, стол с лавками и недобрые взгляды двух мужчин, с любопытством оценивающих нового соседа, мгновенно добили остатки моего рассудка.
После того, как я увидел тело строителя, висящее на дереве с обглоданными костями вместо ног, я пытался внушить себе, что это всё происходит не со мной. Что надо просто досмотреть этот кошмарный сон и утром от него останется лишь похмельная головная боль и кислый привкус во рту. Но сейчас я почувствовал, что провалился в болото, которое засасывает меня в липкую, пахнущую гнилью и трупным смрадом трясину. Казалось, что ещё чуть-чуть и вся эта мерзкая жижа сомкнётся надо мной и разорвёт мне легкие.
Я вспомнил, что такие же ощущения у меня были перед тем, как я попал в сумасшедший дом.
Говорят, любовь – это прекрасно. Но именно из-за неё я и оказался в психушке. И это была даже не самая большая беда.
Тогда я решил, что для моей любимой женщины будет лучше, если я буду проводить с ней как можно больше времени. Поэтому вышел из прибыльного бизнеса, потеряв при этом кучу денег. Этим я подвёл своего партнёра и старого приятеля, к которому потом и ушла моя любимая, как только сообразила, что денег у меня почти нет.
Следующий год я провёл будто в дурмане, и в итоге оказался в жёлтом доме в подмосковном Егорьевске. Через несколько месяцев меня выпустили. Оказалось, что находясь на лечении, я потерял всё, что у меня оставалось, и стал абсолютно нищим.
Пока я всё это вспоминал, присев на край лавки, один из моих сокамерников подсел ко мне и начал что-то расспрашивать. Я отвечал невпопад, вспоминая прошлое.
– Вляпался ты крепко, – наконец разобрал я слова лысого мужика. – С такими уликами они тебя лет на десять закроют. Если… Если раньше ничего с тобой не случится.
– А что со мной может случиться? – я пропустил мимо ушей предупреждение про десять лет, зацепившись только за последние слова.
– Да много чего. Тебя ещё пока и прессовать-то не начали. В этой камере у них как предбанник, как чистилище. А вот куда ты отсюда попадёшь, зависит от тебя.
– А куда я могу попасть?
– Да хотя бы в соседнюю камеру. Там с тобой никто разговаривать по душам не будет. Выйдешь ли ты оттуда живым или нет – это большой вопрос. Но что здоровье потеряешь – точно.
– И что же мне делать?
– Хороший адвокат бы помог. Так что слушай следака…
В этот момент второй сокамерник, до этого лежавший на нарах-помосте, вскочил и одним ударом по голове сбил лысого с лавки. Удар был таким сильным, что тот, даже не сообразив, что произошло, оказался на полу в полном нокауте.
– Это крыса подсадная, – объяснил мужчина свои действия, шаря по карманам лежащего. – Он сначала ко мне с расспросами лез, но обломился. Теперь на тебя перешёл.
Оказалось, что у «крысы» с собой есть телефон. Мужчина набрал несколько цифр и быстро, ничего не объясняя, сказал в трубку:
– Я в седьмом отделении. Вытаскивайте.
Потом он протянул телефон мне.
– Он хоть и гнида, но сказал тебе правильно. Отсюда тебя переведут в другую камеру, а там… Так что лучше найди того, кто тебе помочь может. Потому что скоро нас начнут сильно бить.
Наизусть я помнил только один телефон.
Глава 4
– Похоже, если бы я немного задержался… – Роман посмотрел на меня и огорченно покачал головой. – Прилетим и сразу к врачу. А этот гадюшник я разнесу. Поедут, суки, варежки шить!
Хотя Ромка был из интеллигентной семьи, отношения с правоохранительными органами у него не сложились ещё со времён нашей бурной советской молодости. Тогда его часто ловили на спекуляции всякой мелочевкой, а ещё чаще – за участие в пьяных драках и дебошах, которые он устраивал то в дорогих столичных кабаках, то в грязных пивных в районе Курского вокзала.
Вытаскивал его из этих переплётов отец – известный журналист-международник, обязательный участник всех круглых столов на телевидении и завсегдатай ресторана «Арагви», где для него всегда был зарезервирован чудесный круглый столик в кабинете с арочными сводами. С экрана телевизора он рассказывал, как загнивает капиталистическая Америка, а закусывая в ресторане водку заливной стерлядью, обсуждал, как следует поделить советское имущество после падения коммунизма. При этом, насадив на вилку кусок рыбы, он так яростно ею размахивал, будто отправлял на Шевардинский редут всю свою старую гвардию.
Мать Романа была известной пушкинисткой. Как он говорил: «Двадцать лет исследует, какой дорогой Александр Сергеевич в Болдино купаться ходил: вокруг конюшни или мимо старого амбара».
Когда-то Ромка был моим лучшим другом и компаньоном. Вместе с ним в самом начале 90-х мы ездили в Польшу продавать утюги и лопаты, и даже как-то под Смоленском получили по пуле от заменивших таможню бандитов. На вырученные деньги возили из Турции кожаные куртки. А чуть освоившись, привезли в Москву IBM PC. В то время по прибыльности этот бизнес уступал только наркотикам и бодяжному алкоголю.
Но Роману этого было мало.
– Это всё пыль. Утечёт сквозь пальцы и не заметишь, – печально глядя на забитые деньгами коробки из-под оргтехники, говорил он.
– А что не пыль?
– Нефть – не пыль, газ – не пыль, сталь – не пыль…
– Этими непыльными продуктами занимаются люди с определённым менталитетом и психологической подготовкой. Ведь не так просто отнять у народа то, за что он столько крови пролил.
Через полгода после этого разговора Роман сообщил, что какие-то хорошие знакомые его отца предложили нам поучаствовать в приватизации нескольких нефтяных месторождений в Западной Сибири.
По наивности я тогда считал это воровством, и поэтому распрощался с бизнесом, решив, что моё счастье в тихой семейной жизни. А с любимой и в шалаше рай. К сожалению, моя любимая думала иначе.
– Мы с тобой уже в том возрасте, что по утрам думаешь, как твои трусы оценит санитар в морге, а не молоденькая любовница, – продолжал Роман. – А ты… Как же ты вляпался в это дерьмо?
Мы шли от деревни к большому голубому вертолёту, который медленно крутил лопастями в центре заросшего ромашками луга.
После того как мужик в камере ударил лысого с телефоном, ещё минут пятнадцать было тихо. Потом открылось окошко в железной двери, а через несколько секунд и сама дверь с грохотом распахнулось, и в камеру влетели полицейские с дубинками. Они вытащили ещё не пришедшего в себя стукача и вывели здоровенного парня, который его вырубил. Потом занялись мной…
Роман прав – если бы он прилетел на полчаса позже…
Я не знаю, что он сказал, куда позвонил, но меня выпустили. При этом извинялись все: от начальника отдела и следователя до дежурных. Не извинился только белобрысый кучерявый опер. Спрятавшись за спинами сослуживцев, он играл желваками, с ненавистью глядя на меня и Романа.
– Не знаю. Вроде нигде не высовываюсь… Но ведь убили человека. Этого Васю. Против меня есть улики…
– Да что ты мелешь? Какие улики? Никого не волнует, кто убил Васю. Кто он такой, чтобы из-за него переживать?.. У ментов задача – найти лоха с деньгами, а уж если не получится, то того, на кого можно это убийство повесить, чтобы статистику не портить. Ну и этот лох – ты.
Я не ответил. Роману это было не нужно. Он, как когда-то его отец, не любил слушать, а любил говорить. Сейчас он и внешне стал похож на него: такой же высокий дородный господин, в точно таких же, как у известного отца, очках с золотой оправой. Ещё в институтской самодеятельности Ромка играл гоголевского городничего, а сейчас, прибавив несколько десятков килограмм и много-много миллионов долларов на различных счетах, он мог бы легко сыграть и царя-батюшку Александра III, и бывшего премьер-министра Великобритании Уинстона Черчилля.
– Если хочешь жить в России, то прими за аксиому: не обманешь ты – обманут тебя. Ты – или охотник, или добыча. А сейчас именно ты – низшее звено в иерархии. Ты – кормовая база для всякого сброда.
– Законы для всех одинаковые, – немного обижено возразил я.
Роман даже остановился. Пару секунд он в недоумении смотрел на меня, а потом рассмеялся так, что из его глаз потекли слёзы.
– Видно сильно тебе здесь голову повредили. Раньше ты такие глупости не говорил, – он вытер платком глаза и двинулся дальше. – Правила устанавливают одни люди, а выполняют другие. В этом весь смысл всяких правил.
Роман опять остановился и взял меня за локоть. Похоже, ему очень хотелось, чтобы я максимально серьёзно отнесся к его словам.
– Вот ты, к примеру, сам можешь понять, что такое хорошо и что такое плохо. А большинству это непонятно. Маяковский для них поэму написал. А Иисус – Нагорную проповедь. Не помогло. Поэтому нужны не проповеди, а страх. Иначе из-за своей собственной глупости и зависти они сначала уничтожат свой мир, а потом и до твоего доберутся.
Роман так эмоционально мне это рассказывал, будто от того, пойму ли я это или нет, что-то зависело в его жизни.
– Девяносто девять процентов населения ни к чему не способны. Их задача – подай вон то, принеси это, довези вон туда. И всё. Уже сейчас всё это могут делать машины и искусственный интеллект. И делать это лучше. Люди не нужны. Не нужны! – выкрикнул он и схватил меня за руку. – Ты в своей деревне даже не понимаешь, что сейчас происходит.
– Объяснишь?
– Идёт борьба за билет на последний трамвай в новый мир. Это сейчас самое важное.
Ромка любил убеждать людей. Ему всегда хотелось, чтобы итогом любого разговора была полная капитуляция оппонента. Я с ним не спорил. Поэтому он наклонился ко мне и, продолжая держать мою руку, пристально смотрел в глаза, пытаясь понять, о чём я думаю.
– Кто сейчас не успеет, тот и всё его потомство навсегда… понимаешь, навсегда, – он кричал, заглушая шум двигателя вертолета, – останется человеком-дельтой, человеком, место которого в социальной иерархии между мусорным ведром и пылесосом. И он даже осознавать этого не будет. Потому что зомби… Без возможности подняться хотя бы на одну ступеньку.
Он отступил назад. Я знал, что моё молчание его раздражает. Ромка нервничал, когда не слышал аплодисментов и не видел восхищения слушателей.
– Пойдем внутрь, – предложил он и стукнул ногой по пустой пивной банке, валявшейся на траве. – Выпьем за встречу. Шумно здесь.
– Это и есть твой трамвай в светлый мир?
– Ну, в каком-то смысле да.
Внутри салона было действительно тише. Звук утопал в мягких диванах и креслах из светлой кожи. Зеркала в золотых рамах зрительно увеличивали размер помещения. Обстановка напоминала каюту дорогой яхты, которые я видел в голливудских фильмах.
– Пока на земле стоим, не так болтает. В воздухе меня укачивает. Так что давай по соточке. Ты водку?
– Не откажусь, – кивнул я, осторожно потрогал пальцами разбитую нижнюю губу и посмотрел в иллюминатор на деревню. – А не жалко всё бросать? Ты ведь здесь родился, жизнь прожил. Здесь твоя Родина.
– Абсолютно не жалко. Понимаешь, дорогой мой, Родина давно уже не мать, как нам когда-то пытались внушить, Родина – жена. А у жены какие задачи? Утром минет, днем еда вкусная, ночью секс. А если у неё всегда болит голова и при этом ей постоянно хочется с тебя денег урвать, то зачем она тебе? Баб вокруг много. Выбирай сам. Баба – это сиськи большие, ноги длинные и попа упругая… А если ты из неё делаешь богиню, то она из тебя сделает куколда-подкоблучника. Агрессивного и тупого.
Роман ходил из угла в угол и доставал из шкафчиков какую-то еду, тарелки, рюмки, бутылки. Все это он раскладывал на маленьком столике. Всё это было лишним – раньше мы могли обходиться даже без стакана, тем более, если на закуску был хотя бы плавленый сырок. Наверное, сейчас Роман пытался компенсировать ту нашу аскетическую нищету. Закончив сервировку, он сел в кресло, быстро разлил и продолжил:
– У человека жена через день дома не ночует, постоянно с мужиками трётся, но если ты ему намекнешь на рога – так сразу станешь злейшим врагом. Будет брызгать слюной и визжать, что она у него не такая. Она больную подругу навещает… Этим насекомым правда не нужна. Они её как огня боятся. Им нужны сказки. Супруга это понимает, и поэтому рассказывает ему сладкие сказки перед сном. Как Шахерезада. Про взаимную любовь. Про патриотизм…
Роман размахивал вилкой, на которую уже насадил несколько кусочков рыбы.
– Патриотизм выгоден власти и приятен народу. Кто же не любит комплименты?.. Большинству в своей личной жизни гордиться нечем, вот власть этим пользуется. «Гордись Родиной, будь патриотом. Ты и твой народ велик и могуч, а вокруг мерзкие враги, которые завидуют и заняты только тем, что мешают тебе быть счастливым».
